Феномен поколений в русской и венгерской литературной практике XX–XXI веков

Коллектив авторов, 2022

В монографии представлен опыт многоаспектного изучения литературных практик русской и венгерской культуры, в которых нашли отражение на разном формально-содержательном уровне самосознание и диалог поколений. Рассматриваются проблемы диалога разных поколений и диалога разных участников одного и того же поколения, показано соотношение индивидуальной, групповой и социальной идентичности в пределах границ одного поколения. Книга адресована всем, кто интересуется историей, русской и венгерской литературой XX-XXI веков. В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Введение

Феномен поколений как предмет научной рефлексии^[2]

Социокультурный феномен поколения давно стал объектом научного, общественного, культурно-эстетического внимания. Весь XIX век, отправной точкой которого в европейской культуре явилась рефлексия по поводу Великой французской революции, а в России, кроме того, война 1812 года и восстание декабристов, продуцировал мысли о поколении и создавал в разных литературных вариантах образы «сыновей века» и «героев времени» (философия О. Конта, С. Кьеркегора, литературные образы Ф. Шатобриана, А. Де Мюссе, Стендаля, В. Гюго, Г. Флобера, М. Ю. Лермонтова, А. И. Герцена, И. С. Тургенева, Н. Г. Чернышевского).

С новой силой поколенческое сознание дало о себе знать после Первой мировой войны, когда в европейской культуре и литературе возник термин «потерянное поколение», а в России вследствие большевистской революции произошел тотальный общественный, и в том числе поколенческий, разлом. Именно поэтому в 1920-е годы поколенческая проблематика была мощно продолжена и воплощена в художественной литературе, философии, культурологической и социально-общественной мысли — от художественных текстов Ж. Дюамеля, Э.-М. Ремарка, Р. Олдингтона, Э. Хемингуэя, Г. Гессе до философских трудов А. Бергсона, Ф. Мантре, Х. Ортеги-и-Гассета, К. Мангейма, Ф. Степуна и Н. Бердяева.

Так, уже в 1920 году французский социолог Ф. Мантре в своей работе «Социальные поколения» сформулировал и, можно сказать, ввел в широкий научный оборот понятие «поколение»: «Поколение может определяться лишь в терминах верований и желаний, в терминах психологии и морали. Это не инструмент членения времени, но духовное единство, состояние коллективной души, которое предполагает философию современной жизни, но не абстрактную философию, а имплицитную концепцию, оправдывающую поступки и пронизывающую привычки»^[3].

Философ и социолог К. Мангейм в трактате «Проблема поколений» (1928) дал развернутую многоаспектную трактовку понятия «поколение». Ее основные тезисы можно считать некими универсальными максимами гуманитарного сознания 1920-х годов: современники «являются современниками и составляют одно поколение именно потому, что испытывают воздействие одних и тех же факторов»^[4]; принадлежать к одному поколению — значит, прежде всего, подвергаться одинаковым влияниям, а не просто иметь одинаковые даты рождения. Поколение — особый тип общественного положения, а «позитивным смыслом каждого данного положения является внутренне присущая ему тенденция формирования специфического типа поведения, чувств и мышления»^[5].

Аналогичные мысли, только в более эссеистической и образной форме, высказывал X. Ортега-и-Гассет, для которого идея поколения стала одной из важнейших в его философии: «Поколение — это и не горсть одиночек, и не просто масса: это как бы новое целостное социальное тело, обладающее и своим избранным меньшинством, и своей толпой, заброшенное на орбиту существования с определенной жизненной траекторией»^[6].

Нельзя не вспомнить, в связи с первыми десятилетиями XX века и разработкой темы поколений в культуре, фундаментальный и в большой степени повлиявший на современников труд А. Бергсона «Творческая эволюция» (1907). В нем, конечно, нет отдельного раздела, посвященного философии поколения, но идея «жизненного порыва», лежащего в основе любой духовно-творческой эволюции, так или иначе продуцирует мысль о разных вариантах синхронно протекающих существований: «Ибо жизнь — это тенденция, сущность же тенденции есть развитие в форме пучка: одним фактом своего роста она создает расходящиеся линии, между которыми разделяется жизненный порыв»^[7]. Сосуществование индивидов Бергсон уподобил водорослям, которые имеют на дне свои собственные корни и стебли, направляющиеся к поверхности воды, а там, на поверхности, они переплетаются со множеством других стеблей в единый и цельный ковер. По сути дела, это и есть наглядная метафора поколения.

В русской культуре проблема поколений в период 1920-1930-х годов оказалась чрезвычайно насущной и для культуры метрополии, и для литературы эмиграции: в обеих остро стояли вопросы идейных, личностных и эстетических приоритетов. Но если в дискурсе советской реальности вопрос о поколении ставился вполне однозначно — как вопрос формирования «нового поколения» из людей новой, социалистической формации, то в эмиграции он оказался в центре самой разнообразной интеллектуальной рефлексии. Так, например, журнальная полемика о «молодой эмигрантской литературе», вспыхнувшая в 1936 году с подачи писателя Г. Газданова, сигнализировала о том, что в условиях эмигрантской жизни сформировалось новое поколение русских писателей, по-особому сознающих мир и себя в этом мире^[8]. О «молодом поколении» в эмиграции писали Г. Адамович, М. Алданов, А. Бем, 3. Гиппиус, Д. Мережковский, М. Осоргин, В. Ходасевич, сами же представители этой генерации придумали немало имен своему поколению: «поколение отчужденных» (3. Шаховская), «поколение из пролета эпох» (Г. Газданов), «поколение неудачников» (В. Варшавский), «поколение обнаженной совести» (Ю. Терапиано). Однако окончательное название поколению «эмигрантских сыновей» дала книга

B. Варшавского «Незамеченное поколение» (Нью-Йорк, 1956). Ее заглавие, в общем-то, и стало тем именем, с которым «молодое поколение» первой русской эмиграции вошло в историю. Можно сказать, что феномен «незамеченного поколения» в русской эмигрантской литературе явился аналогом европейского «потерянного поколения», и в последние десятилетия он активно и плодотворно изучается отечественными и зарубежными учеными^[9].

Следующим крупным этапом в научной разработке теории поколений в XX веке можно назвать конец 1960-х — 1990-е годы, когда эта проблема вновь обозначилась трудами общетеоретического уровня. К таковым относится, безусловно, работа философа и социолога П. Бурдье «Принципы искусства», в которой среди прочего рассматривается динамика такого явления, как «поле литературы»^[10]. Динамика эта обеспечивается сменой поколений художников, отношения между которыми Бурдье вписывает в разработанную им теорию поля. На примере французской литературы второй половины XIX века Бурдье демонстрирует сложные механизмы борьбы за «литературную легитимность», среди которых особую роль играют механизмы поколенческого сплочения, а также подробно анализирует взаимосвязь собственно генерационных и иных социальных факторов при образовании литературных групп.

Социально-топографическая концепция Бурдье оказалась убедительной и впоследствии была развита и продолжена, например, в работах канадского исследователя Виорела-Драгоса Морару, который вводит такой термин, как «генерационное поле», имеющее свои правила «игры» и свою «энергию» (в смысле Бурдье)^[11]. Говоря о литературных поколениях, Морару утверждает, что история литературного поля удерживает лишь наиболее «заметные» поколения (например, военные), которые создают впоследствии свою «генерационистскую» риторику — трагическую или героическую.

В связи с проблемой диалога поколений и межпоколенческой преемственности следует также отметить работы американской исследовательницы М. Мид^[12]. В частности, в книге «Культура и мир детства» ею предложена оригинальная концепция определения типа культур с точки зрения преемственности поколений. М. Мид выделяет здесь три типа культуры: постфигуративная — такая культура, где «каждое изменение протекает настолько медленно и незаметно, что деды, держа в руках новорожденных внуков, не могут представить для них никакого иного будущего, отличного от их собственного прошлого»^[13]; конфигуративная — культура, в которой «преобладающей моделью поведения для людей, принадлежащих к данному обществу, оказывается поведение их современников»^[14]; и префигуративная — культура, в которой взрослые учатся у молодых: «Еще совсем недавно старшие могли говорить: „Послушай, я был молодым, а ты никогда не был старым“ Но сегодня молодые могут им ответить: „Ты никогда не был молодым в мире, где молод я, и никогда им не будешь“»^[15]. Американский этнограф, выделяя три типа культур, основывается на изучении характера взаимоотношений между поколениями в рамках разных национальных культур, но не исключает возможности перехода одного типа в другой.

В 1980-1990-х годах в разных странах на разном национальном историко-культурном материале появилось сразу несколько значительных трудов, где исследователи стремились «переписать» национальную историю новейшего периода сообразно поколенческой семиотике. Так, например, А. Б. Спитцер в своей монографии, посвященной поколению 1820 года во Франции, пытается воссоздать социально-культурный портрет поколения «переходного периода» во французской истории, представителям которого исполнилось 20 лет между 1814 и 1825 годами (Гюго, Делакруа, Мишле, Конт, Бальзак и др.)^[16]. Другое «заметное» поколение, но сформировавшееся почти сто лет спустя — в эпоху Первой мировой войны, подробно анализирует Р. Воль^[17]. Любопытно, что само понятие литературного поколения, как считает ученый, было сформировано именно в этот исторический период, когда после окончания войны поколение 1914 года стало предметом мемуаров, романов, превратившись в политический и культурный миф.

В. Штраус и Н. Хоув в своей книге «Поколения» и в последующих трудах представили историю США как цепь сменяющих друг друга поколений, они попытались найти некую закономерность — модель «превращений», воспроизводимую во время каждого большого исторического цикла. Сообразно этим «превращениям» авторы гипотезы выделили несколько поколенческих архетипов: «идеалист», «реагирующий», «гражданин», «приспособляющийся»^[18].

Сходный «генерационный» тренд мы наблюдаем и в исторической науке, в которой в конце XX века явно ощущается стремление трактовать исторические события и специфику их восприятия с позиций того общего опыта, который и составляет суть понятия «поколение». Например, французский историк и социолог П. Нора в своем трактате «Поколение как место памяти» (1992) попытался рассмотреть понятие поколения применительно к французской истории — от «поколения освобождения» времен Великой французской революции до 1968 года с его молодежным движением^[19]. При этом ученый активно пользуется литературными примерами, чтобы проиллюстрировать мысль о смене поколений и «поколенческом самовыражении», без которого невозможно «утверждение горизонтальной идентичности».

В российской науке в этом смысле выделяется фундаментальная статья М. О. Чудаковой «Заметки о поколениях в советской России», где исследователь рассматривает вопрос о смене поколений в советской России на примере личных судеб писателей и их творчества^[20]. Чудакова выделяет, в частности, такие поколенческие общности, как поколение «бывших» и «сыновей, не имеющих отцов» (первый послереволюционный период), поколение «верных ленинцев», или «комиссаров двадцатого года», поколение «фронтовиков», поколение «сыновей, которые получили право говорить и петь песни об отцах» (эпоха оттепели), наконец поколение «прорабов перестройки» (конец 1980-х — начало 1990-х годов). Рассуждая о границах поколения и факторах, влияющих на формирование поколенческой общности, М.О. Чудакова подчеркивает, в первую очередь, общность социально-исторической реакции на события времени: «В каком возрасте поколение получает цементирующую идею и именование? Какой возрастной диапазон может быть внутри поколения? В поколение могут попасть все, кто в момент общественного потрясения, требующего ответа, оказался в дееспособном возрасте и включился в ответ»^[21].

Среди важных отечественных трудов, посвященных проблеме поколений в истории, культуре, литературе, нельзя не назвать работы таких исследователей, как Л. Я. Гинзбург, Ю.М. Лотман, Ю. А. Левада, В. В. Семенова, Б. В. Дубин.

Так, Л. Я. Гинзбург, на протяжении всей своей жизни много размышлявшая о поколениях русской интеллигенции XX века, и в частности о своем собственном поколении, написала об этом во втором сборнике Тыняновских чтений^[22], а еще раньше — косвенно, но весьма существенно — затронула эту тему в своей монографии «О психологической прозе», центральной проблемой которой стала проблема «исторического характера», вбирающего в себя «жизненную символику, стихийную ритуальность» современности — те самые признаки поколенческого начала, без которых никакой «исторический характер» просто невозможен^[23].

Точно так же и Ю. М. Лотман во многих своих работах затрагивает проблему эпохальных типов. В частности, в статье «Декабрист в повседневной жизни» он пишет, что «на основе… общепсихологического пласта и под воздействием исключительно сложных социально-исторических процессов складываются специфические формы исторического и социального поведения, эпохальные и социальные типы реакций, представления о правильных и неправильных, разрешенных и недозволенных, ценных и не имеющих ценности поступках»^[24]. Работы Л.Я. Гинзбург и Ю.М. Лотмана важны еще и тем, что обладают большим методологическим потенциалом, поскольку в них проблема поколения рассматривается сквозь призму исторической поэтики, социальной и культурной семиотики.

Ю. В. Левада в своей социологической работе «Поколения XX века: возможности исследования» осуществляет глобальный подход к проблеме поколений XX века, выделяя шесть временных периодов, которые, собственно, и сформировали «значимые» поколенческие дефиниции прошлого: «„революционный перелом“, условно 1905–1930 гг.»; «„сталинская“ мобилизационная система 1930–1941 гг. — формирование монолитного тоталитарного общества»; «военный и… следующий за ним послевоенный период (1941–1953 гг.)»; «„оттепель“ 1953–1964 гг.»; «„застой“ 1964–1985 гг.»; «годы „перестройки“ и „реформ“ (1985–1999 гг.)»^[25].

Филолог и социолог Б. В. Дубин не раз писал на протяжении 1990-х годов и о феномене поколения как таковом, и об отдельных поколениях советской и постсоветской России. В своей работе «Поколение. Социологические и исторические границы понятия» он, в частности, отдельно останавливается на проблеме поколения, пытаясь очертить социологические и исторические границы этого понятия, обобщить накопленный по проблеме материал. В качестве основного признака поколенческой общности Дубин выделяет «символическую солидарность»: «В самом первом приближении и в самом общем смысле поколение можно представить как форму (тип) социальной связи и фокус символической солидарности: это нормативная рамка воображаемого соотнесения с другими „по горизонтали“ — такими же, как „ты“»^[26]. Говоря о разных «смысловых планах», используемых для анализа категории «поколение», исследователь отдельно выделяет проблему «потерянных поколений», проблему «поколений элиты», проблему «именных поколений» — то есть «свидетелей крупномасштабного перелома, общего срыва большинства рутинных механизмов социального порядка»^[27].

Обращение к сущностным поколенческим характеристикам отмечено и в трудах, принадлежащих к другим гуманитарным отраслям знания. Так, в социокультурологическом ключе раскрывается период 1960-х годов в известной работе П. Вайля и А. Гениса^[28]. Здесь поколение шестидесятников названо «самым длинным в русской истории», а также имеет место своеобразная перекличка с В. Варшавским в оценке советского военного поколения как «непотерянного». Интерес к фронтовикам и послевоенному поколению выражен в монографическом исследовании историка Е. Ю. Зубковой, где подробно и разносторонне анализируются общественные настроения и мнения в послевоенном советском обществе, в том числе молодежная фронда, атмосфера ожидания и проявление несогласия с властью в интеллигентской среде, идеи одиночек и др.^[29] Невозможно не упомянуть масштабную работу патриарха отечественной социологии Б. М. Фирсова, благодаря которой в научную практику был введен термин «разномыслие»^[30]. В его монографии выделены «поколения классической советской эпохи», предложен анализ «причинности поколенческого разномыслия», рассмотрены важнейшие признаки поколения и роль социально-исторических событий в их формировании. Размышляя о поколенческих когортах советского времени, ученый говорит о поколениях «верных ленинцев», «комиссаров 20-х годов», «бывших», «комиссарских детей», «детей Арбата» и т. д. Последнему советскому поколению посвящена статья М. Анипкина^[31], а также известная монография А. Юрчака «Это было навсегда, пока не кончилось. Последнее советское поколение», где автор сосредотачивается на мире интересов, быте и творческих исканиях того поколения советских людей («советских субъектов»), которое сформировалось и выросло в условиях социализма, но должнно было пережить в возрасте своего взрослого расцвета крушение СССР^[32]. М. Анипкин называет это поколение очередным поколением «лишних людей».

Подводя итог этому краткому обзору утвердившихся теорий и разных точек зрения, можно сказать, что проблема осмысления феномена поколений и поколенческой парадигматики в культуре лежит на перекрестье многих областей гуманитарного знания и вызывает в настоящее время все возрастающий интерес. Однако если говорить о попытках освоения этой проблемы, нужно признать, что они являются плодотворными чаще всего тогда, когда осуществляются на материале какой-либо отдельной национальной культуры. Именно об этом свидетельствуют приведенные выше исследования, ведь любой используемый их авторами материал национальных культур — исторический, литературный, социологический — делает и выводы, и отдельные наблюдения вполне наглядными и научно убедительными. Опытом осмысления двух национально-культурных парадигм — России и Венгрии — можно считать представленную монографию, где ученые, принадлежащие этнически или по своим профессиональным интересам к этим двум культурам, объединили усилия, чтобы осуществить многостороннее изучение литературных практик русской и венгерской культуры, в которых нашли отражение самосознание и диалог поколений.

Примечания

2

Исследование выполнено при финансовой поддержке РФФИ и Фонда «За русский язык и культуру» в Венгрии, проект № 19-512-23003 «Самосознание и диалог поколений в русской и венгерской литературной практике XX–XXI веков».

3

Mentré F. Les générations sociales. Paris: Bossard, 1920. P. 450. Перевод Д.В. Спиридонова.

4

Мангейм К. Проблема поколений // Новое литературное обозрение. 1998. № 30. С. 11–12. Заметим, что в этом утверждении К. Мангейм существенно расходился с Ф. Мантре, который считал, что не события определяют поколения, но поколения определяют события.

5

Там же.

6

Ортега-и-Гассет X. Тема нашего времени // Ортега-и-Гассет X. Что такое философия? М.: Наука, 1991. С. 3–50. Проблеме поколений Ортега-и-Гассет посвятил несколько лекций своего курса «Вокруг Галилея». См.: Ортега-и-Гассет X. Вокруг Галилея (схема кризисов) // Ортега-и-Гассет X. Избранные труды. 2-е изд. М.: Весь мир, 2000. С. 233–403.

7

Бергсон А. Творческая эволюция. Жуковский; Москва: Кучково поле, 2006. С. 120.

8

См. об этом: Струве Г П. Спор о молодой эмигрантской литературе // Струве Г. П. Русская литература в изгнании. Москва: Рус. путь; Париж: YMKA-press, 1996. С. 159–164; Воронина ГЛ. Спор о молодой эмигрантской литературе // Российский литературоведческий журнал. 1993. № 2. С. 152–184; Демидова О.Р. Метаморфозы в изгнании: Литературный быт русского зарубежья. СПб.: Гиперион, 2003. C. 161–172; Федякин С. Р. Полемика о молодом поколении в контексте литературы Русского Зарубежья // Русское Зарубежье: приглашение к диалогу: сб. науч. тр. Калининград: Изд-во Калининград, гос. ун-та, 2004. С. 19–27.

9

См.: Ратников К. В. «Парижская нота» в поэзии русского зарубежья. Челябинск: Челяб. гос. ун-т, 1998; Livak L. How It Was Done in Paris: Russian Emigré Literature and French Modernism. Madison: Univ, of Wisconsin press, 2003; Касггэ И.М. Искусство отсутствовать: Незамеченное поколение русской литературы. М.: Новое лит. обозрение, 2005; Васильева М.А. К проблеме «незамеченного поколения» во французской литературе // Русские писатели в Париже: Взгляд на французскую литературу, 1920–1940. М.: Рус. путь, 2007; Матвеева Ю. В. Самосознание поколения в творчестве писателей-младоэмигрантов. Екатеринбург: Изд-во Урал, ун-та, 2008; Morard A. De l’émigré au déraciné. Geneve, 2009; Коростелев О. А. Владимир Варшавский и его поколение // Варшавский В. Незамеченное поколение. М.: Рус. путь, 2010. С. 5–14; Проблема поколений в культуре: К 60-летию издания книги В. Варшавского «Незамеченное поколение»: [тематич. рубрика] // Известия Уральского федерального университета. Сер. 2: Гуманитар, науки. 2016. Т. 18, № 4 (157). С. 7–153; Рубине М. Русский Монпарнас: парижская проза 1920-1930-х годов в контексте транснационального модернизма. М.: Новое лит. обозрение, 2017.

10

См.: Bourdieu Р. Les régies de l’art: genése et structure du champ littéraire. Paris: Editions du Seuil, 1992.

11

См.: Moraru V.-D. Les générations dans l’histoire littéraire: thése de doctorat / Université Laval Québec. Québec, 2009.

12

См.: Mead M. Continuities in cultural evolution. New Haven [at aL]: Yale Univ. Press, 1964; Eadem. Culture and commitment: a study of the generation gap. Garden City (New York): PubL for the American Museum of Natural History, 1970; Она же. Культура и мир детства: избр. произведения. М.: Наука, 1988.

13

Мид М. Культура и мир детства. С. 322.

14

Мид М. Культура и мир детства. С. 343.

15

Там же. С. 84.

16

См.: Spitzer А. В. The French Generation of 1820. Princeton: Princeton Univ. Press, 1987.

17

См.: Wohl R. The Generation of 1914. Cambridge (Mass.): Harvard Univ. Press, 1980.

18

См.: Howe N., Strauss W. Generations: The History of Americas Future, 1584 to 2069. New York: William Morrow, 1991. О концепции Штрауса и Хоува написано немало аналитических работ. См., напр.: Исаева М.А. Поколения кризиса и подъема в теории В. Штрауса и Н. Хоува // Знание. Понимание. Умение. 2011. № 3. С. 290–295.

19

См.: Нора П. Поколение как место памяти // Новое литературное обозрение. 1998. № 30. С. 48–72.

20

См.: Чудакова М. О. Заметки о поколениях в советской России // Там же. С. 73–91.

21

Чудакова М. О. Заметки о поколениях в советской России. С. 80.

22

См.: Гинзбург Л. Я. Еще раз о старом и новом: (Поколение на повороте) // Тыняновский сборник. Вторые Тыняновские чтения. Рига: Зинатне, 1986. С. 132–140.

23

См.: Гинзбург Л. Я. О психологической прозе. Л.: Худож. лит. Ленингр. отд-ние, 1977.

24

Лотман Ю. М. Декабрист в повседневной жизни: (Бытовое поведение как историко-психологическая характеристика) // Лотман Ю.М. Избранные статьи: в 3 т. Таллин: Александра, 1993. Т. 1. С. 296.

25

Левада Ю. В. Поколения XX века: возможности исследования // Мониторинг общественного мнения: экономические и социальные перемены. 2001. № 5. С. 7–8.

26

Дубин Б. В. Поколение. Социологические и исторические границы понятия // Дубин Б. В. Интеллектуальные группы и символические формы: очерки социологии современной культуры. М.: Новое изд-во, 2004. С. 47.

27

Там же.

28

См.: Вайль П., Генис А. 60-е. Мир советского человека. М.: Новое лит. обозрение, 1996.

29

См.: Зубкова Е. Ю. Послевоенное советское общество: политика и повседневность, 1945–1953. М.: РОССПЭН, 1999.

30

См.: Фирсов Б.М. Разномыслие в СССР, 1940-е — 1960-е гг.: История, теория и практика. СПб.: Изд-во Европ. ун-та в Санкт-Петербурге: Европейский Дом, 2008.

31

См.: Анипкин М. Поколение «лишних людей»: антропологический портрет последнего советского поколения // Неприкосновенный запас. 2018. № 117. С. 290–308.

32

См.: Юрчак А. Это было навсегда, пока не кончилось. Последнее советское поколение. М.: Новое лит. обозрение, 2014.