Чертополох с окраины Уфы. Книга 1. 50-е—60-е годы

Фирдауса Наилевна Хазипова

Перед вами автобиография, облаченная в художественную форму. Атмосфера советского детства и юности 50-х—70х годов ХХ столетия. На фоне колоритных улочек башкирской столицы расцветает новая творческая жизнь. В лице главной героини, ее сверстников показаны взросление, взаимоотношения с окружающим миром, трудные попытки осуществить свои мечты. Дети, выросшие, как чертополох, с заниженной самооценкой и неуверенностью в себе, идут во взрослую жизнь, не всегда умея справиться со своими комплексами.

ЧАСТЬ 2

ВРЕМЯ ЖЕМЧУЖНО-СЕРЕБРИСТЫХ СНЕГОВ

(60-е годы)

Учителя, как никто, знают цену быстротечности времени. Знают цену той секундной заминки или ошибки, которая может круто повернуть жизнь, порой необратимо.

Глава 1. «Детство, как шарик пластмассовый…»

Тонкой змейкой тянется деревенская улица на окраине большого города. Кособокие частные домишки приветливо смотрят из-за зелени своих садов. Яблони сгибают ветви до земли, предлагая душистые, пахнущие медом плоды, вишни лукаво поглядывают блестящими глазенками и шаловливо прячутся в густой листве. Кричат петухи, тонко-тонко переливаются голоса ребятишек в звончатом воздухе, из раскрытых окон звучат популярные песни. Проникновенные голоса Зыкиной, Кристалинской органично вписываются в тишину улицы, теряются в верхушках деревьев…

Проснулась, когда прокричали петухи. Солнце играет на металлических ярко начищенных шариках железной кровати. Отдернула ситцевую занавеску и открыла деревянную, слегка истлевшую раму окна. По пыльной желтой колее проехал городской рейсовый автобус, толстобокий, весь в пыли. «Все ждала и верила, сердцу вопреки», — подпевая Кристалинской, выскочила во двор. Осколки солнца сверкают на стрелках молодого лука, стройными рядами выстроившегося на грядке, листьях яблонь, смородины, редиса. И весь мир, казалось, сверкает, обещая бесконечное и безоговорочное счастье на все времена…

Две раскидистые яблони давали тень. На одной растут золотые китайские яблочки, прозрачные от разлитой под кожицей спелостью. Вторая приносит твердые темно-бордовые плоды. Мы с размаху швыряем их об дверь. Потом эти яблоки с помятыми сладко-медовыми боками легко откусывались и съедались без остатка. В теплое время года мы чаевничали в огороде. Как-то сестренке прямо в чай упало яблочко, обрызгав ее. Хорошо, что он был остывший…

Я поливала лук, когда услышала голос нанайки:

— Балакаем³, сходи за керосином. Сегодня печку топить не будем, дрова закончились.

Надела стоптанные сандалеты, но осталась в линялом ситцевом платье. Взяла матово-серый весь в царапинах помятый алюминиевый бидон и, выйдя из калитки, свернула направо.

Я иду по улице вдоль деревянных крашеных заборов по тополиной аллее, мимо двухэтажных домов. Слева остались почта, квартал пятиэтажных домов. Там на асфальтовой площадке благоухает сиренью скверик. Вдоль стены углового дома вьется очередь за хлебом и молоком. Вчера мы с сестренкой покупали здесь брикет какао, который надо варить, но мы сгрызли его и так. А еще любим зефир прямоугольной формы.

Мы часто бегаем играть на «Пятый квартал», он более просторный, асфальтированный и благоустроенный. Иногда там появлялся дурачок. Мы стайкой собирались вокруг него и, показывая на тополиный пух, говорили: «Ой, холодно, снег идет». Он зябко ежился в рваной телогрейке, глядя на нас своими огромными карими глазами. От его взгляда становилось не по себе — казалось, он идет из глубины веков, и дурачок знает то, чего никогда не узнаем мы. Боялись, чтобы безумие не коснулось нашей души, как зараза. Что-то древнее, дикое было в его взгляде — так смотрел, наверное, поселянин, глядя на смертельную схватку древних варягов. Кони ржут, вытаптывая клочок земли, засеянный зерном, лязг копий — а он смотрит большими карими глазами, серьезно и безнадежно. И кутается в рваную телогрейку…

Мы опять живем на улице Суворова. Я думаю, бабушка собрала детей с семьями по той причине, что дома шли под снос. Перемены с каждым годом становились ощутимее: на частные дома и огороды все ближе наступали новые пятиэтажные здания (но дом снесли через 10 лет).

Бревенчатую избу расширили, пристроив к южной стороне большую комнату, в которой поселились Валеевы — Бикя-апа (мы называли ее Бикушкой) с детьми Альфией и Гузель с яркими зелеными глазами. Они переехали сюда из Архиерейки. Сюда переселились моя мама с тремя детьми и мужем. Здесь жили Венера и Фикус с сыном, молодые родственники из Караидельского района, потомки Юмагужи — Хамит и Альфира Хисамовы.

Всего в доме собралось 14—16 человек, в том числе семеро детей. Было шумно, беспокойно. На язык почти все были не воздержаны, и это никого не коробило: выдерживать проделки такой оравы было тягостно. Нанай часто срывалась и смачно, от всей души лепила ругательства по-татарски…

Я любила, когда в доме все сидели за большим круглым столом, пили чай из угольного самовара и вели неспешную беседу. Прижималась к нанайке, голоса постепенно уходили в резонирующую пустоту, и засыпала. Еще обожала, когда она пела. У бабушки был прекрасный голос. Я часто просила спеть мою любимую «Идель» (недавно ее исполняли под названием «Вдоль реки»). Мелодичность, душевность, красивые мелизмы — это ли привлекало меня? До сих пор эту песню слушаю с невероятным душевным трепетом.

Были семейные торжества, когда каждый искрился радостью. Бикя-апа — остроумная, разбитная, всегда с шутками-прибаутками и заразительным смехом порой была вместе с нанай душой компании. Гадиля-апа, наигрывая на махонькой саратовской гармошке с колокольчиками, озорно блестя глазами, пела задорные частушки. Патефон, шипя от натуги, играл цыганскую мелодию, и все дружно просили Хамзу-абыя и дядю Гену:

«Цыганочку с выходом!» Дом ходил ходуном от безудержного веселья и смеха…

В детстве я часто приезжала с бабушкой в Архиерейку, где еще жил Хамза-абый с Гадилей-апа и дочерью Венерой. Погостив на плато, где прилепилась, как ласточкино гнездо, хибара, мы спускались ниже, на берег реки Белой, к бабушкиной двоюродной сестре Майсуре-апа. Мне нравилось бывать у них. Это была патриархальная татарская семья — с большим дворовым хозяйством, множеством аккуратных подушечек, накрытых красивой накидкой и в снимаемых на ночь наволочках. Неизменно шумел угольный самовар, и всегда красовалось на столе самое для меня лакомое — хворост, или я его называла чак-чак. Он светло-желтым кружевом стоял в вазах и манил неповторимым вкусом тонкого ноздреватого теста, заверченного в топленом масле. Как-то нанай готовила его при мне. Захватывающее зрелище! Тонкую полоску вкуснейшего теста наматывают на деревянную палочку, опускают в кипящее масло и, крутя палочкой, постепенно разматывают тесто. И вынимают из масла вот такое чудо.

Мне нравились тишина, неспешная беседа, дед в тюбетейке, тихо снующий по хозяйству. Попив чаю, я забивалась куда-нибудь в угол, захватив чтиво, погружалась в яркий богатый мир. Там впервые я прочитала книги А. Рыбакова «Кортик» и «Бронзовая птица», и они остались для меня в числе любимых. Дома у нас книг, газет, журналов отродясь не водилось. Всегда на виду лежал бабушкин Коран, который мы по детской глупости разрисовывали.

Неподалеку несла свои воды река Белая. Казалось потрясением, что можно жить на берегу большой реки, где во дворах днищем вверх лежат лодки. И воздух пахнет иначе, чем в сухопутной Черниковке. Когда шли ребятишки с удочками и свежепойманной рыбой, это воспринималось как нечто нереальное, из гриновских книг…

«Рябина, рябина…»

Кстати, о родном языке… Видимо, до поры я лепетала только на татарском языке. Но воспитательница детского сада сказала нанай:

— Хотите испортить ребенку жизнь, продолжайте говорить на татарском.

И бабушку с мамой просто заклинило. До конца дней своих они общались между собой на родном языке. Но как только дети оказывались рядом или вступали в разговор, они автоматически переходили на русский…

Я продолжила учебу в длинном деревянном бараке, это была школа №55. Мой путь пролегал направо, мимо «Пятого квартала», общежитий, детского сада и поликлиники. А была другая, параллельная этой, — целый ряд домов частного сектора тянулся почти до школы. Там в полуподвале я покупала керосин для примуса.

До третьего класса я с утра пешком или на автобусе преодолевала четыре остановки и сначала забрасывала Альмиру в детский сад. Потом сворачивала налево во дворы пятиэтажек. И вот она — школа. А если пройти еще дальше, а потом еще дальше через железнодорожные пути, можно было попасть в деревянный барак такой же конструкции — в типографию №1. Но мои родители там уже не работали… Мама устроилась продавцом в овощной киоск напротив общежитий моторостроительного завода.

Вечером забирала Альмиру из детсада, и мы шли по «культурной» улице с асфальтом, с большими деревьями вдоль тротуара. Иногда мы озорничали, завидев фифу в капроновых чулках и на высоких каблуках. Мы нарочно шлепали по луже, чтобы забрызгать эту «буржуйку». Во мне жила какая-то классовая недоброжелательность к «воображалам». Заглядывали к маме на работу. Сначала она торговала овощами в сетчатом павильоне, потом устроилась рядом в киоск, где были сладости — шоколад, конфеты. У нас в семье до сих пор к сладкому равнодушны. У нее часто пропадали деньги. Когда снесли киоск, нашли купюры, обгрызенные крысами…

Помню картинку. Одноклассники собрались вокруг моей парты, и я, стоя на сиденье, душевно вывожу песню Зыкиной «Рябина, рябина, несчастная я, два парня, два друга влюбились в меня…» Я помню пощечину директрисы и помню, как я, сурово поглядывая на окна ее кабинета, вынашивала планы побить эти стекла.

А дома… ругань, толкотня. Ни о каком режиме дня разговора не было. Из-за тесноты уроки приходилось учить за круглым столом, на котором прямо перед глазами стоял черно-белый телевизор.

— Учи уроки, нечего смотреть кино, — дергали меня. Только как ребенку не смотреть на экран, когда на расстоянии вытянутой руки в лесу кто-то кого-то ловит или, партизаны пробираются в тыл врага? Для ребенка такая нагрузка была серьезной. И со здоровьем у меня были проблемы. Иногда бабушка договаривалась с соседями насчет бани. Помню, я потеряла там сознание. Очнулась на улице. Мама за шкирку волоком тащила меня по снежной тропинке. Снег скрипел под ее ногами, по бокам стояли высокие сугробы. Ясные звезды жестко светили прямо в глаза и цинично перемигивались между собой, глядя на меня. Таких жестоких звезд я не припомню больше.

Чаще я ходила в общественную баню. И там, бывало, падала, потеряв сознание. То же самое могло произойти в душном помещении, в накуренной комнате, в транспорте. Видимо, причина была не только в слабых сосудах, но и в постоянном недоедании.

Уже через полгода жизни в Уфе из упитанного улыбчивого ребенка я превратилась в изможденную девчонку с потухшим взглядом, в стоптанных танкетках и веревками лент вместо бантов…

***

Вернувшись с Курильских островов, мама купила кооперативную квартиру на улице А. Невского. Там царил другой уклад, другие привычки. Пространство было маленьким, узким для детей. Душа сжималась от тесноты, и энергия выплескивалась в опасные игры. Мы с сестренками перелезали из окон спальни на висящий рядом балкон и обратно. Сейчас страшно это представить! Но, повторяю, такие рискованные игры рождались от узости пространства и невозможности правильно расходовать энергию. Дети, как собаки и дельфины, должны быть всегда заняты, иначе их фантазии могут завести далеко. Или они превращаются со временем в бесцветных людей…

Зато взрослые реализовали свою энергию в полной мере. Бешеной популярностью пользовались тогда футбольные матчи, мотогонки, фигурное катание. Все гордились Габдрахманом Кадыровым. В дни соревнований по улице с двух сторон стекались толпы, море людей к стадиону. Они шли, как на маевку, радостные, с большим подъемом. С балкона видно было, как по зеленому полю бегали фигурки или в клубах пыли, круто накреняясь, летели мотоциклы. Воздух рвал пистолетный треск мотоциклов, от криков болельщиков, кажется, приподнимался в воздух сам стадион. А за стенкой громко орал сосед, бил табуреткой об пол и в конце, плача, рухнул на телевизор. Во всем этом было что-то дикое, пугающее и захватывающее.

Впрочем, припоминаю и другое… Вдоль дороги аккуратными рядами выстроились нарядные люди. Ждут, когда проедет Никита Хрущев. С утра я торчу на своем балконе. А сестра Альмира где-то внизу, у дороги.

— Я пожалуюсь Хрущеву, что ты со мной не хочешь играть, — пригрозила она мне.

Вот показался скромный кортеж, медленно проехал по улице, и из одной из черных машин махал лысый человек.

По этой же дороге каждый день проходили грузовики с зарешеченным открытым кузовом, в котором сидели бритые, одетые в одинаково серую одежду заключенные. И я пыталась разглядеть там дядю Гену. Младший сын нанай попал в тюрьму: вспыльчивость характера, безотцовщина привели его на кривую дорогу…

А жили мы на два дома потому, что родители опять завербовались, теперь на остров Сахалин. Мама работала в магазине. Он стоял весь занесенный снегом, и казалось, вокруг ничего нет, кроме этого, деревянного здания и бесконечных снегов.

Нанай еще громче и чаще проклинала все на свете, материлась по-татарски и вопрошала, когда же Аллах ее заберет. К счастью, он ее не слышал, потому что бабушка ушла из жизни в 90 лет в 1991 году.

Глава 2. «Шпильнявая какая…»

А меня перевели в четвертый класс школы №85.

Ослепительно-хрустящий снег под светом фонарей. Золотые кленовые листья на аллее по улице Кольцевой… Познание мира, людей, себя. Зачем-то судьбе было угодно, чтобы моя школьная жизнь была насыщена бурным эмоциональным опытом любви-нелюбви, непростыми взаимоотношениями со сверстниками, остроэмоциональными — с учителями. Росла душа. Мучительно осознавала свое «я». Это была ничем не сдерживаемая натура, открытая со всех сторон и потому уязвимая.

Мои любимые учителя — все они так или иначе согрели своей добротой мою одинокую озябшую душу. Самые потрясающие минуты счастья я испытывала в 85-й. Именно здесь на меня ниспадал сияющий поток тепла и даже любви, чувства защищенности, какой-то даже значимости своей в этом таком сложном, пугающем мире, который называется жизнь.

Ощущение потерянности в жизни появлялось оттого, что в этот период родители часто уезжали в далекие края. Вернувшись наконец домой, мама работала в магазине по две смены. Позже стала ездить на поездах — буфетчицей, затем директором вагона-ресторана. Чтобы заработать максимальную пенсию, поработала кондуктором в автобусах. Мама готова была трудиться много ради достижения материального достатка. У нее был как бы гостевой брак с семьей и городом.

Самая трудная «доля» от общения со мной досталась Ольге Кирилловне Зализняк. В пятом и шестом классе она была для меня единственным светлым лучом и сильной любовью. По форме мое отношение к ней напоминало типичное поведение фанатки с элементами папарацци (правда, такого понятия не было тогда в Союзе). А по сути — это была неодолимая тяга ребенка, лишенного материнской любви, к теплу и нежности. Я буквально жила тем, что встречала-провожала ее, я не могла обходиться без нее ни минуты. Мир пустел, все теряло смысл, когда ее не было в школе. Эти ощущения были похожи на чувства детдомовского ребенка, который вдруг нашел свою мать, а она не хочет его признавать. Я даже два раза ездила в г. Сумы (Украина), чтобы увидеть места, где она росла.

Сейчас, через много-много лет, я осознаю, что меня тянуло к ней. Очарование — да! Добрая материнская забота об учениках — да! Она хорошо одевалась — да! Особенно нравилось видеть ее в белом — белая одежда, белая сумка, темные очки. Все это казалось эталоном красоты. Жизнь этой семьи была совершенно другой, нежели у нас дома. Я с белой завистью отмечала, что, оказывается, соседи по коммуналке могут играть в шахматы, дружелюбно вести хозяйство. Что записываться в кружки девочки идут не одни, а с папой или мамой, что дети бывают на всевозможных мероприятиях — утренники, планетарий, театры, кино, что всей семьей они ходят в парк кататься на лыжах и санках.

И на годы запомнилась картина: в освещенном окне Ольга Кирилловна наклоняется к детям, помогая в уроках или детских занятиях. На моих глазах разворачивалась жизнь нормальной семьи, мне же она казалась идеальной.

Из дневника пятиклассницы

25.11.64. Вечером после уроков я ждала Ольгу Кирилловну. На углу мы остановились, и я долго не решалась сказать ей об этом. «Ну, может, ты хочешь обнять меня?» — спросила она. «Нет, поцеловать». Она поцеловала меня в лобик (как она сама говорит), я ее — в щеку. Пошли на остановку, и О. К. сказала, чтоб я не боялась говорить то, что думаю.

С этого дня я решила вести дневник.

Меня в классе считают немного странной, что я так тянусь к Ольге Кирилловне. Ну как это объяснить? Вот я вырасту большой и тоже, наверное, буду удивляться себе, потому что многое забуду. Сколько себя помню, все время живу с бабушкой. Мама в цветастом платье, веселая, мелькает где-то на заднем плане. Я редко ее вижу. Когда училась классе во втором, они с отчимом, забрав Альбину, завербовались на Курильские острова. В Северо-Курильске незадолго до этого цунами смел с острова практически все население городка. И они поехали за длинным рублем. Оттуда приходили посылки с сумасшедше вкусным запахом копченой камбалы, рядышком прикладывались сушеные летучие рыбы, морские звезды, ракушки. После этого мама купила кооперативную двухкомнатную квартиру напротив стадиона «Строитель» и парка «Победа» (ныне «Парк нефтехимиков». — Ф. Х.). Поэтому мы с Альмирой пошли учиться в школу №85, я в четвертый, а она через год в первый. Здесь не так просторно и интересно, как на улице Суворова. Но зато здесь парк, в котором танцевальная круглая площадка и парашютная вышка. Однажды я поднялась туда, но, поскольку возраст был мал, меня отправили вниз пешком. Я испытала чувство облегчения: все же прыгать с вышки страшновато. Другое дело — прыгать с деревьев или с крыши нанайкиного дома в сугроб…

Еще мне нравится, что учительница с первого этажа — она уже на пенсии — часто организовывает концерты и по праздникам мы выступаем прямо у подъезда. Но играть здесь негде. Дворы маленькие, кругом окна, газоны, нам не разрешают играть в мяч, и негде побегать особо.

Сейчас мы опять с Альмирой живем вдвоем. Ну как… Я имею в виду, что нанайка мотается на два дома, и мы живем на два дома. Но, честно говоря, и там, и тут жизнь у нас бестолковая, потому что родители опять завербовались, уже на остров Сахалин. И потом нанай тоже часто уезжает в другие города, откуда привозит модные платки с люрексом и другие вещи и продает знакомым. В такие дни кто-нибудь взрослый живет с нами. Но часто мы остаемся вдвоем. Я умею варить суп — картошку кладешь в воду, добавляешь немного сливочного масла. И мы с Альмирой выживаем потихоньку.

15.03.65. По сравнению с 55-й, которая располагается в деревянном бараке, мне больше нравится школа №85. Сюда мне приходится идти в противоположную сторону чуть больше километра: мимо частных домов, парочки двухэтажных желтых зданий, потом начинается квартал серых пятиэтажек, переход через дорогу, затем дворами выходишь к светло-желтой четырехэтажной школе. Это если с улицы Суворова. Школа большая, мне нравятся широкие солнечные коридоры, просторные классы.

Сегодня Наташка не пришла на дежурство. Я стала мыть полы одна. Ростик тоже ушел бы, но ему помешали Ира и Валя. Они гонялись за ним по классу, мешали мне. Зашла О. К. и заставила Ростика поднимать парты…

27.04. На литературе я списывала у Наташки задачу, а она у меня пример. О.К заметила и спросила: «Что ты там пишешь? Каждый урок занимаешься чем-то своим». Она быстро подошла ко мне, взяла тетрадь и сказала, чтобы я подала дневник.

Смотрю: в дневнике стоит «2» за поведение. Потом мы мыли парты и окна.

11.05. Вчера на последнем уроке нам делали уколы под лопатку. И сегодня в класс пришло очень мало человек. О.К удивилась, спросила, что это значит. А мальчишки, как дураки, хохочут. Генка говорит, что вчера нам сделали уколы. Кому? Мне и Шурке, больше никому. О. К. с хитрецой спрашивает меня: «Ну что, болит?» Я ничего не сказала.

19.05. На уроке Ростик к моей ленте привязал тряпку. О. К. заметила. Когда я отвязывала, я улыбалась, и она тоже. А Харитонов (он сидит впереди меня) говорит, что я дурочка. Он вообще всегда привязывается ко мне. Наташка ему говорит: «Ну чего лезешь? Не над тобой же смеются». Звонок. Харитоша мне надавал, я заплакала. Вышла в коридор, встала у окна. Подошла Шурка, и мы начали болтать. Я забыла уже все. Вдруг к окну подошел Харитоша. Я испугалась и хотела уйти. Но О. К. задержала меня: «Подожди. Пусть он перед тобой извинится…»

31.05. Я пришла в школу рано и пошла встречать О. К. на остановку автобуса. Я увидела ее в платье с украинскими мотивами, с белой сумкой и в темных очках. Ну просто красавица! Я догнала ее и сказала, что бабушка уехала и на собрание никто не придет. Она спросила, далеко ли она уехала. «За тридевять земель», — ответила я. Тут она взвилась: «Почему ты так грубо отвечаешь? Не полечу же я за твоей бабушкой». Ну что, я должна была признаться, что бабушка ездит за вещами в другие города и перепродает их?

Из дневника шестиклассницы

5.10.65. В сентябре мама вернулась с острова Сахалин с новым мужем и новой дочкой. Теперь нас четыре сестры. Новорожденная родилась с большими синими глазами. Я сразу стала называть ее Ольгой в честь Ольги Кирилловны. Так мы ее и называем все. Потом я узнала, что по метрике ее имя Рамиля. Отчим Самат остался на острове, а новый отчим Рифгат для меня чужой, непонятный, я не знаю, как его называть.

Теперь на Невского стало тесно. У нас здесь смежная двухкомнатная квартира. Мы с Альмирой спим на полу, летом на балконе. Поэтому я чаще живу на Суворова. Там тоже не просторно, темная, но относительно просторная комната теперь на двоих с нанайкой.

Сегодня после уроков ждала О. К. Она вышла с двумя учительницами. Я иду за ними. Немного погодя, она оглянулась. Отстала от учителей, подошла ко мне и спросила: «Ты хочешь мне что-то сказать?» «Нет». Она опять пошла с учителями.

Что особого я могу ей сказать? Мне просто хочется, чтобы она взяла меня за руку или приобняла за плечи.

17.11. Вечером ждала О. К., она проверяла тетради в учительской. Вот она вышла чуть ли не бегом. Я вышла ей навстречу. «Ты что, ненормальная, что ли? В осеннем пальто в такой мороз?» Идем по темной улице. «И что ты делала целый час?» Я молчу. «Ты ждала меня, чтобы идти и молчать?» «Боюсь, надоем», — отвечаю.

11.01. В школу пришла мама. Она прямо дала понять, что читает мои личные дневники. Как я ненавидела ее в эту минуту! Подошла О. К., и они пошли разговаривать в учительскую.

18.01. Я пришла опять в лыжном костюме (мама мое осеннее пальто спрятала, а шубу я надевать не хочу. Что, я — буржуйка, что ли?). Сегодня было очень холодно, и в школу пришло мало учеников. Девчонка из нашего класса сказала, что меня вызывают к завучу. Навстречу идет О. К. «Пойдем-ка», — она, легонько подталкивая меня в спину, повела к окну напротив учительской. И тут я заметила маму, она держала шубу, завернутую в платок. Заставляют занести одежду в класс. Я и не думаю этого делать. Тогда О. К. силой потащила меня. Я упиралась. Тут выходит завуч Лилия Федоровна. Ей тут же О. К. пожаловалась на меня. А завуч (вот уважаю человека) сказала, какое, мол, их дело, пусть хоть в майке ходит. «Но ведь позор матери», — неуверенно сказала О. К. Мама заплакала. «Вы извините, у меня урок», — сказала О. К. и ушла. Я убежала на третий этаж. Наконец мама ушла с этой проклятой шубой. Я стояла у окна и смотрела, как она, обернувшись, показывает мне кулак. Я пошла в класс.

3.02. — Опять так ходишь? — спросила О. К.

— Я пришла в спортивном костюме, потому что у нас была физкультура.

— Шубу надеваешь?

Я молчу.

— Раз ты со мной не хочешь разговаривать, то и мне с тобой не о чем говорить.

7.02. Сегодня 38 градусов мороза, и пришли только десять девочек. Посреди урока О. К. вдруг сказала мне, чтобы я зашла к завучу: меня переводят в другой класс. Я разревелась. Она спросила, где я живу: дома или у бабушки. Я не ответила. Тогда О. К. велела Бяше зайти к нам и передать маме, чтобы та пришла в школу.

18.02. Сегодня спортивный день. Будем сдавать норматив по лыжам. Мы построились. О. К. ходит, обо всех беспокоится. Предлагает варежки тем, у кого их нет. У всех есть. Я уже возвращаюсь назад, но О. К. просит меня поехать навстречу двум отставшим девочкам. У меня замерзли руки (варежки были дырявые), но я послушалась. Встретила девчонок и сказала, чтобы они ехали живей. Вернулась на место, девочки начали растирать мне руки. Увидев это, О. К. сердито сказала, что она же спрашивала, кому нужны варежки.

22.03. На геометрии снова получила двойку. На уроке русского языка О. К. вызвала к доске Наташку. Она отвечала плохо, и ей поставили два. «Пусть Фира помогает тебе по геометрии, а ты ей по русскому языку», — съязвила О. К. После звонка я выходила из класса последней. О. К. остановила меня. «Ты на каникулах занимайся. Учитель по геометрии тебя в первый же день спросит, — сказала она. И добавила: — Ты что, совсем не разбираешься?» Я рассказала ей о том, что, не поняв вопроса, стала доказывать другую теорему.

20.05. Сегодня было редкое явление в природе: солнечное затмение. Никто не хотел сидеть в классе. Нас отпустили на улицу. Все смотрели на солнце сквозь закопченные стекла.

21.05. На русском языке вызвала меня отвечать. Ответила все. О. К. спросила, что такое междометие, я ответила. «Приведи пример». Мне пришла в голову песня «Я люблю тебя, жизнь», и я сказала: «Ах, как годы летят!» Говорю и улыбаюсь. О. К. тоже улыбнулась и сказала: «Да, действительно летят». Все засмеялись…

Из дневника семиклассницы

1.09. Не ошибусь, если назову этот день «Днем слез». Теперь я буду учиться в 7«А». Шестерых из «В» отправили в другие классы. Мы после линейки пришли в свой «В» и не хотели уходить. Зашла О. К. и прогнала нас. Мы с Люськой Старцевой развели мокроту: проревели пол-урока. Сходили к директору школы. Бесполезно. Здесь русский и литературу преподает Анна Ивановна Маканина.

20.09. Появилась надежда. Вместо меня в 7«А» согласилась перейти Розка Абдрафикова. И директор согласился! Но потом он сказал, что Розку не отпускает О. К., так как та отвечает за пионерскую работу в классе. Но мне кажется, не из-за этого.

4.10. Сегодня жарко, как летом. Мы не учились, была всесоюзная линейка, потом сбор металлолома. Я встретила О. К. на остановке. Она была веселой и улыбалась. «7“А» класс лучше, — говорила она. — А 7“В» совсем разболтался». Спросила, как у меня дела в музыкальной школе, сколько собрали металлолома, вспомнили ее родной город Сумы, где я побывала летом. Оказывается, во время войны Сумы был оккупирован фашистами, и четырнадцатилетняя О. К. работала в столовой. «Какие они, немцы?» «Люди как люди», — спокойно ответила она. Не могу понять — это же звери, враги! Подошел автобус. Она извиняющимся тоном сказала что-то, услышала только слово «Фирочка». Уже второй раз она меня так называет.

27.10. «Ты успевающей будешь?» — спросила меня О. К. «А вас это очень интересует?» «Раз спрашиваю, значит, интересует», — ответила она невозмутимо. Я была счастлива!

2.11. Сегодня вечер. Буду выступать. Это так страшно, очень волновалась. Объявили номер. Я вышла на сцену. Трудно сказать, что делалось у меня внутри. Запела «Сказку». Когда пела «Ты такая красивая в этот вечер январский, ты за смелость прости меня. Из какой ты сказки?», взглядом искала О. К. Она сидела и смотрела на меня. В ее очках отражался свет ламп, и от этого она казалась таинственной.

Анна Ивановна — тоже очень хорошая и добрая. Когда ведет урок, она так воодушевляется, что заражает своей любовью к предмету, наверное, любого. Кроме того, изучаю красивый украинский язык и пою песни…

3.11. Самый сладкий звук на улице Суворова — звук хлопающей калитки. У меня сладостно вздрагивает душа, увидев белеющий в прорези почтового ящика конверт или газету. Я переписываюсь с ровесниками из Индии, Болгарии, разных городов нашей страны. Самые стойкие друзья по переписке — девочки из Сочи, Сум, Подмосковья. Их письма, наполненные запахами моря, украинских полей, подмосковных лесов, повествуют о другой жизни, далекой и такой интересной. Собираю открытки-портреты киноактеров — они так красивы. Из всех видов искусства очень нравится балет. Я вырезаю из газет фото балерин, в белых пачках летящих в шпагате на темном фоне. Казалось, красивее ничего не бывает. Из певиц обожаю Людмилу Зыкину, Ольгу Воронец, Галину Ненашеву. И, как большинство советских людей, очень жалею гениального итальянского мальчика Робертино Лоретти, чей голос беспощадно эксплуатируют капиталисты. В то же время удивляюсь тому, как это, бесспорно, замечательную певицу Мирей Матье буржуи допустили на вершину певческого Олимпа? Ведь она всего-навсего дочь рабочего.

Вечером пришло письмо из Сочи от Нины Полтавчук: «Еще хороший фильм я посмотрела: „Граф Монте-Кристо“. Прочитала книги „Пятнадцатилетний капитан“, „Таинственный остров“, „Повести Белкина“. Сейчас читаю „Хижину дяди Тома“. В нашем классе нет ни одного отличника и 13 двоечников. Ты пишешь, что у вас настоящая зима. А у нас, наоборот, лето. За всю осень не было ни одного дождя. Видела ли ты фильм „Война и мир“? Мне очень понравился. У нас сейчас погода хорошая, но она всем осточертела. Солнце палит вовсю, сильно жарко. Что вы сейчас делаете на трудах? Мы шьем блузки. Обещали научить вязать, но не учат. Напиши, пожалуйста, какое-нибудь предложение на башкирском языке. Если хочешь, я вышлю тебе листики пальмы, кипариса и других растений, которых у вас нет. А ты мне вышли листья березы…» Ее письма кажутся посланиями из далеких миров: все по-другому и очень интересно.

2.12. «А за что ваш класс просил у вас прощения?» — спросила я у О. К. Она молча листала книгу, взятую у меня, потом переспросила, какой вопрос я задала. «Балуются. Дверь закрывают, лампочки выворачивают», — ответила она.

26.01. «Ты все еще форсишь в осеннем пальто и платке? — спросила О. К., когда мы встретились на остановке автобуса. — Пороть тебя некому».

31.01. Письмо из Сочи: «Сегодня у нас выпал снег настоящий. Такой сильный снегопад у нас, наверное, раз в пять лет бывает. Так хочется на улицу, но еще надо литературу учить. Нам так много задают, что весь день сегодня у меня уйдет на уроки. Если тебе еще нужны пленки (для фотоаппарата), напиши. Они у нас всегда бывают, и я могу тебе их выслать. Вы в реке Белой купаетесь летом или нет? Если нет, то где? Если хоть капельку выйдут березы на фотографии, то обязательно вышли».

12.02. У соседа О. К. спросила, не знает ли он, где учительница? «Она с семьей и соседями пошла на санках кататься». Я пошла в парк Нефтяник. О. К. с мужем стояла около горки. Я поднялась наверх к беседке, чтобы лучше их видеть. Они сели на санки и съехали вниз. Вдруг увидела, что О. К. и ее муж Николай Яковлевич смотрят в мою сторону и она что-то говорит ему. Я отвернулась и стала ходить взад-вперед. О. К. сняла пальто и осталась в спортивном костюме. Сев на санки, она опять скатилась вниз. Ее голубая куртка и синие шаровары ярко выделялись на белом снегу. Потом они опять посмотрели в мою сторону. Мне было холодно, я вся продрогла. Скоро они засобирались домой. Среди мрачных стволов рощи долго виднелась ее белая шапочка. Я немного покаталась и тоже ушла домой. Позже сестренка сказала, что Ольга Кирилловна обо мне и маме расспрашивала.

15.02. О. К. улыбаясь, подошла ко мне и спросила, почему я в воскресенье не подошла к ним. Разве я не люблю кататься? Что-то мямлила в ответ. Не могла же сказать ей, что никогда не ходила на горку кататься, особенно с семьей.

30.03. Все каникулы скучала. Чтением книг не насытишься. Скорей бы в школу! Встретились с Анной Ивановной около учительской библиотеки. По ее совету беру книгу Вигдоровой «Мой класс». Вечером прочла ее. У меня такое чувство, что она написана про меня и А. И. Ну все сходится с А. И.: Горький — любимый писатель обеих, на их уроках интересно, их любят ученики. Вырасту, буду брать пример с Марины Николаевны, главной героини. Буду учителем!

2.04. Заходила к А. И. домой, видела ее сына Владимира. Высокий, стройный, с черными усиками и ироничным взглядом. Похож на Семена Степановича. Вот они какие, писатели!

17.04. Почти весь класс, кроме пяти человек, удрали с уроков смотреть по телевизору фильм «Капитан Тенкеш». Я в классе сидела одна. Увидела в окно, что А. И. собралась домой, и пошла с ней. К моему удивлению, она весело улыбалась: «Ничего, мы тоже удирали с уроков. Будет что вспомнить».

18.04. Разные учителя относятся к нам по-разному. Прошел слух, что комсорга Щеглова из комсомола вытурят. Мы помыли парты, чтоб искупить свою вину. Валентина Матвеевна, наша классная, сообщила, что будет собрание, при этом вид у нее был отнюдь не сердитый. Анна Ивановна, улыбаясь спросила: «Как дела?» И всем стало так легко. Англичанка, как всегда, была сердитая. Математичка задержала нас после звонка. На черчении присутствовал директор. На комсомольском собрании все признались, что поступили не по-комсомольски. Даже тех, кто оставался в классе, критиковали за то, что они не призвали остальных к совести. Но мне, кажется, если бы мы попытались остановить класс, нам бы ответили, что, если все сбегут, никому ничего не будет. Владимир Андреевич, директор школы, упорно хотел знать, кто зачинщик. Но мы заранее договорились никого не выдавать. Вечером мы с А. И. шли по темной улице Кольцевой и обсуждали разные дела. Зачинщик только подал мысль о побеге, а все подхватили ее. Значит, все виноваты — такова ее позиция. Ночной город утопал в огнях. С этой минуты я решила проверять свои поступки, мысленно спрашивая Анну Ивановну: «Правильно ли я делаю?»

23.04. Сегодня в 3.45 по московскому времени был выведен на орбиту Земли космический корабль «Союз-1», пилотируемый Владимиром Комаровым. Ну теперь от злости американцы с ума сойдут. Как я рада, что родилась в СССР!

24.04. Космонавт Комаров погиб! Ужасно!

5.05. На литературе каждый рассказывал свою главу из «Молодой гвардии». Я очень волновалась, потому что А. И. нетерпеливо перебивала учеников: «Ну засмеялся, а дальше что? Только основное рассказывайте». И я боялась городить чепуху. Встаю, рассказываю, часто останавливаюсь. Но, к моему удивлению, А. И. не перебивает меня…

Письмо из Сочи: «За третью я ударница. Готовлюсь к вступлению в комсомол. С нашего класса разрешили вступать только шести ученикам. Фильм „Кавказская пленница“ я уже три раза посмотрела. Ты видела фильм „Женщины“? Мне очень понравился. Если тебе нужны слова песни из фильма, я могу выслать и слова, и ноты».

11.05. На математике я читаю книги или занимаюсь другими предметами в знак протеста. А. И. нас всех пересадила, и мое место оказалось у окна. А математичка на своих уроках стала требовать, чтоб все сели, как раньше. От злости я доставала книги и читала. Она отобрала у меня уже четыре учебника и пожаловалась завучу. На перемене мне сказали, что будет комсомольское собрание. Сразу поняла, по какому поводу. На повестке дня было три вопроса, последний — обо мне. Я встала у стола, призналась, что неправа. Но сказала, что буду читать книги на уроках, если меня будут пересаживать. Все громко заговорили, что я не уважаю математичку, вспомнили мои прежние грехи, о которых я забыла. Больше всех старалась Маринка. Ни с того ни с сего она сказала, чтобы я не бросалась красивыми словами. Какие красивые она имела в виду, не понимаю. Не хватало терпения слушать ее длинные заумные речи, но сдерживалась. И вдруг неожиданно сказала: «Я жалею, что вступила в комсомол». Страсти разгорелись с новой силой. Кое-кто начал нервничать: Лариса Милентьева постукивала пальцами по парте, Альфия Бадретдинова хмурилась. Я пожалела о своих словах, но промолчала. Поставили вопрос о моем исключении из комсомола. Все были «за», воздержалась Флюра Хайруллина. Хотела попросить прощения, но самолюбие заело. Эх, Анна Ивановна, подвела я вас… Когда я сказала, что буду поступать туда, где сдают русский, литературу, историю и английский, Маринка комически воскликнула: «Мираж!» Почему все считают меня глупой? На собрании я такой и выглядела, конечно. Вечером позвонила А. И. домой. «Почему я тебя не узнала? — удивилась она. — Странно». Единственное, что я смогла выговорить: «Меня исключают из комсомола», горло сжало. Сказала: «Завтра расскажу», — повесила трубку.

12.05. Приобняв меня, А. И. сказала: «Рассказывай». Сдерживая слезы, я все рассказала. Долго не могла повторить слова, которые произнесла на собрании. Когда все же повторила эту фразу, А. И. долго молчала. «Я буду присутствовать на бюро», — наконец решительно ответила она. Она сравнила меня с молодым деревцем, которое покрыла паутина. «Но с годами ветер будет сдувать эту паутинку, — почти весело сказала она и добавила. — Фирочка, все будет хорошо». «А может, надо поговорить с Лешей?» А. И. меня поддержала, и я радостная побежала в комитет ВЛКСМ. Заглянула и вижу: Прахова с Чекрыжевой о чем-то говорят с Лешей. «Поздно», — пронеслось в голове. Пошла в класс. Наташа сказала, чтобы я на перемене зашла в комитет. К моему удивлению, я не плакала и не думала о предстоящем разговоре. Видела потом, как А. И. беседует с Лешей. Вскоре он пришел, прочитал протокол собрания. Спросил Наташку, а не погорячились ли они. Та изворачивалась, как могла. «Она сказала, что почти ничего не изменилось», — проговорила она. «А может, Хазипова права?» Он отправил ее, мне велел остаться. Когда дверь за ней закрылась, он попросил меня все рассказать. Я ничего не утаивала. Под конец Леша сказал, что надо учиться держать себя в руках, заниматься математикой, вопрос на бюро обещал не ставить. Шла домой и думала, почему А. И. мне верит, считает меня волевой и умной девочкой? Я была счастлива: рядом со мной есть человек, которому не смогу солгать, который мне верит и поддерживает в любой ситуации. И какой Леша чуткий оказался. Все-таки хороших людей у нас в школе больше.

13.05. За своими книгами, которые изъяла математичка, мне пришлось идти к завучу Валентине Андреевне. Она просит меня все рассказать. Коротко объясняю, скрыв причину враждебного отношения к математичке, она и не пыталась это выяснить. Она сказала, что я подвела А. И. и О. К., которые волновались за меня. Посоветовала в другой раз сосчитать до десяти, прежде чем что-то сказать. Вошла второй завуч Лилия Федоровна, села напротив В. А. Я взяла книги и что-то напоследок им сказала. Они весело засмеялись. Опять сморозила глупость? Математичка перестала меня пересаживать. Я честно слушала урок, но ничего не поняла.

16.05. Какие, наверное, счастливые те, кто живет у моря. Письмо от Нины: «Из нашего класса уже кое-кто купается в море. Знаешь, как у нас здорово летом? Рано утром встаешь и бежишь с девочками на море, чтобы место на пляже хватило. Обычно в полдень ногой некуда ступить. Напечешься, загоришь и приходишь домой усталая, ложишься под тень дерева и читаешь книгу. К вечеру собираются ребята, и мы играем в разные игры. Особенно мы любим играть в банкира или казаков-разбойников. Еще мы ходим в сад, который находится за нашей улицей. Он такой огромный! И чего там только нет! И сторожа никогда не бывает, а если даже и поставят, то с ним интересней тырить черешню, персики или еще что-нибудь. В принципе у нас все дружные на улице. Мы вместе с мальчишками лазаем по стройкам, ходим за чиркой и вообще вместе гуляем. Ой, как вспомню все это, аж настроение поднимается! Если ты хочешь лучше знать английский, советую сначала выучить времена, транскрипцию, научиться задавать вопросы и отвечать на них. И еще читать английскую литературу… Сегодня у нас был комитет. Нас гоняли по Уставу. Из 7-х классов пять человек не приняли в комсомол. Не представляю, что будет на городском комитете».

20.05. На географии Валентина Матвеевна поставила ученику тройку. В классе возмутились: «Он же хорошо отвечал». Она покраснела: «Может, вы за меня оценки будете ставить?» Она сказала, что ни в одном классе такого безобразия нет, что мы только и знаем, что критиковать учителей… По-моему, ей следовало бы прислушаться. Ведь мы не пятиклассники, уже кое-что понимаем… После уроков остались те, кто собирался поехать в поход. Каждого кандидата разбирали по косточкам. Потом из пяти девочек надо было утвердить только двоих. Голосование прошло ожидаемо: за меня никто руки не поднял… Читаю «Войну и мир». Скучная, ужас! Все время политические разговоры, обеды, сплетни. Первую часть скрашивают присутствие Наташи Ростовой, Пьера, Сони и других, не зараженных скукой буржуазной жизни.

22.05. Сходив домой, я пришла в школу к концу шестого урока. Очень хотелось увидеть О. К. Она идет на урок в 6«Г» класс, упорно отводя от меня взгляд. По дороге встречаются учителя и что-то говорят ей. О. К. подходит к двери класса, поворачивается ко мне спиной и стоит. Вдруг вижу: у нее вздрагивают плечи, она низко наклонила голову. Вот она повернулась, и меня охватил ужас: ее глаза полны слез, веки покраснели. Она плакала. Это было невероятно! Кто мог ее так обидеть? Хотя так расстроиться можно не от обиды, а только от горя.

26.05. На перемене ко мне подошла Люда Куракина, отвела в сторонку и спросила, как писать диктанты без ошибок. Я растерялась. Решили завтра потренироваться.

27.05. Я пришла в школу к 9 часам, меня уже ждали Таня и Люда. Мы пошли в актовый зал. Стала им диктовать предложения на все правила. Действительно, правила они знают, а когда пишут, не думают. Занимались до 11 часов. А в 11.30 мы пошли на урок — зачетный диктант. «Учительница, вы какой диктант писали?» — вдруг спросила А. И., открывая «Уроки русского языка в 7 классе». Я не сразу поняла, что это вопрос ко мне. «Я только предложения давала на все правила», — ответила я. Во время диктовки А. И. смотрела на меня. Увидит, что я написала предложение, диктует дальше. В одном предложении я засомневалась — двоеточие или тире нужно поставить. Ладно, во время проверки подумаю. А. И. прохаживалась по классу. Заглянула в мою тетрадь. «На этой странице ошибка есть», — сказала она. Я сразу поняла, что должно быть двоеточие, и, уже не раздумывая, поставила две точки. «Молодец!» — не удержалась А. И. от искренней радости… На перемене Милентьева и Фадеева сказали, что решено взять меня на природу. На классном часе обсуждали некоторые вопросы. Всем, кто смылся на «Капитана Тенкеша», оценку по поведению за четверть снизили. Ну я-то не уходила с урока. Но мне припомнили все другое и проголосовали за 4. Математичка сказала, что летом мне придется заниматься. Ладно, главное, я еду в поход.

29.05—30.05. У школы собралось много учащихся с рюкзаками, гитарами. А мы еще продукты не закупили. Пришла В. М. в сапогах, юбке и ватнике, она была на себя не похожа. Кто-то сказал, что Никитин заболел и не едет. Он стоял неподалеку. Альфия вынула три рубля и отдала ему. Я не знаю, что случилось, но, смотрю, Никитин пытается забрать свой рюкзак из рук мальчишек, а те хотят его удержать. Но он вырвался и, готовый заплакать, ушел. В. М. оправдывалась: «Но мы-то не знали. Если б он подошел и сказал…» Мы двинули на станцию «Черниковская». Погода была прохладная, но ветер дул теплый майский. Солнца не было, а нам было весело. Мы шли и пели. Я первый раз в жизни выбиралась на природу! За окном красота, закачаешься! Ярко-зеленые леса, бело-серебристая река. Долго стояли на станции «Уфа». Через час мы высыпали из вагона и пошли к лагерю. Мы с Бадретдиновой шли впереди, неся на палке сетку. В. М. отстала, собирая по пути травы и листья для гербария. А вокруг звенели птицы, перешептывался лес. Сквозь молодые тополя виднелись палатки турбазы «Башнефтезаводстроя». Розовые, голубые, зеленые, серые — они выстроились в ряд, образуя улицу. Дымилась кухня. Мы выбрали место для палаток, вытащили продукты, дежурные пошли готовить место для костра. О. К. находилась около своего 7«В», что-то им говорила. Мы, пять девчонок, забрались в голубую палатку. Лица у нас стали мертвенно-бледные, губы синие — ужас! После обеда поиграли в волейбол, в «баню». Я всему радовалась, как щенок, впервые попав на природу, в походные условия. Настроение было замечательное. Вскоре пошел дождик. Мы попрятались в палатки, стали рассказывать анекдоты, беситься, потом песни запели наперегонки с мальчишками, которые были в соседней палатке… Утром я проснулась от холода. Не открывая глаз, ворочалась с боку на бок, пытаясь согреться. Нехотя встали: я, Ирина и Лариса дежурим по кухне. Моросил дождь, вода хлюпала в тапочках. Положили пшенку, залили холодной водой и поставили варить. «Вэшники» уже поели. Я уверена, что О. К. подсказывала им, как готовить еду. Лариса помешивала кашу. Ира вернулась в палатку, я смотрела на кашу, которая варилась слишком долго. Мы то и дело подливаем воду. Каша уже почти вываливается из ведра, хотя заполняли только наполовину. Уже пахнет горелым. Пробуем — сырая. Снова варим. Наташа и Люда стали будить всех и раздавать тарелки и ложки, возбуждая аппетит. Наконец вроде сварилась. Лариса стала раскладывать кашу. Народ, попробовав, побросал тарелки и стал ждать чай. Чай хлебали с удовольствием. В реке Деме помыли тарелки, а вернувшись в лагерь, узнали, что мы возвращаемся домой. Все собирали вещички, при этом просили учителей остаться еще. «Ну что, хорошо мерзнуть тут?» — смеется О. К. Валька Морозова укрывает меня своим плащом: «Я — наседка, Фирка — цыпленочек!» С чего это она? О. К. смотрит на меня и улыбается. «У тебя есть теплое пальто?» — почему-то спрашивает Идиала Хабибовна, наша учительница по биологии. «Есть», — бойко отвечаю я. «Что-то не видно…» «Девочки, собирайтесь», — слышится голос В. М. Мы нехотя надеваем рюкзаки, нехотя выходим на тропу. Прощай, природа! Первый и, может, последний в моей жизни поход!

2.06. Утром приходила в школу позаниматься алгеброй. Надежда Степановна относилась ко мне, как ко всем ученикам, ровно. Мне стыдно стало за свою враждебность. Должна признать, что она неплохой учитель. Мы много говорим о плохих и хороших учителях. А какой на самом деле считается хорошим? Мы все уважаем Анну Ивановну. Ведь не потому, что она веселая, не ругает за побеги с уроков, понимает «психологию ребенка», как она говорит. Например, В. М. я не смогла бы довериться. Ее и не любят, и не ненавидят. Просто уважают. Она слишком много говорит о себе, а Анна Ивановна чаще о своих учениках. Мы говорили о походе с В. М. Она жаловалась, что родители обижаются на нее, что раньше срока приехали, и спрашивают, куда дели деньги. «А ведь я кусочка лишнего не взяла себе, — обиженно проговорила В. М. — А что хлеб взяла, так потому, что все выбрасывали его». И долго говорила о том, что ученики ее не уважают, а родители плохо о ней думают. А англичанка? Злая, вечно сердитая, часто употребляет такие слова, как осел, дурак, недоразвитый и пр. Анна Ивановна — просто идеал учителя, человека. Ольга Кирилловна — это особая сторона вопроса.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

3

Деточка (татар.)