Русалочка. Новая старая история

Феалин Эдель

Она чудом выжила после крушения. Если бы ей еще вчера сказали об этом – она бы ни за что не поверила. Своим спасением афроамериканка Хлоя обязана не вполне обычному существу, а той, что точно сошла со страниц сказок Андерсена.Хлою спасла обворожительная русалка. Ничто больше не будет как прежде, когда русалка захочет стать человеком. А может все дело в любви с ее волшебной силой преображения? Особенно, если учесть, что мечте русалочки суждено сбыться…

© Феалин Эдель, 2021

ISBN 978-5-0055-1708-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Море давно стало для неё обыденным. Глубокая лазурь с солёным привкусом, солнце, которое просыпалось где-то за горизонтом, и луна, прокладывающая мерцающие дорожки. Сложно представить, что могло бы её из воды вытащить, что могло бы ей воду заменить — ибо что было лучше бесконечной свободы и движения?

Лучи проникали под толщу, проходили сквозь водяное пространство, бросая отблески на голубую чешую, обрамлённую кружевами поднятых со дна жемчужин и украшений с утонувших кораблей. Она была духом этого места — телесным или нет; на глаз стороннего наблюдателя этого не определишь. Она была единым целым с обществом глубин и случайными всплесками, словно и не было в море больше ничего осязаемей и ощутимей, словно не существовало в море больше ничего.

Свобода — она же и разрушающее одиночество — преследовала её по пятам. Душила, захватывала в мокрые лапищи водорослей, касалась холодными кораллами живота, крала жемчужины, висящие на хвосте. Что можно было противопоставить свободе, как можно было её остановить?

А стоило ли останавливать?

Летящая над дном, летящая — а может, плывущая? — над родным домом, она всегда знала, что ей никогда не будет равных — и она не ошибалась, ибо некому было проверять её догадки. Русалка — так назвали бы её европейцы, вечно присваивающие себе всё свободное и дикое.

Русалка просто была, чистая, нетронутая, прекрасная. Без подземных дворцов, без замков и прочих атрибутов цивилизованной на той момент жизни, без желания их приобрести и адаптировать к свободе и одиночеству, как нам сейчас совершенно не нужна помесь лягушки с блендером.

Но были и другие. Совсем не похожие.

«Баба на корабле — к беде!» — утверждали они и заставляли Хлою прятаться по каютам, искать солёные грязные мужские рубашки, прятать непослушные вьющиеся то ли серые, то ли каштановые волосы под оборванные тряпки, лишь бы не попадаться на глаза, лишь бы не выдать себя и свою страсть к мореплаванию. Мужчинам можно — порой хилым и слабым, порой глупым и пьянствующим — но всегда можно, в отличие от слабых и бесполезных женщин, без амбиций и стремлений. Им дано разве что только сдавленно стонать где-то на перевалочном пункте, а потом переговариваться, кому перепало больше жемчуга и золотых монет.

У Хлои был жемчуг — не так много, как у мужчин, но она гордилась этим своим сокровищем. Она думала, что когда-то корабль наконец пристанет к берегу, и уж тогда-то она точно найдёт своего капитана — или капитаншу? — и одарит его бесполезными побрякушками, и они тоже будут довольно стонать или даже кричать, и кровать под ними будет мелко трястись и поскрипывать…

Но корабль не приставал, а Хлоя становилась всё старше и старше. Волосы всё труднее было прятать под повязкой, перевалочные пункты всё быстрее выветривались из её памяти, а чувство, будто где-то что-то пошло не так — прочно укоренилось в голове.

Однажды и её корабль разбился.

Это было и прекрасно, и ужасно одновременно, когда беснующиеся волны вдруг оказались сильнее человеческой воли и стремления к жизни, когда мирное до тех пор море вдруг показало свою истинную суть, когда и людям было уже всё равно: «Баба, не баба — в лодку и греби!»; и шансов, казалось бы, не было никаких, Хлоя краем уха вдруг услышала чарующую песнь, и та так врезалась в её память, что больше она не была способна ни дышать, ни грести, ни жить — только слышать снова и снова, и снова и снова, и ещё хотя бы хоть раз…

***

Тёмная глубина завораживала. Переливаясь остатками хилого лунного света, она оставалась бесконечно длинной и широкой, магнитом притягивающей слабый человеческий взгляд. Хлоя сорвала с себя остатки грязной мокрой тряпки, распустила волосы, провела по ним пальцами, разделяя на тысячи вьющихся, словно морская пена, прядей, и лишь потом закашлялась, прижала руку к животу и освободилась от ненужной солёной влаги внутри своего организма.

Вытерев рот, она снова обессиленно опустилась на спину и всмотрелась сначала в отражённые в глубине голубые огоньки, а потом и в сами звёзды. Все были для неё недосягаемы. И прекрасны в своей недосягаемости.

— Ш-шивая? — прошептал чей-то мелодичный голос с ближайшего уступа, и Хлоя от ужаса подпрыгнула на холодном песке.

Стоило бы этого ожидать. Стоило бы догадаться, кем окажется случайный спаситель неудавшейся морячки с затонувшего корабля, но Хлоя не успела этого сделать. Она только отпрыгнула и замерла, не в силах выдавить ни звука.

Русалка сидела на голом, гладком от постоянных приливов камне, словно готовая в любую секунду с него соскочить. Бледная, полупрозрачная, с оттенёнными ночной глубиной голубыми чешуйками, она как будто всегда дополняла этот пейзаж, будто всегда возвышалась над родом человеческим и всегда была готова прийти ему на помощь. Только острые зубы, длинные ногти и не оставляющие сомнения в морском происхождении полупрозрачные тонкие жабры напоминали о том, что русалка была в первую очередь животным — пусть и прекрасным, но диким и опасным.

Была ли она опасной для Хлои?

— Живая, — упрямо ответила Хлоя.

Девушка, несколько лет путешествующая на кораблях, не могла ответить никак иначе. Она была сильной, смелой, немного наглой и, несомненно, самой настоящей авантюристкой, но какое до этого дело почти бестелесному существу, далёкому от мирских забот?

— Тох-х-хда ш-ш-шиви!

Позволила русалка, соскальзывая с гладкого уступа, оставляя после себя мокрый след и скрежет жемчуга по камню. Этого было достаточно, чтобы Хлоя поняла, что последнее слово должно оставаться за хозяйкой этих вод, но Хлоя была всё ещё достаточно неразумна, чтобы правильно распорядиться такой информацией.

— И выживу!

Лишь после этого путешественница огляделась.

По берегу раскидало остатки досок, мачт и лодок. Кроватей, верёвок, бочек и кухонной утвари. Хлоя бросилась искать среди них что-то полезное, но всё оказалось сломано, разбито, совершенно непригодно.

Тогда она обошла остров. Это было несложно — минут пятнадцать по часовой стрелке, столько же обратно. Несколько пальм, парочка крабов — настолько изголодавшие, что готовы ловить её собственные штаны. На пальмах висело что-то, вероятно, съедобное, но без лестницы Хлоя бы до этого не добралась. Она нашла свой сундучок — маленький, лишь поэтому выживший — и обнаружила в нём нетронутым своё уже бессмысленное сокровище: жемчужины и несколько золотых монет. Странно, что сундучок уцелел, ещё страннее, что уцелел жемчуг. О том, что уцелела она сама, Хлоя почему-то не думала.

Вот и осталось ей только попытаться вырыть в холодном песке норку, спрятаться в остатке грязных мокрых тряпок и уснуть, насколько получалось, под бушующий рокот затихающего моря.

***

Проснулась Хлоя от того, как море кусало её за пятки. Щипало, словно отдирало по кусочку, пыталось смыть за собой. Хлое не хотелось таких игр, но она быстро поняла, что надо бы отползти подальше от кромки берега — куда-нибудь в кусты, в траву и просто куда-нибудь. Сделала она это почти не задумываясь, отчего снова ощутила на себе кусающие клешни недовольных крабов и похрустывающий песок. Пришлось открыть глаза.

Остров был неизменен. Он стал меньше, да, но самого острова меньше не стало — он также жил, также мешал ей спать, также был готов уничтожить её при любом удобном случае. Злой и колючий, как и само вредное море, остров был лишь вершиной глубины, лишь айсбергом над льдиной дикой природы, бесконечно большой и недосягаемой человеческому разумению. Остров жил своей жизнью, и на жизни таких, как Хлоя, ему было откровенно всё равно.

— Кто-нибудь! — изо всех сил крикнула Хлоя, на сколько хватало её лёгких и связок, но звук увяз где-то вдалеке.

Ничего не поменялось.

Может где-то и послышался очередной поднадоевший хруст, но больше не случилось совсем никаких признаков жизни.

Тогда она решила взять ситуацию в свои руки. Из тряпок и остатков досок Хлоя соорудила лестницу — и ей даже удалось так добраться до верхушек пальм, до спелых жёлтых бананов и спустить связку вниз. Потом она расправила белую ткань, натянула её на длинную ветку и воткнула как можно глубже в песок. Ткань развевалась, ветка стояла относительно устойчиво, а на теле Хлои осталось совсем немного — она стала похожа на тропического жителя — набедренная и нагрудная повязка да импровизированный тканевый обруч в волосах.

Кажется, Хлоя услышала чей-то смех, но пообещала себе его игнорировать. Она разожгла огонь, хотя в такую жару от этого ей было только хуже, потом попробовала поплавать. Море встретило её недружелюбно, она чуть было не затонула рядом со своим — у неё тоже была привычка присваивать всё вокруг — маленьким островом, чуть было не захлебнулась лазурной водой, чуть было не ободрала все локти-ноги-руки об острые кораллы.

Выбралась Хлоя с трудом и твёрдой уверенностью в воду больше не лезть. Выжала остатки солёной воды из одежды и волос, потянулась было к бананам, но вместо них нашла только ощерившиеся клешни крабов и их недовольное щёлканье. Фыркнула, вздохнула и, наконец, проговорила в пустоту, зная, что её услышат:

— Знаю, что ты тут. Выходи.

Русалка не вышла, нет, она появилась как будто из пустоты, словно играясь с самой реальностью. Тонкая, светлая, она извернулась на самом берегу и повела русалочьим полупрозрачным полуотражающим бедром. «Хороша ли я?» — беззаботно вопрошал её жест, но мёртвенно-бледное лицо оставалось безучастным.

— Зачем ты держишь меня тут?

Хлоя присела на песок, отдавая себе отчёт в том, насколько привлекла её эта неземная нечеловеческая красота. И мелодичный шипящий голос, и длинные с прожилками пальцы, и тончайший голубой хвост — оно всё требовало большего внимания, чем простые реплики русалки.

— Не дерш-ш-шу, — случился закономерный ответ.

Русалка даже рассмеялась — словно прошипела что-то на своём собственном языке — и довольно перевалилась на спину, позволяя тонким струйкам воды стекать по её обнажённой молочной груди и зеркальным отражениям реальности — широким, позванивающим жемчугами бёдрам.

— Тогда помоги мне выбраться, — со всем возможным почтением попросила Хлоя.

Русалка склонила голову с белыми, будто разлитое молоко, волосами и внимательно уставилась серыми большими глазищами сквозь Хлою.

— Как? — неуверенно прошипела она.

Хлоя вздохнула, кинула в сторону русалки какую-то очередную бесполезную тряпку — кажется, использовала её вместо подушки — и недовольно пробурчала что-то на исконно человеческом, откинувшись на свою, испещрённую белым песком загорелую спину.

— Ну знаешь, морские ведьмы с осминожьими ногами, — лениво рассуждала Хлоя, зажмурившись. Всё происходящее казалось ей плохим сном. — Ноги за любовь, молчание за принца. Сказки — не слышала такого?

Русалка плюхнулась рядом, ударив хвостом по воде — девушка услышала это, — а потом и вовсе бросила сверху на Хлою выкинутую ранее мокрую тряпку. Потом оскалилась — это Хлоя уже открыла глаза — и скользнула обратно в лазурную бездну, ожидая продолжения игры.

— Что, совсем ку-ку? — обиделась Хлоя.

— С-с-сама ху-ху, — передразнила русалка и нырнула куда-то вглубь.

— Ну и плыви! — продолжала злиться Хлоя. — Всё равно бесполезное создание. И от ног твоих смысла немного будет. Молчание пригодилось бы, да!

От злости девушка закинула вслед русалке остатки изжёванных крабами бананов, но взвизгнула, когда клешня щёлкнула в миллиметре от её собственного пальца.

Что делать дальше?

***

Ночью опять похолодало. Море обиделось на гостью и разразилось молнией, громом и высокими опасными волнами. Пламя только-только вспыхивало и тут же затухало — бесполезный для человека огонь. То был единственный огонь во вселенной — звёзды тоже не сияли, а мерцающие микросоздания волн попрятались и не выглядывали.

Хлоя забралась в центр острова, прижалась к спасительной палке с уже не белой тряпкой, скрываясь от мощных брызг между высокой тропической травой и разбивающих воду, словно прибрежные камни, пальм. Настоящий животный страх захватил её разум и душу, проник туда без предупреждения, как водяная лавина, нахлынувшая внезапно и разрушившая не один прибрежный мегаполис. Она была сейчас не человеком — «предчеловеком», существом, думающем только о выживании и сохранности своего тела, своей жизни и рода. Возможно, она и совсем была «человеком недумающим» в этот момент. А точно ли она была?

И в этом буйстве стихии, в этой соли, текущей по плечам, в этих жалящих брызгах и бьющих по лицу листьях Хлоя явственно ощутила скользящее текущее прикосновение к своей напряжённой спине и последующее тихое урчание. Она прищурилась, вглядываясь в темноту, и из темноты на неё посмотрели два больших серых глаза. Еле заметные очертания серых плеч, молочной груди, снежных вкраплений бусин на бёдрах ниже. Хлоя поняла — русалка пришла к ней.

Русалка пришла тихо, незаметно, дыша этой непогодой и не испытывая неудобств, словно сама суть этого мира, естественное его продолжение. Мерцающая и прозрачная, еле ощутимая кончиками пальцев, она легла рядом с Хлоей, провела хвостом по её бедру, перевернулась на спину и хищно улыбнулась, протянув к человеку свои перепончатые руки, так напоминающие миниатюрные крылья. Мокрая, скользкая, она обхватила смуглое напряжённое лицо Хлои, провела по вспотевшему лбу и резко изумлённо вздохнула, когда девушка упала и уткнулась носом в русалочью грудь.

Русалка пахла морем, пахла свободой, одиночеством, солёной рыбой, пахла горькой, робкой надеждой на жизнь и мечтами простого человека — тёплый ужин и тёплая постель. Русалка была холодной, но куда более живой, чем измождённая тряпочка-Хлоя. Русалка дышала беззвучно, её грудь вздымалась, всё тело двигалось вслед за каждой её малейшей простой животной мыслью — лечь удобнее, подобрать выемку в песке, перехватить резко распрямившуюся травинку или погладить лежащее сверху неподвижное тяжёлое человеческое тело — словно бы успокаивающе и нежно, словно бы с извращённой материнской любовью; и от этого прикосновения не были для Хлои менее желанны.

Хлоя не могла уже ничего сделать, хотя и хотела бы, она только вдыхала всё больше и больше смертельного чарующего аромата, погружалась куда-то в безопасную темноту удушающих случайных объятий и — к своему удивлению — засыпала.

***

Где-то слышался плеск. Хлоя подумала, что её тошнит от воды, от моря, от бесконечной влаги вокруг, мокрых тряпок и прилипающего ко всему песка. Хлоя подумала, что ей ужасно хочется найти нормальную человеческую землю в конце морского пути, нормальный человеческий дом, посадить дерево, родить ребёнка… А эти все путешествия, моря, бесконечный перевалочные пункты и сундуки с жемчугом — настоящий отстой.

Где-то послышался треск, словно кто-то доставал что-то из деревянной коробочки. Хлоя поняла, что ей срочно нужно проснуться.

Русалка нежилась в мелкой прибрежной воде, не испытывая никакого беспокойства по поводу портящих безупречную чешую песчинок, и была очень занята неумелым открытием сундучка, который выпал на остров вместе с Хлоей. Девушка тут же вскочила на ноги и выхватила своё сокровище, прижала к себе, всем своим существом демонстрируя недовольство таким поведением обитательницы вод.

— Это моё. Это принадлежит мне, Хлое, — строго отрезала она.

Русалка словно не заметила недовольства человека, только скользнула дальше в море, пробороздив своим телом песок и водную ткань. И снова замерла.

Хлоя задумалась. Откинула с лица мокрые грязные пряди, снова внимательно вгляделась в знакомый — отражающий любой свет, а сейчас сверкающий на солнце — силуэт. Что от неё убудет, если она отдаст своё сокровище этому существу? Сколько она ещё проживёт на этом одиноком диком острове и какая разница — с жемчугом или без умрёт от жажды? Живот скручивало болью, а она вглядывалась в мерцающую чешую и ощущала реальность этой чешуи больше, чем собственного желудка.

— Ладно, бери.

Хлоя безжалостно вывалила труху содержимого на мокрый песок — несколько золотых монет, жемчужных ожерелий и браслетов — и, подобрав их в ладонь, протянула русалке.

— Смотри, — протянула она, так как от одиночества лезть на пальму хотелось сильнее, чем от боли в животе. — Это… бесполезные побрякушки. Они блестят. Ты можешь забрать их все.

Русалка с любопытством подвинулась ближе, словно узнавая грани дозволенного, подтянула к себе хвост, слегка повернула голову и, наконец, коснулась кончиком длинного мокрого пальца лежащих на ладони Хлои сокровищ.

— Нравятс-с-са! — прошептала она заворожённо.

В серых глазах отражалось истинное упоение эстетикой человеческих безделушек, и Хлоя снова засмотрелась — теперь уже на реакцию создания вод — и не заметила, как длинный тонкий хвост обвил её ногу и потянул вниз. Девушка плюхнулась, рассыпала жемчуг, и русалка тут же бросилась его подбирать, подхватывая всё больше и больше своими маленькими ручками, но не могла унести, снова рассыпала и обдала Хлою мелкими прибрежными брызгами.

— Всё, всё, прекращай…

Отплёвывалась Хлоя, даже не пытаясь вставать — русалка перепрыгивала через неё снова и снова в поисках очередного сбежавшего сверкающего камушка. Девушка не успевала удивиться прыти и гибкости этого существа, а русалка не видела в своём теле ничего странного и отлично им владела. Наконец жительнице вод удалось собрать все безделушки, какие-то — в руки, какие-то — на хвост, и тогда она замерла, балансируя, зрачки её расширились, и, казалось, всё тело участвовало в процессе разглядывания переливающихся на поверхностях безделушек солнечных бликов.

Застыла и Хлоя, снова не зная, смеяться ей или плакать от голода и жажды, но ощущая удовлетворённость от наблюдения за чем-то необыкновенным и прекрасным.

Потом русалка отмерла и фокус её внимания резко сместился с побрякушек обратно на человека. Она взмахнула хвостом, как ребёнок разрушает собственный игрушечный замок, и теперь уже без жалости позволила сокровищу пропасть куда-то в песок.

— С-спащиба, — прошелестела она, то ли подползая, то ли подплывая Хлое под руку. — Хочеш-шь пить?

Девушка не поверила своим ушам. То ли это странное, по-детски наивное, но по-взрослому опасное существо вдруг подумало о ней, то ли это был такой жест доброй воли и благодарности, но Хлоя сначала будто онемела и лишь потом быстро-быстро закивала, мысленно моля, чтобы русалка не передумала.

— Тохда дершис-сь!

Русалка только-только дала времени Хлое вцепиться в покрытые мелкими чешуйками хрупкие плечи, только-только позволила обхватить ногами свою талию и упереться в голубые бёдра, как резко оттолкнулась оказавшимся удивительно сильным хвостом и за пару рывков очутилась уже в глубокой тёмной воде.

Хлоя не успела толком испугаться — всё произошло слишком быстро. Вот она лежала с созданием вод на одном белом песке, а вот оно плывёт по бескрайнему пугающему морю и тащит её на своей спине, почти не испытывая усталости. Вот русалка играла с жемчугом, а вот так по-взрослому предлагает ей помочь. Предвкушение пресной воды развеяло многие сомнения, но одна тревожная ниточка беспокойства всё же осталась.

Солнце сначала блестело на поверхности, потом утопало во тьме глубины. Лучи не могли пробраться под толщу всезнающей и всемогущей воды, которая только белыми верхушками волн казалась тёплой и ласковой. Остальная вода была холодной — как ночная гроза, как обнимающая русалка, как страх, сковывающий сердце. Хлое становилось холоднее с каждым новым преодолённым русалкой метром, но она не хотела об этом думать. Ей казалось глупым после всего пережитого заболеть и умереть от простуды.

Русалка тоже не подозревала о человеческой хрупкости. Она догадалась, что Хлое нужна вода. Не та вода, которую пили и в которой жили русалки, а та, пару капель которой, бывало, падало с кораблей. Бесцветная, безвкусная, совсем не солёная, «пресная» вода — такая была нужна человеку, и русалка знала, где такую воду можно было найти.

Они плыли, разрезая пространство формой своих тел и оставляя после себя неровный пушистый белый след.

Так они добрались до очередного острова. Тут Хлоя была уверена — теперь её точно стошнит от одинаковых видов высоких пальм. Но не стошнило. Русалка донесла её до каменного входа в прохладную пещеру, где плескался родник и мерно капала лишняя влага, и отпустила, на несколько секунд совсем скрываясь под толщей воды — от долгого нахождения под солнцем чешуя подсыхала, причиняя дискомфорт гибкому созданию вод.

Конец ознакомительного фрагмента.