Аномалия Дорадо

Фарид Джасим, 2023

Ученый-физик Клим попадает на военный звездолёт, устремлённый за пределы галактики для исследования недавно обнаруженного аномального объекта. Оказавшись на месте, экспедиция сталкивается с необъяснимым феноменом и встречает представителей могучей сверхрасы. У пришельцев в отношении нашей Вселенной глобальные цели, которые на первый взгляд не совпадают с целями людей. Казалось бы, столкновение неизбежно. В поисках разгадки феномена, движимый желанием отвести возможную угрозу от человечества, Клим выясняет, так ли это на самом деле, а также пытается найти ответ на главный вопрос своей жизни: в чем заключается счастье?

Глава вторая. ПО СЛЕДАМ «АЛЬТАИРА»

1

Соира этой ночью не сомкнула глаз, но выглядела бодрой и ничуть не усталой. Заметив удивление Клима, марсианка объяснила, что полушария ее мозга посредством специального устройства полностью разделены и существуют обособленно друг от друга, а это позволяет им отдыхать по очереди. Киберам, как и ортодоксам, сон, бесспорно, требовался, но Соира, подобно многим своим соотечественникам, обладала способностью спать половиной мозга за раз — примерно как дельфины. Такой сон никак не ухудшал ее самочувствия, говорила она, зато позволял, благодаря небольшому и довольно простому имплантату, иметь гораздо более высокую производительность труда: ведь она была функциональна двадцать четыре часа в сутки. В ее словах Климу слышалась отдающая высокомерием насмешка в адрес ортодоксов, которые принципиально отказывались вживлять в свое тело электронные устройства, если те изменяют человеческую сущность. Моральные ограничения землян, однако, не распространялись на нейрочип связи и подключения к виртуалу — согласно постановлению Совета по гуманизму и нравственности, эта деталь никак «человечности» человека не угрожала.

Клим решил не обращать внимания на колкости кибера, а вместо этого сдержанно порадовался за Соиру, которая чувствовала себя, в отличие от Кая и Клима, превосходно. Моррисона клонило в сон, но он стойко держался, принимая дозу за дозой психостимуляторы от системы жизнеобеспечения скафандра.

Скоро послышались шаги и голоса: в обсервационный зал вошли Леванов и Гадот.

— Рассказывайте! — потребовал полковник прямо с порога, решив не утруждать себя приветствиями.

Клим кивнул ему и улыбнулся Зое, затем заговорил:

— То, что удалось выяснить на данный момент: проблема в образцах вакуума, которые экспедиция доставила из аномалии. На записях камер наблюдения и в ВИС видно, что ортодоксы и генмоды на «Альтаире» впали в состояние… э-э… вмороженности примерно через час после того, как колбы оказались на борту зонда.

— Уточните, пожалуйста, насчет забора образцов, — попросила Зоя. — Как это происходит?

— Колбы выстреливаются через гиперпространство в точку, где будет происходить взятие, — пустился в объяснения Клим, — потом тем же путем возвращаются на зонд в специальный приемник, или шлюз. После этого автоматика выполняет с колбами определенные процедуры безопасности, чтобы исключить риски для экипажа и бортовой электроники, и только тогда колбы попадают в руки ученым. В случае c «Альтаиром» вложенных в программу процедур, по всей вероятности, оказалось недостаточно. Никто и предположить не мог, что герметичные стенки колб, непроницаемые ни для частиц материи, ни для излучения, не смогут нейтрализовать опасное воздействие, которое чужеродный вакуум вызывает при соприкосновении с нашим миром.

— Что это за воздействие? — спросил Леванов. — И при чем здесь вакуум?

— Феномен Дорадо привлек внимание ученых как источник мощных гравитационных волн, неожиданно возникший там, где его быть просто не могло, — сообщил Клим то, что знал из внутренних информационных сводок Института. — Но экспедиция «Альтаира» начала исследование аномалии с того, что взяла из нее образцы вакуума, видимо, чтобы точно определить, не изменились ли свойства пространства в той области космоса. Насчет опасного воздействия на наш мир точно сказать невозможно: пока не хватает данных. Но могу поделиться своими догадками. Мм… — Клим призадумался, подбирая слова. — Мы говорим иносказательно о пострадавших людях или о предметах, что они как бы вморожены. Это верно, но вморожены они не в лед, а в реальность.

— В смысле? — не поняла Соира. — Для них реальность остановилась?

— Не сама реальность, а время. Их индивидуальное время.

— Индивидуальное время? — сморщил лоб Леванов. — Это как? Я думал, оно одно на всех.

— Время и правда одно, но вместе с тем оно относительно. К примеру, вы и я стоим сейчас друг напротив друга и беседуем. Может создаться обманчивое впечатление, что мы с вами пребываем в одном и том же времени, но это иллюзия, вызванная несовершенством человеческих органов чувств. Вы, полковник, видите меня не таким, какой я есть в данное мгновение, а таким, каким я был наносекунду назад: свету требуется время, чтобы отразиться от меня и добраться до ваших глаз. Одновременность — это иллюзия. На самом деле все объекты во Вселенной существуют как бы в разновременности. То есть у каждого время свое, именно поэтому я назвал его индивидуальным.

— Понятно. Так что со временем-то? Оно останавливается?

— В определенном радиусе оно перестает течь, замирает, но только для тех объектов — живых или неживых, — которые оказались вблизи от феномена или подверглись его влиянию непосредственно.

— Каким образом в таком случае «Альтаир» вернулся на базу? — удивилась Зоя.

— Возвращение и посадку произвел автопилот в аварийном режиме, — объяснил Кай, — когда решил, что на борту отсутствует пилот или иные живые существа. Он просто перестал их распознавать.

— Да, именно так и было, — подтвердил Клим. — Как только члены экспедиции оказались под воздействием инородного вакуума, они замерли во времени, и тогда зонд перешел в аварийный режим самовозврата.

— Я не об этом, — помотала головой Гадот. — Я не понимаю, почему не вмерз весь зонд вместе со своей электроникой?

— Хм… интересный момент, — заметил Клим. — Если честно, не знаю. Но предполагаю, что все дело в уровне сложности объекта и в интенсивности воздействия, под которым он оказался.

— По сообщению Рене, электроника зонда молчала, когда он прибыл на базу, — вставил Леванов, — работал лишь автономный блок самовозврата, а он, по сравнению с прочей автоматикой зонда, довольно прост… — Полковник озадаченно потер лоб. — Но я совершенно не понимаю, какое отношение имеет сложность к вакууму?

Клим задумчиво покачал головой.

— Тоже не знаю. Не представляю, как такая связь может существовать, но она, мне кажется, есть.

— Почему ты так уверен? — с сомнением спросила Соира.

— В самом деле, — поддержала ее Зоя, — воздействие вакуума проявилось и на зонде, и в диспетчерской, но в первом случае вморозились в реальность только люди и часть электроники, а во втором — и люди, и звери, и разведзонды, и вся электроника, и даже оборудование. Там встало все.

— Не все, — возразил Клим. — Флаг на крыше свободно трепетал, да и двери внутри помещений открывались без проблем.

— И что это значит?

— На первый взгляд, этот факт подтверждает некую корреляцию между степенью воздействия и сложностью.

— Но на зонде… — начала Соира.

— Именно! — угадал ее мысль Клим. — На зонде колбы были запечатаны. Но в ЦУ одна из них вскрыта. Произошло ли вскрытие вследствие преднамеренного действия или случайности, пока не ясно — записи с камер в лаборатории нам недоступны и остаются в пределах зоны вмороженности. Как бы то ни было, вывод напрашивается такой: в диспетчерской вакуум из аномалии воздействовал на наш мир в несравнимо большей степени, так сказать, непосредственно, и в результате вытеснил наш вакуум и занял определенный объем, причем немалый. А на зонде — только сквозь стенки колб, крайней ограниченно, потому не сразу, но лишь спустя час после того, как колбы оказались на борту. И, как следствие, не образовал никакую зону вмороженности.

— Вы так говорите, Юнь, будто вакуум — это некая бактериальная флора или радиация, которая может тем или иным образом распространяться. Это же просто пустота!

— Нет, господин Леванов, вакуум — что угодно, но только не пустота, — принялся объяснять Клим. — Даже если полностью освободить от вещества определенный участок пространства, он не будет пустым в прямом смысле слова. На этом участке постоянно рождаются и погибают элементарные частицы, то есть его энергия не равна нулю. А энергия, как мы знаем со школы, есть одна из форм существования материи.

— Значит, вакуум вещественен? — уточнила Соира.

— Не совсем. Но он вполне может влиять на свойства вещества. И то, что мы наблюдали в диспетчерской или на борту «Альтаира», может быть проявлением такого влияния. Понимаю, звучит абсурдно, но на данный момент имеются достаточные основания, чтобы делать подобные выводы. Возможно, мы еще мало знаем о связи с материальными объектами того, что ошибочно считают пустым пространством.

— И все же, Юнь, — сказал Леванов, — растолкуйте насчет степени воздействия вакуума и сложности объекта. Звучит в самом деле абсурдно.

— Согласен. Почему так происходит, сказать пока не могу. Но верно ли мое предположение, легко проверить: достаточно швырнуть в зону некий примитивный объект, например камень. Если я прав, он не вморозится.

— Я уже кидала примитивный объект, — напомнила Соира, скептически качая бритой головой, — и он вполне себе вморозился.

— Если ты про медицинский регенератор, то не такой уж он и примитивный, — возразила Зоя.

— Да, — поддержал капитана Кай и усмехнулся, — в него встроены такой навороченный чип и настолько мощный софт по диагностике, что некоторые даже разговаривают со своей аптечкой и делятся с ней секретами.

— Неужели мощнее, чем софт в системе автовозврата? — удивилась Соира.

— Я не инженер и не электронщик, — сказала Гадот, — но в общих чертах знакома с устройством автопилотов. В них используется довольно примитивный алгоритм. Его сложность, вероятно, не перешла некий порог, после которого возникает эффект вмороженности.

— Яблоки — это органика, живая ткань, то есть исключительно сложные объекты, — сказал Клим. — Да и электроника в ЦУ тоже — все это несравнимо сложнее флага или камней. Но, чтобы убедиться окончательно, следует поэкспериментировать еще.

— Ладно, идемте, — недолго думая предложил полковник. — Если вы здесь закончили, вернемся на «Орион» и заодно проверим предположения нашего физика.

2

Дорадо повис над горной грядой огромным бело-голубым шаром. На визоры шлемов опустились светофильтры. Автоматика скафандров сообщила, что температура воздуха в тени достигает тридцатиградусной отметки, но непроницаемая ткань спасала космонавтов от мощи жаркого светила.

Пять человек пересекали спешным шагом серое графеновое поле, направляясь к зданию диспетчерской. Клим держал в руке несколько мелких камешков, подобранных с аллей парка, и прихватил на всякий случай еще и ветку березы. Остановившись в паре метров от висящих над землей яблок, он швырнул в сторону здания камни — те щелкнули о стену, упали на графен и раскатились по сторонам. Метнул копьем ветку — она замерла и повисла рядом с яблоками.

— Что и требовалось доказать, — пробурчал он.

— Мда-а… — протянул Леванов.

Остальные ошарашенно смотрели то на ветку, то на камни.

Наконец оцепенение прошло, и Соира предложила бросить камни с других сторон здания тоже: на всякий случай, для чистоты эксперимента, объяснила она. Клим не возражал, хотя считал это излишним. Сделали, как предложила психолог, — результат оказался ожидаем.

— Все ясно, — заключил полковник, — теперь на капсулу.

На борту он наконец позволил снять скафандры и велел физику и пилоту отдыхать: тем требовалось поспать после бессонной ночи.

Клим спорить не стал, несмотря на то что хотелось поработать с альтаировской ВИС еще, — ее скопировали в блоки памяти «Ориона». Но, пересилив себя, отправился в каюту, которую ему отвели для отдыха. Соира возвратилась в общий зал досуга, а члены экипажа во главе с полковником разбрелись по своим рабочим местам.

Каюта выглядела скромно, но уютно. Широкая кровать и кресло с подключением к виртуалу, к «машине счастья» и к терминалу капсульной ВИС; рядом с креслом — продуктовый синтезатор и узкий гардероб; отдельный вход в душевую. Приняв душ, Клим лег в постель и мгновенно провалился в сон.

Спал он не долго и не глубоко. Смешанное чувство возбуждения и тревоги настигло его через несколько часов и вытянуло из объятий Морфея. Как можно спать, когда Света замерла истуканом, а вокруг творится черт-те что: невиданный феномен — локальная остановка времени — перекочевал со страниц научно-фантастических романов в реальность. Как вернуть замерших к жизни? Что происходит в аномалии Дорадо? Отчего такой странный, совершенно непредставимый эффект? И при чем здесь вакуум? Множество вопросов нахлынули мощной волной, как только Клим разлепил веки.

На Ксифию опустился вечер. Экипаж капсулы собрался в комнате отдыха. Кто-то ужинал, кто-то наслаждался лимбическими манипуляциями «машины счастья». Зоя сидела в одном из кресел с закрытыми глазами, но Клим знал, что она не спит, а работает.

— Так, теперь все в сборе! — громогласно объявил полковник, когда Клим вошел в зал. Зоя открыла глаза, улыбнулась физику и снова прищурила веки, погрузившись в виртуал. Но продолжить работу у нее не получилось, Леванов сказал: — Необходимо решить, что делать дальше.

— Ясно что, — ответил Клим, усаживаясь напротив полковника и капитана. — Лететь к аномалии и разбираться на месте, что за чертовщина там происходит.

— Лететь к аномалии? — Леванов нахмурился. — Для этого мне требуется санкция Генштаба. Мы же не исследовательский зонд.

— Так запросите ее, — пожал плечами Клим. — Действовать необходимо быстро, мы не знаем, как локальная заморозка времени сказывается на живых организмах, на людях. Хочется надеяться, что все внутренние процессы тоже замораживаются, что они на паузе не только внешне. Однако не исключено, что мозгу такое состояние наносит непоправимый вред. В любом случае, необходимо разобраться, что произошло и как помочь пострадавшим, а этого мы не узнаем, пока не исследуем аномалию. Ведь к колбам с вакуумом у нас доступа нет.

— Физик прав, — поддержала его из дальнего угла Соира, обращаясь к собеседникам по нейросвязи. Затем встала и переместилась ближе, заговорила голосом: — Согласна: мы понятия не имеем о возможном вреде для психики людей. Их следует… мм… излечить как можно скорее.

— Так-так… — полковник призадумался, потирая высокий лоб.

— Мы не можем запросить санкцию Генштаба, — заявила Гадот. Леванов повернул к ней лицо, взглянул вопросительно. Капитан объяснила: — Терминал сверхсветовой связи расположен в здании ЦУ.

— А разве на «Орионе»… — начало было Клим, но женщина покачала головой:

— Нет, это слишком сложное устройство, его мобильную версию не размещают на обычных боевых капсулах, только на флагманах.

— Так что же теперь, возвращаться на Оберон? — с досадой развел руками Клим.

— Слишком дорого, — покачал головой полковник, — прыжок на двести с лишним тысяч светолет сожрет почти весь запас аккумулятора. Идти на такие растраты, только чтобы спросить что-то у командования, неразумно. Так можно и выговор схлопотать. Надо решать самим…

Он умолк, погрузившись в раздумья, затем хлопнул себя по коленям и объявил:

— В конце концов, нас отправили выяснить, что произошло с «Альтаиром», этим мы и займемся. Летим к аномалии!

— Мы можем взять с собой только один запасной комплект аккумуляторов, — предупредила Гадот, — если отыщем его на складах базы.

— Аномалия расположена в восьмидесяти восьми тысячах светолет от Дорадо, — сказал Леванов. — Одного полного комплекта плюс запасного должно хватить с лихвой. Позаимствуем со складов. Отправьте людей, капитан, пусть займутся аккумуляторами.

Видимо, Гадот дала команду экипажу по ментальному каналу. Со своего места поднялись двое мужчин: пилот Моррисон и один из операторов. Оба направились к выходу.

— Экспедиция к аномалии может занять неопределенное время, — сказал Леванов, обращаясь к Соире. — У тебя имеются причины, по которым ты не в состоянии лететь с нами?

— Нет, все в порядке, — ответила кибер.

— А у вас? — Леванов посмотрел на физика.

Клим отрицательно покачал головой и подумал, что, даже если бы причины были, он все равно полетел бы. Ведь речь шла не только об удовлетворении профессионального любопытства, но и о спасении собственной дочери.

— Превосходно! Сколько времени понадобится на установку аккумуляторов? — этот вопрос он адресовал Зое.

— Не больше трех часов, — ответила капитан и добавила: — Если на складах имеется все необходимое.

— Тогда вылетаем, как только капсула будет готова.

— Следует погрузить на «Орион» астрофизическое оборудование из лабораторий зонда и базы, — счел нужным напомнить Клим, — и подключить к системе. Нам придется изучать феномен на месте.

— Сделаем!

С этими словами полковник поднялся и покинул зал досуга. Соира тоже ушла, направившись к синтезатору. Клим посмотрел на Гадот. Закинув ногу на ногу, та сидела с полуприкрытыми глазами и общалась с системой. Длинные черные волосы падали волнистым покрывалом на узкие плечи, лицо казалось матовом в свете люминесцентного потолка, от уголков глаз разбегались едва заметные сеточки морщин. Крупный нос, хищно загнутый книзу, придавал лицу суровое, даже воинственное выражение, но общего впечатления не портил. Клим сам для себя решил, что капитана «Ориона» можно с полным правом назвать красивой женщиной.

— Что-то случилось? — неожиданный вопрос застал его врасплох. Зоя смотрела ему прямо в глаза, уголки ее тонких губ едва заметно приподнялись.

Клим на миг смутился, отвел взгляд, но тут же взял себя в руки и сказал:

— Ничего… э-э… просто любуюсь.

Большие черные глаза засветились улыбкой. Зоя проговорила:

— Если честно, мне приятно ваше внимание.

Клим ощутил, как внутри застучало; ему вдруг захотелось пересесть к ней поближе и обнять. Он с трудом удержался на месте.

— Вам, наверное, тяжело сейчас, — взгляд Зои стал сочувственным. — Вы были близки со своей дочерью?

Клим помрачнел.

— Да, нелегко. То, что с ней стало, невероятно и ужасно. А наши отношения… нет, знаете, после расставания с ее матерью много лет назад все у нас пошло наперекосяк. Дочь решила, что я ее предал; я же счел такую позицию предательством по отношению к себе. Короче, мы как бы предали друг друга.

— Оба неправы, но при этом никто не виноват, — прокомментировала Зоя.

— Да уж, парадокс. Знаю, что неправ, но заставить себя относиться к дочери по-другому не могу.

На несколько минут повисло молчание. Затем капитан сказала:

— Я отказалась от деторождения еще в юном возрасте. — Видя немой вопрос в глазах собеседника, объяснила: — Не хочу. Просто не хочу.

— А инкубаторное вынашивание?

— Тоже. Просто не хочу детей. Скажу вам откровенно: детей я не люблю. Вообще.

— Нынче не многие смеют признаваться в таком, — с уважением в голосе заметил Клим. — Деторождение опять в моде: правительству требуются новые поселенцы для заселения колоний.

— Вы правы. После изгнания лейгов из Антареса всем человечествам открылась масса возможностей по освоению космоса, по крайней мере нашего Рукава галактики. Но дети… нет, это не для меня. Пусть ортодоксия набирает новых поселенцев без моего участия.

— Ходят слухи, что правительство собирается ввести закон о принудительном деторождении для каждого ортодокса. Хотя за индивидом сохранится право выбирать способ вынашивания.

Зоя хмыкнула, дернув плечами.

— Введут — уйду к киберам. А то и к генмодам. Их последнее открытие, кстати говоря, позволяет перейти на фототрофный образ жизни, и мне это очень даже по душе.

— Да, я слышал о нем, — покивал Клим, — но такой переход подразумевает ампутацию всего желудочно-кишечного тракта — за ненадобностью.

— Ну и здорово! — Она усмехнулась. — Похудею на несколько килограмм.

Клим ошарашенно воззрился на собеседницу: та позволяла себе высказывания, которые могли стоить ей карьеры. Затем одобрительно улыбнулся. Он не разделял неортодоксальных настроений Зои, однако его всегда привлекали смелые женщины, а потому он невольно проникся уважением и еще большей приязнью к отважному капитану. Даже позавидовал ее гражданской отваге. Но мысль о том, чтобы превратиться в разумное растение, полностью изменив свой метаболизм и начав питаться солнечными лучами, казалась ему дикой. Хотя, возразил он сам себе, современная жизнь оставляет так мало места для подвигов, что добровольное превращение в растение можно счесть таковым.

— Я вас напугала?

Клим покачал головой.

— Нет, скорее заинтриговали. Будьте осторожнее с вашими мыслями, у вас могут возникнуть проблемы.

— Это мне известно. Но не волнуйтесь, я знаю, кому могу открыться.

Зоя обворожительно улыбнулась — на этот раз засияла всем лицом — и встала из кресла. Не прощаясь, она направилась к выходу. Клим глядел ей вслед, наслаждаясь грациозными движениями ее гибкой фигуры, а затем поднялся и решил как следует попользовать синтезатор: жутко хотелось есть.

3

Ближе к полуночи капитан Гадот объявила о готовности капсулы к взлету. К тому времени в двигательном отсеке сменили использованный аккумулятор на новый, который удалось отыскать на складах базы, а в специальный разъем под ним вставили еще один, запасной. В командном отсеке пилот и боевые операторы тестировали оборудование и все системы «Ориона», чтобы исключить любые риски в предстоящем предприятии. Клим, решив не мешаться под ногами, удалился в комнату отдыха. Там, на одном из диванов, лежала, заложив руки под голову, Соира. Погруженная в себя, она никак не отреагировала на появление физика. Клима это вовсе не огорчило: хотелось побыть одному. Угостившись крепким мокка-венус (лучшим сортом венерианского кофе), он уселся в сторонке и подключился к терминалу ВИС.

Внешние камеры передали на его зрительную кору изумительную картину ночного неба. Галактический диск повис над форпостом, будто огромная тарелка, полная рубинов и сапфиров. Мерцающие волшебным светом драгоценные камни, казалось, вот-вот сорвутся с поверхности блюда и многоцветным дождем осыплются на землю. Небо вокруг Млечного Пути, подсвеченное сиянием миллиардов солнц, обрело багровый оттенок и выглядело сплошным колпаком. Лишь на некотором расстоянии от гигантского диска горели крупные и мелкие светлячки далеких галактик; у самого горизонта повисло эллипсообразное пятнышко Туманности Андромеды.

Прекрасный вид ночного неба сменился сообщением ВИС: «Взлет через 60 секунд». Клим ощутил волнение: капсула отправлялась в немыслимую даль — глубокое межгалактическое пространство — навстречу неведомому и опасному феномену, который подстерегал космонавтов в бескрайней пустоте.

Антигравы плавно приподняли «Орион» над космодромом. Хорошо освещенная территория форпоста вместе со зданиями и стоящими на поле зондами уменьшилась, но осталась отчетливо различимой на высоте около километра. Здесь запуск аннигиляционных двигателей был безопасен для поверхности планеты. Из четырех маневровых сопел вырвались бело-голубые плазменные струи, и капсула устремилась ввысь, в ночное багровое небо. Теперь разгон шел с гораздо большим ускорением; Ксифия быстро сжималась, капсула разворачивалась, ложась на курс в открытый космос. Скоро из-за планетного диска показался громадный голубой шар Дорадо. Смотреть на него можно было сколько угодно: свет гигантской звезды не представлял угрозы для зрения при трансляции изображения напрямую в мозг.

Скоро планета утонула в ярких лучах Дорадо, а само светило прямо на глазах стало уменьшаться. Миновало около получаса, и оно уже не занимало весь обзор, а сжалось до размеров Солнца на земном небе. Галактический диск безмолвно взирал на готовящуюся к прыжку капсулу. Климу казалось, что он видит прощальное подмигивание бесчисленного множества звезд, похожих на толпу провожающих — так в древности собирались на берегу люди помахать вслед кораблю, уходящему в дальнее плавание.

Трансляция с камер прервалась, ВИС запустила обратный отсчет перед нырком в гиперпространство. Через шестьдесят секунд мир погас и миг спустя вспыхнул вновь миллиардами светлячков, которые складывались в незнакомые созвездия из дальних и близких галактик — как спиральных, так и эллиптических, и шаровых. Млечный Путь растерял свой блеск, потускнел и больше не выглядел россыпью драгоценных камней, закрученных гравитацией в спирали; заметно подтаяв, он теперь скромно светился желтоватым диском с размытыми краями.

ВИС сообщила, что прыжок прошел успешно и никаких проблем с экипажем и пассажирами не наблюдается. Клим окинул взглядом космос — пустынный, холодный, безжизненный; именно таким он ощущался здесь, за несколько сотен тысяч световых лет от дома. Прямо по курсу «Ориона» Клим заметил яркую звезду. Она сияла неистовым фиолетовым светом, выделяясь на фоне прочих небесных тел. ВИС услужливо подсказала, что Клим смотрит на объект, называемый аномалией Дорадо, и, не дожидаясь следующих вопросов, выдала краткую справку: официальное наименование — объект Хайнца-Никольского; обнаружен в созвездии Золотой Рыбы пять лет назад астрономами Робертом Хайнцем и Владимиром Никольским из Лунной обсерватории; расстояние до Земли — 298 тысяч световых лет; ранее не исследован, происхождение объекта неизвестно, определить относительную скорость невозможно; является источником мощных гравитационных волн, которые по своему характеру не похожи на волны от черной дыры, нейтронной звезды или иного сверхтяжелого объекта.

Сухая статистическая информация о феномене навеяла смутную тревогу. Клим отключился от ВИС и встал из кресла, принялся ходить взад-вперед по залу досуга, почесывая подбородок. Затем не выдержал, связался с Левановым по нейроканалу.

— Когда можно продолжить изучение материалов «Альтаира»? — Ему не терпелось вернуться к работе. — Мы не знаем об аномалии еще многого из того, что удалось выяснить экспедиции. Стоило бы подготовиться как следует, прежде чем…

— Юнь, — прервал его полковник, — можете приступать хоть сейчас, но торопиться нет необходимости: мы еще довольно далеко. Гадот приняла решение прыгать в два этапа, чтобы исключить неожиданности. Сейчас мы вынырнули на большом расстоянии от цели. Когда осмотримся и убедимся, что все нормально, сделаем еще прыжок и подрулим к точке наблюдения.

— Ах вот как…

— Да, вы еще и отдохнуть успеете.

— В самом деле. Спасибо!

Клим отключился и сверился с бортовыми часами — было уже за полночь. Он решил, что последует совету Леванова, тем более что после прошлой бессонной ночи так и не отдохнул. С этим отправился в свою каюту.

После душа лег в постель и собрался было заснуть, но по нейросвязи прозвучал сигнал вызова.

— Простите, что беспокою, Клим, — сказал голос Зои, — но мне необходимо вас увидеть.

— Я не сплю, приходите.

Несмотря на усталость, Клим ощутил, что его радует предстоящий визит капитана. Хотелось узнать о легендарной Гадот побольше. Кроме того, что она изумительно красивая женщина, она еще и героиня недавней войны — непривычное сочетание, по крайней мере для сегодняшнего ортодоксального человечества. Когда женщина участвует в боевых действиях, это так старомодно, что звучит даже мило.

Она вошла в каюту, будто влетела, раскинув крылья, черная орлица. Клим поднялся ей навстречу, указал на стул, предлагая сесть. Но Зоя подошла вплотную, обхватила его руками за плечи и припала к его губам своими. Клим ошарашенно ответил на поцелуй, отмечая про себя, что знаменитая капитан старомодна даже в любви: практикует «мокрые» поцелуи. На этом способность рассуждать улетучилась вместе со всеми мыслями, оставляя простор для страсти и безудержного желания.

4

Некоторое время спустя Клим лежал на боку, перебирал и накручивал на пальцы черные локоны Зои, наслаждаясь их шелковистой мягкостью. Замедленное дыхание женщины и ее мерно вздымающаяся грудь ясно говорили о том, что она дремлет, а не подключилась к управляющим системам капсулы. Клим молча наблюдал за ее лицом, грозным, почти воинственным и вместе с тем нежным и добрым. Под сомкнутыми веками едва заметно двигались глазные яблоки, крылья носа подрагивали; тонкие губы шевелились, будто она с кем-то вела беседу. Тут женщина вздрогнула и распахнула глаза, поморгала.

— Прости, задремала, — вяло проговорила она и улыбнулась, — утомил ты меня…

— Не за что извиняться, — откликнулся Клим, — мне нравилось наблюдать за тобой. Во сне ты немного другая…

— Какая?

Клим помолчал, потом двинул плечом.

— Не знаю, так сразу не скажешь. Как только смогу сформулировать, сообщу.

Зоя усмехнулась и погладила его по щеке, прошептала:

— Мне было безумно хорошо… так, будто я…

— Подключена к ТЛМ? — хохотнув, подсказал Клим.

— К «машине счастья»? — Она фыркнула. — Это мусор по сравнению с реальностью. По крайней мере, в твоем случае.

— Радует, что ты стараешься сделать мне приятно, спасибо! Однако мы оба знаем, что…

— Я так не думаю, — покачала она головой, угадав его мысль. — Эмоции, которые рождает в нас тээлэмка, не настоящие.

— Ну как же не настоящие, если ты их ощущаешь и осознаешь? Мало того, они приводят к точно таким же биохимическим реакциям, как и эмоции, вызванные традиционными способами: выброс адреналина, пульс, дыхание…

— Дело не в биохимии, Клим. Дело именно в осознании. Да, я правда ощущаю некую вызванную ТЛМ эмоцию, скажем, восхищение прекрасным закатом. На первый взгляд она кажется настоящей, я ее такой ощущаю. Но именно понимание того, что она вызвана искусственно, не позволяет мне относиться к ней иначе, как к эрзацу. Я осознаю ее эрзацем.

— Понимаю, — кивнул Клим, — но любую эмоцию вызывает стимуляция определенных участков мозга. Почему для тебя важно, чем именно осуществляется стимуляция, если результат один и тот же?

Зоя помедлила с ответом, задумавшись, а Клим продолжил:

— Приведу пример: еда, которую мы получаем из продуктового синтезатора. Если ты желаешь грушу, ты можешь сорвать ее с дерева, а можешь нажать кнопку на синтезаторе, который сложит энное количество атомов в нужном порядке, и в результате ты получишь точно такую же грушу. Разве она будет для тебя эрзацем?

Зоя продолжала размышлять, поглаживая мужчину по плечу. Глаза ее были открыты, но смотрела она не на любовника, а куда-то в сторону. Взгляд блуждал по комнате, пока не остановился на собеседнике. Наконец она ответила:

— Чувства и груши — не одно и то же, Клим. Трудно сказать наверняка, но думаю, дело в осознании. Вроде бы ты прав, когда говоришь о продуктовом синтезаторе, но с чувствами не все так просто. Осознанные эмоции — один из компонентов личности, и…

Она отвела взгляд и опять впала в раздумье.

— И? — подстегнул ее Клим минуту спустя.

— И если они у тебя ненастоящие, то и ты ненастоящий.

На этот раз задумался Клим. Выпустив из пальцев черные локоны, он откинулся на спину и заложил руку под голову, принялся размышлять, могут ли испытываемые эмоции вообще быть настоящими или поддельными. Применимы ли эти категории к такому явлению, как чувства разумного существа? Однако уплыть мыслями далеко не успел. Через некоторое время над ним нависла Зоя, глаза ее блестели, роскошная черная грива упала Климу на грудь, защекотала лицо. Ее взгляд, дикий и хищный, как у орлицы, настигшей жертву, воспламенил в нем тлеющее желание. Он обнял женщину, прижал к себе и погрузился в круговерть сладостных ощущений, и ему было все равно, настоящие ли они…

5

Пробудившись, Клим обнаружил, что лежит в постели один. Мелькнула мысль: не приснилось ли ему это — жаркое тело, чарующий голос, горящие глаза, вуаль густых черных волос, неутолимая страсть, воспламеняющаяся вновь и вновь?.. Нет, сны такими не бывают, только ТЛМ-системы. Но он точно помнил, что к «машине счастья» вчера не прикасался, хотя немало о ней размышлял. А когда по нейросвязи пришло приватное сообщение «Не скучай, скоро увидимся», он почувствовал себя счастливым и без всякой лимбической манипуляции.

Наскоро перекусив, Клим уселся в кресло, подключился к ВИС и погрузился в работу. Перед его внутренним взором выстроились ряды файлов с результатами наблюдения за аномалией, которое проводили Светлана и ее коллеги. «Альтаир» подошел к объекту на расстояние нескольких светодней и, судя по записям астрофизиков, этого оказалось достаточно, чтобы начать изучать аномалию с близкого по астрономическим меркам расстояния. В нее из этой точки были запущены колбы, которые взяли образцы вакуума. В пилотских логах, однако, Клим обнаружил приказ о срочной подготовке к обратному прыжку. Зонд совершил подпространственный нырок и появился в окрестностях Дорадо. Но почему наблюдение прервали так неожиданно? На момент приказа о подготовке к прыжку — это Клим видел четко — члены экспедиции были еще вменяемы, хотя колбы уже попали на борт. Пилот принял решение о срочной эвакуации, и лишь потом, спустя час, когда «Альтаир» уже находился сравнительно недалеко от базы, время для людей остановилось, и включился режим автовозврата. Клим принялся скрупулезно, предложение за предложением, изучать записи наблюдений ученых и сопоставлять время событий с действиями пилота, отмеченными в бортовых логах.

Объем работ оказался колоссальным. Клим провозился большую часть утра, стараясь не отвлекаться на смакование воспоминаний о минувшей ночи. А ближе к обеду ему открылась суть происходящего, и стало страшно. Страшно так, словно он оказался на пути потерявшего управление грузового планера. Когда Клим понял, с чем столкнулась экспедиция, он решил немедленно связаться с Левановым, но в это мгновение ВИС прервала связь с данными, сообщила о предстоящем гиперпрыжке и запустила обратный отсчет. Клим в ужасе оцепенел, во рту тотчас пересохло. Полковник ответил на вызов почти сразу.

— В чем дело, Юнь?

— Мы же прыгаем к точке наблюдения, да? — с тревогой спросил Клим.

— Верно, все как планировали.

— Насколько близко мы к ней окажемся?

— Вынырнем на расстоянии четырех светодней и подойдем на термоядерной тяге к точке, откуда будут вестись наблюдения. Подруливание займет несколько часов. Что-то не так? Не тяните, Юнь, скоро ныряем.

ВИС отсчитывала последние секунды перед запуском концентраторов.

— Остановитесь! Не делайте этого! — вскричал Клим. Внутри все сжалось в предчувствии катастрофы.

— Что случилось?!

— В аномалии происходит распад…

Нейросвязь прервалась. Мир провалился в ничто и миг спустя всплыл.

Клим выскочил из кресла и бросился прочь из каюты. Несколько минут, во время которых он несся по коридорам капсулы, показались целым столетием. Наконец он остановился перед дверью в командный отсек. Она исчезла, открывая проход. Клим вошел и встретил напряженный взгляд Зои — и не увидел в нем ни намека на бурю феерических эмоций, которые она недавно испытывала. Теперь она была совсем другая.

— Что такое, Клим? — резко спросила капитан.

Но ответа не дождалась — прищурила веки, погрузившись в систему управления. Клим тяжело дышал, затем выдавил:

— Надо уходить… от аномалии… как можно скорее! Мы слишком близко к ней!

— Что вы несете! — вскричал полковник, нависнув над физиком. — До объекта больше сотни миллиардов километров, и к тому же…

Но вместо Клима заговорила внезапно охрипшим голосом Зоя:

— На нас что-то надвигается…

Леванов резко обернулся к ней.

— Надвигается что?

— Пузырь истинного вакуума! — ответил за нее Клим.

— Объясните! — полковник вновь повернулся к физику, схватил его за локоть и заглянул в глаза.

— Потом объясню, уводите капсулу немедленно! Пузырь приближается со скоростью света!

— Наблюдаю, — подтвердила капитан. — Уходим!

Она прикрыла веки, возвращаясь к управлению.

Клим все еще тяжело дышал, сердце стучало в груди, в горле встал липкий ком. Он прислонился к стене и тоже прищурился, подключаясь к ВИС, чтобы понаблюдать за ситуацией вокруг «Ориона». Увидел, как капсула начала разворот, маневровые двигатели заработали на полную мощь. То, что прежде казалось сиреневой звездой, увеличило яркость и видимый размер и теперь походило на шарик для пинг-понга, а затем прямо на глазах выросло до апельсина.

— Прыгайте же! — вскричал Клим, обращаясь к Зое. — Аномалия к нам гораздо ближе, чем мы рассчитывали!

— Прыжок сейчас невозможен, — процедила она.

— Почему?

— Концентраторы разряжены, нужно время.

Клим вспомнил, что когда-то читал о принципе действия гипердвигателей: он основан на разрыве ткани пространства-времени сосредоточением гигантского объема энергии в микроскопической точке. Оно выполняется концентраторами, которые после каждого выброса энергии требуют подзарядки.

— Как долго они будут заряжаться? — спросил он.

— Не менее получаса, — ответила капитан.

Леванов пробурчал проклятия и принялся мерить нервными шагами командный отсек.

«Орион» между тем завершил разворот и начал ускорение. Заработали аннигиляционные двигатели, сопла выстрелили снопами плазмы, и капсула помчалась прочь от разбухающего фиолетового шара. Ее скорость стремительно росла и через десять минут достигла 80% от световой — большего из аннигиляционных двигателей не выжать. «Орион» удирал от аномалии на максимальном ходу, но этого было явно недостаточно: та увеличивалась на глазах и выглядела теперь, как сиреневый арбуз. Концентраторы по-прежнему заряжались, но уровень заряда был еще далек от нужного.

— Юнь, — заговорил Леванов, — объясните, наконец, что происходит?

— Вы что-то раскопали в материалах «Альтаира»? — добавила свой вопрос капитан.

Клим отключился от ВИС и обратился к полковнику и капитану:

— Астрофизики «Альтаира» выяснили, что в этой части космоса идет распад ложного вакуума…

— Так, я совсем запутался, — потряс головой Леванов, — недавно вы упоминали истинный вакуум.

— Верно, — кивнул Клим, а затем призадумался на мгновение, подбирая нужные слова, и продолжил: — Не знаю, как все началось, но на данный момент ситуация такова: там, — он неопределенно качнул головой, — распадается обычное пространство. Оно называется ложным, поскольку находится не на самом низком энергетическом уровне.

Клим растерялся, увидев непонимание на лицах собеседников. Затем, после недолгой паузы, собрался с мыслями и заговорил дальше:

— Вакуум вообще — это область с минимальной энергией. Привычное нам пространство не обладает минимальной энергией… э-э… для наглядности можете представить себе крутой склон горы, который выравнивается, образуя плато, а затем снова обрывается вниз к другому плато, лежащему ниже первого — на самом дне. А теперь представьте себе нашу Вселенную в виде мячика. В момент Большого взрыва мячик скатился по склону горы, попал на первое плато, подкатился к самому краю и там замер. Первое плато — это наше нынешнее пространство с известными нам свойствами вакуума. Ложным оно называется потому, что только кажется дном, а на самом деле это лишь промежуточное плато — настоящее дно намного ниже, и там свойства вакуума будут совсем иными. Поэтому он считается истинным. — Клим опять сделал паузу, погрузившись в размышления. Полковник и капитан напряженно ждали. Через пару минут Клим продолжил объяснять: — Мячик от дальнейшего скатывания отделяет совсем немного, возможно, некий толчок, спонтанный или вызванный искусственно, который заставит его продолжать падение на самое дно. Похоже, такой толчок здесь и произошел.

— И… что это означает для нас? — спросила Соира, которая тоже вошла в командный отсек и прислушивалась к разговору.

— До сих пор вопрос о распаде ложного вакуума являлся чисто теоретическим, — сказал Клим, — вероятность этого события оценивалась крайне низко. Но оно, как видно, все же произошло, и нам придется что-то с этим делать. В аномалии Дорадо находится точка, где распад начался. Этот процесс выражается в том, что пространство, или вакуум, меняется и обретает совершенно иные свойства, которые, скорее всего, окажутся несовместимы с жизнью в той форме, в которой она нам на данный момент известна. Скорее всего, но не обязательно — все зависит от того, какие именно свойства и особенности приобретет новый, истинный, вакуум.

— Но почему это вдруг произошло? — удивился Леванов. — И именно сейчас?

— Произойти сейчас это могло с той же вероятностью, что и в любой другой момент времени. То же самое касается ответа на вопрос: «Почему именно здесь?» А вот что послужило распаду толчком, как он вообще начался… Определенных ответов на эти вопросы у меня нет, по крайней мере сейчас. Первое объяснение, которое приходит на ум, таково: поскольку нынешнее энергетическое состояние пространства не самое низшее, оно нестабильно и, следовательно, может, по законам квантовой механики, спонтанно туннелировать в новый вакуум — когда угодно и где угодно.

— Что значит «туннелировать»? — не поняла Соира.

— Это значит: без видимой причины начать происходить. Вдруг. Само. Как и все прочее в квантовом мире, распад вакуума подвержен базовому принципу неопределенности, как бы фундаментальному хаосу, который функционирует по совершенно случайным законам. Он и мог дать тот самый толчок, который заставил нашу Вселенную покинуть плато ложного вакуума и продолжить катиться вниз — к вакууму истинному.

— Но все, похоже, началось гораздо раньше, — заметила Зоя.

— Да, — согласился Клим, — аномалию обнаружили пять лет назад, но распад начался задолго до этого. Процесс сперва шел на квантовом уровне, затем на микроскопическом, потом аномалия разрослась до макроскопических размеров и стала заметной для дальнего наблюдения. Теперь же она перешла на космический масштаб, а в конечном итоге станет космологическим явлением, которое поглотит всю нашу Вселенную и полностью изменит ее.

— Так, и что теперь? — нахмурился Леванов. — В чем это будет выражаться?

— Именно в том, что мы сейчас наблюдаем. Пузырь истинного вакуума разрастается, изменяя свойства пространства и времени. Как — никто не знает. Для этого необходимо исследовать вакуум, что и пытались сделать члены экспедиции «Альтаира», взяв образцы из аномалии. Новый вакуум будет, вероятно, означать нашу гибель и разрушение всего известного нам мира. Ведь измененные свойства пространства приведут совсем к другим физическим константам: там не будет протонов, нейтронов и прочих частиц, а те, которые появятся вместо них (если вообще появятся), будут взаимодействовать по совершенно иным законам. Могут измениться даже способы их взаимодействия: вместо ныне существующих четырех фундаментальных сил природы возникнут… э-э… пожалуй, не стоит углубляться в детали. Важно, что новая физика сделает нашу жизнь невозможной. Как мы недавно видели, даже легкое «прикосновение» чужеродного вакуума оказывает радикальный эффект и замораживает наше время.

— Странно, — задумчиво проговорила Зоя, — что при первом обнаружении аномалии никто не заметил, что она приближается к нам со скоростью света.

— Это зафиксировала экспедиция «Альтаира», — ответил ей Клим, — оказавшись в непосредственной близости от аномалии. Но с Земли и прочих научных станций, раскиданных по нашему сектору галактики, установить факт приближения, по-видимому, оказалось невозможно. И догадываюсь почему.

— Почему же?

— Потому что никакого приближения как бы не происходит. Пространство, или вакуум, просто меняет свои свойства, а смещается лишь граница новой Вселенной.

— То есть никакого приближающегося объекта не существует? — уточнил Леванов.

— По сути, нет. Просто в нашей Вселенной разрастается некая иная.

Повисла тяжелая, гнетущая тишина. Пилот и операторы не отрывались от управления капсулой; капитан то и дело прикрывала глаза, отслеживая ситуацию вокруг «Ориона»; полковник хмурился и тер лоб.

Клим ощущал пустоту внутри. Когда он обрисовал собеседникам положение, сделал прогнозы и высказал гипотезы, в душе все оборвалось; не осталось ни чувств, ни желаний, ни стремлений. Все заполонило осознание неизбежной катастрофы — настолько глобальной, насколько возможно. Да, Земле и вообще Млечному Пути в ближайшее время ничего не угрожает, но никто не может предсказать, как пузырь нового вакуума поведет себя дальше и какие пока неизвестные законы им управляют. Нельзя исключать ситуацию, при которой расширение новой Вселенной получит ускорение и начнет протекать со скоростью гораздо большей, чем сейчас.

Капсула мчалась на полном ходу, а за ее кормой стремительно разрастался сиреневый шар, сияющий зловещим огнем, — иная Вселенная, зарождающаяся в нашей, растущая и пожирающая ее изнутри, будто личинка осы-наездника в теле гусеницы. Шар становился все больше и теперь достиг визуального размера Дорадо в небе Ксифии.

— Есть ли хоть малейший шанс, — заговорила после некоторого молчания Соира, — что новые свойства пространства не приведут к нашей гибели? Можно ли выжить?

Клим устало пожал плечами.

— Чисто теоретически — да, шанс есть: если все новые константы совершенно случайно сложатся именно так, как необходимо, чтобы наша биология могла функционировать. Но, как вы понимаете, вероятность такого события исчезающе мала. В старину в таких случаях говорили: это как если высыпать из мешка миллионы типографских букв и ожидать, что они при падении сами собой сложатся в текст романа «Война и мир».

— Короче, не исключено, но случится вряд ли, — резюмировала Зоя.

— Да, — вздохнул он, — не стоит на это рассчитывать.

В командном отсеке вновь повисло молчание. Все растерянно переглядывались, потрясенные словами физика.

Клим подключился к ВИС — капсула летела сквозь космос, держа курс на систему Дорадо. Пузырь истинного вакуума продолжал медленно расширяться и приближался к «Ориону» с неотвратимостью лавины, несущейся по склону горы.

— Сколько еще концентраторам заряжаться? — с хрипотцой в голосе спросил Клим.

— Минут семь-восемь, — откликнулась Гадот, и в ее голосе прозвучало отчаяние, — готовность семьдесят два процента. Концентраторы запустятся автоматически при первой возможности… если успеют.

— Можно ли процесс как-то остановить или обратить вспять? — поинтересовался Леванов.

Клим махнул рукой.

— Да что вы! Силы, управляющие расширением аномалии, находятся далеко за пределами возможностей нашей науки, да и техники тоже. Хотя…

Он запнулся, призадумался над неожиданной идеей, но дрожащий голос капитана вернул его к действительности.

— Аномалия совсем рядом!

Клим вошел в ВИС, огляделся — и обмер. Пузырь вырос до таких размеров, что потерял очертания сферы и стал просто огромной, чуть выгнутой стеной. И она стремительно нагоняла «Орион».

— Твою ж мать, — прошипела Соира, которая тоже наблюдала пугающую картину.

— Надо прыгать уже сейчас! — воскликнул Клим.

— Невозможно! — вскричала в ответ Зоя, ее большие черные глаза заблестели, — Готовность восемьдесят девять процентов!

Пылающая сиреневая стена, теперь прямая, уходящая по всем направлениям в бесконечность, глотала звезды и планеты, туманности и галактики, и с каждым мигом приближалась к капсуле. Гадот приказала активировать термоядерные двигатели, несмотря на то что их использование одновременно с аннигиляционными могло привести к мелтдауну всей системы. Но в нынешней ситуации риск был оправданным.

«Орион» стал увеличивать скорость, подбираясь к отметке в 90% световой, и приближение аномалии замедлялось. Но не прекращалось. Капсула мчалась сквозь пространство, однако фиолетовая стена упрямо догоняла беглецов.

Клим обливался потом. Сжав кулаки, он отслеживал показания ВИС; та настойчиво предупреждала о скором обрушении двигательных установок, которые едва выдерживали напряжение двух одновременно работающих систем. Прошла еще минута, датчики показали готовность концентраторов на 96%.

— Сейчас прыгнем, — прохрипела Зоя. Ее бледная кожа пошла багровыми пятнами, крылья носа нервно подрагивали. — Еще чуть-чуть…

Когда Клим принимал изображение из кормовой камеры, его взору представало лишь ослепительное сиреневое сияние — больше не было видно ничего. Передняя же камера демонстрировала обычный космос и спиральный диск Млечного Пути — вроде бы близкого (чуть ли не рукой подать!), но совершенно недосягаемого.

— Девяносто семь процентов… — сдавленным голосом сообщила капитан.

— Ну же, ну! — рокотал Леванов.

Клим с ужасом обнаружил, что пузырь истинного вакуума подполз к корме капсулы почти вплотную.

ВИС объявила общую тревогу в связи с возросшим риском мелтдауна. Стены капсулы загудели, пол завибрировал так, что желудок тотчас отозвался тошнотой. Электроснабжение отказало, и на мгновение стало темно, затем вспыхнуло красное аварийное освещение. Зазвучала сирена, ВИС рекомендовала всем членам экипажа, кроме пилота, и пассажирам немедленно изолироваться на нижнем ярусе в отсеке безопасности — его защищал кожух из сверхкрепких сплавов, который мог выдержать нагрев до миллиона градусов, а также предохранял от потоков гамма-лучей высокой интенсивности. Но никто из людей не пошевелился, все наблюдали за датчиком готовности концентраторов, который дополз до 98%.

— Сейчас… сейчас… — шептал Клим.

Стена поделила всю видимую Вселенную надвое: одна ее половина горела сиреневым, а другая безмятежно мерцала звездами и галактиками, словно не происходило никакой катастрофы и не близилась их гибель. Казалось, космос не замечает ничего вокруг и пребывает в наивной уверенности, что все нормально, — как было последние тринадцать с половиной миллиардов лет его истории.

ВИС показала заветные 99% готовности концентраторов, и Клим задышал глубоко, будто собирался нырнуть под воду. В голове билась единственная мысль: еще несколько секунд, буквально несколько секунд, и все — прыжок!

Пузырь приблизился вплотную, коснулся капсулы, и в этот миг аварийное освещение погасло, вибрация прекратилась. Стало тихо и темно. Клим вдруг почувствовал, что засыпает. Глаза слипались, веки сами собой закрывались. Он хотел было обратиться к Зое и спросить, состоялся ли прыжок, но на это не хватило сил. Забвение утянуло его в болото безмолвия и абсолютного спокойствия.