Судьба соцдона. Роман

Филипп М. Филиппов

Роман рассказывает о приключениях молодойсемейной пары в связи с законодательным регулированием заботы о социально нуждающихся согражданах. Согласно новому закону, по версии автора вступившему в силу в России в 2015 году, к российским гражданам, имеющим избыточную жилплощадь, можно подселять социально нуждающихся россиян, то есть бездомных и неизлечимо больных. С такого подселения бомжихи к героям и начинается книга – и их приключения, ведущие в итоге к непредсказуемому финалу. Книга содержит нецензурную брань.

Часть I

1

2015 год, Москва, квартира Гришиных на Ленинградке.

В середине марта на шестом этаже в полдесятого утра уже совсем светло, завтракать можно без верхнего света. У Ольги на завтрак чёрный кофе без сахара и несколько цветных пилюль, у Андрея — чай с лимоном плюс внушительный бутерброд с маслом и сыром. Кот Маркиз уже позавтракал сухим кормом, тщательно умылся и теперь благодушно жмурился на хозяев с подоконника, аккуратно подоткнув под себя все лапы и обернувшись хвостом для полной завершённости конструкции. В субботу можно не спешить, обсудить и согласовать планы на выходные. Разговор то и дело возвращался к недавнему визиту участкового. На эти выходные вообще-то планировался поход в кино, а то уже полгода не получалось выбраться, что для Гришиных было нехарактерно. На середине своих четвёртых десятков эта бездетная пара, не без признаков трудоголизма в рабочие дни, по субботам пристрастилась выбираться в кино, благо торговый центр с кинозалами был в квартале от дома.

Ольга работала старшим кассиром в отделении крупного банка на Маяковке, привыкла добираться на метро, хотя имела водительские права и обожала ездить на машине. Они с Андреем вполне могли бы купить себе второй автомобиль, но транспортная ситуация в Москве вообще, и вокруг их дома в частности, отбивала охоту лишний раз садиться за руль. С введением платных парковок вопрос отпал окончательно. Андрей, конечно, ездил на своей «мазде» постоянно, а Ольга брала её лишь иногда, при необходимости. У него был небольшой бизнес оптовой торговли канцтоварами, офисной техникой и расходными материалами со складом у самой МКАД на Дмитровке и офисом чуть поближе. К тому же он постоянно мотался к поставщикам, а иногда и к крупным клиентам. Как любой мелкий предприниматель, выходных Андрей не имел в принципе, но после первого приступа гипертонии в тридцать два года решил не появляться в офисе хотя бы в выходные дни, а субботу полностью посвящать семье — то есть жене и дому.

В последние месяцы навалилось как-то особенно много работы и всяких других забот. Неотложные дела не давали то Ольге, то Андрею полностью высвободить хотя бы субботу и отправиться в торговый центр на свой любимый ритуал, включающий не только кинопросмотр, но и шопинг, и неспешные посиделки в кафе, и вдумчивый выбор очередной развивающей игрушки или лакомства для Маркиза. В прошлое воскресенье, ужиная после целого дня беготни, они вдруг осознали, что завтра понедельник, а они измотаны хуже, чем в пятницу, и твёрдо решили: в следующую субботу сто процентов идём в кино, и пусть весь мир подождёт. А на неделе как-то утром зашёл участковый с кипой бумаг. Он появился не слишком рано, Ольга уже была в банке, а Андрей одевался, чтобы ехать к поставщику. Полицейский задал пару вопросов, вполне дружелюбно, с шутками и подколками. Дал Андрею подписать какой-то многостраничный «договор социальной взаимовыручки», но не оставил копии, хотя обещал на днях принести их экземпляр, уже оформленный со стороны местного отделения полиции. Такие договоры теперь подписывали многие, как слышал Андрей, это стало новой «почётной обязанностью» для части россиян после принятия Думой Федерального закона «О социальной взаимовыручке». Суть его была в том, что нуждающиеся граждане страны получают помощь непосредственно от сограждан, а государство компенсирует расходы этим достойным представителям общества, социальным донорам, как их именовали в законе, специальным пособием. Как это работает, ещё никто толком не знал, закон действовал с января, а Гришины не знали и подавно: телевизор они почти не смотрели, из газет читали только «Коммерсантъ» и «Ведомости», в сети просматривали лишь то, что им было нужно или интересно.

Участковый объяснил, что они, Гришины, включены в список социальных доноров Москвы, что это очень престижно, и таких семей совсем немного. После подписания договора им полагаются определённые льготы по коммунальным платежам и государственное пособие. Взамен требуется лишь готовность принять на временное проживание в их трёхкомнатную квартиру социально-нуждающегося россиянина. Формально квартира числилась трёхкомнатной, но в ходе перепланировки Гришины из части прихожей и одной из комнат высвободили просторный холл — гостиную, которая стала четвёртой комнатой, а три ещё были изолированными. Участковый говорил, что у них будет месяц на обдумывание, что они в любой момент смогут отказаться — «хотя никто не отказывается». Не то чтобы Гришиным была нужна эта экономия на коммуналке, пусть бы затраты на неё и дальше росли, да и ждать от государства существенного денежного пособия едва ли стоило, но лишним всё это не казалось, а комната одна так или иначе пустовала. Когда-то она планировалась под детскую, но постепенно превратилась просто в склад для редко используемых вещей и больших коробок от телевизоров и другой бытовой техники. Откровенно говоря, Андрей, подписывая договор, просто не придал всему этому особого значения, загруженный мыслями о предстоящей важной встрече с контрагентом. А теперь они с Ольгой, которая не на шутку напряглась от такой новости (хотя Андрея не упрекала), постоянно то и дело возвращались к обсуждению этой ситуации. Нужно было заняться подготовкой комнаты, снять ячейку в банке и отнести туда на всякий случай наличные и те драгоценности, что Ольга использовала редко. Всё-таки в доме мог в любой момент появиться чужой человек. Хорошо, если интеллигентная старушка, а могут привести и бывшего бомжа…

Так они переговаривались за завтраком, когда в дверь позвонили. Задремавший на окне Маркиз встрепенулся ушами и открыл глаза, но тут же опять задремал. Андрей специально подбирал дверной звонок максимально спокойный, не резкий, чтобы был слышен, но не пугал даже ночью. Кто бы это мог быть в такую рань в субботу?

— Наверно, дворник, — вслух подумал Андрей. — Моя машина стоит у подъезда, а они, наверно, опять крышу чистить собрались.

— А вчера был снег?.. Пойду посмотрю, — Ольга поставила свою пустую чашку в раковину. — Может, это участковый договор принёс?

Андрей откусил бутерброд, но прожевать не успел, как Ольга вернулась бегом:

— Андрюш, это, кажется, они! — страшным шёпотом заговорила она.

— Кто — «они»?

— Ну, эти, с подселением. Там полно народу, милиция, тётки какие-то…

— Не, вряд ли. Участковый сказал, у нас будет месяц на размышление. Они должны были предупредить… Мы же не готовы.

В дверь ещё несколько раз позвонили.

— Давай не будем открывать.

— Да, ладно, Оль, чего ты дёргаешься? Сейчас объясним, что они не вовремя. Пусть отдадут договор, бумаги какие там ещё положены, мы почитаем и примем решение. Если «да», то согласуем время, когда мы будем готовы. — Андрей положил половину своего бутерброда на тарелку, отхлебнул чай и поднялся с табуретки.

— Не открывай, Андрей. Пусть нас будто дома нет.

— Да чего нам бояться?

В этот момент спавший на подоконнике Маркиз вскочил, выгнул спину и зашипел, шерсть на загривке у него поднялась дыбом. Он не отрываясь смотрел куда-то мимо хозяев, в дверной проём кухни. Андрей и Ольга обернулись и застыли. В проёме двери сидели две огромные овчарки: одна в наморднике, другая без, она, часто дыша, мотала длинным розовым языком. Обе были с ошейниками, но поводки просто тянулись по паркету в тень коридора.

— Куда вы убежали, неслушницы? — за овчарками показалась толстая бодрая тётка неопределённого возраста в полицейской форме, но поводки собак поднимать не стала, а просто отодвинула рукой морду одной из них и протиснулась в кухню. — Не бойтесь, они не кусаются. Здравствуйте.

— Как вы попали сюда? — Андрей очнулся от оцепенения первым, улыбаться в ответ весёлой тётке он не собирался.

— А что ж вы не здороваетесь? Невежливо. Я присяду. — Тётка подошла к столу, положила на него свою папку и села, не дожидаясь приглашения. — Да и вы садитесь, у нас с вами много работы.

— Какой работы? Вы кто вообще? Что вы делаете в моём доме?! — Андрей ещё не кричал, но тон был уже на грани.

В квартиру между тем заходили какие-то люди, проходили в комнаты, переговаривались. Позади овчарок встал полицейский с автоматом и взял их поводки в руку. Та, что была без намордника, закрыла пасть и внимательно смотрела на Андрея, вторая улеглась, но тоже смотрела на него «без улыбки». Маркиз перестал шипеть, но стоял, по-прежнему выгнув спину, и не мигая таращился на овчарок.

— Да вы не кричите, Андрей Валентинович, — тётка раскрыла свою папку. — Сами же подписали договор, а теперь удивляетесь. Меня зовут Наталья Михайловна, я руководитель седьмой группы заселения Северо-Западного округа. Вот решение о заселении. Подписано начальником вашего отделения полиции. А вот договор с вашей подписью.

— Да как же так? Ведь у нас должен быть месяц на размышление.

— Размышлять, Андрей Валентинович, надо было до подписания договора. А месячный срок указан в договоре, если вы его читали, как максимальный, в течение которого производится подселение.

— А как вы в квартиру-то нашу проникли? — Ольга вышла из ступора. — На каком основании вы дверь взломали?

— На основании Федерального закона «О социальной взаимовыручке» и Государственного регламента процедур социальной взаимовыручки, утверждённого правительством Российской Федерации, Ольга Сергеевна, — имена Наталья Михайловна выдавала, никуда не заглядывая. Чувствовалась подготовка к акции и наработанная практика. — Да вы присядьте, я вам всё подробно объясню. А то вы оба как в шоке. Смотрите на меня, будто я ваш бутерброд съела. Кстати, кофейку не нальёте? Пахнет у вас аппетитно.

— Не нальём. — Ольга постепенно брала себя в руки. — Что ты подписал, Андрей? Ты вообще читал этот договор?

— Послушайте, участковый мне объяснил, что у нас будет время подумать, что мы можем всегда отказаться от этого договора… В конце концов, он должен был принести сам договор, чтобы мы могли его изучить, а то поймал на бегу, наврал с три короба про какие-то льготы…

— Так договор — вот он… А при вашем разговоре с участковым, Андрей Валентинович, я не присутствовала. Что он вам наврал, как вы выражаетесь, а что вы не так поняли, я не знаю. Льготы вам действительно полагаются, и очень серьёзные, но и обязанности закон на вас возлагает большие, и ответственность тоже не шуточная. Отказаться вы, конечно же, всегда можете, всё строго добровольно. По поводу проникновения в вашу квартиру, напоминаю, что полиция уполномочена вскрывать квартиры социальных доноров в ходе процедуры заселения социально-нуждающегося, если в намеченный и согласованный для процедуры день никто не открывает дверь. Конечно, всё делается с соблюдением всех установленных законодательством процедур. Решение полиции вы видите, понятые были приглашены, так что всё по закону.

— А решения суда разве не надо для проникновения на частную жилплощадь? — Ольга и Андрей продолжали стоять, сверля глазами непрошеную гостью.

— Да мы же не с обыском к вам, Ольга Сергеевна, а с заселением в рамках договора, добровольно вами подписанного. Такие полномочия у полиции есть по закону, судебной санкции не требуется. Да и сами посудите: в группе заселения двенадцать человек, из шести ведомств. Плюс понятые, грузчики. Ну и сам социально-нуждающийся, естественно. Представляете, всех их собрать, а хозяев нет дома, или передумали пускать — и такое бывает. Не приходить же в другой раз. Да и с решением суда, как вы должны понимать, никаких проблем бы не было, только лишние хлопоты всем да беспокойство.

— Но хотя бы предупредить можно было?

— А мы вам звонили. Я лично звонила, но никто не отвечал.

— Так мы работаем днём…

— Да и мы не отдыхаем. Вы сядьте, послушайте, а то, я вижу, участковый совсем вас не подготовил.

— А собак можно убрать, зачем они вообще? Кот, вон, с ума сходит.

— Да, котик у вас красивый. Как зовут?.. Саш, уведи собак в машину, они не нужны здесь. — Наталья Михайловна обратилась к полицейскому с автоматом, стоящему в дверях. В глубине квартиры слышался шум, и Ольга постоянно нервно выглядывала в коридор, но увидеть ничего было нельзя. — Уведи и сюда возвращайся… Собаки — часть установленной процедуры. Всякое, знаете ли, бывает. У вас вот котик, а у кого-то бультерьер или поведение агрессивное…

— Вы сказали «грузчики», а зачем они? У этих специально-нуждающихся что, мебель своя?

— Не специально, а социально-нуждающихся, — засмеялась Наталья Михайловна. — Да нет, у них своего нет ничего. Грузчики нужны, чтобы вынести запрещённые предметы из квартиры социального донора. Вы же список видели на сайте Минздрава? Нет? Вы вообще, что ли, договор не стали читать? Напрасно. Там ссылка в тексте есть на сайт Минздрава с утверждённым списком запрещённых предметов, довольно длинный… И, кстати, на сайт Программы социальной взаимовыручки там также ссылка дана, а там есть график подселения, а то все жалуются, что неожиданно…

— Постойте, постойте… Так что, там у нас что-то выносят, а мы не знаем? — Ольга кинулась в коридор, но дорогу ей перегородил другой полицейский.

— Да вы не переживайте, Ольга Сергеевна, всё по закону, с описью, с понятыми. Завершите программу, и вам тут же всё вернут до последней таблетки… А что, у вас что-то запрещённое есть?

— Нет, вряд ли… Не знаю… Я же не знаю, что запрещено! Но я просто хочу видеть, что там происходит! Почему он меня не пускает? — Полицейский улыбался, но с места не двигался, перегораживая в своей куртке и с автоматом весь коридор. Коснуться его Ольга не решалась.

— Вам, Ольга Сергеевна, важнее быть здесь и послушать меня, а также прочитать все документы лично. Вместе с Андреем Валентиновичем, для надёжности. А там есть, кому наблюдать, мешать им не надо, — уже без улыбки сказала Наталья Михайловна.

— Андрей, давай откажемся, мне всё это не нравится…

— Мне тоже это всё вообще не нравится. Мы отказываемся, — Андрей окончательно пришёл в себя и намеревался взять процесс под свой контроль.

— Не советую, — по-прежнему серьёзно сказала Наталья Михайловна и вздохнула с видом: «как же скучно, всегда одно и то же». — Просто по-человечески не рекомендую. Я не должна этого вам говорить, но… — она понизила голос, — почитайте интернет. Отказ не лучшее решение. Во всяком случае не спешите. Рассмотрение отказа займёт несколько недель, а заселение сегодня будет проведено в любом случае.

Гришины переглянулись и задумались. После паузы Ольга сокрушённо спросила:

— Кого хоть вы нам заселяете? На человека-то можно посмотреть?

— Можно. Но всему своё время. Выбор социально-нуждающегося для конкретного социального донора законом не предусмотрен, это решает комиссия. Ваш жилец уже здесь, вы с ней скоро познакомитесь, но давайте по порядку.

— С ней? Это женщина? — Ольга наконец решилась присесть к столу. Маркиз сразу спрыгнул к ней на колени, с уходом собак он успокоился, но не переставал во все глаза смотреть на Наталью Михайловну и принюхиваться.

— Да, женщина. Не будем отвлекаться. Садитесь, Андрей Валентинович. Начнём по порядку. В ходе Всероссийской переписи населения вы указали, что исповедуете православие?

2

Упоминание переписи было не случайным.

По закону в качестве социальных доноров, или «соцдонов», как их стали почти сразу именовать сами депутаты, выбираются одинокие граждане или бездетные семьи с достатком выше среднего, имеющие избыточную жилплощадь в собственности (более 21 квадратного метра на человека с учётом подселяемых), некурящие и православные по вероисповеданию. В ходе слушаний в Думе депутаты-коммунисты добавили несколько поправок. В частности, в категорию потенциальных соцдонов добавлены также семьи, отправившие одного или двух детей на длительное обучение за границу, а также старшие, но ещё не достигшие пенсионного возраста граждане, чьи дети живут отдельно на собственной жилплощади. Расширен и список социально-нуждающихся: кроме бездомных — очистить от них улицы изначально предлагал депутат Железняк, представляя этот законопроект в Думе на первое чтение, — к социально-нуждающимся отнесены одинокие безнадёжно больные граждане РФ любого возраста и старики, нуждающиеся в уходе, но не оформившие с органами опеки пожизненный договор на момент принятия закона. Такие договоры даже совсем старые горожане заключали неохотно, так как по закону типовой договор опеки пенсионера предусматривал наследование государством всей собственности старика, включая недвижимость.

Вообще, история возникновения закона «О социальной взаимовыручке» заслуживает небольшого отступления. Она была опубликована на антиклерикальном форуме patriarhu.net, но провисела там недолго. Впрочем, и сам этот форум вскоре исчез из сети. Оказалось, что двоюродный дядя основателя и модератора форума Юшковского поставляет в пекарни Балашихи оптом кондитерский мак. Следователи ФСКН выяснили, что дядя с племянником, образовав преступное сообщество, сбывали наркотики. Экспертиза показала, что в объёме продаж мака Юшковского-старшего только за один календарный год содержится достаточно опиатов, чтобы получить наркотическое действие на организм человека. По суду им обоим дали длительные сроки, это был шумный процесс, о нём много писала правозащитная пресса. Эпизод даже удостоился едкого комментария тележурналиста Соловьёва, исполненного с театральным разочарованием: «Неужели все российские атеисты обязательно торгуют наркотиками?» А сам текст про появление закона, конечно, народ перепостил неоднократно, и найти его в сети и сейчас не проблема. Вкратце история такова.

Летом 2012 года на одной из тусовок в Кремле, для узкого круга «своих», без прессы, свеженазначенный тогда премьер Медведев заметил патриарху Кириллу, что забота о стариках и инвалидах («сирых и убогих», как он выразился) исторически является одной из важнейших и почётных обязанностей церкви. На что патриарх выдал ему такую отповедь, такой разнос, что удивились даже искушённые. Мол, вы со своими газом и нефтью совсем зажрались, земли не видите, жизни не чуете, дворцы настроили, у любовниц квартиры в пятнадцать комнат (тут многие покосились на Сердюкова, тогда ещё министра обороны), а стариков хотите церкви на шею повесить? Мол, что ли мало церковь от коммунистов страдала, едва подниматься начала, так давайте нагрузим её государственными функциями! Церковь и так в одиночку занимается душами стариков, держит хоть в каком-то порядке их психику, а теперь ей надо и материальные их проблемы решать? Медведев губу прикусил и не знал, что ответить, а Сурков, сглаживая ситуацию, развил тему в конструктивную дискуссию. Дескать, действительно, объём необходимых социальных расходов в стареющей и болеющей России бюджету не потянуть даже при нынешних ценах на нефть, а они не гарантированы в будущем. Церкви, конечно, тем более с этим не справиться. Так что же делать? Бросать стариков и инвалидов никак нельзя, президент поставил задачу победить бедность, а принудительно и быстро уменьшить численность старых, больных и бедных, как планировали ещё в 2000 году, затевая «монетизацию льгот», не получилось. Заинтересованная в разговоре Голикова, экс-министр здравоохранения, в этот момент глаза опустила, всё-таки это была скорее её недоработка, чем предшественника Зурабова, решавшего задачу оптимизации численности более прямолинейно. Так за счёт чего или за счёт кого решать проблему? Олигархи? Они всё бабло вывезли, а надавишь сильнее — они заводы остановят. Запад? У них своих забот полон рот. Да и что им за дело до наших инвалидов? В итоге плодотворной дискуссии, где Абызов подбросил модный термин «краудсорсинг», а Дворкович напомнил, что креативный класс сегодня в России живёт очень благополучно, именно поэтому и ходит на митинги, пришли к некому консенсусу. Идеально было бы создать такую систему, при которой ответственность за минимальное благополучие всех нуждающихся в стране была бы «размазана тонким слоем» на всех обывателей среднего класса. Они должны быть достаточно состоятельными, но не слишком богатыми и влиятельными в экономике. Так, чтобы новые заботы обратили их мысли назад к повседневности, а не к проблемам демократии и свободы, в которых они ничего не понимают. Но как это сделать, было совершенно не ясно.

Тему сменили, дежурно пошутили над Обамой и Меркель, да и разошлись, казалось, забыв о проблеме стариков и инвалидов. Но забыли не все. Некто из администрации президента взял вопрос «на карандаш». Кто именно, ни Юшковский, ни комментаторы к истории на его форуме так и не назвали. Спустя какое-то время, за которое депутат Железняк появлялся на Старой площади неоднократно, он начал работу над новым «социально значимым законопроектом», подробности до поры были не известны. Не меньше года шла тихая и кропотливая работа, и осенью 2013 года Железняк, Яровая, Исаев и ещё несколько единороссов неожиданно внесли законопроект с безликим названием «О социальной поддержке». В ходе рассмотрения на Совете Думы название скорректировали до более точного, хотя и несколько романтичного «О социальной взаимовыручке». Рабочая группа Железняка при его думском комитете, куда входили и представители федеральных органов исполнительной власти, одновременно готовила и целую кипу подзаконных актов, вроде уже упомянутого Государственного регламента процедур социальной взаимовыручки. Конечно, это были наброски, проекты, а сами документы, постановления и приказы выходили из недр соответствующих ведомств — зато в рекордно короткие сроки. В итоге законопроект был окончательно одобрен Федеральным собранием в начале осенней сессии 2014 года, а вся система была полностью сформирована к середине декабря. С 1 января 2015 года закон вступил в силу.

Ему была оказана очень скромная пиар-поддержка на государственных телеканалах, акценты делались исключительно на значимости заботы о нуждающихся согражданах и огромных льготах и компенсациях, предусмотренных для решивших проявить инициативу в социальной взаимовыручке. У не читавших текст закона обывателей могло сложиться впечатление, что речь идёт лишь о новых возможностях добровольной помощи россиян друг другу, за которую государство готово всячески поощрять инициативных. На практике закон жёстко вводил систему тотального перераспределения функций социальной поддержки с государства на зажиточную часть граждан, в особенности на предпринимателей. Теперь они все, исключая лишь многодетных, становились социальными донорами, и их желания для этого никто не спрашивал. Исходный список социальных доноров был составлен на основании данных переписи населения, предоставленных гражданами добровольно. Инструкцию «для служебного пользования» по его формированию, пополнению и сокращению готовили Минтруд и Росстат под кураторством администрации президента. Принципиальными пунктами были участие в последней переписи населения и добровольные ответы на большую часть вопросов, православное вероисповедание и отсутствие вредных привычек (прежде всего курения). Ключевое значение имел и размер жилплощади семьи социального донора, кроме 21 обязательного метра на каждого члена семьи (по данным переписи) должно оставаться ещё минимум 21 на социально-нуждающегося. Оценку жилплощади переписчики проводили самостоятельно, они прошли специальные курсы «визуального сбора дополнительной информации», или попросту шпионажа. Важно было проникнуть в дом при доброй воле проживающих, а там уж переписчикам нередко даже показывали документы на жилплощадь, хотя и не были обязаны, отвечали на все вопросы.

Признавшие себя православными обладали нужной, достаточно низкой степенью сопротивляемости перед государственными мерами социального выравнивания. Род занятий социальных доноров не имел значения, главное, чтобы открыто признаваемый ими доход превышал уровень зажиточности, введённый отдельным постановлением по инициативе Минтруда уже гораздо позднее переписи, когда ещё работало первое правительство Медведева после президентских выборов 2012 года.

Госслужащие в список социальных доноров не включались, хотя нигде об этом не говорилось. Случайно попавшие туда чиновники или лица, ставшие чиновниками уже после формирования основного списка, легко исключались из него по простому заявлению, форму которого на защищённом бланке можно было получить в отделе кадров государственного учреждения. Их можно было вернуть заполненными обратно в отдел кадров или лично передать в отделение полиции по месту жительства. Как только о бланках стало известно, цены на них на чёрном рынке взлетели до стоимости нового айфона. Но эта схема исключения из списка перестала работать очень скоро. Каждое заявление начали тщательно проверять на соответствие действительности указанной там информации. Ввели учёт номеров бланков заявлений, выдаваемых по ведомствам, и стали увольнять начальников отделов кадров, если на его бланке поступало заявление от несуществующего сотрудника. Даже ввели уголовное наказание, равное установленному за подделку ценных бумаг, для того, кто пытался подать заявление, не будучи государственным служащим. Тема сошла на нет. Желающим исключить себя из списка, а число таких росло лавинообразно, нужно было искать другие способы.

Кстати, в тех единичных случаях, когда чиновник в список попал и по незнанию подмахнул договор социальной взаимовыручки, то есть проскакивал точку обратимости процесса, и вдруг с удивлением обнаруживал в своей квартире незнакомца — бывшего бомжа, например, — вся ситуация переворачивалась вскоре в его пользу. Всякий госслужащий в такой ситуации шёл жаловаться непосредственному начальнику, в итоге он оказывался на беседе у начальника отдела кадров ведомства, обычно, чиновника очень высокого ранга, который не жалел времени на разговор даже с мелким клерком ведомства. Суть разговора укладывалась в несколько слов: «Не переживай, всё будет хорошо». И действительно, вскоре всё становилось хорошо. Во-первых, происходило повышение, во-вторых, росла зарплата, в-третьих, учащались заграничные командировки чиновника. Подопечный социально-нуждающийся на удивление быстро находил работу, оформлял ипотеку и покидал квартиру своего попечителя. В этот момент запускалось заявление и чиновник навсегда покидал список соцдонов. В дальнейшем карьера шла у него лучше, чем у коллег, лишённых столь необычного жизненного опыта. Время от времени, правда, из отдела кадров ему присылали ссылку на тот или иной форум в сети, блог или страничку в соцсети и просили поучаствовать в дискуссии. И чиновник знал, что от него ждут честного и открытого рассказа о том, как он, такой-то и такой-то (реальное имя, должность, ведомство), был социальным донором. Кто-то в стране постоянно следил за накалом сетевых дискуссий и ловко гасил слишком яростные нападки, очевидно необоснованные, на государственную власть и её якобы несправедливые решения в сфере социальной политики, ограждающие самих чиновников от любых неудобств за счёт остальных граждан.

3

Наталья Михайловна и Гришины сидели уже четвёртый час.

Они прочитали, и не раз, весь 18-страничный договор, который Андрей подписал так поспешно, изучили список запрещённых предметов из 94 пунктов. На все вопросы Наталья Михайловна, которую в итоге угостили кофе, охотно отвечала, и вообще была сама забота и внимание.

— Так, теперь госрегламент процедур. Весь его вам читать сейчас не обязательно, тут почти триста страниц. Я брошюру вам оставлю. Но вот часть о процедуре заселения — ознакомьтесь и подпишите, тут не так много.

— Ага, немного — 28 страниц… Андрей, ты читай, мне скажешь, если можно подписывать, — Ольга устала и была подавлена всем этим валом документов и осознанием новой реальности. Но с реальностью она уже была готова примириться, лишь бы скорее закончился сегодняшний кошмар.

— Будто бы у нас есть выбор, подписывать или нет, — пробурчал Андрей, но в чтение углубился.

— Наталья Михайловна, там целый ящик лекарств всяких, у хозяев есть рецепты? — в кухню заглянула худая высокая женщина в белом халате.

— Да какие рецепты? Это же всё безрецептурное, — ответила за Наталью Михайловну Ольга, думая про три новых упаковки дорогущего сибутрамина, купленного к тому же с переплатой, хоть и в обычной аптеке. Без рецепта, конечно.

— Не всё у вас безрецептурное, женщина, далеко не всё, — строго ответила «врачиха». — Но раз нет, значит, нет.

— Они заберут и безрецептурное? — спросила упавшим голосом Ольга у Натальи Михайловны, когда врачиха ушла вглубь квартиры.

— Нет. Они заберут всё запрещённое. А запрещённое — вы же уже смотрели список — это любые лекарства без рецептов. Да вы не переживайте, всё пойдет по описи, а описи уже сейчас начнут приносить вам на ознакомление.

— И аспирин заберёте? — Андрей отвлёкся от изучения регламента заселения.

— Конечно, заберём. Зелёнку, йод, пластыри, бинты оставим. А таблетки обычно все забираются.

— Там срок годности у многих скоро выйдет, — вздохнула Ольга. — А что, и покупать нам теперь лекарства нельзя?

— Об этом закон ничего не говорит. Мы обязаны всё проверить и изъять при заселении все запрещённые предметы, согласно установленного законом списка, а дальше живите, как жили, никто ваши права не ограничивает. Но — бесплатный совет — старайтесь сохранять рецепты на лекарства.

— А на аспирин дают рецепт? — Ольга уже ни к кому не обращалась, смотрела на Маркиза, который совсем успокоился и спал у неё на коленях.

— Дают, наверное, — ответил ей Андрей. — За деньги всё дают. Особенно в больнице.

В проёме опять показалась врачиха в белом халате, в левой руке, на отлёте, она держала двумя пальцами небольшую коробку сигар Toscana. Андрей только сейчас заметил, что она была в белых резиновых перчатках. Вместе с халатом и выражением лица всё это создавало впечатление, что она держит в руке какую-то отвратительную гадость, как минимум, дохлую крысу. Андрей невольно усмехнулся, но тётке было явно не до смеха.

— Это что это такое? — с дрожью гнева в голосе спросила она, опять обращаясь лишь к Наталье Михайловне.

— Что это такое? — эхом отозвалась Наталья Михайловна, обращаясь непосредственно к Андрею, и теплота в её тоне сменилась металлом.

— Что? Сигары Toscana, из Италии, что не понятно-то? Друг привёз в подарок.

— Вы что, курите?! — Наталья Михайловна уже не скрывала своего ужаса, глаза выкатились, уголки губ опустились. Андрей отметил про себя, какая же она страшная, в том смысле, что некрасивая. Причём в молодости была, видимо, ещё страшней.

— Я же говорю, друг привёз в подарок. Видно же, что пачка даже не распечатана. Я не курю, но это же сигары, их дарят и некурящим… Блин, да что я тут оправдываюсь! А хоть бы и курил, вам-то что за дело?

— Вы не понимаете, Андрей Валентинович, — назидательно заговорила Наталья Михайловна, наклонившись чуть ближе к столу и пристально глядя на Андрея. — Вы оба указали при переписи, что не имеете вредных привычек, не курите, не пьёте, не ходите в казино или игровые залы. Вас же никто не заставлял говорить неправду. Да это вообще никому не интересно — ваши дурные наклонности. Но списки социальных доноров формируются по данным переписи. И сегодня мы начали наш разговор с верификации ваших персональных данных, если вы помните. И я вас сегодня уже спрашивала, курите вы или нет, так?

— Да, спрашивали. И мы действительно не курим, — ответила за двоих Ольга. — Хотя я бы с удовольствием сейчас выкурила сигаретку. У вас нет случайно?

Ольга вспомнила, с каким наслаждением она, бывало, курила с подругами в школе, а особенно в институте. Правда, она давно перестала. Когда однажды, даже не к ней обращаясь, а просто в её присутствии, симпатичный ей мальчик заметил, что он ничего против курения не имеет, но лично ему «курящие девушки кажутся, при прочих равных, менее привлекательными». Этот мальчик не был её парнем, так, просто интересный однокурсник, но его фраза разом отключила у неё всякую потребность в никотине. А вот теперь вспомнилось почему-то, что курить было клёво…

— Есть, я вас угощу, — неожиданно смягчилась Наталья Михайловна. — Потом выйдем, перекурим. Позднее… Так вот, дорогие мои, опросная анкета, которую я сегодня заполняла с ваших слов, — это документ уже совершенно иного юридического качества, чем данные переписи. И вы его подписали. По вашей разболтанности я уже догадываюсь, что даже теперь, подписывая анкету, вы не обратили внимания на строчку непосредственно над вашей фамилией. А там сказано… Да вот, прочитайте сами, Ольга Сергеевна.

— «Все вышеуказанные данные записаны с моих слов верно, об ответственности в соответствии с законодательством РФ за предоставление ложной информации я проинформирован и готов нести её в полном объёме», — прочитала Ольга. — Н-да, опять вляпались… Но вы ведь не это… не проинформировали нас об ответственности, Наталья Михайловна. Просто подловили на невнимательности, да?

— А я и не обязана вас об этом информировать, законы вы должны знать сами. И никто вас не подлавливал. Я просто выполняю свою работу, строго следуя предписаниям служебной инструкции, — Наталья Михайловна откинулась назад на своей табуретке с видом уставшего от тупых учеников наставника. И обратилась к ещё стоявшей в дверях врачихе с «гадостью» в руке:

— Изымайте. В опись с алкоголем внесите.

— А я бы, кстати, выпил коньячку, — заметил Андрей.

— Алкоголь уже опечатан, — через плечо из коридора откликнулась врачиха.

— Да, блин, как так? И алкоголь у нас изымаете весь? Да я лучше бы выпил половину!

— А я — вторую половину, — добавила Ольга.

— Вообще, это какой-то беспредел, — Андрей бросил недочитанный регламент процедур на стол и начал опять заводиться, но его снова прервали. Теперь в кухне показался мужчина небольшого роста, в комбинезоне и с рулеткой в руке. Наверное, грузчик.

— Наталья Михайловна, нам бы ножи кухонные обмерить. Вы ещё долго здесь?

— Нет, Николай Владимирович, мы здесь заканчиваем, пойдём знакомить хозяев с их подопечной. Как она, кстати?

— Да как всегда. Сидит, молчит, в пол смотрит. Ну, я загляну через пару минут.

Человек в комбинезоне ушёл.

— Ну, что, прочитали? Подписываем и вперёд — знакомиться.

— Подписываем… — обречённо вздохнул Андрей. — Всё равно надуете… Только я всё же выпью… за знакомство, блин…

Андрей поднялся и прошёл к холодильнику. Там оставалась отличная водка «Модернизация» после 23 февраля, почти треть бутылки. Обычно они не пили крепкое спиртное.

— Оль, будешь?

— Нет. Может, потом, когда уйдут все…

— Ха, потом нечего будет, всё опечатают и вынесут.

— Андрей Валентинович, не стоит сейчас, — вмешалась Наталья Михайловна. — Действительно, оставьте, пока мы уйдём, снимите потом стресс с супругой… А перед представлением социально-нуждающегося не следует выпивать.

— Ох, блин, такая честь… А не выпью сейчас, ваши вертухаи всё опечатают.

— Фу, «вертухаи»… У нас в группе, между прочим, все с высшим образованием… Какие вы, молодёжь, всё-таки грубые… А водку положите в морозилку, поглубже, за продукты. Там никто смотреть не будет.

— А что этот грузчик про ножи говорил? Зачем их мерить? Или тоже изымать собираетесь?.. Ложки опечатать не забудьте, — саркастически усмехнулась Ольга.

— Зря смеётесь… Ножи с лезвием более семи сантиметров подлежат изъятию, не важно, кухонные или охотничьи… Ладно, идёмте. А Николай Владимирович не грузчик, а начальник досмотровой подгруппы, мой заместитель, старший лейтенант полиции и кандидат наук.

— Полицейских наук?

— Юридических.

4

В гостиной царил бардак, как после обыска.

Ящики длинной низкой тумбы под телевизором и музыкальным центром были выдвинуты, за круглым столом у окна устроился полицейский компьютерщик с ноутбуком и портативным принтером. Рядом с ним уже лежала стопка листов с какими-то списками — видимо, описи. Напротив него за столом сидела та самая врачиха и что-то вполголоса ему диктовала. Посередине комнаты были составлены в стопки картонные коробки и пластиковые ящики. Картонные короба были заклеены скотчем с триколором и надписью «Вещественные доказательства». На пластиковых ящиках виднелись номерные бирки. В углу гостиной у Гришиных был небольшой бар с короткой стойкой, двумя высокими табуретами и зеркальным стеллажом, на котором раньше стояли разноцветные бутылки с выпивкой и бокалы. Теперь были только бокалы, бутылки исчезли. Ещё Андрей заметил краем глаза, что их огромная плазма завёрнута в пузырчатую упаковочную плёнку. Такая же плёнка рулоном лежала у двери, здесь же стоял большой ящик со слесарным инструментом, пустые пластмассовые ящики, сложенные картонные коробки. Из людей, кроме двоих за столом у окна, один рабочий возился с ящиками, за ним наблюдал ещё один полицейский в форме и с автоматом — возможно, тот, что не выпускал Ольгу из кухни. На креслах развалились два азиата, один, в оранжевом комбинезоне, выглядел будто бы знакомым. Саму подселяемую Андрей не сразу и заметил: она сидела на дальнем конце дивана, на краешке, сложив на коленях руки и ссутулившись. Из-за платка было непонятно, куда она смотрит, но точно не на вошедших в гостиную хозяев. Одежда на ней была чистая, а может, и новая, но в нелепом сочетании: малиновая короткая куртка, вроде пуховика, длинная зелёная юбка или платье с косым подолом, серебристые сапоги-дутики на ногах и жёлтый платок, а может быть, шарф, на голове. Роста она было, видимо, ниже среднего, но казалась ещё меньше из-за манеры сутулиться и смотреть в пол.

При входе в комнату Натальи Михайловны и хозяев азиаты поднялись, а тот, что был в комбинезоне, закивал и заулыбался.

— Познакомьтесь, это понятые: Тимур, — в комбинезоне снова закивал, — ваш дворник, знаете, наверное. И Рашид, — закивал почему-то снова Тимур, второй смотрел хмуро и, кажется, не всё понимал, или не всё слушал.

— Понятые — иностранцы? — спросил Андрей у Натальи Михайловны.

— Нет, почему же, они граждане России.

— Мы — россияне! — отчеканил Тимур, продолжая улыбаться, а второй с удивлением на него посмотрел.

— Антонина Никитична! — позвала Наталья Михайловна, и женщина поднялась с дивана, сделала к ним пару шагов и, мельком глянув на Гришиных, остановилась, снова опустив глаза вниз. Теперь стало заметно, что в чертах худого загорелого лица есть что-то восточное, то ли высокие скулы, то ли слишком узкие глаза. Платок не давал рассмотреть лицо подробно, не видно было и волос. — Подойдите, познакомьтесь. Это хозяева квартиры, ваши попечители Гришины Андрей Валентинович и Ольга Сергеевна.

Антонина Никитична сделала ещё два шага и невнятно кивнула.

— Здравствуйте, — произнесла Ольга, пытаясь заглянуть ей в лицо.

— Здрасьте, — подала голос Антонина Никитична.

— Вас Антониной Никитичной зовут?

— Никитична я, да.

— Как вы себя чувствуете? — Ольга входила в роль на глазах, Андрей смотрел на неё почти с ужасом. Никитична не ответила, лишь чуть пожала плечами, но на этот раз задержала взгляд на Ольге несколько дольше.

— Андрей Валентинович, вот паспорт Антонины Никитичны, — Наталья Михайловна протянула Андрею документ. — Посмотрите и уберите куда-то.

— А что, ей нельзя давать?

— Почему же нельзя? Это её паспорт. Я имею в виду, вы тут сами решите, где его хранить. Мы оформили ей новый паспорт, как видите. Старый она сохранила, но вид был у документа неприемлемый, к тому же срок действия у него закончился. Лучше, чтобы новый паспорт не потерялся. На каждый день он ей и не нужен, пусть где-то дома лежит. Если вдруг что, у неё, видите, браслет с чипом. В любом отделении полиции сразу определят, где она живёт, и вам позвонят. Но, надеюсь, ничего такого не случится.

— Других документов у неё никаких нет? — Андрей пролистывал паспорт.

— Нет. Трудовую книжку ей работодатель оформит, карточка СНИЛС и полис ОМС должны быть уже готовы, но их надо получить, это уж вы сами или её отправите.

— А вы вообще когда-нибудь работали, Хамитова Антонина Никитична? — Андрей обратился к Никитичне, возможно, несколько громче и строже, чем нужно: компьютерщик перестал стучать по клавишам, из спальни выглянул Николай Владимирович, обернулся и полицейский с автоматом. Никитична кивнула и пожала плечами одновременно, не сказав ни слова, и ещё сильнее опустила голову.

— Ладно, Андрей, потом поговорим с ней, — тихо сказала Ольга. — У нас будет время.

— Да, ещё наговоритесь, — поддержала Наталья Михайловна. — Идите Антонина Никитична, присаживайтесь, хозяева потом покажут вам вашу комнату… Андрей Валентинович, Ольга Сергеевна, вот небольшая дополнительная информация, которая может быть вам полезной. Хамитова А. Н. не привлекалась к уголовной ответственности, во всяком случае, на территории России. Родные живут в Стерлитамаке, Республика Башкирия, сестра с дочерью, без мужа, он погиб, давно уже. Есть ещё старший брат, но он… — Наталья Михайловна понизила голос, — допился до белой горячки, сейчас лечится в Уфе, и, как нам сообщили, прогноз негативный. Родители их уже умерли, жива только мать мужа сестры, живёт с ними же в Стерлитамаке. Антонина Никитична отношений ни с кем из них не поддерживает и ничего о них не знает, или так говорит. Если бы не сохранился её старый паспорт, мы бы едва ли их вообще нашли. Да вы не слушаете меня!

— А куда они телевизор-то понесли? — Андрей действительно уже не очень слушал Наталью Михайловну, его больше интересовали манипуляции посторонних людей с его собственностью в его же доме. Ольгу это тоже занимало, она всё пыталась разглядеть через плечо Натальи Михайловны, что происходит в спальне, откуда уже ушёл Николай Владимирович, но остался рабочий и один из полицейских.

— Плазменные телевизоры у них в списке, — вспомнила Ольга. — И в спальне, наверно, тоже снимают.

— Чёрт знает что! — Андрей снова разозлился, но утих ещё быстрее, чем раньше. Досаду выдавало только выражение крайней брезгливости на его лице.

— Вам ещё повезло, — сумела опять удивить Гришиных Наталья Михайловна. — У вас по метражу всего пары метров не хватило для двойного подселения. И был бы, вероятнее всего, лежачий больной и сиделка с ним. У нас указание устраивать лежачих в приоритетном порядке. А это значит, специальная койка вместо вашей мебели, а то и расширение дверных проёмов, чтобы удобно проходила инвалидная коляска… Так что, радуйтесь. Сиделка также была бы у вас зарегистрирована в квартире, и уже перспективы были бы… Даже когда больной умирает, понимаете, заселяется новый, сиделка даже не выписывается. Всё согласно регламенту процедур. Ну, вы почитаете, я надеюсь, те бумаги, что я оставила.

— Не сомневайтесь, почитаем, — выдавил из себя Андрей.

Тем временем стопку описей уже подписали понятые, и Николай Владимирович держал её наготове для Гришиных. Ольга подсела к Никитичне и пыталась с ней поговорить. Андрей взялся за описи. Рабочие выносили опечатанные коробки и ящики, не дожидаясь, пока он закончит просматривать и подписывать перечень их содержимого. Вышли милиционеры с автоматами, азиаты-понятые также тихо удалились.

Представив хозяевам Антонину Никитичну и получив подписи на описях и на общем протоколе, Наталья Михайловна выполнила все пункты своей служебной инструкции и давала Андрею последние наставления:

— Представитель полиции обязан ежемесячно проводить опрос как социального донора, так и социально-нуждающегося на его попечении. Это обязанность полиции по федеральному закону, у нас нет возможности делать это или не делать, скажем, по своему усмотрению. Это будет происходить на протяжении всего действия программы. Обычно у вас же здесь, на дому, хотя это не обязательно. Закон действует недавно, практика применения ещё не вполне сложилась. Мы могли бы теоретически приглашать вас с подопечным в отделение, но, во-первых, у нас там нет условий для таких бесед, а во-вторых, не хотелось бы лишний раз травмировать психику социально-нуждающегося, всё-таки в прошлой жизни они попадали в отделения полиции по менее приятным поводам…

— Ну да, а травмировать нашу психику можно сколько угодно…

— Да вам-то в чём травма? Вы с полицией дела имеете, только когда у вас с паспортом или регистрацией вопросы, или, не дай бог, стали жертвами какого-то преступления. Для вас полиция — спаситель и помощник, разве это травма?

— Ежемесячные визиты людей в форме тоже не особо привлекательно выглядят со стороны. Соседи что подумают? Решат, что мы какие-то асоциальные типы, за нами наблюдают органы…

— Ну, сотрудник полиции вовсе не обязательно должен быть в форме для проведения опроса, это как раз на наше усмотрение. А представители органов опеки тем более в штатском ходят. И, кстати, насчёт соседей. Хорошо, что напомнили. Если кто-то вам что-то скажет по поводу вашего подопечного, оскорбительное или обидное, упрекнёт без причины, будет ёрничать или насмехаться, люди-то очень злые у нас встречаются, сразу дайте знать участковому или непосредственно мне. Мы проведём воспитательную беседу. Всё российское общество, и особенно органы власти, прекрасно понимают, что вы жертвуете некоторым личным удобством ради помощи другому, помощи ближнему. Социальные доноры делают важную и крайне нужную стране работу ценой, повторю, полноты личного комфорта. Власть и общество понимают и ценят это, но отдельные представители общества могут и не понимать. Если они тихо не понимают, то и ради бога, это их проблема. Но если они не понимают вслух, да ещё и причиняют социальным донорам какое-либо беспокойство таким непониманием, то тогда мы обязаны вмешаться и объяснить. Так что не стесняйтесь, звоните по любому такому поводу.

— А зачем эти опросы? Узнать, не бьём ли мы старушку?

— В том числе и для этого, Андрей Валентинович. Через месяц будет первый опрос, и вы поймёте, что круг вопросов гораздо шире. У вас, к слову, не «старушка». Вы на дату рождения в её паспорте внимание обратили? Ей сорок пять лет, она вам с Ольгой Сергеевной даже в матери не годится, не то что в бабушки. Она просто выглядит плохо… Много лет по вокзалам, подвалам, своего дома давно нет, да и не было толком, питание плохое, а про лечение вообще говорить нечего… Ведь цель всей этой программы — реабилитация тех членов общества, которые в силу разных причин оказались на обочине жизни. Многие из них ещё вполне могут работать, приносить пользу стране, платить налоги, да и себя обеспечивать достойным образом. Находясь под вашей опекой, в здоровой, так сказать, атмосфере, они скорее вернутся к нормальной полноценной жизни, чем на улице или в местах заключения, а многие именно там в итоге и оказываются. Как только вернётся ваш подопечный к нормальной жизни, и ваша собственная жизнь вернётся в прежнее русло…

— Да понятно всё, — прервал её Андрей. — А что значит для него, то есть для неё, «нормальная» жизнь? Как вы об этом узнаете? Как мы узнаем?

— В вашем случае это совсем просто. Она должна найти постоянную работу. Такую работу, чтобы можно было запустить процедуру получения для неё жилья по ипотеке…

— О-о-о… Это она годами будет банки уговаривать.

— Напрасный сарказм, Андрей Валентинович. Банкам такой клиент — это счастье. За ним же государственные гарантии всех рисков в полном объёме. Отказов в банке не будет, они драться скоро будут за таких ипотечников. Впрочем, пока ещё никто из социально-нуждающихся ипотеки не получил, по крайней мере в нашем округе. Но и про отказы мы не слышали. Так вот. Другой вариант — изменение семейного статуса. Например, кто-то из её родственников вдруг решит взять её к себе. Или, чем чёрт не шутит, замуж выйдет ваша красавица. И постарше люди друг друга находят, всё может быть…

— И тогда нас оставят в покое?

— Ну, в списке социальных доноров вы останетесь, хотя и с новым статусом, дающим некоторые дополнительные привилегии. Конечно, если всё с Антониной Никитичной будет хорошо… А то уже есть неприятные случаи, даже в нашем округе. Я не должна вас информировать об этом, но есть несколько эпизодов странных исчезновений и смертей социально-нуждающихся вскоре после подселения. Все они будут тщательно расследованы, тут нет сомнений. А виновные понесут самые суровые наказания.

— Умерли от счастья.

— Может, умерли, а может, им помогли…

— Их что, доноры убили? — наивно спросила Ольга. Она только что подошла к Андрею и слушала, не вступая в разговор. Она попыталась поговорить с Никитичной, но разговора, похоже, не получилось. Андрей видел боковым зрением, что говорила в основном

Ольга, а «старушка» Антонина Никитична больше молчала, а если и отвечала что-то, то очень тихо и односложно.

— Это мы узнаем по завершении следственных действий из приговора суда. Следствие рассматривает все версии. Недолгая практика уже показала, что мотивы у социальных доноров могут появиться. Отношения с нуждающимися не у всех складываются гладко.

— Погоди, Оль. Так я не всё понял, Наталья Николаевна…

— Михайловна.

— Ага. Так что, если даже наша старушка, Антонина как-её-там, благополучно съедет от нас в свою новую ипотечную квартиру, нам снова кого-то подселят?

— В общем, да. Может быть, не сразу. И если вы остаётесь в федеральном списке социальных доноров, а это постоянный статус, то новое подселение вполне вероятно.

— А как выйти из этого списка?

— Никак, — спокойно произнесла Наталья Михайловна, даже немного удивляясь такому вопросу. — Это ваш новый и постоянный, повторяю, статус. Хотя если у вас появится маленький или вы решите усыновить ребёночка, то, конечно, из списка вы будете автоматически исключены.

Андрей и Ольга переглянулись.

— С маленьким не всё так просто, — начал Андрей.

— Не всем бог даёт, Наталья Михайловна, — прервала его Ольга, закрывая тему.

— Да я понимаю. Извините, если я что-то бестактное сказала. Мне уже вообще-то пора. Николай Владимирович уже готов, я вижу, всё собрали.

— Так, значит, у неё есть родственники?

— Есть, конечно, я же говорила. В Башкирии, на родине.

— А почему к ним не подселили? — Ольге показалось, что здесь где-то есть лёгкий выход.

— Причин несколько. В республиках с преобладающим неправославным вероисповеданием программа социальной взаимовыручки не действует. Да и не имеем мы права вторгаться в личную жизнь её родственников насильно.

— А в нашу можно? — удивлённо спросила Ольга.

— Так если бы кто-то из её родственников был в списке социальных доноров и проживал в православном регионе, это был бы первый кандидат на подселение Антонины Никитичны. Только в случае, если между ними затяжной старый конфликт, комиссия такую кандидатуру могла бы отклонить. А так, родственники — это первый выбор… У нас все данные есть, по всей стране. Просто многие бомжи, ой, простите, социально-нуждающиеся, и не рассказывают о своих родных…

— Понятно. Теперь, Оль, мы с тобой будем ей роднёй.

— Совершенно верно, Андрей Валентинович. Вот на этой оптимистической ноте позвольте с вами попрощаться. Папку с документами я вам передала. Обязательно откройте спецсчёт в Сбербанке, не затягивайте. Как откроете, вам сразу пособие за первый месяц перечислят автоматически. Вроде всё. Если вопросы есть, задавайте. В папке моя визитка есть, будут потом вопросы — звоните… Так как, Ольга Сергеевна, покурим? Только на лестницу выйдем.

— У нас не курят в подъезде, — без улыбки ответила Ольга.

— Ну, как знаете. О контрольном визите вас предупредят, ваши мобильные у нас есть, — Наталья Михайловна что-то ещё быстро шепнула своему заму и засверкала белыми соляными разводами на сапогах к выходу.

5

С уходом посторонних Ольга взялась за восстановление порядка.

Надо было подготовить комнату для Антонины Никитичны, убрав оттуда коробки и их личные вещи. Андрей вынес коробки во двор к контейнерам, но прежде собрал в один из своих кейсов с кодовым замком всё, что счёл ценным в квартире: документы, деньги, Ольгины золотые украшения, часы (по одной паре прятать не стали). Дипломат он положил вглубь самой верхней полки встроенного шкафа в их спальне. Решили, что в понедельник с утра он отвезёт Ольгу на работу, и они сразу оформят в её банке ячейку. Поскольку у Антонины не было ничего своего, стало понятно, что надо срочно идти в магазин и купить ей хотя бы зубную щётку. Да и вообще им хотелось выйти и побыть вдвоём, спокойно всё обсудить.

Входная дверь была вскрыта ювелирно: язычок замка был просто аккуратно перерезан через дверную щель, будто кусок сыра. «Болгарка? Звука не было… Специалисты… Когда им надо, всё могут», — бормотал Андрей себе под нос, возясь с дверью. Кусок язычка остался в косяке, но не выскакивал, прикипел. «Без высоких температур не обошлось…». Зато оставшаяся в замке часть свободно выходила при повороте ключа. В принципе, если освободить приёмный паз в косяке, да обточить фаску на оставшейся части, замком ещё можно пользоваться. Андрей решил, что пока хватит второго замка, который они запирали, только когда надолго уезжали в отпуск, дубликатов ключей к нему было всего два, но он завтра сделает. Это проще, чем напильником старый замок реанимировать.

Сделав лишь самое необходимое, Гришины пошли в торговый центр. Ольга запустила Антонину в «её» комнату, показав, где в квартире туалет и ванная и как пользоваться испанскими смесителями и жидким мылом. От еды Никитична отказалась, но Ольга всё равно поставила ей в комнату вазу с яблоками, положила пачку крекеров, пару пакетиков чая «липтон» и чашку с блюдцем, подключила налитый электрочайник и попросила не искать ничего на кухне, пока они не вернутся из магазина. Для чаепития надо было бы оставить и сахар, но сахара в доме Гришиных давно не водилось. Антонина со всеми предложениями и инструкциями соглашалась обычным своим неуверенным кивком и невнятными благодарностями.

Пока они продвигались по московской мартовской слякоти к торговому центру, вспомнилось ещё много чего, что следовало бы срочно закупить, кроме зубной щётки и сахара. Подходя к супермаркету, они уже жалели, что не взяли машину, обратно придётся тащить полные сумки на себе.

— Только давай быстро всё купим и домой. Не хочу я её надолго оставлять одну, — говорила Ольга, входя в торговый центр и топая, чтобы стряхнуть с сапог уличную грязь.

— Нет-нет. Нет смысла спешить, — возразил Андрей. — Мы её уже в понедельник оставим одну на целый день. Надо смириться, что всё может случиться, и узнаем мы об этом слишком поздно. Она может залезть в наши вещи или залить соседей, или вообще спалить квартиру. Мы ничего не предотвратим, не стоит и дёргаться. И сейчас я предлагаю не торопиться, чего-нибудь поесть, выпить, спокойно составить список, что нам нужно купить, а потом уже затариваться.

— Да, поесть надо. Пойдём в японский на втором этаже. Голодные мы сейчас накупим лишнего, а из нужного что-нибудь забудем.

— Именно. Идём в японский, да, если там только сейчас места есть.

— Ещё шести нет, должны быть места, все ещё в кино, — вздохнула Ольга.

— С едой вообще не понятно… Мы же должны её кормить теперь, так?

— И обувать-одевать, видимо. У неё же ничего нет.

— Да уж. Обувью она, допустим, пока своей обойдётся. Тапки ей купим какие-нибудь. А на тёплое время, может, что-то из твоих старых топтышей подойдёт, или у родителей возьмём, чтоб не покупать.

— Размер, кажется, у неё мой…

— Ага, почти. Кроме роста.

— Почти. Старые кроссовки отдать? А себе новые купить… Ладно, обувь не проблема, а вот с одеждой что делать? Родителей не хотелось бы вообще беспокоить, а моё старьё всё у них.

— Она же завоняет через неделю, мы повесимся. Надо тебе с ней поговорить насчёт шмоток, что-то, может, купить придётся…

— Слушай, здесь же есть отделение Сбербанка, давай сразу спецсчёт откроем.

— Да я не взял бумаги, там же нужен этот договор, наши и её паспорта. Да и закрыт уже Сбер, они по субботам не напрягаются так долго.

— А, точно! Давай в понедельник, когда богатство повезём в ячейку, заедем в Сбер и всё оформим.

— Давай, но тогда ты опоздаешь. Сбербанк — это очередь.

— Нет, у нас же открылось их отделение прямо в соседнем доме. Поедем к девяти, я пойду сразу отмечусь и займусь ячейкой, а ты в Сбер оформлять спецсчёт. Если я буду нужна, наберёшь, я подойду, там рядом.

— Ну, ок, годится. Надо не забыть сразу доверенности сделать, чтобы мы оба имели доступ. И к счёту, и к ячейке.

— Обязательно!

Ресторан был полупустой, они взяли салат из водорослей, большой микс роллов и суши, минералку и триста грамм водки. Официантка переспросила, может, саке? Но Гришины в выборе были уверены: именно водки. Блокноты и ручки у Андрея всегда лежат во всех куртках и пиджаках. Ольга давно всё записывала в смартфон и потешалась над мужем, называя его «старой канцелярской крысой». С учётом специфики его бизнеса, он не обижался, говоря, что спрос надо поддерживать всеми способами, иначе не выжить поставщику канцелярии в мире смартфонов. Сейчас Ольге шутить не хотелось, она была благодарна, что даже малых усилий по фиксации списка покупок требуется не от неё. Не дожидаясь напитков, они занялись составлением списка. Нож кухонный, хоть один, но нормального размера. Зубную щётку и пасту жиличке, мочалку, мыло и мыльницу. Комплект основных лекарств: аспирин, пенталгин или ношпу, противовирусный, антибиотики, от давления, от аллергии, уголь активированный (они и уголь забрали!), капли от насморка, что-то ещё… «на месте вспомним». Салфетки влажные бактерицидные, носовые платки одноразовые, средство для посуды, «крот» для чистки труб, «туалетный утёнок» — теперь актуальной становилась агрессивная бытовая гигиена. При подселении забрали почти весь инструмент, до последней отвёртки, но это можно было купить и позднее. Что-то из еды нужно было взять, хотя неизвестно, что она ест.

— Надо что-то простое и дешёвое взять. Доширак какой-нибудь, крупы-каши…

— А мне готовить ей? Мы ж это не едим.

— Сама пусть готовит, взрослая тётка. Если забыла как — вспомнит. Загадит кухню — пусть сама отмывает.

— Это — да, но как следует отмывать всё равно мне придётся.

— Ну, я не знаю… картошки давай возьмём, пусть себе варит. Потом, сосиски или пельмени…

— И сосиски, и пельмени. Правильно. Так и сделаем. Может, она немного ест?

— Это мы выясним только экспериментальным путём.

— А что полицейша про её медицинский полис сказала, не помнишь?

— Кажется, что его где-то надо забрать, он уже, типа, оформлен… Не лечить же её нам тоже за свой счёт?

— Да фиг знает… Так, пиши отдельный список: вопросы для Натальи Михайловны. Первое: медобслуживание для Антонины, оформление полиса или где именно его надо забрать, какая-то поликлиника для них особая или любая. Второе… Что ещё надо спросить?

— Ну, может быть, про одежду? Может, есть какой-то перечень минимальный, чем мы обязаны её обеспечивать, а что — на наше усмотрение.

— Ладно, второе — минимум обеспечения одеждой, обувью, средствами личной гигиены.

— Третье: нужна ли какая-то отчётность по её питанию и нашим затратам на неё вообще — чеки, квитанции, выписки по карте… Я ещё в бумагах посмотрю, что она оставила, в договоре, регламентах. Может, там есть об этом.

Принесли водку, минералку и салаты. Официант разлил по стопкам, открыл и поставил на стол бутылки Vittel для Ольги и San Pellegrino для Андрея.

— Ладно, давай за то, чтоб всё это как-то закончилось поскорее…

— Давай, — они тихонько чокнулись.

— Обратно, к первому списку. Вина надо купить и, наверно, водочки?

— Согласен. У себя поставим, — Андрей вдруг вспомнил что-то. — Слушай, а ты правда курить захотела, когда на кухне сидели? Или чисто чтобы подколоть эту тётушку?

— Правда, — Ольга тоже задумалась, вспоминая момент. — Жутко захотелось. Всплыло институтское ощущение кайфа от сигареты…

— Ты же столько лет не курила? Уже лет десять? Больше?

— Уже почти пятнадцать. Как бросила тогда на третьем курсе, так и всё. И не хотелось ведь никогда. У нас девчонки всё время покурить бегают на крыльцо, так мне их даже как-то жалко стало, когда курилку закрыли. Говорю им, чего вы не бросаете? Это ж не так трудно. А они говорят: а зачем? Куплю сейчас пачку, наверное. Ты не против?

— Не-е. Кури, если в кайф… Замки надо сделать на комнатные двери, — Андрей уже размышлял о следующей проблеме. — Но это я завтра. Поеду мотнусь за инструментом и замки куплю.

— Да, чтобы свободно не шастала, когда нас нет… Блин, назад к советской коммуналке… Родителям пока не будем говорить, их кондрашка хватит. Сколько мои тогда сил положили, чтоб расселить старую свою коммуналку!

— Не будем им говорить, конечно. Пока не поймём сами, как выпутаться.

— Да, вариантов особо не видно. Я завтра к Маринке поеду, она давно зовёт посплетничать. У неё такая же ситуация с родителями. Или почти такая… Хуже вообще-то. Она мне пыталась как-то рассказать, а я всё вполуха слушала. Её же родители, когда купили квартиру, сами остались одни в большой на Фрунзенской, представляешь? И к ним привезли старика лежачего и сиделку-узбечку. У неё отцу лет шесть до пенсии и маме через три года, кажется, возраст подходит пенсионный, но она не работает давно. Им бы пожить в своё удовольствие, всё есть, денег полно…

— Он, вроде, банкир, папа-то её, или брокер, да?

— Нет, у него сеть магазинов, мебель и сантехника. Вот наш диван, который в маленькой комнате, я в его магазине брала…

— Забудь теперь про тот диван. У него новая хозяйка…

— Ну, конечно, забудь… Пусть спит на нём пока, не испортит же.

— Посмотрим.

— Так вот, Маринка говорила, отец всё думал: уехать — не уехать, особенно после выборов в двенадцатом. Он же у неё такой, тщательный, всё с юристами-адвокатами…

— Да в Москве и один магазин держать — весь в адвокатах будешь и решальщиках…

— К ним пришли сразу после Нового года… Думаю, она много чего рассказать может.

— Ладно, съезди к ней. Это теперь действительно интересно, как они решают. А я завтра сяду, все эти бумаги прочитаю с утра и в сети пошарюсь. Ну, что, за здоровье?

— Да, теперь оно нам очень пригодится, — Ольга уже порозовела, вторую стопку лишь пригубила. Весь заказ был на столе, и они некоторое время молча насыщались.

Закупки необходимых товаров и еды прошли весело, под приятный лёгкий шум в голове. Все четыре руки были заняты, но по пути домой они болтали без умолку, уже не столько ужасаясь, сколько удивляясь произошедшему сегодня.

— Чёрт! Телевизор не купили! — пошутил Андрей.

— Ага, и санки, чтоб его волочить, — Ольга была на той же волне. — Но интересно, почему телевизоры в списке запрещённых предметов оказались?

— Причём не любые, а только плазма или ЖК, то есть новые модели. Если кто-то ещё смотрит ящик с электронно-лучевой трубкой, то — пожалуйста. Или проекторные — их ведь тоже в списке нет.

— Нету. Только плоские. Странно, да?

— Да, странно. Получается, дело не в том, что там смотреть что-то нельзя, а просто в форме ящика. Может быть, это просто для дополнительного устрашения, чтоб жизнь мёдом не казалась? Алкоголь забрали, телек забрали — никаких радостей в жизни у социальных доноров быть не должно! Таков закон. Или регламент процедур, — Андрей передразнил голосом Наталью Михайловну.

— Да ладно. Тогда бы первым делом ноутбуки, планшетники, смартфоны изымали, а они их не тронули. DVD-диски все остались, и плейер. Нет, тут смысл в другом. Помнишь, там, в списке, ещё были «отдельно висящие зеркала»?

— Да, но у нас-то, слава богу, все зеркала в шкафы встроены, отдельных нет.

— Вот, а были бы — забрали. И ещё был странный пункт — межкомнатные стеклянные двери.

— Так что же, проблема — стекло? Любое плоское стекло под запретом. Типа, это опасный предмет, так что ли?

— Ну, точно! Поэтому и все инструменты, ножи кухонные вынесли. Там в списке были удочки, шампуры, садовый инвентарь.

— Да-да, и верёвки всех типов! Значит, под запретом всё, что может стать оружием или орудием самоубийства — такой принцип, — подытожил Андрей. — В тюрьме ведь тоже ремни и шнурки отбирают.

— Да, наверно. И сюда же вписываются все таблетки, вся эта бытовая химия, жидкости, краски. Хорошо, хоть лак для ногтей оставили.

— Лаком убиться не просто… А что же они наш журнальный столик не прихватили, он ведь стеклянный?

— Просмотрели, не заметили под скатертью, что стеклянный.

— Вот лохи! Их не похвалят за такую халатность!.. А интересно, кого они подразумевают в тюрьме: нас или заселяемых бомжей?

— Нас, конечно. Ведь это мы теперь лишены прежней свободы, а Никитична-то как раз на свободе, да ещё и прибавилось свобод: свобода от заботы о крыше над головой, например.

— Для неё-то это не просто крыша. Думаю, это дворец, какого она раньше и представить не могла. Что она там в своей Башкирии видела? Хрущоба или вообще барак, пленными немцами строенный, удобства во дворе… — говоря это, Андрей даже не представлял себе, насколько был прав.

— Не знаю… Но из хорошего дома не сбежала бы. Хотя кто знает? Если она в Москву поступать приехала, но пролетела, а возвращаться стыдно… Ладно, я её потом расспрошу, может, оттает и заговорит.

— Да, сейчас она явно как отмороженная, слова не выдавишь.

— Это лучше, чем буйная какая-нибудь или истеричка. И хорошо, что не мужик-бомжара, я бы боялась, наверно, очень.

— Так-то оно так. Но в тихом омуте черти водятся. От этой тоже неизвестно, чего ждать… Ладно, при ней ничего не обсуждаем, — они уже открывали дверь своей квартиры.

За три часа, пока Гришиных не было дома, Никитична, казалось, не только из комнаты не выходила, но и с места не сдвинулась. Правда, внимательный осмотр квартиры доказывал, что активность была: она вскипятила чайник и попила чаю, яблоки не тронула. В туалете был опущен стульчак, хотя по умолчанию у Гришиных он всегда был поднят. В холодильнике кое-что было сдвинуто, Ольга сразу заметила, что кто-то тут лазил. Однако никаких повреждений или пропаж не наблюдалось, и это немного успокоило Ольгу. Остаток дня она провела с подопечной, инструктируя её по пользованию сантехникой, плитой, дверным замком, вручая ей личные средства гигиены и мягко объясняя, что она должна сама соблюдать в доме такой же порядок, какой видит сейчас. Теперь она не на улице, не на вокзале, где всё ничьё и делай, что хочешь, здесь надо поддерживать чистоту своими силами. Никитична на всё привычно кивала, но оживление вызвал у неё только новый кусок мыла (он так приятно пах!). От ужина она отказалась.

Андрей перед сном проверил почту. В субботу обычно мало что требовало немедленной реакции, так и сегодня. Несколько заказов от клиентов (его мейл был в копии), но ребята в офисе обработают их в понедельник, информационное письмо от поставщика о закрытии товарной линейки, остальное — спам. В новостях тоже не было ничего чрезвычайного. В Ленинградской области продолжалась «гражданская война» местных с приезжими, то на одном рынке погром, то на другом; то там скинхеда повесят, то здесь забьют азиата битами до смерти. Это уже тянулось не одну неделю, все привыкли. В Екатеринбурге таджики восстали в одном из лагерей для мигрантов из-за нечеловеческих условий содержания, захватили оружие охраны и заперлись в здании бывшего заводоуправления, где был организован лагерь. Один полицейский был убит, двое пропали без вести. Подозревали, что они в заложниках. Таджики не стали разбегаться, а требовали вернуть им паспорта и дать пять автобусов, чтобы уехать в Казахстан. Мэр Екатеринбурга Ройтман требовал штурмовать восставших армейской бронетехникой, но военные ждали команды Москвы.

В общем, всё то же, что и в последние годы, с того момента как на одном московском рынке торговец с юга проломил гирькой от весов лоб оперативнику на глазах патрульных полицейских, которые даже не пытались вмешаться. Президент тогда возмутился, потребовал «очистить торговлю от криминала». Появились первые лагеря для мигрантов. Но если в Москве как всегда ограничилось показухой — задержали несколько тысяч из нескольких миллионов и выслали сотню, то в регионах ситуация сильно отличалась, а кое-где начали разгораться серьёзные затяжные конфликты. Федеральный центр продолжал рассуждать о демографической яме, дефиците рабочей силы, несовершенстве законодательства и старался сохранить кормушки чиновников ФМС, ЖКХ, полиции, а также рабский труд в строительном комплексе и розничной торговле. В столице становилось даже хуже. Избранный мэром Москвы Семён Шаманин, сам не москвич, родом из каких-до оленеводческих краёв, пошёл дальше пчеловода в кепке: мигранты, не понимающие ни слова по-русски, заполнили городской транспорт, кассы метро, больницы и даже школьные столовые. Не говоря уже о рабочих, начавших менять асфальт на плитку сразу по всей Москве. Держалась только скорая помощь и некоторые подразделения полиции. По выходным в вагонах метро не было слышно русской речи и почти не встречались русские лица. Впрочем, вели себя эти ребята, как правило, корректно и вежливо — в транспорте старушкам скорее они место уступали, чем настоящие соотечественники, уткнувшиеся в смартфоны.

Однако Андрея сейчас больше интересовала практика применения Федерального закона «О социальной взаимовыручке», чем национальный вопрос. Он забил название ФЗ в поисковик, быстро убедился, что материала очень много, и решил отложить изучение на утро. День был тяжёлый.

6

Ночь прошла спокойно.

Почти спокойно. Если не считать один эпизод. Где-то без четверти два Андрей подскочил в постели от страшного грохота: что-то обрушилось на кухне. Спавший в ногах Маркиз спрыгнул на пол и забился под кровать. Ольга забылась крепко и от шума лишь едва очнулась. Увидев, что Андрей сидит на кровати, она спросила, что случилось.

— Что-то точно случилось. Вставай.

— О-о, блин, я и забыла, что мы не одни…

Свет на кухне не горел. Андрей щёлкнул выключателем, и перед ними предстала картина: Никитична стояла на четвереньках и шарила рукой по полу. В старой Ольгиной пижаме она представляла собой душераздирающее зрелище. На полу валялись сковороды и кастрюли, у окна лежала на боку табуретка, а Никитична замерла, испуганно глядя на хозяев снизу. Навесные шкафы не обрушились, хотя верхние дверцы над жиличкой были распахнуты, холодильник не лежал на полу, волноваться особо было не о чем, и Андрея начал разбирать хохот от этой картины. Сейчас он впервые увидел Никитичну без платка, оказалось, что её в полиции подстригли очень коротко. С такой стрижкой, с коричневым, дублёным уличной жизнью лицом и в этой пижаме она вполне могла бы сниматься в мультфильмах. Не заржать в голос Андрей смог только из чувства такта по отношению к постороннему человеку.

— Ты тут разберись, — сказал он Ольге, сдерживая улыбку. — Я пойду оденусь.

— Что с вами, Антонина Никитична, — Ольге было не смешно. — Вы что-то искали?

— Упала… Покушать хотела…

— Да вижу. Вставайте. Что ж вы в темноте-то лазили? Свет бы включили.

— Мешать вам не хотела.

— Ну да, а что получилось? Всех разбудили, напугали, сами ушиблись, наверно?

— Нет-нет, мне не больно. Яишню хотела… Сковородку искала…

— Вот. Ужинать отказались, а ночью куролесите, — Ольга выговаривала жиличке мягко, беззлобно, как ребёнку. — В темноте полезли наверх, нельзя так. Всё готовое у нас в холодильнике. Вон, колбаски бы взяли, хлеб на столе…

— А я не нашла…

— Хлеб же вот, в пакете, на столе.

— Я не увидела хлеба.

— Вот возьмите колбасы, сыра, сделайте бутерброд, и с чайком покушаете. Хватит?

— Хватит-хватит, спасибо… А это уже колбаса порезанная, да?

— Ну, конечно. И хлеб мы вам купили порезанный. А в шкафах нет никакой еды, там искать-то нечего.

— Да я сковородку хотела… Яишню… Упала.

— Ну, вот, теперь знайте: вся еда в холодильнике. А вот тут, в нижнем шкафу, есть вся нужная посуда — сковородка маленькая, кастрюли две, тарелки. Я вам всё показывала сегодня. А наверху — там только то, чем мы не пользуемся… Андрей, положи сковородки обратно наверх, — Андрей надел спортивные штаны и стоял в дверях, слушая сценку.

— Всё нормально теперь? Еду добыли, порядок восстановили. Можем все идти спать? — сковородки он убрал в верхний шкаф без помощи табуретки.

Никитична кивнула, с Андреем она всё ещё не решалась подавать голос. Ольга вздохнула, пропустила Никитичну с тарелкой бутербродов вперёд из кухни и выключила свет.

Наутро к одиннадцати настроение у Андрея было хуже некуда, он прочитал закон, просмотрел по диагонали Регламент процедур, другие формальные бумаги и стоял, выпятив губы и глядя в окно. Опять шёл снег, но Андрей не видел снега, не видел редких прохожих, он осознавал, насколько плоха ситуация, в которую он их с Ольгой загнал, и выход из которой будет долгим и трудным. Ольга уже собралась ехать на встречу с Мариной, Никитична ещё не выходила из своей комнаты. Андрею очень не хотелось оставаться с ней в квартире без Ольги, но он убедил себя, что, во-первых, он обязан этот крест нести и, во-вторых, ему надо ещё посидеть в сети, изучая проблему, чтобы наметить пути её решения, а потом ехать в OBI. К тому же список запланированных покупок инструмента, замков и прочих хозяйственных товаров мог пополниться в результате чтения форумов и блогов.

На поисковый запрос «дсв» и Яндекс, и Гугл реагировали адекватно: все результаты касались договора социальной взаимовыручки, некоторых официальных документов, где он упоминался, и практики его применения. Дискуссии в соцсетях о нём появлялись, правда, только в конце пятой страницы результатов. Требовалось терпение, чтобы добраться до живого обсуждения проблем, но и оно казалось местами отредактированным. Знакомое с детства леденящее ощущение ужаса прошило Андрея, когда по одной из ссылок он нашёл сохранённую копию недлинного поста с хладнокровным выводом по его ситуации. Некто Кощей писал: «Подавать заявление на отказ от дсв нельзя. Все три предусмотренные в фз причины отказа от договора гарантированно ведут к ухудшению ситуации. Выбрав пункт „по состоянию здоровья“, вы быстро теряете здоровье полностью и совершенно реально. Буквально, вас ждет госпитализация и физическая смерть в больнице. Срок — несколько недель. Если вы уже подали заявление, но ещё не в больнице, то первое — отзовите заявление, второе — ни под каким предлогом не соглашайтесь на госпитализацию, хоть не живите дома какое-то время. Если вы выбираете пункт „нехватка жилплощади“, готовьтесь расстаться с квартирой, у вас скоро будет настоящая нехватка жилплощади. Ваши права на квартиру будут оспорены прокуратурой в течение пары недель с подачи заявления, а росрегистрация аннулирует ваши права собственности или кто-то подаст в суд на расторжение сделки, когда бы она ни была заключена. Это всё занимает время, но ужас в том, что узнаете вы обо всём, только когда судебные приставы увезут — и, скорее всего, в ваше отсутствие — все ваши личные вещи, установят новую железную дверь и опечатают квартиру. Считайте, вам повезло, если нехватку жилья вы объяснили проживанием на той же жилплощади, скажем, вашей крупной собаки. В этом случае, вероятно, просто убьют собаку, забрав в приют для животных как не зарегистрированную по ветеринарным правилам. Зато сохранится квартира. В любом случае следует сразу понять: если вы в списке соцдонов, квартира уже не вполне ваша, и не считайте её своей. Хуже всего, если вы выберете третий пункт „другие причины“ и укажете что-то типа „был введён в заблуждение при подписании дсв“. При таком выборе вы уже не сможете отыграть ситуацию назад, даже если заберёте своё заявление. По закону обеспечивать подписание договоров уполномочено мвд. Заява на „введение в заблуждение“ — это прямой наезд на полицию, что наша полиция не прощает. В лучшем случае вы получите короткий тюремный срок и останетесь живы. Конечно, с квартирой и бизнесом, если он у вас есть, вы расстанетесь, пока будете закрыты, но шанс сохранить свою жизнь и своих близких остаётся. Нет ни одного примера, или я пока их не нашёл и не слышал, когда по заявлению на отказ от дсв договор был бы просто расторгнут, а жизнь вернулась в прежнее русло. Вы — социальный донор, и вам плохо. Но отказ от договора сделает всё намного хуже».

Первых пять или шесть коротких комментов к этому посту сводились к простой мысли: это всё ложь. Потом некий преподаватель Военной академии К. рассказывал в деталях, с датами и именами, свою историю. Якобы к нему с женой (взрослые дети живут отдельно) подселили социально-нуждающегося, он подал заявление на отказ, так как у него большая библиотека и две собаки. Он приложил к заявлению письмо от руководства академии с его характеристикой, где подчёркивалась важность его преподавания в академии для российской армии и указывалось, что для преподавания профессору крайне необходима домашняя библиотека, рабочий кабинет и полная тишина в доме. После подачи заявления пришла комиссия для проверки изложенных фактов, убедилась во всём, и буквально на следующий день подселенца забрали, а через неделю вернули всё, ранее изъятое из квартиры. «Ничего не пропало, кстати». Подпись и должность профессора К. были указаны полностью. Андрей не стал на этом комменте задерживаться, он был в шоке от самого поста Кощея. А если бы поинтересовался, то легко бы выяснил, что «профессор К.» больше известен как московский депутат К., читавший когда-то лишь несколько лекций в той академии. Его докторская и кандидатская диссертации признаны плагиатом, правда, только «диссернетом», а не ВАК. Упомянутые дети живут не просто «отдельно», а сын — в Лондоне, дочь — в Ницце, в своих домах…

Прочие комментарии были нейтральны, но иногда настолько двусмысленны, что скорее подтверждали, чем отрицали основной тезис Кощея. Было несколько и детальных историй, но все — неоконченные, все завершались словами, типа: надеюсь, всё обойдётся. В каждой истории про заявление со ссылкой на здоровье заявитель или его супруг действительно оказывался в больнице, хотя до этого никаких показаний к госпитализации не было, да и в больницах не было мест. А реакция в комментах тоже была примерно одинакова: конечно, от такого стресса любой заболеет, а что места появились в больнице, так ведь в телевизоре давно говорят про улучшение медобслуживания в стране. Также и с нехваткой жилплощади: про финал никто не писал, все на что-то надеялись, но начало процесса вполне совпадало с фатальным выводом Кощея. У одного через несколько лет вдруг появлялся продавец квартиры с заявлением, что его опоили и заставили подписать купчую. У другого полученное по наследству жильё вдруг становилось спорным, поскольку нотариус, оказывается, действовал тогда без лицензии. И так далее. Только вот «другую причину», кажется, никто никогда не выбирал — ни единого поста ни в поддержку, ни в опровержение.

Андрей засиделся за компом, пока не проголодался. Никитична выходила пару раз из своей комнаты, шуршала по паркету (Андрей накануне настоял, чтобы ей взяли «кожаные» тапки, чтобы шаркающие шаги были слышны, а не предложенные Ольгой мягкие махровые бесшумные тапки с мордой ёжика), включала воду в ванной или на кухне и снова затихала в норе. Андрей не обращал внимания на эти звуки, что потом оценил как положительный момент: вроде бы Никитична особо и не мешает. Он попил на кухне чаю с сэндвичем, благо в доме в кои-то веки появились сразу и хлеб, и колбаса, и даже майонез. Он уже пару лет как отказался от вредных излишеств, позволяя себе лишь на завтрак бутерброд из ржаного хлеба с тонким слоем масла и маложирным сыром, но теперь ситуация была иная, можно было и не лишать себя маленьких пищевых удовольствий. Как ни странно, удовольствия ему ни белый хлеб, ни копчёная колбаса не доставили, но голод он утолил. Пора было ехать за инструментом и замками, а насчёт нового телевизора он засомневался. Стоит ли вкладываться в обстановку квартиры, если внезапно появились столь высокие риски вообще её потерять?

И это, быть может, даже не самый страшный финал развития ситуации. Первый вывод он для себя сделал: не дёргаться. Положение серьёзнее, чем он думал даже вчера. С той стороны ребята неплохо подготовились, и цель у них заполучить его недвижимость и, возможно, бизнес, параллельно выдавив его с семьёй из страны или вообще с этого света. «Ребята» оставались пока неназванными и неизвестными, да и сам Андрей, как он считал, не был целью лично. Объектом охоты, он думал, были квартиры и бизнес всего слоя российского среднего класса, к которому он себя относил, наивно считая, что он и есть надежда и опора «гибнущей России». Россия, однако, вовсе не считала себя гибнущей, а её власти были полны телевизионного энтузиазма. Конечно, чтобы подняться с колен, приходилось втаптывать в грязь мелких спекулянтов, держать в узде пятую колонну, и народные массы это всецело одобряли…

Так или иначе, чтобы выпутаться, действовать надо было крайне осторожно, осмотрительно, по чёткому плану, учтя все возможные повороты событий. Ни в коем случае не писать заявления на отказ, это первое. Принять все их условия, затаиться и играть роль социального донора со всем возможным театральным мастерством, усыпляя их бдительность и готовя свою схему. Обеспечив минимальное функционирование родного дома (или теперь приюта?), надо выиграть время, нужен план действий с окончательно очевидной целью: свалить с минимальными потерями. Он уже думал об этом, да кто из предпринимателей в России об этом не думает? Но он всегда чётко осознавал, что «там» его никто не ждёт, что с языками у него не всё отлично, накопленный капитал невелик, да и тот — в этой квартире на Ленинградке и оборотных средствах бизнеса. Теперь стояла задача обналичить этот капитал. Но то, что казалось ещё вчера лёгким и простым, сегодня выглядело неразрешимой задачей.

С квартирой всё упиралось в проживание Никитичны, нужно было как-то легально избавиться от неё, получить приостановку в списке соцдонов — тут надо придумывать что-то с ребёнком, пусть фиктивно, — и в это «окно» продать квартиру и уехать. Как-то так, не быстро. А вот с бизнесом надо было начинать суету безотлагательно. «Если эта система для нас оказалась шоком, значит, и для многих в стране ещё угроза не очевидна. Пока все очухаются, надо успеть бизнес продать». Прибыль есть и по бумагам, и в реале. Контракты в основном долгосрочные, клиентура хорошая, есть несколько «бриллиантовых» клиентов, большие товарные запасы. Короче, есть что предложить. Знать бы, кому.