Дубовая Роща II

Федор Гедз

История про одинокого Отшельника, жившего в лесу, его верной овчарке Грозе и о мальчишке, что изменил мою жизнь навсегда.

АКТ I ПРАЗДНИК, КОТОРЫЙ ВСЕГДА С НАМИ

— Т-с-с, тише! Не вздумайте испортить сюрприз!

— Подарок где?

— Уже наготове.

— Максим, не дыши так глубоко — все свечи задуешь!

— Так, кончайте с разговорами. Давайте на счет — раз, два, три…

Огромный грохот, смех и гул голосов потоком цунами ворвались через распахнутую дверь в комнату к еще нежащемуся в полудреме под пуховым одеялом Сашке. Толпа из родителей с громоздким тортом в руках, родственников и друзей окружили его кровать, стоящую у самого окна. Все они — празднично наряженные и веселые, сияющие и искрометные пришли поздравить юношу с его семнадцатилетнем. Их улыбки были настолько широки, что их зубы заблистали под утренней зорькой, расплескивая яркий свет по всей комнате будто шары-софиты.

«Просыпайся, Сашка! Вставай! Хватит дрыхнуть, весь праздник проспишь!» — вопила толпа под неуклюжее бормотание и хихиканье. Как только Сашка разомкнул отекшие из-за глубокого сна веки и привстал на мятой простыне с недопонимающим видом, все его окружение под свист и хлопки хором начало кричать: «С днем рождения! С днем рождения! С днем рождения!», а мать тут же протянула на руках трехъярусный бисквитный торт, на котором покачивались крохотные огоньки радужных свеч.

— Загадывай скорей желание! — поторапливал сына счастливый отец.

Еще сонный Сашка не проронил ни слова. Он бы и хотел улыбнуться в ответ на неожиданный сюрприз собравшихся гостей, но понимал, что его льстивая улыбка сразу же раскроется своей ложью, поэтому он просто набрал полную грудь воздуха и рывком потушил свечи, не пожелав ничего. После волнительной паузы толпа еще пуще прежнего взревела восторженными возгласами, а дом наполнился громкими аплодисментами.

Сразу после этого каждый из присутствующих отчего-то посчитал крайне важным подойти поближе к юноше и крепко его обнять. Мама, две тетки и бабушка с мокрыми от слез глазами и подавно помимо объятий и сантиментов по очереди целовали Сашку то в лоб, то в макушку и щеки, чем еще больше засмущали полуголого парня сидящего на собственной кровати. Отец быстро сообразил, что надо прекращать балаган, чтобы Сашка мог спокойно привести себя в порядок. Развернувшись лицом к толпе, он преградил путь к сыну, разведя в стороны свои длинные руки:

— Все! Кончайте! Дайте ему хотя бы одеться! Вышли все вон отсюда!

Разогнав возмущенных грубостью гостей, отец развернулся, чтобы просто пожать ему руку:

— С днем рождения тебя, сынок.

— Спасибо, что прогнал их, пап. Мне было неуютно.

— Не тяни время с одеждой и скорее спускайся вниз — я один не смогу их надолго унять.

— Постараюсь.

Отец улыбнулся. Только он умел так улыбаться — одним уголком губ и глубокими серыми глазами. А после он ушел прочь, прикрыв за собой дверь.

Внизу, на первом этаже, был слышен рокот шумной толпы и лязганье металлических вилок об тарелки из маминого сервиза. Вскоре заиграла музыка. Сквозь стены дома доносились славные ноты классического американского джаза, что так любил Сашка и его дед. Всегда нелюдимый старик как раз только из-за джаза и обожал дни рождения внука — его жена была противницей зарубежного искусства, но сейчас ее мнение никого не интересовало. Как-никак праздник Сашки. Все вокруг должно быть идеально.

Сползя с кровати, парень первым делом окинул взглядом улицу, за которой простирался город, а дальше — горный зеленый хребет. После возвращения в семью от Отшельника мальчишка каждое утро смотрел в это окно, ведь оно как раз выходило в сторону дома в лесу, он смотрел, чтобы подумать о планах на день и выделить время для того, чтобы заглянуть в гости к мужчине с собакой. Но так продолжалось не долго. Сашка взрослел — у него появлялись новые интересы, новые друзья и новые приключения. С каждым месяцем пацан все реже посещал Отшельника, а вскоре и вовсе заглядывал к нему лишь изредка и ненадолго, но привычка смотреть в окно у него сохранилась. Мужчина не держал на него обиды. Он принял все с достоинством и пониманием.

Озаряемый желтым светом Сашка прогнулся назад в спине, задрав руки вверх и потянув размякшие после ночи мускулистые мышцы. Он уже далеко не ребенок — стройный, высокий блондин с зачесанными на правый бок волосами и черной татуировкой на левой руке от кисти до плеча мрачного леса, которую он сделал при поддержке друзей буквально полгода назад, вопреки материнским скандалам. На шее у него висел кулон черепа, а на правом безымянном пальце красовался серебряный перстень со странными символами в виде древних рун. После его знакомства с домом в лесу он стал легендой города — даже спустя шесть лет никто, кроме их четверых — Сашки, Отшельника, Грозы и полицейского, не знал истинной истории тех событий. Ходило много слухов. У Сашки появились и поклонники, все время жаждущие пересказа его похода в лес и ненавистники, что видели в нем героя, которым не были они. Появилось и множество скептиков, тщетно пытающихся уловить в Сашиных словах неувязки, все время переспрашивая в разное время определенные фрагменты его истории. Ту ложь Сашка знал как молитву. Как закон, который не должен претерпевать никаких запинок. В конечном итоге через некоторое время людская молва стихла, и Сашка, наконец, смог вздохнуть спокойно, не обращая внимания на косые взгляды прохожих.

Спустя десять минут Сашка в конце концов не оставил скучать гостей своим отсутствием. Спустившись на первый этаж, к накрытому посреди зала столу, где довольная пиром толпа разливала игристые вина по блестящим бокалам под писклявые возгласы и истрепанные языками байки, передающиеся из одних и тех же уст в уста ежегодно, виновник торжества, на которого все сразу обратили пристальное внимание в ожидании какой-либо трогательной речи, лишь произнес полушепотом: «Спасибо, что пришли», оставив гостей в недоумении. Ситуацию вновь спас отец. Подорвавшись со своего кресла у стола мужчина в миг подскочил к сыну, держа в руке свой доверху налитый бокал, и положа свою руку ему на плечо, громко объявил:

— Дамы и господа, у меня тост! Давайте в этот прекрасный день — день рождения моего любимого сына и дорого друга выпьем за то, чтобы он никогда не сомневался в своем выборе, чтобы он всегда прокладывал свой путь, чтобы жизнь свою творил лишь он сам! За Сашку!

Выкрутившись из неловкой ситуации, отец подтянул сына за стол, пока гости осушали свои напитки и закусывали всеми возможными явствами, что так любезно предоставила соседка мисс Мари с дома напротив. Сашка сел на почетное место посреди всех присутствующих. Вокруг него собрались те люди, которых он почитал. Отец — такой же высокий блондин с еще молодым вопреки старению телом. Они были так похожи с сыном, что иной раз некоторые люди считали их братьями, на что оба гордо улыбались. Мать Сашки отнюдь не обладала таинственным даром молодости — русая, с обвисшими грудями второго размера и морщинами по всему лицу, женщина изо всех сил боролась со старостью благодаря восточной косметике и упражнениями физкультуры, что транслировали по какому-то извращенному каналу каждое утро. Она любила курить длинные бельгийские папиросы с еще девичьих лет, оттого ее губы и кожа приобрели желтоватый оттенок. Но как бы то ни было, женщину всю жизнь окружали тайные поклонники. Безымянные записки, оставленные у порога букеты цветов и яркие открытки с романтическими стихами сопровождали ее даже когда она вышла замуж. Она брала своим шармом, своей игривой, иной раз глупой кокетливостью, своим вечно зеленым, вечно цветущим образом стиля, подчеркивая еще изящную, гибкую фигуру, но никогда не позволяла знакомым мужчинам прикоснуться к ее жизни ближе, чем наивные сантименты. Когда парень вернулся домой, жизнь в семье кардинально изменилась. Родители Сашки вспомнили, что у них растет единственный сын, который по возвращению из леса, передавал навыки и знания Отшельника отцу. В том конечно играло чувство гордыни, когда Сашка показывал свое превосходящее мастерство не только в делах по дому, но и в сообразительности, и в находчивости. И все же мужчина пересилил эту дурость, хвастаясь сыном перед коллегами. Родственники, погрязшие в своих заботах и работе, вновь вспомнили, что у них есть большая семья. Было трудно. Но со временем общение наладилось, и теперь каждые выходные при любой возможности они собиралась всеми теми, кто мог отлучиться от повседневной рутины. Вот они — две бабушки, сидящие слева от внука, старые как этот мир, но отчего-то не мудреные опытом, их язык кипел от остроты, время от времени совершенно не в тему вставляя свои наказы и язвительные советы, над которыми все всегда про себя тихонько подсмеивались, зная их бестолковость. Никто никогда не перечил их слову, отдавая дань маразматичному от древности мозгу. Дальше за ними восседал единственный Сашин дед. Скромный, тихий, почти слепой и контуженный на одно ухо он просто отсчитывал дни до своих поминок, наслаждаясь музыкой. Что творилось в его голове — никто никогда не знал. Из его беззубых уст можно было услышать анекдот на любую тему — только попроси, отчего всякий раз, когда он открывал рот не только для приема пищи, все, даже вечно стрекочущие бабки сразу умолкали. Помимо них за столом сидели двое дядь с женами — братья матери, да младший кузен, что от скуки рассматривал любимые комиксы. О них Сашка толком ничего не знал, кроме места жительства и работы. Ничем примечательным они не выделялись. В разговоре вели темы об искусстве, охоте, рассказывали свои истории и все время норовили с кем-нибудь поспорить. Оставались только близкие друзья Сашки. Их было трое — два одноклассника и низкорослая девушка, с которой он познакомился случайно, когда они в компании знакомых кружили под звериный ор затуманенного пивом разума на отцовских машинах по площади, выписывая траншеями покрышек, словно инопланетяне, чудные узоры на таявшем снегу. Ее звали Вита. У них с Сашкой с самого начала возникла какая-то платоническая связь, поддерживающая их дружбу, но не более.

Сидя в окружении всех этих людей, Сашке все равно было не по себе. Не любил он дни рождения за наигранное счастье находиться там, где он не хотел. И не от того, что он не был рад видеть всех этих людей здесь, у себя дома. Нет. А от того, что все дни рождения, все праздники проходили по знакомому сюжету. Это словно смотреть одну и ту же оперу из года в год, точно предсказывая, как и в какой момент поведет себя тот или иной герой. Но Сашка с достоинством терпел эти муки дня сурка под несмолкающие ноты непринужденных разговоров обо всем и ни о чем.

Все прекрасно имели представление, от чего Сашка не был сговорчив. Но лишь отец и друзья понимали его тусклый вид, поникшую голову и бледный цвет лица.

Чтобы не сгущать краски утра мать решила не медлить с подготовленным ко дню рождения подарком. Незаметно покинув гостей, она прокралась в соседнюю комнату, а вернувшись, гордой неспешной походкой вынесла, держа в обеих руках, громадную, странно угловатую цветную коробку с розовым бантом на середине. Все, кто был за столом, сиюминутно отвлеклись от своих разговоров и тарелок, переводя мимолетные взгляды то на Сашку, то на его мать. Даже двоюродный брат Сашки поднял любопытную мордашку от ярких картинок в предвкушении торжественного вручения подарка.

Обойдя стол по правому краю, не роняя прикованных глаз и широких улыбок, женщина в элегантном черном платье передала, привставшему ей на встречу, сыну коробку: «Держи. Это тебе. С днем рождения, сынок».

Сашка нерешительно принял подарок. Он в самом деле не ожидал его, по крайней мере такого большого. Обращая внимание на то, как гости замерли в ожидании пока виновник торжества с восторгом раздербанит подарочную упаковку, Сашке стало неловко. Но деваться было некуда. Чем дольше он медлил, тем больше нарастало напряжение.

Лениво развязывая бант под прикованными со всех сторон горящими глазами, вскоре Сашка, наконец, раскрыл коробку. Внутри лежал новый блочный лук и кожаный черный колчан с десятком длинных охотничьих стрел. Парень перевел взгляд с подарка на рядом стоящую счастливую мать:

— Замена твоему рекурсивному, — полушепотом улыбнулась она.

— Спасибо. Спасибо всем.

Сашка натянул улыбку как мог. Он был удивлен неожиданному, а главное желанному подарку, но даже это чувство благодарности не могло заглушить отсутствие настроения. Толпа захлопала, и вновь каждый начал выкрикивать поздравления наперебой, стараясь перекричать соседа. Чтобы проявить уважение ко всем гостям, Сашка поднялся со своего стула и пошел вокруг стола, подходя и крепко обнимая каждого, кто пришел на его праздник.

Глупо сравнивать его настроение с немым черно-белым кино, где на фоне какой-то незамысловатой шипящей музыки всплывают субтитры. Глупо, потому как он не был слеп. Однако для него все в этом мире было обращено в сыпучую пастель, грубо проведя по которой ногтем пальца, оказывалось, что за этими штрихами палитры скрывалась обычная, такая простая бумага. Все. И этот, цветущий из года в год, дом с белыми стенами и массивными балками из темного дерева под баварский стиль Европы, и прелестный садик на заднем дворе, где время от времени отец и мать отдыхали на плетеных сидениях под убаюкивающую мелодию раритетного граммофона, выкупленного еще в давно разрушенном ломбарде, весь город, пестрые цветы, что словно драгоценное ожерелье украшали широкие улицы, и, конечно же, сам лес. За всем, абсолютно за всем скрывалась обычная бумага. Эта ловкость людей — профессионально выдавать то, чем это не является. Людям по натуре своей свойственно воспринимать любую информацию в более простом варианте, не задумываясь над тем, какой вообще смысл стоит за «красивыми картинками». Именно поэтому большинство вещей в мире воспринимаются нами именно так, как нам это показали, преподнесли. Легкой рукой мастера даже самый безобразный поступок, самая бессмысленная фраза, самый страшный облик можно подать как нечто, с чем согласится, прислушается и восхитится бездумный зритель этой жизни. Так проще. Не думать. Сожрать и проглотить дерьмо с гордым, важным, довольным и достойным видом, ища нотки изящества только потому, что так почувствовал и утвердил мнимый гурман.

Весь полдень прошел в непринужденных речах гостей и редких звонках от тех, кто не предпочел прийти на праздник лично. Родственники один за другим поднимали бокалы и рюмки для того, чтобы высказать свои пожелания на предстоящий год. Сашка скептически относился к подобным поздравлениям. Хоть они и говорили искренне и от сердца, но все их слова были абсолютно бессмысленны — основаны на собственных переживаниях и болячках, бессмысленны — однотипны, они говорили, но никак именно то, что сейчас было так необходимо Сашке. Со стороны все это напоминало дешевый спектакль юного зрителя. И забавно и тоскливо от бездарности сценаристов. Только два человека из всех присутствующих помимо самого Сашки понимали это — сидящий рядом отец и облокотившийся на стену из-за затекших ног друг.

С вращением солнца народ постепенно пьянел. Неожиданно к Сашке подсел весьма хмельной дядя и завязал с ним разговор, что парню показалось весьма странным — дядя никогда не интересовался жизнью своего племянника, но видимо алкоголь развязал ему язык:

— Как дела… в школе? — начал он с ненавязчивого вопроса, иной раз запинаясь в буквах и заикаясь, — последний год?

— Отлично. Да, после каникул.

Действительно, в школе проблем у Сашки не было. Учителя любили его за честность и усидчивость. Сашка прекрасно знал свои возможности, уровень своих знаний и то, какие силы заложены в нем. Он никогда никому не льстил, не пытался выдать себя за того, кем не является, трезво оценивая свое положение, и уж тем более, никогда не играл на публику. В конце концов, он занял свою нишу и установил непоколебимый авторитет. Его уважали. Сашка позволял себе просыпать уроки, с некоторых свободно уходить, но никто из преподавателей не корил его за это, потому что обе стороны школы понимали всю абсурдность каких-либо наказаний. Если Сашка знал предмет на «удовлетворительно», то большего и не просил.

Дядя на минуту замолк, склонив голову. Либо он перебирал другие вопросы, либо просто не мог выдавить из себя хоть слово из-за мутного головокружения после хорошего виски. Когда он вновь поднял свой туманный взгляд, Сашке стало не по себе. Недолюбливал парень такие беседы.

— Чем…. занимаешься в свободное… время?

— Хожу в лес. За ягодами, — подшутил над дядей Сашка.

— Не… не… я же нормально спрашиваю… не играй со мной. В лес?

— Да, в лес.

— И чем же ты там занимаешься?.. В лесу своем.

— Медитирую. Там мне приятнее, чем дома.

— Не…

— Я не шучу.

Дядя нахмурился, стиснув брови на переносице.

— Херня это все… на постном масле… ну делай что хочешь, мне все равно как ты там развлекаешься. А дело то… дело то любимое есть? Лук тебе зачем?

— Охочусь.

— Серьезно?

— Да.

— И на кого же?

— На тех, кто посягнул на спокойствие леса, — Сашка выбрал тактику нагрузки собеседника философией, — все в этом мире должно находится в равновесии. Наши благие поступки приравниваются к негативным. Наша слава к нашей низости. Нельзя иметь все, но мы вправе выбрать, что можно потерять, чем можно пренебречь. И тут вопрос не в том, от чего можно без последствий избавиться — последствия будут всегда, а в том, чем можем пожертвовать ради нашего счастья. Больно будет в любом случае, но иначе никак.

Дядя набычился тучнее прежнего. Вновь склонив пьяную голову над столом, он задумался. Наверное, над чем-то своим. Наверное, пытался пристроить слова племянника к своей жизни.

В этот же момент со спины к дяде подошел еще трезвый отец. Подмигнув сыну, он положил руку на плечо своему шурину:

— Кончай донимать. Пошли, покурим.

Ближе к закату гости постепенно покидали праздник. После торта и чая, когда все горячие блюда и мясо уже были съедены, все напитки испиты, а темы бесед исчерпаны, людям наскучило монотонность молчания. Первым уехал один из братьев матери Сашки с женой и бабушкой. После них ушел и друг вместе с подругой. Молодым сердцам алкоголь раскрепостил душу, и они решили уединиться у окраины города в его машине. Кузен Сашки отпросился на улицу, но никого не найдя на детских игровых площадках, он вскоре вернулся и поднялся в комнату к брату смотреть мультфильмы. К его сожалению ненадолго. Потому что немного спустя, его весьма пьяный отец возжелал скорее вернуться в родную пастель и окунуться в омут головокружения. Прихватив нудного сынишку и потрепанную усталостью дня жену они отправились домой, оставив лишь деда и бабушку, что теперь помогала прибирать стол, каждую секунду посыпая мозг и без того изнуренной весельем хозяйки дома советами как нужно жить и заботиться о муже. Отец Сашки куда-то ушел после нежданного звонка от товарища, бросив у порога: «Скоро вернусь». Ушел и лучший друг, обещая, что позвонит, когда освободится. Молчаливый, нелюдимый дед — единственный, кто остался в гостиной, продолжая и после праздника неподвижно и кротко сидеть в своем большом мягком кресле с закрытыми глазами.

— Подойди ко мне, внук.

Сидящий напротив в одиночестве, Сашка насторожился. Он неспешно пересел поближе к деду, внимательно наблюдая за стариком, чтобы не пропустить ничего важного из его треснутых, хриплых уст.

— Я тут, рядом.

Дед продолжал сидеть каменным монолитом с закрытыми глазами. Холодное молчание оборвалось:

— Дорогой внук, в нашей жизни конец для нас — лишь смерть. Только смерть неизменна, необратима. А теперь принеси мне чашечку черного чая и плесни туда немного виски.

Прошел еще час. За домом стемнело окончательно — на пустые улицы города упала долгожданная немая ночь, усыпанная вкраплениями крохотных кристаллов серебра.

Дед вместе со своей женой моментально уснули в отдельной комнате на втором этаже, оставив мать Сашки в гордом одиночестве смотреть местное телевиденье в просторном зале гостиной. Найдя какой-то скучный канал про животных с монотонным голосом старого ведущего, она во мраке дома, где остались гореть лишь тусклые настенные светильники, словно приторно-сладкое желе, растеклась по всему дивану, закинув оголенные ступни ног на рядом стоящий чайный столик. Сашка все ждал друга, изучая новый лук.

Наконец раздался долгожданный звонок. Аккуратно сложив подарок в подготовленный заранее ящик комода, парень спешно спустился к порогу. Выходя из дома, Сашка бросил напоследок, что скоро вернется, на что измотанная мать лишь кивнула.

На улице перед домом уже ждал заведенный автомобиль, освещая яркими фарами дорогу впереди себя. Сашка сел справа от друга.

— Поехали, покатаемся. День выдался откровенно унылым, но я-то знаю, что тебе сейчас действительно необходимо, — подмигнул водитель.

— Тронули.

Они мчались вдоль расплывающихся по бокам уличных фонарей-светлячков, мчались мимо еще горящих пятничных окон, мимо цветников, пустых скамей, мимо неторопливо гуляющих по летним теплым тротуарам пешеходов, мимо угольно-черных нитей проводов, кислого смеха, помоек и скептических презренных взглядов, мчались, обгоняя тяжелых стальных жуков, обгоняя пену облаков, время, страх, меланхолию, мчались под стихию музыки. Когда они выбрались на серпантин, ведущий к заброшенному авто-кинотеатру, Сашка окинул город, что теперь превратился в черное импрессионистическое месиво. Это не его дом — это место, где он лишь существует. Каждый день он чувствовал манящий зов леса. Страстные, ноющие стоны зеленой стены молили своего избранника вернуться в крепкие объятия дикого мавзолея природы, чтобы вновь воспеть ядовитую красоту смертельного гипноза шипящих деревьев и извилистых троп.

Добравшись до просторной парковки, выстеленной из бетонных плит, на стыке и из трещин которых прорастала жесткая трава, парни остановились около обрыва. Место здесь было безлюдное — ничего кроме самих плит и пары ржавых, раскуроченных и изрисованных красками граффити автомобилей не осталось, а лес, что оцеплял забытый кинотеатр с трех сторон, из года в год пожирал его, переваривая железо и выплевывая ветром пластиковые стаканы. Заглушив гулкий двигатель, друзья уселись на крышу машины и закурили, глядя на оставленный внизу город. Они молчали. Им не нужно было слов, чтобы понимать друг друга. Лишь музыка, доносящаяся из колонок передних дверей и багажника, разрывала тишину.

Неожиданно прямо из-за их спин ударил ослепительный свет. Друзья обернулись в замешательстве — в их сторону кто-то ехал. Переглянувшись между собой, они с нетерпением стали ждать незваных гостей, предполагая, что это были либо их товарищи, либо какая-нибудь влюбленная пара. Другие аборигены этой территории добирались сюда на своих двоих и обычно днем, реже — поздно ночью или на рассвете.

Безымянная машина остановилась в нескольких метрах от них. Парни тут же сползли с крыши. Друг Сашки выключил музыку, и они оба, стоя неподвижно в предвкушении представления гостей, стали присматриваться к пожаловавшим людям. Но из-за резкого света, бьющего прямо в лица, было невозможно хотя бы краем глаза разглядеть тех, кто был внутри. Но к счастью, те долго не заставили себя ждать. Обе двери — водительская и пассажирская синхронно распахнулись, и две полутени, два серых силуэта медленно вышли на свет, встав перед капотом своего автомобиля.

Сашку перехватило волнение, а его друг лишь закурил еще одну сигарету и с наглой ухмылкой отвернулся в сторону, оставляя Сашку и гостей наедине.

— Здравствуй, Саш, с днем рождения, — поприветствовала его спокойно и немного стесняясь торжественно, с виновной улыбкой Грета.

Сашка нервно кивнул. Она совсем не изменилась с момента их расставания около полугода назад. Среднего роста, стройная, с подтянутой элегантной фигурой, свойственной только принцессам из сказок. Ее робкое лицо, длинные пламенные волосы, стелящееся сначала по узким плечам, а затем плавно облегающие упругую грудь, словно настоящие языки пламени озаряли все вокруг под дуновением ветра, ее властные глаза пронзали насквозь саму душу, а губы — нежные, неприкасаемые губы играли на чувствах своим желанием хотя бы раз в жизни поцеловать их. Она смущенно стояла перед Сашкой, не зная, что больше добавить.

Второй тенью оказался ее отец — стареющий не по годам полицейский, с которым парень был знаком еще с момента, когда тот искал его — пропащего в лесу белокурого мальчишку. Мужчина подошел ближе, чтобы пожать Сашке руку:

— С днем рождения, Сашка. — как всегда в своей манере грубого, но доброго голоса полицейского поздоровался ее отец.

После вежливого рукопожатия мужчина не стал терять ни минуты, сразу перейдя к делу:

— У меня для тебя плохие новости, Сашка, лучше закури.

Друг Сашки, молча стоявший все это время у обрыва, вернулся к машине и протянул уже подкуренную сигарету. Парень глубоко затянулся, после чего отец Греты твердо продолжил:

— Отшельник пропал.