Секрет механической птицы

Флёр Хичкок, 2017

Жизнь Атана Уайлда разрушилась в одно мгновение: найден убитым его наставник мистер Чэнь, а злая и ненавидящая всех вокруг бабуля грозится отправить Атана работать чистильщиком уборных! Мальчику нужно срочно найти возможность разбогатеть. И он решает построить летающую машину (за это обещана баснословная награда!). Её разработкой Атан занимался вместе с погибшим наставником. Но не только Атану нужна механическая птица, способная летать. Убийцы мистера Чэня преследуют мальчика и хотят выведать его секреты. Атан готов идти до конца. И не только построить летательный аппарат, но и вывести на чистую воду опасных преступников!

Глава 2

Во сне я лечу. Рядом со мной — мистер Чэнь. Он направляет мою руку, и летающая машина послушно парит над городом. От реки к реке, над крышами, среди крикливых чаек. Мы то кружим, то взмываем вверх, то ровно летим навстречу луне, моё сердце рвётся из груди, душа ликует от чувства небывалой свободы, в ушах звенит смех старика. А потом я просыпаюсь.

Некоторое время я лежу, бездумно глядя на пустые окна дома напротив, всё ещё цепляясь за обрывки сна, пока не слышу, как меня зовут.

— Атан, мне очень надо вниз! Атан! Пожалуйста, отнеси меня!

…Ещё пара мгновений, и я наконец соображаю, где я и что происходит, и до меня доходит, что из комнаты наверху меня зовёт Битти. Босиком, как есть, не до конца одевшись, я поднимаюсь к ней. Она сидит в кровати, как птичка в гнезде, закутавшись в красное одеяло, худые плечи торчат из его складок, а яркие глаза нетерпеливо поблёскивают. Стоит мне войти, и на лице её расцветает широкая улыбка, и сестричка тянет ко мне руки.

Птенчик, которому не суждено покинуть гнездо.

— Атан. Скажи-ка, чего это мама так злится?

— А она злится?

— С утра так и топочет по всему дому, пылая яростью. Аж покраснела от злости. — Битти сморщилась. — Хотя нет, ещё того хуже. Она побелела от злости! И дело не только в окнах.

— Значит, она совсем раскипятилась? — спрашиваю я, падая духом.

— Так что её взбесило? — кивает сестрица. — Атан, скажи честно!

В кухне, как всегда, сумрачно. Освещает её единственная тусклая лампа, и хотя давно рассвело, здесь царит полумрак.

— Посади меня, Атан, — просит Битти, цепляясь тоненькими пальцами за мой воротник.

Я устраиваю её вместе с одеялом на табурете у плиты и подношу руки к остывшей топке. Почти холодная. Сверху стоит горшок с застывшей овсянкой, должно быть, не один час.

Я сую руку в корзину с щепой для растопки.

Пусто.

Битти дрожит от холода, стараясь поплотнее завернуться в красное одеяло.

— Доброе утро, Полли, доброе утро, мам, — говорю я. — Хлеб есть?

Полли, моя старшая сестра, качает головой. Она сидит здесь в почти полной темноте и шьёт. Наша массивная матушка расположилась у окна и нервно тыкает иголкой в какую-то вышивку.

— Будь добр, растопи плиту, Атан, — просит Полли. — Мне надо сварить краску. — Она кивает в сторону мамы и, сделав большие глаза, проводит пальцем по горлу.

— Она тебя на куски разрежет, Атан, — шипит Битти. — Такой злющей я её ещё не видела. Жалеет, поди, что ты не разлетелся на осколки вместе с нашими окнами.

— Ш-ш-ш, Битти, — бормочет Полли.

— Нет, ну правда. Ты только глянь, у неё вид, будто на ежа села.

Битти права. Ма сидит, поджав губы. От злости рот превратился в узкую линию, а светильник на столе безжалостно подчёркивает все морщинки на её лице, все неровности кожи. Она выглядит совсем старой и уставшей. И печальной.

— Доброе утро, мам, — бодро повторяю я, притворяясь, что всё в порядке.

Она не отвечает.

В звенящей тишине я наклоняюсь к топке плиты и выгребаю золу. Тишина всё длится и длится. Я беру ведро, тащу его во двор и останавливаюсь, вдыхая морозный воздух.

Лёд и куры.

Одно хорошо в сломанном курятнике — от него осталась масса дров на растопку. А вот плохо совсем другое — я попытался восстановить его из обломков досок, подобранных возле строящихся домов, но я по части конструирования не мастер. У меня получилось странное сооружение вроде башни, сколоченной из ящиков из-под портвейна, которая не разваливалась по счастливой случайности, и уж точно не благодаря моему умению. Куриц никто не выпускал, но они принялись ходить за мной по всему двору, пока я собирал дрова, потому что ничто не удерживало их внутри. Мне было ясно, что и лисам ничто не помешает их сцапать, разве что ветка ежевики поверх нашего забора. Она колючая, с острыми шипами. Через неё никто бы не перелез, если бы только сбросить её оттуда не было секундным делом.

Я задерживаюсь во дворе, глядя на кур, — те клюют что-то на земле у моих ног, машут крыльями, ловко заглатывают крошечных насекомых, трутся о мои ноги, не зная страха и радуясь свободе.

Мне нравится, когда птицы бродят где им вздумается, но они так долго не протянут. Придётся попросить Тода помочь мне с курятником. Он уж точно знает, как его строить. Он настоящий дока по этой части.

Вернувшись в кухню, я кладу поверх оставшегося уголька сухой лист, дую на него и смотрю, как дымок начинает лениво подниматься вверх. В дело идёт кусок газеты и щепки от курятника. Они быстро занимаются, но так же быстро и гаснут, и я поспешно подбрасываю в топку ещё дров.

— Для начала я проснулась бог знает в каком часу, посреди ночи, от звука бьющегося стекла, спустилась вниз, гляжу — витрина вся разбита, в лавке пахнет горелым маслом, — начинает мама.

— А-а-а, — тяну я и оглядываюсь в поисках корзины с бананами.

— Я сижу и жду твоего возвращения. Я знаю, что ты не пойдёшь через дверь лавки, решила, будто ты перелезешь через стену и войдёшь в кухню, так что я осталась ждать на лестнице.

— Да? — только и остаётся спросить мне.

— Но и тут я просчиталась. И знаешь, что я увидела?

Я морщусь. Хочется верить, что наружу она всё же выходить не стала.

— Я вижу напротив нашего дома двух мальчишек на водосточном жёлобе часовни. И что бы ты думал — один из них точная копия Атана Уайлда.

— Правда? — слабым голосом говорю я. — Вот… удивительно.

— Удивительно? — переспрашивает ма. — Атан, я сколько раз тебе говорила — ты можешь расшибиться насмерть или, того хуже, остаться калекой. Как будто нам и без того хлопот не хватает, с твоей бабушкой и всеми её… — ма машет рукой в сторону нижних юбок, сушащихся над очагом, — проблемами, ногами Битти и всем прочим. — Она вздыхает.

Мама совершенно права, мы с Тодом и верно пробежались по крышам, но я всё равно открываю рот, готовясь всё отрицать. Вот только Полли качает головой и указывает на свёрток в коричневой бумаге, лежащий у двери. Я отпрыгиваю от очага и хватаю свёрток.

— Отнеси его в тот дом, где работает симпатичная девица Мэри, там ещё раньше жили Клэи. На Нью-Кинг-стрит, — шипит Полли.

— Атан, постой, не уходи. — Ма перехватывает меня за локоть, но голос её смягчается. — Неужели ты не понимаешь, мальчик мой? Крыши высокие. Сколько людей погибло, когда эти дома только строились? Ты можешь в любой момент свалиться. — Она прерывисто вздыхает.

— Прости, ма, но… — я поднимаю свёрток повыше, как будто это очень срочно.

— Послушай, сын, ты же хорошо сложён от природы, можно сказать, недурён собой — мы тебя приоденем и сделаем из тебя человека. Ты сможешь работать на Верха, им вечно нужны лакеи, мальчики на побегушках. А глядишь, и к паланкинам пристроишься. Носильщики целое состояние зарабатывают, и форма у них — загляденье. Найди работу, чтоб парик носить, чтоб я тобой гордилась, — молит она.

Этот разговор повторяется уже в тысячный раз.

— Ма, я не хочу быть лакеем. Я работаю у мистера Чэня, я вместе с ним делаю всякие штуки. Я понимаю, как устроен мир, почему всё так, а не иначе. Это образование, и к тому же я зарабатываю деньги. Смотри, он дал мне…

— О, Атан! — последние мои слова её особенно задели, на её щеках проступили красные пятна. — Если бы ты хотел получить образование, стоило научиться читать и писать, как это сделали твои сёстры. Но этот старик с той стороны улицы — работа на него не сулит тебе никакого будущего, это не настоящая работа. И к тому же, — она бросает взгляд на крохотную свечку в светильнике, — он злой. Твоя бабушка права — он сущий дьявол. Не годится слушать то, что он говорит.

Я стою в дверях, готовясь уйти.

— Ничего он не злой, он просто интересуется нашим миром, естественными науками, мыслями умных людей. Всё не так. Он учит меня…

Ма хлопает ладонями по столу.

— Он учит тебя полной чепухе. Что проку в умении пускать красивые искры да пурпурный дым? Разве это подходящее занятие для взрослого человека? — Она понижает голос и наклоняется вперёд, и в темноте я не могу разобрать выражение её лица. — И я точно знаю, что он одобряет твои пляски на крышах. Прыгая по крышам, далеко не пойдёшь!

— Но это же не просто так. Мы… — начинаю я.

— Что вы? Ангелы? Птицы? Летать надумал? — рявкает она. — Если бы Бог хотел, чтобы ты умел летать, ты бы родился с крыльями. Вот что я тебе скажу, Атан, крыльев у тебя нет и никогда не будет. Даже твои обожаемые куры и то скорее оторвутся от земли, чем ты.

— Видела бы ты, что он…

Она открывает рот, готовясь продолжить спор, и я пробую другой заход, предварительно скрестив пальцы за спиной.

— Ладно, я обещаю, что больше не буду лазать по крышам, обещаю оставаться дома ночью, если для меня не будет никаких поручений, — так пойдёт?

Кажется, от возмущения мама раздувается вдвое.

— Да плевала я на твои обещания, мальчишка! Ты вечно всё обещаешь. Вот увижу твоего дядю и непременно поговорю с ним, чтобы он сыскал тебе работу.

— Но я работаю на мистера Чэня! — Я вытаскиваю из кармана золотые монеты. — Смотри!

— Уже не работаешь. — Кажется, что металл в голосе скрежещет по плитам кухонного пола. Бабка, шаркая, появляется на лестнице. Она одета во всё чёрное, и только лицо её белое как мел. Увидев меня возле двери, старуха повторяет: — Уже не работаешь.

— Что? — не понимаю я.

Воцаряется долгое жуткое молчание. Слышно только шарканье, пока бабка выходит на середину кухни, распространяя вокруг себя запах застарелой мочи. Остановившись напротив плиты, она переводит взгляд на маму и обратно на меня.

Вобрав остатки воздуха в комнате в свои дряхлые лёгкие, старуха торжественно объявляет:

— А всё потому, что он мёртв! — Она заливается кашлем, тыча в воздух багровым пальцем. — Мёртв, мёртв, МЁРТВ! — Слова эхом отражаются от стен.

У меня за спиной ахает Полли, а Битти начинает тихонько хныкать.

— Нет, — говорю я. — Не может быть, я же видел его…

Бабка обрывает меня взмахом руки, тяжело опускается на стул и обводит слушателей взглядом. На её сморщенном лице расцветает злобная ухмылка.

— Миссис Лав только что нашла старого чёрта в кухне — и он мертвее мёртвого. Лежит в луже крови. Его убили!

— Что?! — в тишине кухни оглушительно звенит мой голос.

— По мне, так бесы его и убили, — заявляет бабка. — Демоны, посланные Богом, чтоб вершить своё сатанинское дело над слугой дьявола.

— Это же полная чушь, — бормочет Битти.

— Цыц, дьявольское отродье! — рявкает бабка.

Я оборачиваюсь к ней. Злобная ухмылка от уха до уха продолжает сиять на её лице.

— Но этого просто не может быть!

— Что есть, то есть, парень, — говорит она, поднимаясь и ковыляя ко мне, обдавая меня своим смрадным дыханием. — Это правда, всё до последнего слова. И что ж ты теперь будешь делать?