На стороне ангелов

Флоренс Сильвестри, 2020

Первая история из серии, посвящённой инспектору Фортунато Ристори. Личная драма заставляет молодого и харизматичного сотрудника органов переселиться из пострадавшей от землетрясения Аквилы в полную новых сентиментальных и рабочих горизонтов Тоскану. На одном из допросов баловень судьбы, таково значение имени Фортунато, знакомится с главной подозреваемой, своей сверстницей Надей. Свекровь Нади в жаркий день в начале августа найдена мёртвой с перерезанными запястьями. Молодая женщина и мать описывает внутрисемейную ситуацию после переезда в дом, который ей приходилось делить с соседкой свекровью, авторитарной, деспотичной манипуляторшей Чинцией. Пользуясь всеобщей поддержкой и согласием, приобретёнными через жалость и страх, Чинции не удаётся подчинить лишь бунтарский нрав Нади. Именно на этом психологическом факторе основывалось обвинение, на желании смерти, но за недостатком доказательств и отсутствия алиби, до вмешательства Фортунато, убийца Чинции оставался безнаказанным.

Оглавление

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги На стороне ангелов предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

Глава вторая

Инспектор полиции долго размышлял над странностью этого дела. Ведь один преступник не мог сам так удачно выбрать время, когда ни у кого в доме не было алиби. Всего пятнадцать минут раньше или позже кардинально меняли ситуацию, хотя инспектор понимал прекрасно, что лучшего времени найти было нельзя. Все находились в переходном состоянии: собирались, шли или уже были на работе. Нет, здесь, господа присяжные, мысленно улыбнулся инспектор этой метафоре, единственный отпечаток, который мы обнаружили, принадлежит госпоже Фортуне. Ну как еще можно охарактеризовать такое стечение обстоятельств, когда в любой другой день его работа была бы упрощена в два, три раза. Ну, хотя бы чтобы отец и сын находились вместе в магазине, как каждый божий день, но нет, именно в тот знойный день папаша решил съездить на кладбище, где его никто не видел, а сын уехал покупать чернила, но этого не сделал, потому что не нашел продавца. Полнейшее отрицание, полнейшее отсутствие людей. И вот именно, что можно было говорить только о везении, ведь это был не спектральный город. Улица, где жила жертва была достаточно многонаселенной, а магазин, где работал Маттео, находился на одной из центральных артерий-улиц…

Самому инспектору очень везло в жизни возможно из-за того, что имя при рождении ему было дано Фортунато. Как гласит крылатое выражение на латыни nomen est omen. Он своё имя не любил, в детстве смущался им, оно напоминало кличку коня на скачках. Всё из-за того, что родители хотели быть не такими как все. Или же наоборот были традиционалистами, он родился двенадцатого июля, в день святого Фортунато. Ну что ж, это имя научило его большой доли самоиронии и вообще ему не за что было роптать не на родителей, не на судьбу, у него действительно всё складывалось как по маслу, чего не пожелает — сразу же находится возможность. Он был умен, молод, харизматичен, прекрасно мог бы и наверняка стал бы замечательным актером, чьим-либо идолом. Но было это не в его характере, ему нравилась правда, а не фикция, учить наизусть роли, перед телекамерой в неустанных дублях произносить не свои слова. Он полностью разделял шекспировскую аксиому «Вся жизнь-театр». Инспектор то и дело убеждался, что бытовая реальность превосходит самый замысловатый и непредсказуемый фильм, и как только иной раз он ловил себя на мысли, ну всё уж, виден предел удивлению, нет же, всегда находился кто-то способный повысить планку.

Теперь он думал о Наде, она ему нравилась, она его заинтересовала. Была она странной: хрупкая, превосходная, изящная как ваза, залюбуешься издалека, а подойдешь — увидишь, что покрыта вся мелкими, едва различимыми трещинками. Вызывает только удивление, как же она не раскрошится на мелкие, крохотные частички, или же просто не треснет, перестанет быть красивой, а так эта ваза даже и вблизи остается быть прекрасной. Более того — раритетной, мастерски вылепленной, потому что в ней есть приобретенный изъян, который её не портит. Она была его противоположностью: ему везло, а ей — нет. Она родилась в холодный месяц, когда солнце такое низкое, что умирает даже в полдень, он — в самый разгар лета. С такой внешностью она могла запросто пожелать себе и добиться наилучшей судьбы. Но какой, задумался инспектор. На показах, в глянцевых журналах я таких не видел. Что ещё она могла сделать, как не оказаться в центре этого осиного гнезда. Возможно этот притягательный и одновременно отталкивающий взгляд она приобрела с годами. Глаза грустные и уставшие, просто выражение, так как кожа вокруг не имела кругов, была идеальной, фарфоровой. Фортунато был знаком с девушками на десять лет моложе, которые выглядели на столько же старше Нади. И он уже задумывался, какой она была раньше, до того как жизнь не наложила отпечаток, и сразу же новый вопрос рождался из предыдущего, а может быть она такая была всегда? И прочие, новые вопросы захлестывали его, и самый главный из них был: можно ли этот неожиданный вихрь эмоций объяснить влюбленностью? Вот так, без лишних слов, просто любовь. «Я её не знаю.»

Инспектор внешне контролировал растерянность, казался уверенным в себе, чего нельзя было сказать о допрашиваемой, она то и дело мялась, поправляла золотистые волосы, гладила колени, потупляла взгляд или наоборот смотрела в упор, учащенно при этом моргая. Чувствовала себя неуютно. Возможно он ей нравился, он нравился всем: высокий, с атлетически сложенной фигурой, результат вечерних пробежек. Молодой, недавно исполнилось тридцать, черные гладкие пряди волос спадали по обе стороны удлинённого лица. Фортунато был безукоризненно выбрит, хотя в последнее время было принято носить бороду, инспектор за модой не гнался. Не говоря уже об одежде, здесь он тоже имел классические вкусы. Например, надеть облегающие укороченные брюки и оголить лодыжку, в соответствии с новыми тенденциями, для него было немысленным. Сейчас он был одет в серый свитер и такого же цвета, только на один тон светлее рубашку, темные джинсы и сияющие туфли. Главным аксессуаром Фортунато считал улыбку и вот это доброжелательное лицо, слегка наклоненное вбок, было обращено к Наде уже в течение пяти минут, после того как она вошла в кабинет и села на стул.

Инспектор вводил себя в состояние психологической готовности, но молчание затягивалось и он злился, что потерял равновесие ещё до того как было произнесено хоть единое слово. Решил скрыть сумбурное состояние, отшутившись.

«Ну и что? Для начала, никаких вы, мы практически одногодки, и вообще не люблю я эти формальности. Зови меня инспектор, имя мне моё не нравится.»

Он рассмеялся. Был ли он нарциссом? Нет, он не пользовался своей привлекательностью чтобы каждый день завоевывать новых женщин. Он их не искал, не ходил, например, на дискотеки и не использовал спортзал, как место для знакомств. Фортунато ждал, что когда-нибудь удача пошлет ему сюрприз, найти «её»: друзья представляли иной раз таких сногсшибательных красавиц, которым невозможно сказать нет. Но всё это была не она. Он конечно их любил, ухаживал, старался увидеть в них мать своих детей, но не получалось. Красивые дамы очень высоко себя ценят, а у него была ненормированная работа, часто по выходным он не мог уделять должного внимания своим спутницам и они сами по себе менялись. Фортунато был достаточно инертным в этом отношении, он ждал когда почувствует желание заботиться о своей возлюбленной, а не только влечение. Хотел сам расслабиться, не играть наперегонки, просто идти вместе. Он не подгонял время бессмысленными, на его взгляд, поисками, зная наверняка, что если она придет, то только в свой момент, и если этого ещё не произошло, значит выигрышная комбинация не выпала.

«А твоё имя мне нравится, Надежда. Сколько же про тебя сложено разных изречений. Вот сейчас пришел мне на ум миф о Пандоре, которую создали мстительные боги Гефест, Афина-Паллада и Гермес. Зевс повелел покарать Прометея и послал его брату эту хитрую и прекрасную девушку. У Эпиметео имелся ларец, который было запрещено открывать. Пандора не смогла удержаться из-за любопытства. После того, как вылетели наружу бесчисленные болезни, мыслимые и немыслимые беды и несчастья, беспокойства, на дне осталась лишь крохотное существо со сломанным крылом цвета радуги, потому что несмотря на веселую натуру, оно было сделано напополам из слез. Пандора испугалась и захлопнула ящик. Она познала страх и боль, но в минуту отчаяния услышала слабый голосок запертой надежды. Надежда просила её выпустить и уверяла, что может всё исправить и исцелить любые раны.»

У Нади искривилось лицо, как будто она собиралась заплакать.

«Не надо», остановил её Фортунато. Он изучал её: однозначно, крайне уязвимая особа, подумал инспектор. «Мы должны поговорить по душам, и ты должна сказать всё то, что ты возможно не сказала моим коллегам. Я хочу помочь. Ты должна мне доверять. Даже если ты это сделала, сознайся, я могу закрыть дело за недостаточностью улик, но по крайней мере мы будем уверены, что в тюрьму не пойдет невиновный человек. Ты должна понять, что мы здесь тоже люди, и можем сострадать, и я понимаю, что у тебя была масса причин для убийства. Если всех, кто преступает закон, отправлять в заключение, у нас не останется места для действительно опасных преступников. Подумай об этом, не торопись. Во первых ты облегчишь свою душу, я думаю, что такой груз невыносим для человека с не злодейским сердцем, а ты очень умная, чуткая женщина. Я думаю, ты просто оступилась в момент безысходной слабости и одиночества. В какой-то черный промежуток времени, когда единственным выходом из ситуации ты увидела физическое уничтожение твоей свекрови.»

Он сделал выжидательную паузу, подталкивая Надю на ответ. Фортунато прекрасно понимал, что с ней лучше всего по-хорошему, начнешь нажимать — закроется. Как только это не дошло до старой мегеры, для инспектора было загадкой. Ну и поделом ей, вот и поплатилась. Было бы просто замечательно, если бы ему удалось выудить признание. Конечно, весь разговор о том, чтобы закрыть глаза, был блефом, но могло сработать. У неё была слабая психика, хрупкая, как и телосложение. Всё равно подход был верен, Надя начала вкрадчиво отвечать, словно кошка, которую погладили и пригрели, замурлыкала.

«Инспектор, спасибо вам, но я правда не убивала. Я сознаюсь, в мыслях я сделала это множество раз, те черные трясины, которые вы ой, ты, только что описал. Я сама ужасалась своей жестокости, эта женщина преображала меня, она не давала мне быть самой собой. Она специально провоцировала во мне эти низкие эмоции, и я уж и не знала, кто прав, кто виноват. Ну, конечно, виновата была она, как зачинщик, но когда я ей желала смерти, я велась у нее на поводу, я ошибалась, я становилась самой себе противной. Самое интересное, что я всегда оставалась одной, меня никто не поддерживал. Муж мой говорил, что я не должна принимать её в всерьез, не обращать внимания, он и сам умывал руки. Как можно не обращать внимания на того, кто постоянно лезет в твою жизнь, критикует, решает, что тебе делать или не делать. Я не считаю, что я всегда права, но и я не могу угодить всем, а она со своей колокольни диктовала, оскорбляла, унижала. Она психологически давила на меня, постепенно внушая мне мысль, что я ни на что не должна претендовать, что я издеваюсь и причиняю боль её сыну. Это всё ложь, мы были с Маттео очень счастливы, прежде чем переселиться в дом, где на втором этаже жила она. Это было настоящей ошибкой, и я не знаю, как я смогла решиться на переезд, видимо потому что мой муж мне поклялся, что при первом же инценденте мы уедем. На самом деле я попалась в ловушку, он с самого начала знал, что мы останемся в том доме навсегда. Ты понимаешь, как он обесценился в моих глазах после этого, он превратился в человека, на которого нельзя положиться, которому нельзя доверять. Он меня предал, хотя я умоляла его продать дом, или сдать его, но Маттео отказался, заверив меня, что я там буду хозяйкой и никто меня не тронет. Наглая ложь, и всё это её рук дело.»

«Так, подожди по-порядку», — перебил её инспектор. Он был доволен: допрашиваемая, без напора, сама шла на контакт, и даже очень импульсивно, что тоже очень хорошо, преступник, который много говорит просто проговаривается, легко обнаружить несостыковки. Вообще было странно, что все описывали её нелюдимой и замкнутой. Конечно, экстравертом, как его подруги она не была, скажем стеснительна, неуверенна, это да, но замкнута? Видимо никто и не пытался подобрать ключ. Или же Надя не злоупотребляла Фэйсбуком. Что-то тут не так, ну не могли же все относиться к ней недружелюбно. Надо получше допросить других подозреваемых. А сейчас необходимо сконцентрироваться на том, как направлять беседу в нужное русло.

«У нас есть всё время, которое необходимо — извини, что я тебя перебиваю, я все равно выслушаю всё, что у тебя наболело, всё, чем ты хочешь по делиться. Но я могу забыть, или важные моменты могут потеряться. Ты сказала, что вы были счастливы. Что-то изменилось в ваших отношениях с мужем?»

«Ну конечно», и опять она начала тараторить. как будто боялась не успеть. «Очень важно для душевного равновесия быть спокойным. Особенно когда у тебя есть ребенок. Дети забирают энергию, и если у тебя нет никакой помощи, то и много времени, и даже нестационарного. Я очень хорошо помню тот день, когда мы переехали. Можешь себе представить моё угнетенное состояние, даже не страх перед чем-то новым, а сознательное восхождение на эшафот. Новое может пугать, но не угнетать. Мы начали перевозить вещи за два месяца, но я все откладывала многое на последний день, цеплялась за вещи, они мне все были нужны до конца там, в нашей старой квартире. Я даже не занималась ходом ремонта, хотя мебель, плитку, кухню мы выбирали вместе с мужем, и ими я осталась довольна. Чинция заставила своего сына позвать в маляры их родственника, а тот мало того что много запросил, остался недоволен, но и не доделал, а то что сделал в ближайшее время оказалось некачественным.»

«Почему же Маттео не отказался? Почему вы с самого начала приняли возможность вами манипулировать, ты говоришь, это был не совет, она заставила…»

«Потому что, как я сказала ранее, мы все хотели быть спокойными. По крайней мере, мы с Маттео сошлись в этом характерами, мы не ищем ссор. Мы вообще никогда не ссорились. Мы жили вместе и каждый делал свои дела, и никто никем не понукал, никого не принуждал, не подкалывал. Я ведь вышла замуж за него, в церкви я дала ему клятву, а не его семье. Поэтому когда я попросила развод, я не чувствовала себя грешной. Они постоянно вторгались в нашу жизнь.»

Инспектор заинтересовался, расцепил свою вальяжную позу, убрал ногу с ноги и облокотился об стол. Он хотел максимально приблизиться к Наде. Улыбка исчезла с лица, сверлящий взгляд стал ещё более колючим.

«Ты забегаешь вперед, что это за речи про развод, и вообще кто такие они, если мы говорили про Чинцию?»

«Они — это вся её семья: её муж, внук, его девушка, муж её умершей дочери, который никогда с ней не ладил. Редкостно, не так часто как Чинция, они тоже делали меня мишенью для своих унизительных судейств. Видишь ли, мне всё равно и не всё равно, для других я как тот столб, который не пошатнет сильный ветер, я буду делать то, за что меня критикуют, не назло, и не потому, что у меня бунтарский характер. Я наоборот хочу спокойствия. Они своими действиями причинили мне боль, от которой мне сложно избавиться. И что еще хуже, я привыкла что они посылают меня куда подальше, и даже без всякого очевидного мотива. А потом на другой день делают вид, что всё так и надо. Раньше я обижалась и подолгу, они уважали эти моменты моего отдаления, я всегда стараюсь уйти от того, что меня заставляет страдать. Наверное не только я, так поступают все. У меня такой характер, что если ты оставишь меня в покое, я сама захочу поработать над своими несовершенствами. Но если ты начнешь вульгарно совать нос в мои привычки, образ жизни, в моё существо, я подумаю, что у тебя найдутся ещё и похуже недостатки, и что ты уязвимее, просто мне тяжело вот так нахально ответить зеркальной мерзостью. Мне самой тяжело, потому что я каждый день себя караю, я сама себе судья и хочу себя оценивать как мне полагается. К сведению, я достаточно училась для этого.» Надя грозно подняла палец и, угрозительно хмурясь, ткнула им в лицо инспектора. Потом как будто бы сконфузившись от излишества эмоций, она сцепила руки и застыла в образе равнодушной статуи.

Наоборот, Фортунато ощетинился, максимально приблизился к её лицу, и приподняв бровь, прошептал: «Послушай, ты здесь на допросе, не забывай это. Мне нужны показания. Четкие, краткие, внятные и правдивые. Отвечай ясно и не забегай вперед.» Инспектор потерял терпение, что было совершенно не в его духе и заметил, что допрашиваемая неприязненно отвернулась от его лица. Глаза из ярких, полных энтузиазма превратились в уставшие.

«Хорошо, извините, просто мне много есть чего рассказать. Я понимаю, что вам не нужны рассказы о бытовухе, о том, как мне было плохо и тяжело. Это вообще никому не надо. Родителей у меня нет, и самый близкий родственник, мой муж, меня не слушал, так, делал вид, а на самом деле пропускал всё мимо ушей. Поэтому, что ждать от чужих людей. Всем нужны только приятные разговоры.»

Фортунато пожалел, что сделал это замечание, на самом деле его уже раздражало, что Надя не оставляла его равнодушным. Он придал словам максимально дружеский и даже извинительный оттенок: «Мне интересно, но на вопросы надо отвечать, мне необходимо собирать показания, а ты отвечаешь уклончиво. И знаешь, что я тебе предложу. Делиться с бумагой, записывать все негативные эмоции, бытовуху, как ты говоришь. Всё, что тебя терзает. Очень эффективный метод, ещё эффективней намеренно заставлять себя видеть позитивные ситуации, и их тоже прописывать, замечать. Перечитывая записи, ты прийдёшь к выводу, что не каждый же день вы ссорились со свекровью, но зацикливаясь на каком-то одном факте, ты продолжаешь омрачать и последующие дни, когда можно просто радоваться жизни. Знаешь, у меня в доме нет негативных ситуаций, но и живу я один. Моё равновесие между плохим и хорошим составляет работа. Я вижу столько мерзости и страдания, что возвращаясь домой меня не угнетает холостятская жизнь. Это не значит, что я не волнуюсь о своём личном одиночестве, я просто не зацикливаюсь на том, что не создал семью, что меня никто не ждет у домашнего очага, да и нет его у меня. Появился бы, наверняка бы появились и теща, и детские крики, и бессонные ночи. Наверное поэтому я до сих пор и не женился, видимо не нашел ту, ради которой всё стало бы мелочами. Вот как ты пригрозилась сейчас, что ты училась, наверняка оценишь эти фразы как избитые, но ты должна понять, и это лучше для тебя, что нет ничего плохого в банальности, и что люди, даже менее образованные чем ты, прежде чем сколотить клише, прожили и из опыта поняли для себя очень простую истину.»

Инспектор сделал паузу, решил посмотреть перебьет ли его Надя, или же дослушает, что он хотел сказать. Не перебила и он заверившил начатую мысль. «Из моего личного рабочего опыта, я могу тебя заверить, что невозможно избежать зла, оно есть и в тебе и в людях. Могу тебя также заверить, что бессмысленно что-то делать с людьми, чем больше ты будешь стараться их переделать, или же, как в твоем случае, избегать возможное зло, тем больше ты его на себя навлечешь. Преступниками становятся из-за зла в себе. Если ты будешь добр с людьми, даже, и в первую очередь, с теми, кто этого не заслуживает, ты всё равно добьешься лучших результатов, чем отвечая злом на зло. Поэтому единственный выход его избежать — устранить его из себя. Наверняка ты найдешь тысячи причин, почему другие неправы и они найдут столько же в тебе. И так будет продолжаться, пока кто-то не расцепит этот порочный круг. Вопрос не в том, кто прав, а кто виноват, вопрос в тебе — оно тебе надо?»

Надя улыбнулась, начала разглядывать фотографию президента правительства на стене, видимо пытаясь совладать со слезами. «Ты думаешь я не пробовала? Знаешь, когда несмотря на напоминания в Фэйсбуке, люди забывали поздравить меня с днем рождения, я наоборот всех поздравляла с их праздниками, пытаясь вызвать эффект взаимообмена услугами. Только эти принципы и хитрости работают в учебниках и не предусматривают невежливость и халатность. Нет никому дела до учтивости и механизм «ты-мне, я-тебе» работает выборочно и со мной только негативно.» Взгляд её опять вернулся к глазам инспектора, такой меланхоличный взгляд. «Научиться отвечать позитивом на негатив? Это ещё в Библии было написано, что надо подставлять щеку для удара. Я думаю, что у меня не тот характер. Это сложно.»

«Ты не должна ждать толк, результата не будет. Если ты веришь в Бога, ты должна забыть про свой характер и начать любить людей со всеми их недостатками, и даже когда они делают тебе больно, любить их и за это, потому, что зло в них превышает всяческое благоразумие.»

Надя ответила, ухмыльнувшись, во взгляде проглядывался вызов. «Да не так всё элементарно. Это всё слова. А действия — это действия. Они постепенно разрушают психику, нервы сдают, близкие люди, от которых ты ждешь помощи и доброго слова становятся твоими насмешниками, потому что не дают тебе права решать как тебе жить. Это ужасно, когда стучат в дверь, когда ты болеешь или отдыхаешь, когда топают над твоей головой и ругаются. Госпожа она была такова, её нужно было всегда слышать или видеть, она мне никогда не помогала, и мне лишь приходилось выслушивать её бред. Она была способна на изречение критики или же на действия назло. Знаешь ли, быть спокойным в такой ситуации просто невозможно. Потому что она не ко всем относилась по единому критерию. Со своим внуком и его подругой она была лояльной. Во всяком случае мне так казалось. Маттео меня уверял, что она пренебрежительно относится ко всем, просто никто так как я не принимал её всерьез. Видишь, я опять же осталась виноватой, потому что реагировала или близко принимала к сердцу. Только она могла жаловаться, я и жаловаться даже не могла.»

«Я не просто так упомянул слово «круг». Я недавно был на выставке «Перпетуум мобиле», посвященной Леонардо да Винчи. Он долго занимался изобретением колеса с неуравновешенными грузами, используя шарики и палочки для смещения барицентра и основываясь на принципе действия силы тяжести. Великий гений пришел к выводу, что такое вечное вращение невозможно, из-за феномена трения, или же по причине, что неизбежно наступит момент, когда система уравновесится и остановится. Тогда ей нужен будет толчок, импульс извне…»

Надя задумалась над аллегорией и согласилась: «Мне надо было быть непоколебимой. И ждать. Я записывала свои мысли и переживания, могу дать тебе их почитать. Не знаю, помогло ли мне это…»

«Нам не дано знать, что нам помогает, а что нет. Возможно тебе кажется, что всё это была писанина, а откуда ты знаешь, что без неё не могло бы быть хуже. Мы просто не учитываем все варианты, привыкли принимать во внимание только однозначно приятные моменты.»

Фортунато принялся постукивать ручкой по столу и спросил: «Видишь плюс в том, что прочитав твои записи, я могу лучше разобраться в ситуации? Ты как будто разбросала здесь запутанные клубки, от которых тянутся ниточки. С чего же начать? С мужа? Значит он тоже был заинтересован в смерти матери?»

«Каким же образом?», Надя усмехнулась.

«Ты просила развод и, если я правильно понял, по её причине. Без неё отношения у вас складывались замечательно. Соответственно, если он не хотел развода, логично предположить, что ему могла прийти мысль, что если бы его матери не стало, ваши отношения могли бы восстановиться. Плюс экономическая сторона, он же наследник.»

Надя нахмурилась, начала яростно защищать своего мужа: «Кто угодно, только не он. Маттео не смог бы выдумать такой хитроумный план, да и вообще у него нервы какие-то железные. Он хоть и ссорился со своими родителями, но тут же мирился. Вот в этом мы и не находили согласия. Он как будто закрывал глаза на то, что ему не нравилось, делал вид, что этого не существует. Хотя…», задумчиво остановилась Надя.

«Хотя?», приподнял брови инспектор.

«На самом деле он изменился в последнее время, стал более нервным, кричал, агрессивно комментировал новости по телевизору, ворчал. На работе вел себя неспокойно. У него случались приступы ярости. В один из них, когда я снова жаловалась на его мать и просила переехать куда-нибудь подальше, он схватил мой безымянный палец и дернул его. Возможно, он таким образом хотел аннулировать наш брак, ведь на этом пальце я носила свадебное кольцо». Надя с грустью уставилась на палец, на котором не было никакого кольца. «Я его сняла, если бы все проблемы решались так просто».

Фортунато осведомился: «Ты написала заявление?»

Надя покачала головой: «Нет. Хотя, конечно, стоило бы. Но не так легко признать своё фиаско. И сложно доказать насилие. Потому что безымянный палец симметрично распух и на другой руке. А это уже объяснить сложнее. Возможно это вообще была психосоматическая реакция, а не физическое повреждение. Мне не хотелось думать. Я хотела сохранить воспоминания о Маттео, когда мы с ним познакомились. Встреча оказалась лишь результатом долгого целенаправленного поиска. Я сама предложила ему жениться спустя очень короткий срок встреч, и он согласился, хотя и предупреждал, что лучше бы я этого не делала. Приходит на ум одна из цитат Коэльо, мне этот писатель очень помог в жизни. Изречение звучит примерно так, что ничто в жизни не способно поменять человека, ни время, ни обретенная мудрость, лишь любовь. Но вдогонку за ней бежит отчаяние, и оно меняет человека ещё быстрей. Я повторяю, Маттео он не насильник, а жертва ситуации. Я думаю, он не хотел сделать мне больно. Когда я ему сказала, что у меня возникли проблемы с пальцами, он извинился и отстранился. Я вдруг стала и его проблемой, я не знаю как это объяснить, вместо того, чтобы мне помочь, все вдруг стали меня сторониться. Ты это можешь объяснить?»

Инспектор весь омрачился. Ему не нравился этот омут, описанный таким светлым созданием, ангелом, переставшим летать. Он встал, обошел стул позади подозреваемой и слегка наклонился. Он практически прикоснулся к её волосам своим лицом. Это было странно, она не вызывала в нём жалости, просто навевала какую-то унылую, безысходную грусть. Фортунато вздохнул и взял Надю за плечи. Она обернулась и их лица оказались на очень близком расстоянии.

«Ты не должна чувствовать себя виноватой. Я не знаю всей твоей жизни, надеюсь, что прочитав твои записи я что-то о тебе узнаю. Думаю, не всё. Я думаю, что несмотря на очевидную слабость, у тебя очень сильный характер. И всё равно ты хрупкая, возможно твой муж недооценил этого. Ты же настоящий парадокс. У меня сложилось впечатление, что ты застенчива, а вот на таком близком расстоянии ты выдерживаешь мой взгляд. И не отстраняешься.»

Он поднялся и убрал руки с её плеч, подошел к окну, встал полубоком и начал рассеяно что-то рассматривать на улице. Инспектор принялся медленно рассуждать вслух: «Я не думаю, что твой муж повел себя агрессивно из-за того что вы говорили о его матери. Полагаю, что настоящей причиной послужила твоя просьба о разводе, а он не хотел тебя потерять. Испугался. Я также заметил, что ты поменяла в мгновение ока заявление о том, что он мухи не обидит, на то, что в порыве ярости он предположительно изуродовал тебе палец. Может ты поменяла и своё мнение насчет его способности убить мать?»

«Ничего я не поменяла. В жизни всякое может случиться. Мы никогда не ссорились, только из-за родителей моего мужа. Раньше он меня поддерживал, да и поводов для недовольств было намного меньше. Мы жили, да, неподелёку, но не под ногами Чинции и Чезаре. После того как мы переехали эти раздоры из двух раз в год превратились в два раза в месяц. А то и каждый день. Не сказать, чтобы я этого не ожидала. Более того, я знала, что оно так и будет. Маттео заклинал попробовать, уверял, что в новом доме я буду хозяйкой. На самом деле я думаю, что у меня не было выбора, так как его родители давили и на него, и на меня. Они вообще заставляли нас переселиться с ребенком ещё до начала ремонта. Ты думаешь они желали нам добра, благополучия? Это был психологический прессинг, который выматывает душу, забирает все силы. Я выдвинула условие, что перееду только когда будет построена изгородь, которая разделяла бы сад на две части, так чтобы Чинция не могла заглядывать в окна и имела бы доступ к парадной и задней двери дома только через калитку, которая бы закрывалась на замок. Своего рода делимитация территории, хотя я с самого начала знала, что калитка закрываться не будет. В старом доме она постоянно оставалась открытой, несмотря на мои неоднократные просьбы её захлопывать. Видимо такова моя судьба — просить и находить лишь наглухо захлопнутые двери. Естественно, изгородь нам не дали сделать, сначала его родители согласились, потом заявили, что стена неэстетична. Маттео выбрал самый легкий путь, согласился, чтобы они перестали его пилить. Когда ты выслушиваешь каждый день одну и ту же долбящую мысль, как это и случалось, так как они вместе проводили много времени в магазине, то ты либо сойдешь с ума, потому что противоборствовать и отстаивать своё ежедневно нужна нечеловеческая сила и энергия, либо ты сделаешь чужую мысль своей.

И всё же я верила, что Маттео будет защищать мои интересы. Я наивна, но просто у нас были действительно замечательные отношения, построенные на доверии. Которое испарилось, как только Маттео категорично ответил нет, когда я попросила исполнить обещание. После переезда он поставил меня перед реальным положением дел: либо ты будешь жить здесь, либо ты будешь жить здесь. Надо ли говорить, что я почувствовала себя как в капкане, этот дом, каким бы красивым и удобным он не был, стал и навсегда останется для меня западней. А муж мой — тем, кто туда меня завлек. Я очень разочаровалась в Маттео и былые доверие и чувства уже однозначно ко мне не вернутся.»

«То есть ты его не любишь больше?» Фортунато отпустил придерживаемую рукой занавеску, повернулся, и его лицо, до этого освещенное ослепительно белым зимним солнцем, на фоне окна, против света, резко потемнело. Он присел на подоконник и обратил хмурый взгляд на подозреваемую. «Ну же, отвечай!», инспектор поторопил Надю.

«Не знаю. Мне как-то всё опостылело. Если честно, раньше даже расставание на короткий срок угнетало. Я смогла удалиться от Маттео только два раза. В первый, я должна была навестить дедушку, который получил серьезную травму, и в результате от которой он впоследствии скончался. Это было в самом начале нашего знакомства. Во второй раз, я уехала по учебе на десять дней, но я не могу даже описать, как я скучала. Маттео тогда для меня был всеми моими мыслями, моим миром. Мне было жизненно необходимо находиться с ним рядом всегда. Потом появился ребенок, и естественно приоритетом в моей жизни стал он. Но мои чувства к Маттео не уменьшились, когда малыш немного подрос, я целенаправленно напоминала себе, что нужно уделять больше внимания мужу. После переезда, пренебрежительное отношение его матери ко мне стало более ощутимым и от него никуда нельзя было деться, скрыться. Её отрицательная энергия постепенно проникла в мой быт, мир, всё моё существо. Я нервничала, у меня появились проблемы со здоровьем, которых у меня никогда не было. Но самое главное, она отняла у меня веру в себя. Это наверное хуже смерти, уж лучше убить человека, чем постоянно давать понять, что что-то в тебе не так, прислушиваться, контролировать.

Мой муж говорил, какая тебе разница, и наверняка ты тоже также скажешь. Разница большая, потому что вы не находитесь на моём месте. Я не говорю о публикации в Фэйсбуке, который ты можешь не читать, или о человеке, с которым ты можешь просто не встречаться или игнорировать. Всем ведь мил не будешь, я это прекрасно понимаю. Для меня, да я думаю и для всех, это нормально, когда два человека друг к другу неприязненно относятся, они просто не общаются. А вот Чинция, она так не считала, она меня искала. Все говорят, она не со зла, такой характер, но я так не думаю. Все говорят, делай так — в одно ухо влетело, в другое вылетело. Мой дедушка говорил, умных на земле много, когда в море пожар. Меня, конечно, хотели подбодрить, но всё это слова. У меня есть уши и голова. И раз уши услышали, что я, например, лентяйка, что мне ни до кого нет дела, что я эгоистично использую людей в своих целях, что я — сумасбродка с наихудшим характером, мне очень сложно убедить свою голову вот это всё забыть или убедить её, что тот кто это сказал, причем не сгоряча, и не по какому-то серьезному поводу, а постепенно и из-за мелочей, что он всё это сказал не со зла.»

Инспектор вынужден был перебить Надю: «Я задал тебе конкретный вопрос, и касался он твоего мужа Маттео. А ты сейчас говоришь о его матери, я о ней хотел бы поговорить поподробнее позже, когда сочту это нужным. Интересно, что ты говоришь о ней, как будто она ещё жива. И тебе совершенно не жаль, что она мертва.»

Он вернулся к столу и сел, приняв свою излюбленную позу, закинул ногу на ногу и склонил голову вбок. «Я спросил тебя о любви, а ты где-то потерялась в дебрях отношений со свекровью. Расскажи мне о твоей жизни.» Фортунато выразительно сделал акцент на слове «твоей». «И ответь на вопрос, который я повторю третий раз. Любишь ты Маттео или нет?»

Надя нахмурилась: «Странно, какое это имеет отношение к делу? Я ему сказала, что больше его не люблю. Но я обижена, на самом деле я думаю, что любовь не проходит. Чтобы побороть силу привычки, я целенаправленно вспоминала, что было раньше. Поэтому когда Маттео начинал ворчать, раздражался, делал замечания, придирался, я не думала, что он изменился. Скорее всего он и раньше таким был, просто сдерживался. Вот с Маттео у меня получалось закрывать глаза на многое, видимо это и есть любовь. Что ты скажешь?»

«Не знаю, я никогда не был женат. Отношения с моими бывшими невестами я бы описал как игру в наперегонки. Кто был лучше, красивее, интереснее. А я бы хотел расслабиться и идти вместе рука в руку. Все мои прекрасные дамы почему-то в определенный момент начинали ревновать меня к работе, хотя с самого начала знали, что она предвидит сверхурочные, ночные смены и службу по выходным. Это, думаю, была просто отговорка для женщин, которые сбегают при первой же трудности. Твой муж, например, тоже работал в выходные?»

«Да, в субботу магазин был открыт всегда, официально Маттео должен был быть выходной в воскресенье и в понедельник утром. Но такого практически никогда не происходило. В воскресенье он уходил на съемки свадеб и мог возвращаться даже в два ночи. Отлучался на обед, постоянно на него опаздывал. Но, как ты сказал, это работа. Возможно помогало то, что мы всегда жили вместе. Всегда, это значит, после двух месяцев знакомства. Я как-то сразу поняла, что Маттео мне нужен, я именно его искала и нашла. В подростковом возрасте я любила выписывать цитаты из книг, которые заставляли меня задумываться. Одна из них, из Коэльо, гласила так: «Если человек действительно чего-то захочет, то вся Вселенная будет способствовать тому, чтобы его желание сбылось». Этот принцип «хочу — могу» был девизом флорентийской семьи Медичи, которая изменила этот город и превратила в такой, какой мы его знаем. Они верили, что могут создать немыслимый купол Санта Мария дель Фьоре, дерзали и находили нужного архитектора. Они нанимали художников и скульпторов, чтобы увековечить себя и сделать жизнь превосходнее, чем она есть на самом деле. Потому что их жизнь была бесконечной цепью предательств, насилий, отравлений, убийств.»

Фортунато усмехнулся: «Мне определенно нравится этот наш разговор. Может нам пора пойти кофейку попить? Я не шучу, у нас тут есть замечательное кафе. Ты — молодец, но только почему ты свои проблемы не решила с помощью целеустремленного желания?» Он думал, Надя обернет всё в шутку, но она погрустнела.

«А почему ты решил, что я этого не сделала? Я очень хотела, чтобы Чинция испарилась из моей жизни, и вот она испарилась. Если бы желанием можно было убить, то убийца — это я. Каждый день, когда я отдыхала, а с потолка доносился топот её тапок на каблуках, и не невинный, такой случайный, а раздражающий, неустанный, противный звук, так вот я очень не элегантно и вслух желала ей смерти. Даже сейчас, когда её нет, она все равно лишает мою жизнь спокойствия. Я прекрасно понимаю, что могу попасть в тюрьму, потерять свой мир, который я создала, лишить моего ребенка нашей повседневности, мне страшно. Но я верю и надеюсь, что всё обернется наилучшим способом главное подождать. Вот именно сейчас мне неплохо, я конечно теряю время, для меня всё время потрачено зря, когда я вдалеке от ребенка, я всеми своими психофизическими силами стараюсь к нему вернуться. Жаль, что это не дружеская беседа, ты устраиваешь допрос, а я рискую.»

Надя была взволнованна, хотела плакать, но держала себя в руках, уронила всего лишь несколько слез, которые отставили на щеках мокрые борозды. Фортунато вдруг почувствовал жалость и тут же удивился своим эмоциям. Перед глазами вдруг предстала картина, как будто сидят они не в кабинете, а в его огромной квартире, и не по-холостяцки обставленной, а в очень уютной домашней обстановке. Он держит её за руку и ничего не происходит, они говорят, он просто чувствует какую-то безграничную необходимость заботиться о ней. Инспектор заморгал, даже покачал головой, чтобы отогнать непрошеное видение, взял кубик-рубик, который всегда находился на его столе. Он пытался сконцентрироваться, но слова Нади доносились как будто издалека.

«Мой сын — это единственный человек, который действительно во мне нуждается. Ради него я вынесла всё, что вынесла, и ради него я выйду отсюда с поднятой головой. Потому что я — не убивала.»

Надя встала, и с неожиданной уверенностью, как будто хозяйка этого самого кабинета, подошла к окну, и как раньше это сделал Фортунато, отодвинула занавеску. Её доброе, нежное лицо уже не было таковым, сжатые скулы и целеустремленный взгляд делали его жестоким. «Я устала кому-то что-то доказывать, нравиться, оправдываться, улыбаться. Во мне нет хитрости, я не умею огибать углы, не закрываю глаза. Меня не страшат невзгоды, трудности, но я очень уязвима на плохие слова. Мой муж, когда мы спорили из-за его матери, сказал мне, что если так будет продолжаться, мы очень скоро дойдем до рукоприкладства или до пистолетов. Я думаю, что если он это понимал, то вполне логично было искать решение, выход из ситуации. Но он мне не предлагал никакого выбора.»

Фортунато разглядывал её фигуру, до этого он не придал значения во что была одета Надя. Это было платье малахитового цвета в мелкий цветочек, длиной до середины колена. «Этот цвет тебе очень идет!», вертелась на языке фраза, и инспектор не мог понять, произнес ли он её на самом деле или только подумал.

«Присядь, пожалуйста, а то я отвлекаюсь. Можешь привести какой-то конкретный пример?»

Надя вернулась на место. «Да запросто. Приходит Чинция, мы с ребенком в дверях, собираемся уходить, не успели лишь на пару минут, она как дьявол всегда угадывает момент. Спрашивает Маттео, хочет ли он пойти с ней наверх поиграть в машинки. Маттео соглашается, я объясняю, что у нас дела. Это как раз на тему того голоса, который я имела как мать, мне мой муж постоянно попрекал, что я подчиняюсь, молчу. Чинция, несмотря на мой голос, берет ребенка за руку и уводит его наверх. Я обращаюсь к Маттео: «Хотя бы порисуй». Знаешь какой рисунок принес он потом? Рисовала она, хотя я тысячу раз просила, чтобы учился рисовать ребенок. Море на закате, пустой шезлонг, Маттео на пляже и папа плавает. Я спрашиваю у моего ребенка, а где мама? Он отвечает: «А тебя нету.»

«Остальные имели с Чинцией замечательные отношения?».

«Нет, она со многими ругалась. Зять, бывшие продавцы из магазина очень плохо отзывались и о матери, и об отце Маттео. Когда я пришла помогать мужу на работе, они уволили Марко, так он мне сказал: «Уж не знаю плакать мне или радоваться, конечно, я теряю заработок, но если бы я остался, то скорее всего потерял бы рассудок. Это ненормальные люди.» Чинция ссорилась со свекровью, бабушкой Маттео, которая завещала ему дом. Она часто вспоминала, как бабушка Джина в саду придавила её цветок и поставила сверху горшок с собственным растением. Как Джина спилила дерево, которое нравилось Чинции. Как она обозвала её грязной стервой. Ты знаешь, я плохо знала бабушку, но у меня сложилось мнение, что она была спокойным человеком. В любом случае, это очень негативно характеризует Чинцию, раз у неё были проблемные отношения со свекровью, она как раз должна была избегать аналогичных конфликтных ситуаций. А она делала то же самое, что критиковала в Джине. Я вообще перестала понимать людей, их абсурдное поведение. Мать Маттео своим поведением забрала у меня моральную силу, и как бы я не пыталась найти объяснение этой беспричинной жестокости, неприязни, это «зачем» так и осталось неотвеченным.

У неё были ужасные отношения с зятем. Эту историю я знаю понаслышке, потому что она практически окончилась, когда мы с Маттео познакомились. Его сестра умерла от неизлечимой болезни. Она была очень молода, но несмотря на возраст, у неё уже было двое детей и поставленный бизнес, свой магазин и работа занимала всё её свободное время. С детьми сидел муж, Чинция и Чезаре упрекали Николу в безделии, в том, что он искалечил жизнь Арианне. Их сын, Риккардо появился на свет, когда ей было всего восемнадцать, и поженились они из-за незапланированной беременности. Судя по фотографиям, они выглядели счастливыми. Я считаю, что лучше мне меньше говорить о том, о чем не могу сказать с точностью. Своего мнения о Николе я создать не смогла, так как мы с ним очень мало общались. Могу сказать, что ни он, ни его дети не пришли на нашу свадьбу с Маттео, но возможно мы их и не позвали, так как список приглашенных со стороны мужа составляла Чинция. Я знаю, что он унаследовал хорошую сумму от продажи оборудования из магазина. Пока сестра Маттео долгое время находилась в больнице, Никола заведовал магазином и сделал большие долги. За них пришлось расплачиваться Чезаре, так как он был гарантом. А Никола унаследованный куш прокутил. Знаешь, что странно, они не ругались из-за денежного вопроса, что казалось бы было логичным, они сцепились из-за детей. Никола не хотел, чтобы Чинция встречалась с маленькой дочкой. Могу понять мотив, Чинция отвела Аврору на могилу матери, тогда как папа не хотел говорить девочке, что мама умерла. Авроре было всего на год больше, чем сейчас моему Маттео. Я знаю, что Чинция обращалась к адвокатам, чтобы добиться встреч с внучкой. Знаю, что она писала Николе ужасные сообщения, гневные письма и это ещё больше усугубило ситуацию, потому что Никола использовал свою дочь, как предлог, чтобы покарать Чинцию. Вобщем, замкнутый круг, похожий на наш.

Потом родился Маттео. Я закончила университет и запланировала беременность. Я начала управлять делами в магазине, однажды мне надо было сделать инвентарь, и на глаза мне попались письма Арианны, которые она написала, когда была в больнице. Не знаю почему я сейчас это вспоминаю, но видимо из-за того, что хочу сделать явным моё желание сблизиться с Чинцией. Я поняла её боль матери, когда дочь умирает, и хочет жить. Арианна писала: «Я хочу просыпаться, быть огнем, водой, ветром и солнцем, у меня нет ни времени, ни надежды. Я должна всё сделать сейчас и сделаю, хоть сил уже нет, только слезы.» Она писала, как хотела вырастить Аврору, научить её говорить. Что Риккардо был словно неожиданно захлестнувшая волна. Чистый инстинкт выживания и страх. Хоть они и не были предназначены мне, я их забрала и потом перечитывала. В тяжелые минуты, и в последний год достаточно часто.

Привычка жить, делать обычные вещи обесценивают этот дар, важность мелочей становится бесспорной, когда, как в её случае, вынесен приговор к постели, к страданию, к мукам и смерти. Читая заново её записи, я пыталась возродить в себе подобное отчаянное желание просто быть в этом мире и совершать ординарные действия. Это не так просто, ценить себя, когда другие тебя не ценят. Но мне и одного человека достаточно и это — мой сын. Я, с одной стороны, поняла причину злости в Чинции, с другой стороны, мне осталось непонятным, почему она не сделала никакого усилия, чтобы оценить свою жизнь и не портить её другим.

Никола не только прокутил наследство, но и посадил свои почки, остался инвалидом. Их отношения изменились, Чинция перестала ездить к ним домой, требовать какого-то особого внимания, а он начал привозить Аврору раз, а то и два раза в неделю, но заветный трофей ей больше был не нужен. У меня сложилось такое впечатление, что Чинцию искалеченный Никола больше не интересовал, я стала более удобной мишенью. Она часто говорила, что не понимает принцип ненависти, а сама меня ненавидела. А я не понимаю принцип лицемерия, если ты отзываешься обо мне явно не с любовью, не делай вид, что я тебе нравлюсь, не ищи меня. Ситуация подобна сказке о Кощее. Смерть в игле, игла в яйце, яйцо в утке, утка в зайце, заяц в коробке, а коробка на высоком дубе. Самое интересное, Чинция называла меня змеей, которая жалит ядом. У тебя сложилось такое мнение обо мне?»

Инспектор который был поглощен в решение кубика-рубика, на самом деле использовал его, чтобы создать впечатление полной концентрации. В другой момент он решил бы его за меньший срок, но сейчас он был растерян. Фортунато улыбнулся, взглянул исподлобья. «А, спасибо что вспомнила обо мне, но вопросы здесь задаю я. Хорошо, раз уж тебя интересует моё мнение, ты — не змея. Я думаю, ты сама это знаешь. И вот тебе встречный вопрос, если ты проанализировала её поведение, поняла её суть, зачем реагировала на провокацию?».

Надя растерялась, когда кто-то спрашивал про её личное, она не сразу находила слова, чужой интерес вызвал в ней смущение. «Я не знаю, ты говоришь, как Маттео. Не ответить нельзя. Взирать и не видеть — удел апатичного человека. Обязательно следует реагировать пропорционально. В идеале нужно обратить удар против самого противника, в этом заключается принцип боевых искусств. Суметь дестабилизировать. Увернуться, воспользоваться движением по инерции, дернуть за руку и свалить агрессора на землю. В идеале в нашем случае было бы не общаться. Ну не задались у нас отношения. Бывает. В идеале Чинция начала бы прислушиваться к моим просьбам и уважать окружающих. А если ты пытаешься кого-то переделать, найти общий язык, то в первую очередь ты должен посмотреть в себя, и начать именно с себя. Ошибочно считать, что ты можешь переделать кого-то, в том числе и свой характер, но заставить себя работать над своими действиями — это вполне вероятно. Потому что кричать, критиковать, нецензурно выражаться, нервно писать телефонные сообщения с обидными словами — это не характер, это — привычка. Возможность избавиться от любой привычки, даже самой вредной, у каждого человека имеется. Сложно, тяжело, но при очень сильной мотивации, которая стимулирует силу воли, при ежедневной работе, не на один день, и не на два и потом распуститься, это вполне осуществимо. Это стремление будет ясно видно людям. По крайней мере, тебе должно быть жаль, что у тебя что-то не получилось. А вот как разъяснить такой факт, что Чинция после того, как она всячески просила перемирия, могла тут же сесть, написать и отправить дурное сообщение, ведь это даже состоянием аффекта нельзя назвать. У нас доходило до абсурдного, мы могли говорить с ней, я объясняла, что мне не нравится в её поведении, в конкретных действиях, а она мне отвечала, что всё это ерунда. Например, мне не нравилось, что она заходит без стука через черный ход, который находится на кухне. Что она заглядывает в окна, которые летом открыты для циркуляции воздуха и зовет ребенка. И я объясняла, почему мне это не нравится, сзади я её не жду и она меня пугала, и вообще находясь в собственном доме, человек, может чувствовать себя как дома, находиться в неглиже, отдыхать. Заниматься какими-то поделками с ребенком, а когда его отвлекают зазываниями, я не знаю, кому это надо. Он бежит к окну, и они так разговаривают.

Она соглашается и заново повторяет тот же самый поступок. Как это объяснить, у меня вот вертится на языке только единственное слово, неуважение. Его невозможно интерпретировать. Чтобы написать что-то необходимо время, пока ты пишешь, ты осознаешь, что ты делаешь, выбираешь слова. Сообщения такого типа, что я — манипуляторша, что в конце концов мне надоест её сын и я его брошу, что у меня нет друзей, что все женихи меня оставили, что я думаю лишь о развлечении и своём теле — это мысли. Когда ты получаешь смс, что твоё сердце — это гнездо зла, какова будет твоя реакция? Я не отвечала ей подобными низменностями, но и как-то тепло относиться к Чинции у меня не получалось. Ну и опять это была моя вина. У Нади кислая мина. Это называется, и так и сяк виноватым остаешься. Ну, или, пойди туда, не зная куда, принеси то, не знаю что. Я хочу подчеркнуть, сначала мне они очень понравились. Помню, я в первый раз пришла в магазин к ним знакомиться, а они переругались, но как-то добродушно и это меня развеселило. Мы переехали к ним в дом, на третий этаж, сейчас там живут Риккардо с Эленой. Я помню, мы все вместе поехали выбирать мебель, и они никак не вмешивались, все были довольны и счастливы. Это странно, было бы более понятно, если бы они были против нашей скорой свадьбы. Тяжелый момент, у Маттео только что умерла сестра, когда мы с ним познакомились. Оказалось, они затаили на меня обиду. Потом Чинция часто укоряла нас в том, что мы были такими равнодушными и непочтительными к смерти Арианны. Потом…. Я думаю, всё случилось так, как должно было случиться. Если бы мы не поженились тогда, то мы бы уже этого никогда не сделали. У него умерла сестра, у меня — дедушка, который меня вырастил, проследил чтобы я выучилась, и даже во взрослой жизни я сохранила привычку работать над собой, развивать интеллект, быть любопытной в хорошем смысле слова. Это самое главное богатство.

Во-вторых, я не была избалована и научилась находить в жизни даже мелкие радости, хватало малого. И я очень развила в себе способность мечтать. Единственная для меня загадка: почему я раньше желала того, что у меня есть сейчас, а сейчас с ностальгией вспоминаю прошлое, какой я была беззаботной. Моя жизнь всегда имела параллельную, где бы я не стремилась заполнить или исправить недостатки, своего рода идеальная проекция совершенных моделей бытия. Но только когда эти мечты становились реальностью, вся их ценность терялась в привычке думать и ухитряться ухватить за хвост новую грезу. А в душе досада — опять не успела, этого мне не хватало раньше, сейчас мне нужно совсем иное. И почему о всегда находился кто-либо, с кем бы я хотела себя сравнить.

Возвращаясь к периоду, когда мы познакомились с Маттео, для меня он был одновременно началом и концом. Я записалась в Университет, и сама рассталась со своим парнем, в разгар наших отношений, потому что он не хотел их развивать. Он считал, что было рано даже начинать совместную жизнь. Мне это было жизненно необходимо, общения хватало, я была окружена людьми, но возвращаясь домой, меня угнетало, как никогда, одиночество. Я разозлилась на судьбу, и несмотря на ничего не обещающую идиллию, я собралась с духом и закрыла эту дверь. Надеялась, что в этот раз мне повезет и откроет её тот, кто мне необходим. И это произошло, и даже очень быстро, всего лишь через неделю и по чистой случайности. Я могу три года прожить одной и за неделю изменить жизнь, если я недовольна собой. Не другими, в моменты неуверенности я прихожу к выводу, что всё лучшее осталось вне меня, тогда начинаю отчаянно искать любую возможность, чтобы добиться и доказать себе, что я достойна счастья. Видишь ли, можно быть счастливым и не замечать этого, так как и счастье приедается. Это счастье внутреннее, неразличимое, счастье обывателя, а потом вдруг хочется устроить ни кому не нужную выставку, а иногда и распродажу реквизитов, что ты имеешь право им обладать.

Если бы я была поклонницей татуировок, я бы какую-нибудь часть своего тела заклеймировала собственным стихотворением, которое называется «Радуга». Это когда за пеленой слез не различаешь дождя и вдруг деспотично врывается на сцену солнце, в считанные минуты устанавливая своё превосходство и иссушая как по-волшебству черные зловещие тучи. В эти десять-пятнадцать минут можно увидеть яркую радугу. Редкостное, незапланированное, трогательное и вызывающее восторг явление. Такой же эффект у неожиданного счастья.»

Надя достала из сумки небольшую связку ключей: «Я заказала брелок с этим стихотворением, хочешь, почитай.»

Фортунато протянул руку и посмотрел на миниатюрный квадрат из оргстекла. «Здесь без атрибута любого уважающего себя следователя не обойтись!», он открыл ящик стола и достал лупу. Навел на текст и начал читать:

Кислородом насытить загустевшую кровь,

Почувствовать пульс не поможет любовь,

Разрядить бремя статики молниеносной стрелой,

С серых туч моих мыслей — вперед за весной.

Средь толпы кто-то спросит: зачем ты спешишь,

Худеть же не надо, и от себя не сбежишь,

Этот опыт движенья — не строгий зарок,

Это стиль моей жизни — средь петлистых дорог.

Когда свод разорвется и разгрозится дождем

В другой части солнце, мглу раскрасит лучом,

Влага вдруг засияет, чтобы радугой стать

Мне выхода нет, лишь только бежать.

Фортунато вернул связку, он не знал что думать.

Надя продолжила как ни в чем не бывало: «Я знаю что в жизни всё так устроено, природа — лучший учитель. Поэтому люди, которые пытаются продать радугу за обычный феномен, или иллюзионисты, или же скрывают вторую мрачную реальность. Так же бы я наглядно проиллюстрировала наши разногласия и недопонимания с Чинцией, ей нравилась мгла и буря, а я не стеснялась радоваться радуге. Я предпочитаю спортзалам открытое пространство, и люблю движение, противоположное статике. Потому мне ни о чём не жаль. Как ни крути, самые счастливые годы в моей жизни я провела с Маттео.

До него жизнь была тоже чудесна, первые концерты рок-музыки, увлечение журнализмом, работа на телевидении, путешествия. Я жила одна, видимо если бы я свободной хотела остаться, я навсегда бы зацементировалась в периоде первого Университета и том энтузиазме. Только понятия навсегда и никогда не существуют, они приедаются. Я никогда, нет, настолько редко, что практически никогда, до Маттео не ходила на дискотеки. Вместе с ним мы лет пять ходили танцевать каждую неделю, потом нам это надоело, я закончила учиться и мы решили стать родителями. Начался новый, более совершенный цикл моей жизни. Я вспоминаю беременность, как погружение в блаженное состояние, мне нравилось просто гулять, смотреть на природу, на людей, тогда то я и научилась это делать. Какое-то состояние оцепенения, когда время замирает, да и вообще не имеет никакого значения. Когда родился Маттео, то же самое время деформировалось, закружилось, завертелось, как в вихре. В этом водовороте мне быстро пришлось научиться жить за двух людей. Физическая усталость стала нормальным состоянием, дом и Маттео легли на мои плечи, и я ещё помогала мужу на работе. Я не хочу вдаваться в подробности быта, думаю, они мало имеют общего с делом, по которому я здесь нахожусь. Могу сказать, что заниматься домом — работа, которую нужно оценивать как таковую. В моем доме, к сожалению, этого не произошло, наоборот, вместо того, чтобы помочь, мне зачастую ставили палки в колеса. Чувство горечи и обиды из-за несправедливого отношения к молодой матери, это единственное, что приходит мне на ум, когда я думаю о покойной Чинции. Я уж не говорю о солидарности между женщинами.»

Надя замолчала, думая, что несмотря на то, что она так долго говорила, она сказала лишь малую часть из того что хотела. Она улыбнулась, забавно было то, что в университете она изучала именно слова, и сейчас, в нужный момент, когда они могли её спасти, она их не находила. Как собрать их воедино, чтобы пропорционально отобразить то, что происходило внутри неё?

Инспектор был рад этой короткой паузе, он слишком хорошо начинал понимать Надю и это его настораживало и пугало. «Послушай, нам надо прерваться, если хочешь, мы можем продолжить завтра. Либо давай спустимся в бар, и для начала, переменим тему. Тебе надо отвлечься!»

«Почему ты так обо мне заботишься? Твои коллеги вели себя совсем по-другому. Они задавали конкретные вопросы, которые касались убийства, да мне бы и в голову не пришло рассказать им то, что я тебе рассказала. Не потому, что я хотела что-то скрыть.»

«Да, да, я знаю», перебил её Фортунато. «У каждого свои методы. Меня интересуют люди, я их терпеливо слушаю, но не всегда. Иногда достаточен сухой допрос.»

Надя выглядела безмятежно. «Она действительно, как ребенок, поплакала и тут же утешилась. Странно, правда», подумал Фортунато и заулыбавшись во весь рот добавил: «Тебя действительно удивляет и даже не из рода вон выходящее мнение? С кем ты общалась до сих пор? Или ты думаешь, что раз ты в полиции, мы тебя, как заключенную должны скрутить и пытать? Расслабься, я уже тебе сказал, или дал понять, что ты мне нравишься».

Он поднялся, и не переставая улыбаться, взял ее за руку: «Пошли».

Надя отказалась ехать в лифте: «Я боюсь застрять.»

Потом, помолчав, добавила: «Не знаю почему привыкнуть можно ко всему. Прикосновение, которое когда-то лихорадило и вызывало мурашки, при неоднократном повторении вдруг становится обычным и незначительным. Взгляд, поцелуй длиною в вечность теряет свою продолжительность, рецепторы нервной системы омологируют их как само собой разумеющиеся. Первая, приносящая удовольствие, сигарета, со временем, перестает расслаблять и обжигает горло. Только вот реакция на агрессию не меняется, привыкнуть к ней невозможно. Как и в первый раз учащенно колотится сердце, кровь переполняет мозг, пульсируют вены и выделяется пот. Как и в первый раз осаждают вопросы, зачем, почему?»

Фортунато кивнул, и они уже доехали.

Они спустились в обычное кафе, где были лишь столы и прилавок, за которым стояла тучная женщина, без всякого намека на приветливость.

«Что желаете?», спросила она. Фортунато рассмеялся, женщина же осталась невозмутимой.

«Ну а я если бы я пожелал устриц, что бы ты сказала, Джудитта?»

«Что их нет. Имеется полицейский набор, пиво, чипсы, кофе, ну и съестное, ничего необычного, разумеется. Но вы должны знать, что многое уже разобрали. Можете выбрать из витрины.»

Выбор был невелик, лишь пара сандвичей и круассанов. «Видишь Джудитта, какая красивая работа мне попалась сегодня, может предложить ей шампанского?»

Фортунато подмигнул и по-заговорщически прошептал на ухо Наде: «Это я предлагаю тебе некоторые незначительные услуги, от которых неловко отказаться и которые обяжут тебя ответить взаимностью. Это тот психологический трюк, о котором ты говорила. Он на тебе сработает?»

Надя отстранилась, глаза её в буквальном смысле округлились от неожиданности. «Не надо мне никакого шампанского, мне бы чаю с печеньем, если можно, спасибо. У меня сложилось чувство, что ты меня разыгрываешь.»

Фортунато обратился к Джудитте: «Мне полицейский набор.»

Уже за столом инспектор возобновил разговор: «Тебя никогда не дергали мальчики за косички?»

Надя начинала нервничать, из-за этого злиться: «Нет, я училась в женском классе.»

«Это заметно по тому, как ты себя ведешь.»

Надя не знала как реагировать, она помнила, что говорила с полицейским. Не хотела показывать смущение, и единственным выходом ей показалось отступление, увести разговор в другое русло. Поэтому поделилась наболевшим: «Мне нравился мальчик, сосед. Он играл на гитаре, и я ради него тоже начала учиться. Один раз решила произвести впечатление, интонировала жутко романтическую песню.»

Надя начала смеяться, таким образом прогоняя напряжение. Заулыбался и Фортунато: «Что, сработало?»

«Конечно. Как всегда не так как надо. Я смотрела на гриф гитары и не заметила, что объект моих воздыханий всю песню обнимал и целовал мою подругу.»

«Не знал, что ты умеешь играть. И этот настрой мне нравится больше. Мы тут много шутим. Наша работа хорошо учит чувству юмора, после того как насмотришься на трупов и наркоманов. Ну и… я же тебе сказал, расслабься. Почему ты заказала чай, а не алкоголь, как я?»

«Фортунато, алкоголь меня не расслабляет. А отшутиться и сострить — это самый простой способ замаскировать факт, что тебе невесело.»

«Во-первых, я уже просил не называть меня по имени. Во-вторых, почему ты так уверена, что пиво тебя не расслабит, может быть наоборот, оно как раз развяжет тебе язык.»

«Во-первых, я не знаю как его завязать, что происходит редко, Фортунато. Почему тебе не нравится твоё имя? Хотя я тебя понимаю, мне не нравилась моя фамилия, надо мною все надсмеивались в детстве, но когда я вышла замуж и у меня появилась возможность сменить её, я этого делать не стала. Твоё имя тебе идет, даже если я предпочитаю стандартные, обычные имена, и вообще всё. Я думаю, твои родители не хотели навредить, а наоборот, пожелали тебе везения. Кстати, какое имя бы ты сам предпочел для себя, и как бы ты назвал своего сына? Вот увидишь, у тебя сразу же появится повод для размышления. Я, например, выбрала имя для своего сына, потому что у меня не было выбора. Парадокс, правда? Я не назвала его в честь мужа, Маттео — это наилучшее из всех имен. По крайней мере, мне так кажется, для кого-то оно истерто…»

«Я согласен с тобой, а во-вторых?» Пришла Джудитта и принесла поднос с напитками. Она сразу же удалилась, не произнося ни слова.

«Во-вторых, это проверено, алкоголь меня не расслабляет. Я могу выпить это пиво и не захмелеть. Или захмелеть, но иметь контроль над ситуацией. Какой тогда смысл? Я лишь раздражаюсь. Кто-то радуется, а я становлюсь хмурая. И потом, я не знаю меры. То есть, не то чтобы я буду пить до забытья, но некоторые люди, например, выпивают ежедневно стакан вина и говорят, это же полезно. Я так не могу, я уж если начала бутылку, то скорее всего её и закончу. И потом у меня болит голова. Я почему-то склонна к причинению себе вреда и постоянно твержу, что нужно научиться хитрости, но не всегда удается. Хотя, я всё равно стала более хитрой, чем раньше.»

Фортунато отпил из бутылки. «Насчет того, что ты сама себе делаешь больно — это вполне закономерно с твоим чувствительным характером. Тебе надо просто больше верить в себя и меньше слушать других. А ещё тебе нужно преобразовать свободную энергию во что-то креативное. Это очень похвально, что ты всю себя посвятила ребенку. Но тебе этого недостаточно, видимо из-за этого ты так болезненно и реагировала на свою свекровь. Вот мне, наоборот, хотелось бы, чтобы меня кто-то покритиковал.»

Он прервался, чтобы сделать ещё один глоток, а Надя начала есть торт, который не заказывала. «Всем нравиться — скучно, складывается впечатление, что что-то в жизни не так. Даже те, кого я отправил в тюрьму, и то меня не ненавидят. Почему так, я ведь и не стараюсь.»

Надя поперхнулась от неожиданности: «Слушай, так у тебя дар, радуйся этому. Вот правду говорят, что человеку никогда не угодишь. Расскажи мне, как у тебя получается подыскать ко всем ключ. Ведь и я, на самом деле, не могу представить, что в тебе есть недостатки.»

«Если это комплемент, то спасибо. Недостатки есть, и ответ напрашивается сам собой, мы просто недостаточно знакомы, чтобы они стали очевидны. Я учился, закончил психологию. Мой папа был адвокатом, а мать — психологом. Меня всегда интересовала натура людей, поэтому я пошел по стопам матери, но профессию выбрал такую, которая скрещивает справедливость и гуманность. Или же она выбрала меня. Это всего лишь случай.»

«Я не думаю, что ты веришь в случайность, а если и так, то я нашла в тебе небольшой изъян. То, что мы с легкостью принимаем за знамение является тем, что мы уже сознательно или подсознательно желаем или ищем. Это мы определяем важность событий или явлений, их же просто можно не заметить. И потом, я не верю тем людям, которые всем нравятся. Потому что даже если ты такой успешный, наверняка найдутся личности, которые тебе будут завидовать, это нормально. Может быть тебе помогло твоё обучение, воспитание, не замечать всех этих негативных эмоций, но это не означает, что их нет. Способность мыслить и интерпретировать всех и вся позитивно — это бесценное качество, которое, я думаю, надо развивать, то есть, оно не дано от рождения. Мне кажется, ты это сделал. Это как привычка улыбаться. Сначала нужно постоянно помнить, улыбаться даже тогда, когда этого делать не хочется. Потом будет получаться машинально, и у людей сложится впечатление, что ты — солнечная личность. Мышцы лица запомнят это выражение, и даже когда улыбка будет отсутствовать, всё равно все будут думать, что ты — улыбчивый человек. Я, например, постоянно забываю это делать, и моя свекровь упрекала меня за вытянутую мину. Я всегда почему-то считала, что окружающим нужна честность, если болит голова или в ней полно проблем, то скрывать их — лицемерие. Это не правильно, никто не нуждается в подобной искренности. Да и вообще лучше меньше говорить, да больше слушать, у собеседника сложится мнение, что ты заинтересован, что ты общителен. Так и плохим стать сложновато, и очень легко втереться в доверие. Не так ли, Фортунато? Долг платежом красен. Раз уж мы пришли сюда отвлекаться, может и тебе тоже пора делиться…»

Надя сделала долгую паузу, как будто бы желая услышать ответ инспектора, но никакой реакции не последовало. Он лишь улыбался. Надя, вздохнув, продолжила: «Элена, она такая, тебе надо с ней обязательно побеседовать.»

«Конечно. Она единственная не в списке подозреваемых. Что ты можешь о ней рассказать?»

«Она, по словам Чинции, святая.»

«Так-так, я слышу ехидцу в голосе.»

«Естественно. Я не завидую, хотя бы потому что не хотела быть такой, как она, но чувство обиды она во мне вызывает. Она не училась, ей повезло и она сразу после школы, по знакомству, нашла замечательную работу. Дома она даже постель не заправляет, это делала Чинция, я уже не говорю про глажку, уборку и другие бытовые обязанности. Она — скупа. И никому в голову не приходит её критиковать, даже если раньше Чинция делала ей редкие замечания, Элена лишь улыбалась и объясняла свою лень неумением вести домашнее хозяйство. И всё ей сходило с рук. Мои раздоры с родителями Маттео начались как раз с уборки. Я жила спокойной жизнью и училась. Свой этаж я убирала сама, и постель тоже заправляла. Чинция иногда просила меня съездить за продуктами, но потом она жаловалась, что я что-то сделала неправильно, не так как она. В любом случае, когда она просила меня что-то сделать, я всегда старалась и делала. В один ужасный день они просто решили разрушить доброжелательные отношения. Это была не просто критика, они нагло подшучивали надо мной, что мне надо было выйти замуж за миллионера, что она мне не может ничего сказать, так как я подумаю, что она обращается со мной, как с служанкой. А они для меня были семьей, и я общалась с ними как с таковыми. Мы, собственно говоря, и есть родня, Чинция и Чезаре — бабушка и дед моего сына, тогда его не было, но в любом случае я была женой Маттео. А Элена — кто им, она просто живет, копит деньги, это очень удобно. О ней беспокоятся, она даже из центра на своих ногах не может вернуться, за ней должны приехать на машине. Вдруг на неё нападут, даже днем. Я хочу сказать, что мы живем от центральной площади на расстоянии пяти минут ходьбы. Мы с Маттео часто выходим даже перед ужином прогуляться, и это спокойно и безопасно. Все говорят, Элена — приятная. Ну я тоже была когда-то такой, пока они меня не изменили. Я была застенчивой, долго работала над собой, чтобы остаться безобидной и доброй несмотря на укусы. Это уже потом я поднаточила зубы и решила следовать поговорке око за око, зуб за зуб. Подействовало больше, Чинция не оставила за мной привилегии на отсутствие реакции, она ждала оскорбление в ответ на оскорбление и только потом успокаивалась.»

Фортунато кивнул: «Я отвечу на твой вопрос, который ты задала и забыла, я расскажу про себя. Мои родители умерли в тот год, когда ты вышла замуж. Незадолго до этого замечательного события, всего лишь девятнадцать дней до него, случилось землетрясение в Аквиле. Триста девять умерших, тысяча шестьсот раненых. Среди погибших, двое — мои родители. Мы спали. А я проснулся и почему-то решил, что мне надо покурить. Я оделся и вышел на балкон. Почему-то мне хотелось думать, что наконец-то пришла весна, что воздух свеж и всё расцвело. Эти пять минут романтики стали разницей между жизнью и смертью. Я уже давно затушил сигарету, но так и продолжал стоять, чему-то улыбаясь. Тот звук я хорошо запомнил, глухой, ужасающий, я подумал на бомбу. У меня начал уходить пол из-под ног и я инстинктивно бросился на землю. Всё начало падать и рушиться, и даже не поняв, что происходит, я лишился чувств. Я практически остался цел и невредим, за исключением ушибов и перелома.

Главное ранение было у меня в голове, я впал словно в сильную депрессию и каждый день себя спрашивал, за что мне такое везение, почему я не остался дома, почему была весна, а не зима, зимой мне наверняка не хотелось бы стоять на холоде. Почему я не умер со своими родителями, которые для меня были всем. Почему я не бросил курить раньше землетрясения, а потом, когда сигарета вызывала во мне острое чувство вины. Ты правильно заметила, я не верю в случай, это — краеугольный камень эволюции. Тот факт, что я оказался там было закономерен, но почему? С этого я начал, я перестал задавать вопросы себе и решил помогать людям. Всем, кто в этом нуждается или нет. Искать не было необходимости, моя трагедия была всеобщей травмой. Через год я решил переселиться подальше от того места, избавиться от ежеминутного напоминания о горе. Моя судьба нашла мне применение. Я сделал над собой усилие, и начал улыбаться. То, каким ты меня видишь — это моя работа над собой. Окружающие, конечно, помогли, но за приветливым отношением я часто видел жалость. Кстати, отвечу мимоходом и на другой твой вопрос, брошенный на ветер. Моего отца звали Маттео, и если бы у меня родился сын, я бы его тоже так назвал. Странно, что твой муж не оценил этот жест, что ты дала его имя своему ребенку.»

Надя осталась без слов. Она не ожидала услышать интровертный экскурс в мир экстравертного баловня судьбы: «Ну почему ты думаешь, что не оценил. Конечно, не пел дифирамбов, не радовался, как любой другой человек. Я привыкла, мне нужно постоянно карабкаться, и я все надеюсь, что кто-то, когда-то, это оценит. Но вот, я взобралась на вершину, а всем всё равно. Ну хорошо, думаю, там другая гора ещё выше, полезу-ка я туда. Вот так я всю жизнь изворачиваюсь, приспосабливаюсь и никакой похвалы. Я — Козерог, родилась двенадцатого января.

Но опять я о себе, я наверное стала эгоисткой в той долине слез и равнодушия. Ты знаешь, я помню день землетрясения. Мы с Маттео были в Париже. Мы проснулись и вышли в ресторан гостиницы, чтобы позавтракать. Там была газета, и на главной странице фотография краха. Нашего французского хватило, чтобы понять, где и когда произошла трагедия. Я помню, что мы были безумно счастливы, и действительно всё было в цвету. Только в последний день, когда мы хотели пойти в Лувр, был дождь, мы туда не попали, так как была очередь, а поехали на выставку Дали на Монматре. Если честно, тогда я не могла представить того ужаса, как если бы он касался тебя лично. Случившееся позже землетрясение в Аматриче, и что оно означает для жителей, я поняла больше. Просто у меня уже был ребенок, и я была старше достаточно, чтобы вообразить себя на другом месте. Когда вся та рутина, которую мы так не любим, вдруг перестает существовать, вот тогда замечаешь её ценность. Когда привычки, знакомые места, люди, всё или не всё остаются под обломками, понимаешь, что там осталась и твоя жизнь… У меня перед глазами стоит картина: циферблат остановившихся часов на уцелевшей колокольне без церкви, которые показывают точное время первого рокового толчка. Вот так может замирать время. Ты правильно сделал, что уехал.»

Конец ознакомительного фрагмента.

Оглавление

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги На стороне ангелов предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

Смотрите также

а б в г д е ё ж з и й к л м н о п р с т у ф х ц ч ш щ э ю я