Шарко

Франк Тилье, 2017

Шарко всегда сравнивал первые дни расследования с началом охоты. Сыщики – это свора гончих, устремившихся в погоню за дичью. С той разницей, что на этот раз дичью оказались именно они, Люси Энебель и Франк Шарко, полицейские с Набережной Орфевр, 36. На кону стояло само существование их семьи, благополучие их маленьких сыновей. В подвале дома, затерянного в южном пригороде Парижа, Люси, сражаясь за собственную жизнь, застрелила преступника-маньяка. Подоспевший ей на помощь Франк Шарко уничтожил улики, стремясь защитить Люси. Расследование этого убийства поручено комиссару Шарко и его группе. Но это мутное дело способно, как карточный домик, разрушить союз Люси и Франка, подорвав саму его основу. Впервые на русском!

1

Атис-Мон, предместье Парижа.

Месяцев шесть спустя, сентябрь 2015 года

— Должна заметить, что твой дядя устроил себе кабинет под самой крышей, это была его территория, и я туда почти не заходила. Наверху стоит столько моделей самолетов, что нельзя повернуться, не раздавив одну из них. Для него только две вещи имели значение — работа и его самолеты, остальное в счет не шло.

Самолеты… В памяти Люси Энебель мозаикой всплыли картины из детства. Она была еще совсем маленькой, а Анатоль уже мастерил свои самолетики из бумаги, картона и даже из фанеры. Он приносил эти чудо-изделия на пляжи Северного департамента и запускал их с вершины дюн в Мало-ле-Бен, а племянница с соломенными хвостиками смотрела на них в полном восторге. Прошли годы. Тридцать лет спустя Анатоль умер — глубокой ночью у него случился сердечный приступ.

Режина протянула ей папку на резиночках. Если ее муж был плотно сбитым, то саму ее словно вытянули в длину, насадив сверху голову с высоким лбом и беспорядочными локонами. Она хромала и уже добрый десяток лет передвигалась тяжело и с палкой, что не мешало ей водить машину и шнырять по всему кварталу. Здесь все ее знали.

— То, что сейчас у тебя в руках, было спрятано в глубине запертого ящика в углу под самой крышей. Это касается его последнего дела, об исчезновении Летиции Шарлан, молодой женщины двадцати лет.

Люси никогда о такой не слышала. Маленький жилой квартал Атиса, где обосновались дядя и тетя, был всего в получасе езды от ее дома, но она редко навещала эту часть семейства. Близнецы, бешеный ритм в уголовной полиции на набережной Орфевр, ежедневные проблемы, требующие немедленного вмешательства… Она щелкнула резинками папки.

Внутри оказались штук двадцать ксерокопий полицейских протоколов, распечатки данных криминалистического учета, несколько страниц из уголовного дела и наваленные кучей фотографии. С тех, что лежали сверху, смотрела молодая метиска — о таких говорят «парень в юбке»: с сияющим лицом, черными волосами, курчавыми, как у барашка, в носу, — пирсинг, украшенный бриллиантом.

— Это она самая, исчезнувшая. Летиция Шарлан. Красотка, верно? А вон та бандитская рожа на других фотографиях, что внизу, — это Жюльен Рамирес.

Люси вгляделась в черты человека лет тридцати, с волнистыми каштановыми волосами и твердым худым лицом. Действительно бандитская рожа: выдающийся вперед и загнутый кверху подбородок, впалые щеки, из-за которых поджатые губы казались полнее, и в довершение — черные блестящие глаза выдры. В заведенном на него уголовном деле указывалось тюремное заключение во Флери^[4] с 2008 по 2012 год по обвинению в нападении, незаконном хранении оружия и попытке изнасилования. Прилагалась копия стенограммы судебного разбирательства, составленной секретарем суда во время процесса.

— Он живет на полдороге между Лонжюмо и Ла-Виль-дю-Буа, в доме на отшибе, чуть в стороне от Национальной 20, — продолжила тетя. — Знаешь, недалеко от телефонной вышки-ретранслятора, которая стоит у самой автострады. Отсюда не больше пятнадцати километров.

Режина взяла кусок синего силикона, который лежал на столе рядом с двумя чашками кофе, от которых поднимался легкий пар.

— Где-то за неделю до смерти твоего дяди на его имя по почте пришел набор силикона. Анатоль объяснил мне, что заказал его по Интернету и что это для его моделей самолетов. Но он соврал.

Люси и сама увидела отпечаток ключа на одной из сторон силиконового куба. Тетя достала из кармана металлический предмет и вложила его в отпечаток:

— Силикон ему понадобился, чтобы сделать слепок с этого ключа. Квитанция на заказ в «Перекрестке» в Ла-Виль-дю-Буа была в той папке с резинками. Позавчера я пошла в торговый центр с этой бумажкой, в обмен на которую мне выдали вот этот ключ и вернули силикон. По их словам, Анатоль принес им слепок за три дня до своего инфаркта… Седьмого июля, если быть точным.

— Прошло два с половиной месяца.

— Да, уже. Анатоль не успел забрать ключ. Я боялась, что за столько времени все пропало, но тот парень, благослови его Господь, отложил ключ в сторонку. Он почти уверен, что речь идет о копии ключа от входной двери. И я тебя уверяю: твой дядя хотел залезть именно к Рамиресу. Не знаю, как он умудрился снять отпечаток с ключа этого субъекта. Может, обыскал его фургон или выдал себя за того, кем не был. В конце концов, Рамирес понятия не имел, что дядя следил за ним.

— Откуда ты знаешь, что этот дубликат именно… Рамиреса?

— Из-за фотографий там, под бумагами. Сама посмотри.

Все снимки, сделанные ночью, были плохого качества. Анатоль фотографировал без вспышки, спрятавшись, похоже, за деревьями. На глянцевой бумаге можно было различить фургончик, припаркованный так, что открытые задние дверцы находились не более чем в метре от входа в какое-то жилище. По всей видимости, вышеозначенный Рамирес перетаскивал мешки или тяжелые предметы из дома в машину.

— Это дом и строительный фургон Рамиреса. Дата на обороте фотографий означает, что они были сделаны за неделю до того, как твой дядя заказал дубликат ключа. В то время Анатоль уверял меня, что проводит время в бильярдном клубе. Дважды в неделю он возвращался около часа ночи. Но вчера, обнаружив все это, я поняла, что он мне врал. Он следил ночью за Рамиресом.

Люси отпила глоток кофе, сбитая с толку потоком разнообразных открытий, сделанных Режиной, которая позвонила ей накануне и попросила приехать, желая поделиться кое-какими неожиданно открывшимися обстоятельствами, связанными с Анатолем. Но представить, что это выльется в уголовное дело…

— Ты должна объяснить мне подробнее, тетя, а то я немного запуталась в этой истории. По всей видимости, речь идет об исчезновении. Жертва — Летиция Шарлан. Подозреваемый — Жюльен Рамирес. Но спрятанное досье, фотографии, ключ: дядя вел официальное расследование или нет?

— Поначалу официальное, но, судя по этой папке и ключу, я теперь понимаю, что он сказал мне не все и сам зашел куда дальше. Сейчас расскажу вкратце. Около четырех месяцев назад, в середине мая, Летиция Шарлан, которая больше десяти лет жила в приемной семье Верже, не вернулась из молодежного центра, где проводила вторую половину дня. Центр находится в трех-четырех километрах отсюда. В комиссариат Атиса поступает заявление, и твой дядя вместе с коллегами начинает поиски в округе. Летиция неуравновешенна, она много раз грозила приемным родителям, что сбежит. Может, она у подруги, знакомых, на каком-нибудь сборище неподалеку? Но после трех дней бесплодных розысков было открыто дело об исчезновении, которое передали этой конторе по пропаже людей, у вас в Париже.

— Центральное бюро по розыску без вести пропавших.

— Да, точно, ЦБР. Ты лучше меня знаешь, сколько таких пропаж в год они расследуют, эти твои коллеги. Тысячи. Так что ее дело легло в общую стопку, они и задницу не оторвали, чтобы найти Летицию. Она совершеннолетняя. Девчонка с Реюньона, брошенная еще в раннем детстве, которую потом мотали по разным семьям, пока не подыскали более-менее постоянную, к тому же она много раз грозилась все бросить и испариться… Как тут не подумать, что она действительно пустилась в бега?

Режина отпила глоток кофе.

— Анатоль просто места себе не находил от ярости. Он только что вышел на пенсию, но мы хорошо знали ее семью, они в той же ассоциации «Телетон»^[5], я и сейчас по несколько раз в неделю с ними там вижусь. Хорошие люди и до сих пор чувствуют свою ответственность за то, что случилось. Да я и сама ее любила, Летицию, хорошая была девочка. Короче, ты же знаешь своего дядю, у него за плечами было сорок лет службы, и он ненавидел проигрывать. К тому же он всегда говорил: не бывает, чтобы ты в одно мгновение из копа стал некопом только потому, что ушел на пенсию. Коп — он по гроб жизни коп…

В сорок два года Люси накопила всего лишь восемнадцать лет стажа, но у нее уже сложилось впечатление, что работа заразила все клеточки ее организма и заполонила все пространство личной жизни. Ее мозг наверняка приобрел форму пистолета. А жизнь с Франком Шарко, у которого на счетчике значилось двадцать семь лет в уголовной полиции, только усугубляла дело.

— Значит, дядя продолжил копать своими силами. Начал собственное расследование.

— Именно. Он гробил свои дни на расспросы соседей, действуя в одиночку. В конце концов его упрямство вывело меня из себя, мы стали часто ссориться. Он же вышел на пенсию, которую вполне заслужил! И даже не успел ею воспользоваться.

Она вытащила бумажный платок из коробки и пролила несколько слез. Люси уже не помнила, в каком году они поженились, но с ранней юности всегда воспринимала их как нечто единое.

— Но его упорство в результате не пропало даром. Через три недели он нашел два разных свидетельских показания, доказывающих присутствие в деле серого строительного фургончика. За несколько дней до исчезновения Летиции его видели то на улице, соседней с домом ее приемной семьи, то неподалеку от молодежного центра. На кузове — большой логотип «BATIMAT». Анатоль без труда нашел саму фирму, — оказалось, она принадлежит Жюльену Рамиресу, кустарю-предпринимателю, который специализировался на обновлении домов.

Она ткнула указательным пальцем в глянцевый снимок Рамиреса:

— И во всех случаях за рулем был он сам, Люси. Твой дядя, хоть и на пенсии, попросил коллегу из комиссариата поискать информацию, и тот выяснил, что Рамирес уже отсидел в тюрьме за нападение и попытку изнасилования с две тысячи восьмого по две тысячи двенадцатый. Тогда Анатоль немедленно известил о своей находке парижан, которые вели дело. Сама понимаешь, они были не в восторге от его ковбойских выходок… Не важно, зато Рамиреса допросили в качестве свидетеля. Но против него ничего не было, и его оставили в покое.

— А как он объяснил свое присутствие поблизости от местонахождения Летиции?

— На тот момент он ходил по домам, рекламируя свою фирму и раздавая визитки. Соседи смогли подтвердить. У Рамиреса не прослеживалось никаких связей с Летицией, никто никогда их вместе не видел. А главное, один клиент твердо заверил: в момент ее похищения Рамирес красил фасад в тридцати километрах от того места. Исходя из этого, твои парижские коллеги даже не стали проводить обыск и за Рамиресом ни разу не устанавливали слежку. Все это здорово подкосило Анатоля.

Со вздохом она вновь наполнила чашку Люси, та жестом поблагодарила.

— Я думала, он плюнул на все, смирился, пока не нашла эту папку и ключ. Увидишь, там есть даже копия выдержек из протокола уголовного процесса в две тысячи восьмом. Психиатрические экспертизы и все такое прочее. Я глянула, этот Рамирес больной на всю голову.

Люси вытащила толстую пачку листов:

— Исправительный суд города Бобиньи… Как он только раздобыл это досье?

— Представления не имею, я его вижу впервые, как и ты. Наверняка по знакомству, у него же была куча связей. Сама видишь, он из кожи вон лез ради Летиции, сидя в своем захолустье. А еще он установил слежку за Рамиресом, стараясь разобраться. Он мне говорил, что этот тип действовал не один… Что он, может быть, только следил за девчонкой, а сам в похищении участия не принимал. Что у него наверняка был сообщник.

Режина схватила ее правую руку и сжала в своих ладонях:

— Я отлично понимаю, что Летиция исчезла четыре месяца назад, но вдруг она еще жива, Люси. Может, эта сволочь держит ее в тайнике в своем подвале или еще где-то и кошмарно мучит. Мы тебя не часто видели, но дядя всегда питал к тебе слабость. Ты дочка его сестры, он заботился и о тебе, и о твоей матери, когда умер твой отец. И потом, он так гордился, что ты стала копом на Орфевр, 36^[6].

Она уставилась на Люси, не говоря больше ни слова.

— Тетя… Что именно ты хочешь, чтобы я сделала?

— Чтобы ты посмотрела, что он тут насобирал, и пришла к собственному мнению. И если ты почувствуешь, что тут есть с чем работать дальше, чтобы ты… ну, не знаю… начала серьезное расследование у себя в Управлении?

— Все гораздо сложнее, ты же знаешь.

— Да, да, но я потому и доверяю тебе это дело, что верю в тебя. Нельзя сознательно оставлять кого-то вроде Рамиреса на свободе. Твои коллеги из службы розыска пропавших не захотят больше и пальцем шевельнуть, но, поверь мне, если бы я могла сама надрать задницу этой мрази Рамиресу, я бы это сделала.

Люси на несколько секунд погрузилась в размышления.

— Никто не в курсе? Даже моя мать?

— Только мы вдвоем.

— Ты твердо уверена? Ни с кем из соседей не говорила? Или с друзьями из твоей ассоциации?

— Слово даю, что нет.

Люси твердо посмотрела тете в глаза. Потом допила свой кофе. Взяла папку и встала:

— Отлично, я просмотрю бумаги. Но ты не должна никому ничего говорить. Ни маме, ни, главное, Франку: пока что я не хочу, чтобы он вмешивался, он ведет серьезное дело. Это касается только нас, тебя и меня. Сумеешь придержать язык?

Тетя поднесла пальцы к губам, как если бы хотела их зашить. Потом встала, опираясь на палку, и обняла ее:

— Спасибо, Люси. Ты не изменилась. Я знала, что могу на тебя положиться.

Примечания

4

Флери Мерожис — самая большая тюрьма Европы. Расположена в пригороде Парижа.

5

«Телетон» (Téléthon) — популярнейший телемарафон, цель которого — привлечь средства к исследованиям в области лечения редких видов заболеваний.

6

Набережная Орфевр, 36 (фр. quai d’Orfèvre, 36) — адрес Управления уголовной полиции в Париже.