Шарко

Франк Тилье, 2017

Шарко всегда сравнивал первые дни расследования с началом охоты. Сыщики – это свора гончих, устремившихся в погоню за дичью. С той разницей, что на этот раз дичью оказались именно они, Люси Энебель и Франк Шарко, полицейские с Набережной Орфевр, 36. На кону стояло само существование их семьи, благополучие их маленьких сыновей. В подвале дома, затерянного в южном пригороде Парижа, Люси, сражаясь за собственную жизнь, застрелила преступника-маньяка. Подоспевший ей на помощь Франк Шарко уничтожил улики, стремясь защитить Люси. Расследование этого убийства поручено комиссару Шарко и его группе. Но это мутное дело способно, как карточный домик, разрушить союз Люси и Франка, подорвав саму его основу. Впервые на русском!

12

Люси сидела на диване в гостиной, держа в руках опломбированный пакетик с гильзой «Speer», вылетевшей из ее оружия.

— Значит, все получилось, ты это сделал?

В кресле напротив Шарко аккуратно вписывал марку «Люгер» в протокол осмотра, туда, где он оставил место. Через несколько часов он отдаст этот отчет распечатать на компьютере, заверит его своей подписью и печатью с Марианной^[14], имеющей уникальный номер, присвоенный каждому процессуалисту. Этот протокол станет основой всего их расследования, не внушающим сомнений документом, составленным офицером судебной полиции, принесшим присягу.

Заверенное по всем правилам клятвопреступление.

— И концы в воду. Я уже отвез опломбированные улики на набережную Орлож^[15]. Дальше они разойдутся по соответствующим службам, как всегда. В подвале все прошло даже лучше, чем я ожидал. Гильза «люгер» и пуля из пистолета Рамиреса попадут в руки к баллистику, и тот определит, что два данных элемента относятся к одному и тому же оружию, которое никто никогда не найдет, поскольку оно покоится на дне Сены. Единственное, что можно констатировать, — преступник убил Рамиреса из девятимиллиметрового оружия, и оно могло быть любой модели.

— А фотографии образца, найденного в подвале? На них же ясно видна марка «Speer» на моей гильзе, верно? Как же у тебя получилось?

— Я их уничтожил, а потом в нашем гараже переставил время в фотоаппарате, чтобы оно совпадало с указанным в протоколе, и сфотографировал гильзу «люгер» на нейтральном фоне, как сделал это в подвале. Проще простого.

Франк уселся рядом с подругой. Он чувствовал, что она на грани срыва, судя по ее большим синим глазам, устремленным на пакетик, как будто там содержался самый страшный вирус на планете.

— Все надежно похоронено, Люси. Тот факт, что сфотографированная и опечатанная гильза не «Speer», полностью выводит нас из-под подозрений. В твоем магазине десять патронов, все на месте. У Рамиреса техники сняли кучу отпечатков пальцев, и наших среди них точно нет, потому что мы были в перчатках. В тамошнем бардаке они не могли найти ничего интересного рядом с телом. Поисков посторонней ДНК не будет.

Люси разорвала пластиковый мешочек, достала гильзу и стала раз за разом перекатывать ее указательным пальцем правой руки по ладони левой, словно кошка, играющая кусочком сыра.

— У Рамиреса обнаружили странные вещи. Мешки с негашеной известью, следы крови повсюду, и на первом этаже, и на втором. Но не как на месте преступления, а… более осознанно, как будто кровь специально разливали у большинства входов и выходов. Утром начнут перекапывать его сад. Я почти уверен: что-нибудь там найдут. Не знаю, что Рамирес творил у себя в подвале, но там явно что-то нечисто. Ты убила не святого.

Люси еще помнила ярость Рамиреса, когда тот склонился над нею, чтобы задушить. Она повернулась к другу и обняла его:

— У него было холодное лицо, совсем не удивленное и не испуганное. Он даже ни о чем не спросил. Нет, он просто хотел видеть, как я умираю. Ты и представить не можешь, какие у него были глаза, Франк!

— Теперь это все в прошлом.

— Ты подставил себя под удар. И сделал это ради меня.

Шарко закрыл глаза и погладил ее по спине. Он окончательно выдохся, и морально, и физически.

— Я сделал это ради нашей семьи. Потому что мы такого не заслужили, понимаешь? Что бы ни случилось этой ночью… я все равно остаюсь отцом моих детей. А ты — их матерью, которая им нужна. Тайны — тяжелый груз, но виновность куда тяжелее, она хуже кислоты. И мы не позволим ей разъесть нашу семью.

Люси кивнула:

— Знаю… Так уж устроен человек.

— Я должен сказать тебе еще кое-что. Думаю, Рамирес был вчера в доме не один.

Люси отпрянула, потрясенная.

— Девушка была прикована к изголовью постели. Скорее всего, она смогла бесшумно сдвинуть кровать, добраться до ключа от наручников и бежать через окно — без оглядки, потому что она оставила свои чулки, лифчик и даже один башмак. Учитывая тип наручников и кровь на простынях, ей здорово досталось. Что она видела? Или слышала? Когда именно сбежала? Пока мы ничего не знаем. Бог знает где ее носит.

— Господи…

— Если она ничего не сказала и не обратилась в полицию, значит она боится, верно? Или сама повязана: она наверняка знала про кошку в клетке, та ведь мяукала как оглашенная. Я отслежу это дело и ничего не упущу. А ты поедешь на вскрытие с Николя. Быть ближе к телу, а не избегать его — вот лучшее решение.

Пусть Шарко и старел, и возраст отражался на лице, взгляд его оставался прямым и твердым.

— Ты увидишь, я кое-что проделал с трупом, и не очень красивое, но только для того, чтобы это дело никак нельзя было связать с нами. Мы обманем всех, кто попытается понять. Я знаю, это сложно, но оставайся собой, Люси. Когда окажешься в зале для вскрытий, реагируй, как если бы речь шла о любом другом теле. Сохраняй дистанцию — отстраненную, процессуальную. Скажи себе, что это просто очередной труп. Ладно?

— Я постараюсь.

— Ты не постараешься. Ты это сделаешь. Обещаешь?

— Обещаю.

— Ты сама заметишь, что Николя в нелучшей форме. Он потерял сознание на месте преступления. Думаю, это из-за того дерьма, на которое он подсел, а еще из-за бессонницы. И все вместе это губит его.

— Нет никаких доказательств, что он сидит на наркоте.

— Парень, который практически не спит, никого к себе не подпускает, делает, что ему вздумается и когда ему вздумается, — тут нечего голову ломать в поисках причин. Он держится на кокаине… А еще это рефлекторное движение ноздрями, он все время шмыгает носом, будто втягивает воздух.

Он замолчал надолго с расстроенным видом, потом зевнул.

— Мне, во всяком случае, нужно поспать часа три-четыре, а то я на ногах не держусь. Потом я заеду к твоей тете и вернусь к Рамиресу на обыск в саду.

— К тете? Нет, мне надо тоже там быть, я…

— Сейчас лучше действовать по отдельности, нас ждут горячие деньки, и лишняя осторожность не помешает. Я долго думал, что ей сказать: самое правильное — признаться, что ты взялась за это дело, как она и просила, но, когда ты влезла к Рамиресу, чтобы проверить кое-какие детали, он был уже мертв. И что идет расследование силами нашего собственного подразделения, но, разумеется, никто не знает, что ты проникла в дом незаконным образом. И что она должна держать в строжайшем секрете все, что касается расследования твоего дяди, на случай, если кто-нибудь нащупает связь, иначе у тебя будут серьезные проблемы. Конечно, она почувствует и свою ответственность, и вину перед тобой, но это лучшее, что можно сделать. Таким образом, нам гарантировано ее молчание.

Шарко взял гильзу у нее из рук.

— Самое тяжелое позади, Люси. Не упрекай себя ни в чем, ладно? Запрячем наши скелеты поглубже в шкаф и научимся с этим жить. Не ты первая и не ты последняя.

Странный огонек блеснул в его зрачках, и Люси увидела, как задрожали его губы, как если бы он готов был раскрыть ей некую тайну и в то же время сдерживался. Она взглядом задала вопрос, он покачал головой:

— Этот тип хотел тебя убить, у тебя не оставалось другого выхода. Ты спасала свою шкуру. Единственное, о чем я сожалею, так это о том, что ты не поговорила со мной до того, как все случилось.

Он вышел, а Люси осталась сидеть в задумчивости. Почему он заговорил о скелетах в шкафу? Что за странный взгляд и дрожание губ? Что он собирался открыть ей в один из самых страшных моментов ее жизни?

Люси проскользнула в комнату к спящим детям. Она любила смотреть на них вот так, в тишине, на их пухлые ручки, раскинутые по обе стороны головы, как если бы они хотели обнять всю планету. Они росли так быстро, а мир вокруг был так жесток. Кто защитит их, если ее и Франка не будет рядом? Кто поможет им взрослеть?

Она отправилась в душ, под струи пара, чтобы очиститься от всей грязи этой ночи. Вновь увидела ожесточение на лице Рамиреса… Пластик, который не давал ей дышать… И в тот момент кто-то скрывался на втором этаже… Она вылетела из-под душа с ощущением, что задыхается.

Она заставила себя успокоиться и медленно подышала перед зеркалом минуты две-три. Всего один взгляд мог выдать убийцу. Изменение в радужной оболочке, сузившийся зрачок, пульсирующий хрусталик. Глаза отражают самые глубинные движения души. Губы могут лгать, но способны ли на это глаза в нужный момент?

Она надела форменную одежду, пристегнула кобуру к бедру. Накануне Франк долго чистил ее «зиг-зауэр», уничтожая малейшие следы пороха. Настоящий педант, ни в чем не полагающийся на случай. Он часто говорил, что по совокупности безобидных деталей, оставленных на месте преступления, можно восстановить лицо преступника, как если бы оно отражалось в разбитом зеркале. Вот почему он постарался стереть все детали, даже самые незначительные.

Рядом с ним Люси удавалось сохранить уверенность. Они никогда не попадутся.

Примечания

14

Марианна — изображение молодой женщины во фригийском колпаке. Символ Французской Республики.

15

На набережной Орлож в Париже расположен Дворец правосудия.