Таинственный дом на Монмартре

Фортюне дю Буагобе, 2022

Фортюне дю Буагобе – один из самых популярных французских писателей XIX века, работавших в жанре детективной и приключенческой литературы. Его романы изобретательны, остроумны, наполнены добродушной (а подчас и злой) сатирой и при этом великолепно отражают атмосферу эпохи.Роман «Таинственный дом на Монмартре» занимает особое место в творчестве писателя. Он и поныне воспринимается свежо и современно благодаря завораживающему сюжету, оригинальной композиции и особому авторскому стилю. С первой страницы читатель попадает в атмосферу невероятных приключений, выпавших на долю простого и очень порядочного человека, отважного водолаза и талантливого инженера, которому пришлось пройти через тяжелейшие испытания. История его жизни – это драма наивысшего накала, наполненная огромным количеством невероятных коллизий. Невероятная стойкость и самоотверженность главного героя помогают ему выдержать удары судьбы и покарать виновника страшных злодеяний.

Глава II

Так сложилось, что, когда происходили описываемые события, виконту было абсолютно нечем себя занять. Сердце его по воле обстоятельств было свободно, да и голову не отягощали никакие заботы.

Поэтому ничто не мешало нашему герою заняться охотой на человека хотя бы для того, чтобы пощекотать себе нервы. Правда, о профессии сыщика у Сервона были крайне расплывчатые представления. Это наводило на мысль, что для успеха расследования ему придется самостоятельно изучить методы сыска и приобрести навыки сыскного дела.

Интуиция подсказывала ему, что явившийся из Южной Америки Панкорво непременно должен быть если не вдохновителем, то, по крайней мере, соучастником ловко организованного ночного нападения на беззащитного человека.

Но сама по себе интуиция ничего не доказывает. Возникшие подозрения следовало надежно обосновать. Поэтому виконт решил, что перед началом расследования он должен собрать подробные сведения об этом таинственном персонаже.

На первый взгляд, решить такую задачу не составляло большого труда.

Дело в том, что новые члены клуба не падают с неба подобно метеоритам. Кто-то обязательно должен представить претендента и поручиться за него.

Сервон поинтересовался, кто выступил поручителем господина Панкорво, и оказалось, что таковых было два. Одним из них был вице-президент клуба, родовитый дворянин с безупречной репутацией.

Вторым поручителем оказался Шарль де Пресей, старый товарищ виконта и его лучший друг. Они встретились, и Шарль рассказал Сервону все, что знал сам, то есть очень немногое.

Годом раньше Пресей отправился в большое путешествие по странам Востока и там познакомился с господином де Панкорво, который тоже путешествовал по Восточному Средиземноморью.

Они решили продолжить путешествие вдвоем, вместе пересечь Малую Азию, посетить Палестину и проплыть по Нилу до порогов. Путешествие оказалось долгим и тяжелым, и другу виконта не раз представился случай оценить выдающиеся качества своего попутчика.

Господин де Панкорво был человеком любезным и высокообразованным. Он знал множество языков, в том числе турецкий и арабский. В путешествии по Востоку такие знания, как правило, очень полезны.

Кроме того, он казался очень богатым человеком и во время путешествия активно пользовался солидными аккредитивами.

Правда, о себе самом он рассказывал крайне скупо.

Тем не менее Пресей узнал, что его попутчик открыл месторождение золота то ли на каком-то острове в Индийском океане, то ли в Кордильерах или Андах и заработал на этом большое состояние. Еще он знал, что воспитывался Панкорво в Англии, но поселиться намерен во Франции.

По прибытии в Париж господин де Панкорво попросил своего компаньона по совместному путешествию представить его в клубе. Пресей охотно согласился и при этом воспользовался поддержкой вице-президента, который хоть и не был знаком с американцем, но тем не менее полностью положился на рекомендации Пресея.

Панкорво был принят в клуб и стал жить так, как живут все богатые иностранцы, приехавшие развлечься во Франции.

Его постоянно видели на светских мероприятиях, он часто посещал театры и совершал прогулки в Булонском лесу, причем и карета, и лошади его были превосходными.

Но частная жизнь Панкорво была окутана тайной. Во всяком случае, никому так и не удалось побывать в его особняке.

Панкорво был знаком со всем Парижем, если под «всем Парижем» понимать посетителей театральных премьер и скачек, но при этом близко не сошелся ни с одним порядочным человеком.

Полученная от друга информация давала так мало оснований для подозрений, что Сервон даже подумал, что пошел по ложному пути.

Тем не менее виконт решил продолжить свое расследование и установить слежку за господином де Панкорво.

Перед тем как пуститься в это забавное, хотя в действительности весьма опасное предприятие, он решил научиться изменять свою внешность, что, как известно, является основой профессии сыщика.

Сервон достаточно хорошо знал театральный мир и был близко знаком с некоторыми актерами. Он обратился к одному из них, признанному знатоку искусства гримирования, и напросился к нему в ученики. При этом он воспользовался весьма неуклюжим предлогом, уверив актера, что хочет принять участие в домашнем спектакле.

Виконту понадобилось несколько недель, чтобы научиться наклеивать брови, делать морщины, изменять форму носа, увеличивать рот и менять выражение глаз.

Еще он научился приклеивать разнообразные бороды и приобрел большое количество разных париков.

Через какое-то время Сервон решился выйти из дома в измененном обличье и в целом остался собою доволен.

Постепенно к нему пришла уверенность, и в конце концов он начал получать такое большое удовольствие от жизни в стиле принца Родольфа из «Парижских тайн», что уже ни за что на свете не согласился бы отказаться от своих планов.

На новое увлечение приходилось тратить много времени, тем не менее виконт старался ни в чем не изменять своим привычкам и каждый вечер неизменно проводил в клубе.

Актер, обучивший виконта искусству перевоплощения, предоставил в его распоряжение комнату. В ней Сервон переодевался, а когда завершал прогулки в каком-нибудь новом обличье, вновь надевал свою обычную одежду.

Через два месяца подготовка была завершена, и Сервон решительно приступил к намеченным действиям.

Господин де Панкорво проживал на улице Валуа-дю-Руль в чудесном маленьком особняке с садом и двориком.

Напротив въезда в усадьбу располагалась лавка виноторговца, единственное торговое заведение на этой аристократической улице. Винную лавку облюбовали в качестве места встреч все служивые люди в округе.

Однажды чудесным зимним утром, накануне Рождества, какой-то здоровенный малый с повадками кучера, служащего в приличном доме (а это был не кто иной, как виконт де Сервон), появился у стойки папаши Лабриша и потребовал рюмку абсента.

Папаша Лабриш сам когда-то служил лакеем у маркиза и от прежней профессии сохранил величественный вид, хотя это не очень вязалось с его нынешним занятием.

Кроме того, у виноторговца остались прочные связи в домах знатных людей, и никто лучше него не мог бы помочь устроиться на хорошее место безработному повару или оставшемуся не у дел кучеру.

Его клиентура почти целиком состояла из разного рода прислуги, и он пользовался безграничным авторитетом у этой публики.

Сервон заранее навел справки о господине Лабрише и надеялся, что виноторговец, хорошо знающий всех жителей этого элегантного предместья — как господ, так и их слуг, — может оказаться для него полезным.

— Ну и холодина, господин Лабриш, — сказал виконт, вежливо поприветствовав виноторговца, восседавшего с королевским достоинством за своей стойкой. — Здесь у вас куда лучше, чем на облучке с вожжами в руках.

— И то верно, дружок, — ответил величественный торговец, подавая абсент незнакомому клиенту. — Сдается мне, что вы нечасто бывали здесь. Что-то я вас совсем не припоминаю.

— Да я же Антуан, господин Лабриш… Антуан… Ну тот, что служил у маркиза де Ванса, который раньше жил на улице Берри. Припоминаете? Неудивительно, что вы позабыли, как я выгляжу. С тех пор как помер мой маркиз, я все путешествовал с одним американцем, а тут оказался впервые за три года. До чего же мне хочется опять сюда вернуться, а то служить у этих американцев, видите ли, не для такого человека, как я. Может, вы знаете, господин Лабриш, нет ли где местечка для меня?..

— Поглядим, дружок, поглядим. А что до американцев, то вы правы на все сто. У нас завелся один такой в особняке напротив. Говорят, миллионов у него не счесть, а держит только одного камердинера.

— Да быть того не может!

— Точно вам говорю. Кучером у него негр, которого он привез из своих диких краев, а в помощниках держит какого-то пьяницу ирландца.

— Но говорят, что на конюшне у него аж шесть лошадей.

— Так и есть. За ними два конюха присматривают, а уж какие эти конюхи — страх один! Два здоровенных бородатых мазурика. Не хотел бы я с такими встретиться в глухом местечке. И говорят они на каком-то тарабарском наречии, так что никто их не понимает. Их денежки мне знакомы…

— Ну в этом каждый разберется.

— Но вот их речи никак не пойму.

— Может, они немые, а, господин Лабриш?

— Да говорю же вам, что они лопочут на тарабарском наречии.

— Ах да, точно!

— Они каждый вечер заходят сюда и выпивают целую бутылку водки. Если бы вы их увидели, то, как и я, подумали бы, что тут что-то нечисто. Приходят они, значит, платят вперед, каждый выдувает пол-литра крепкого зелья, и куда-то уходят по своим делам.

— Куда же они ходят, господин Лабриш?

— Вот это я и не могу уразуметь. Жизнь у них, что говорить, совсем чудна́я. Посудите сами: тому уже два месяца прошло, как одного притащили чуть живого. Он три недели носа не высовывал из конюшни, а другой его врачевал какими-то своими снадобьями. Даже не дал позвать к нему доктора.

— А из какой они страны, господин Лабриш?

— Вот уж чего не знаю, того не знаю. А кто ту страну назовет, тот будет враль бессовестный. Но вы вовремя тут оказались… Вон они, выходят с двумя рыжими жеребцами американского милорда.

Наш новоявленный кучер немедленно оглянулся и посмотрел на улицу.

Действительно, из ворот принадлежавшего Панкорво особняка выводили двух чистокровных арабских скакунов. Их держали под уздцы два кошмарно выглядевших индивида.

Странного вида конюхи были одеты в жокейские куртки английского покроя. Из-под козырьков их клетчатых шапочек виднелись неотесанные, сильно загорелые, дубленые ветром лица с усами, ощетинившимися, как у тигров.

Физиономии этих господ совершенно не вязались с их одеждой. Казалось, что в ливреи обрядили калабрийских бандитов.

— Что верно, то верно, недобрые у них лица, — сказал лжекучер. — Ну да все равно, больно мне это любопытно, я бы пошел к этому американцу… Вот что, папаша Лабриш, если услышите, что он собирается нанять лакея или камердинера, сделайте милость, дайте мне знать.

— Такое возможно, дружок. Я поговорю с их управляющим, когда он зайдет ко мне выпить грогу. Они его величают господином Педди. Ну а вы загляните на этой неделе…

— Да уж конечно зайду, и тогда, надеюсь, вы окажете мне честь и позволите вас угостить. А сейчас мне надо бежать к себе, аж на Тернскую заставу, и времени у меня в обрез. Ваше здоровье, папаша Лабриш!

— Спасибо, Антуан, всегда к вашим услугам.

Господин Антуан расплатился, пожал руку почтенному виноторговцу и ушел.

Сведения, которые Сервону удалось раздобыть, не только не развеяли, но даже усилили его подозрения.

Похоже, что конюхи господина Панкорво были вполне способны потрошить прохожих. А что касается их хозяина, человека хорошо известного в свете, то выглядело по меньшей мере странно, что среди его прислуги не было ни одного француза.

Виконт решил, что на сегодня ему удалось собрать достаточно сведений.

Он ограничился тем, что обошел вокруг особняка и заметил в углу садовой ограды низкую дверцу, которая выходила в пустынный переулок.

Если заокеанский джентльмен действительно был главарем шайки бандитов, то эта низенькая дверца была ему вполне кстати и могла использоваться для ночных вылазок.

Сервон решил установить за дверцей наблюдение и окончательно уверился в необходимости слежки за господином Панкорво.

На вечер следующего дня виконт наметил еще более серьезные следственные действия. Но внезапно случилось нечто очень странное, из-за чего он был вынужден изменить направление своих поисков.

Вечером, примерно в шесть часов, виконт находился в клубе и собирался поужинать.

В соответствии с заведенным в клубе порядком, чтобы гарантированно получить место за общим столом, необходимо было заранее записаться в специальном журнале.

Но так случилось, что Сервон никак не мог оторваться от нескончаемой партии в вист, и чтобы не ужинать в одиночестве, он подозвал лакея и велел ему вписать свое имя в журнал.

Наконец партия закончилась, и виконту захотелось узнать, с кем ему предстоит сидеть за одним столом. Смысл этого намерения заключался в том, что если выяснится, что на совместный ужин записалась какая-нибудь сомнительная личность, то виконт попросту вычеркнул бы свое имя из общего списка.

Он рассеянно пробежал глазами по списку участников ужина, и внезапно его поразил специфический почерк, которым в журнал было вписано его имя.

В ту же секунду он узнал этот почерк.

Именно этим почерком было написано письмо, приложенное к банковским билетам. Письмо как раз лежало у него в кармане, и он мог не спеша сравнить обе записи.

Результат сравнения был очевиден.

Спасителем виконта де Сервона оказался лакей клуба! Подумать только, клубный лакей! И без того таинственное дело становилось еще более запутанным.

Сделав такое поразительное открытие, Сервон почувствовал, что окончательно сбит с толку. Поэтому он решил не откладывая, сразу разобраться во всей этой истории.

Виконт велел позвать таинственного слугу и с нескрываемым любопытством уставился на него.

Он так долго разглядывал его лицо, что слуга в конце концов почувствовал себя неловко. Но затянувшееся изучение лица лакея оказалось безрезультатным: виконту пришлось признать, что этот человек ему совершенно не знаком.

Перед ним стоял среднего роста брюнет с большими черными бакенбардами. Выглядел он как типичный лакей, служащий в хорошем доме.

Сервон, глядя на него в упор, спросил:

— Так это вы написали мне то самое письмо?

Одновременно с этими словами он достал письмо из кармана и показал его лакею.

Слуга взглянул на письмо и без тени смущения ответил, что почерк действительно похож на его собственный, но тем не менее это не его почерк.

Стараясь выглядеть глупо, но почтительно слуга добавил:

— С чего бы я позволил себе писать письма господину виконту?

У Сервона было большое желание продолжить допрос, но внезапно ему показалось, что со стороны он выглядит нелепо, и виконт решительным жестом прервал разговор.

Лакей, не говоря ни слова, удалился.

Дело между тем становилось все более запутанным.

Сервон зашел к управляющему клубом, сделал вид, что ищет себе камердинера, сказал, что обратил внимание на того лакея, и поинтересовался его послужным списком.

— Этот лакей, — сказал управляющий, — один из наших лучших работников. Он пунктуальный, честный и усердный. Единственный его недостаток состоит в том, что выражение лица у него очень печальное, а это многим не нравится. Еще вчера на него жаловался господин Панкорво. Он уверял, что из-за этого лакея ему не везет в игре.

— Как давно он работает в клубе?

— По меньшей мере год. При приеме на работу он представил великолепные рекомендации. Работал он исключительно у иностранцев и говорит на многих языках.

— Сколько ему лет?

— Точно не знаю и скажу честно, — добавил он, — что мне будет очень жаль, если вы заберете его у нас.

Еще Сервон узнал, что таинственного лакея зовут Луазо³, что он не женат и проживает в крохотной квартирке на соседней улице.

Сведения были скудные, далеко продвинуться Сервону не удалось.

Тем не менее виконт не спешил признавать себя побежденным. Кое-какие важные обстоятельства уже вырисовывались довольно четко, хотя в целом в его голове по-прежнему царил полнейший хаос.

Во-первых, не приходилось сомневаться, что письмо написал именно этот Луазо. Хотя, возможно, что писал он его под чью-то диктовку.

Во-вторых, было очевидно, что Луазо знаком с грабителем и был в курсе его намерений, а также что оба они каким-то образом связаны с клубом.

Если предположить, что грабителем был господин Панкорво, тогда необходимо разобраться, что связывает его с лакеем. Это поможет понять, почему они действуют сообща.

Некоторые совпадения буквально потрясли Сервона.

Оба они проникли в клуб примерно в одно и то же время. Оба долго проживали за границей. Оба владели многими языками.

Возможно, что Панкорво скрытно содействовал приему лакея на работу в клуб. Нетрудно догадаться, с какой целью это делалось: чтобы получать информацию о привычках игроков, об их выигрышах, о деньгах, которые они обычно носят в карманах. Обслуживающий персонал знает все это, как никто другой.

Оставалось лишь понять, по какой причине один из этих прохвостов вдруг проникся к Сервону чувством благодарности. Но виконт решил, что он и так узнал достаточно, а сразу во всем разобраться невозможно.

Сведения, предоставленные управляющим, оказались точными.

Луазо действительно проживал в доме №42 по улице Мишодьер на шестом этаже.

Болтливая консьержка, получив от Сервона луидор, рассказала ему, что жилец ведет очень упорядоченную жизнь. Квартплату вносит исправно, гостей не принимает, домой приходит под утро после ночной смены в клубе и только для того, чтобы поспать.

Сердобольная консьержка даже прониклась жалостью к обслуживающему персоналу клуба, которому приходится работать по ночам. Она утверждала, что Луазо всегда возвращается домой засветло.

Получив эти сведения, Сервон поинтересовался в клубе, как организована работа обслуживающего персонала, и обнаружил, что ночная смена бывает у лакеев лишь через две ночи на третью.

Если Луазо всегда являлся домой лишь под утро, значит, по ночам он был чем-то занят.

Отныне у виконта, преисполненного решимости довести дело до конца, был только один путь: неотступно следить за лакеем наподобие охотничьей собаки, идущей по следу зверя.

Уроки, данные ему актером, и опыт, приобретенный во время разведки около особняка Панкорво, не прошли даром. Сервон чувствовал, что способен так изменить свой облик, что узнать его будет невозможно.

Теперь ему надо было приобрести практический опыт в деле, которое на полицейском жаргоне зовется «наружным наблюдением» и означает незаметное преследование кого-либо.

Два дня спустя Сервон, переодевшись грузчиком с рынка, сидел на бульварной скамье напротив входа в клуб.

Ему самому нравился его новый костюм, особенно шляпа с опущенными полями, скрывающими лицо, и увесистая палка, которая при необходимости могла использоваться как средство обороны.

Во рту он держал тщательно обкуренную трубку, а под ворот куртки засунул полотенце, чтобы плечи казались широкими, как у грузчика.

В таком виде даже самый близкий друг не смог бы его узнать.

Пока он сидел на скамье, в клуб успели войти несколько знакомых джентльменов, но никто из них не обратил на него внимания. Поэтому виконт был совершенно уверен, что перевоплощение удалось на славу.

Пробило двенадцать часов ночи (если допустить, что где-то на бульваре может пробить полночь), и из клуба вышел господин Луазо.

Он успел снять ливрею и надеть коричневое пальто, в котором стал похож на мелкого рантье из квартала Марэ.

Выглядел Луазо до того порядочно и скромно, что виконт даже на какое-то мгновение усомнился в разумности своих действий. Но он уже перешел Рубикон и был полон решимости довести начатое дело до конца.

Сервон пропустил Луазо вперед примерно на двадцать шагов (это хорошая дистанция, чтобы следить за человеком, оставаясь незамеченным) и пошел вслед за ним тяжелым шагом вразвалку, как подобает персонажу, в которого виконт перевоплотился.

Ему самому страшно нравилось, до чего талантливо он исполняет эту роль.

Но испытываемое им удовольствие приуменьшилось, когда он понял, что Луазо вместо того, чтобы направиться к предместью Сент-Оноре, где, как ожидалось, он должен был зайти в особняк господина де Панкорво, пошел совсем в другую сторону.

Действительно, Луазо свернул с бульвара и пошел вверх по улице Шоссе-Д’Антен.

Он двигался неторопливым шагом, не глядя на прохожих, походкой занятого человека, идущего привычной дорогой.

У Сервона еще оставалась надежда, что Луазо свернет на улицу Сен-Лазар и по ней дойдет до предместья Сент-Оноре. Но вскоре и эта надежда испарилась.

Луазо свернул на улицу Бланш, прошел до конца улицу Пигаль и, наконец, уперся в шлагбаум, через который не раздумывая перебрался.

Он прошел по внешнему бульварному кольцу, взял правее и вскоре добрался до узкой улочки, которая круто забирала вверх в направлении холма Монмартр.

Судя по всему, он не догадывался, что за ним следят.

Луазо шел, не оглядываясь, опустив голову, словно он был задавлен болью или тяжестью какого-то преступления. Его либо не беспокоила слежка, либо он ее не замечал.

Неожиданно Сервон потерял его из виду. Луазо пропал на самом верху очень крутой лестницы, которой заканчивалась улица. Но виконт проворно вскарабкался по стертым ступенькам разбитой лестницы и вновь обнаружил своего подопечного.

Луазо стоял рядом с решеткой какого-то сада. Он беспокойно озирался по сторонам и держал в руке ключ, который собирался вставить в замочную скважину.

Виконт услышал стук закрывшейся двери и осторожно приблизился.

Улица, на которой он находился, шла параллельно бульвару и образовывала своего рода карниз на холме Монмартра в отличие от почти всех остальных улиц этого квартала, которые были проложены в направлении вершины холма.

На левой стороне улицы стояли несколько домов, а вдоль всей правой стороны шла довольно низкая стена, сверху которой виднелись высокие деревья, растущие в саду и расположенные амфитеатром.

В стену была вделана деревянная решетка, служившая входом, через которую и проник внутрь господин Луазо.

Возможно, он явился к себе домой. А может быть, проник туда, чтобы совершить преступление? Сервон подумал, что у Луазо не было надобности посещать особняк Панкорво, чтобы получать задания, потому что американец и так каждый вечер появлялся в клубе.

К тому времени полностью стемнело, и невозможно было разглядеть, как далеко простирается территория сада. Но Сервон решил, что сад относится к дому, стоявшему на самом верху холма.

Вскоре над деревьями зажегся свет, и виконт понял, что был прав.

Получается, что лакей втайне от всех владел каким-то домом, и само место, чтобы обделывать темные дела, было выбрано очень удачно.

Все здесь выглядело мрачно и таинственно.

Сервон, обнаружив этот дом, был очень доволен собой. Он пробыл на месте еще около двух часов, готовый решительно вмешаться, если поймет, что совершается преступление. Но дом оставался все таким же черным, мрачным и безмолвным.

Виконт хорошенько запомнил это место и возвратился в Париж. Затем он переоделся и перед тем, как отправиться домой, зашел в клуб.

Примечания

3

L’oiseau — птица (франц.)