Повесть о Верном Школяре и Восточной Красавице

Фаина Гримберг, 2018

Книга стихов Фаины Гримберг (Гаврилиной) «Повесть о Верном Школяре и Восточной Красавице» представляет собой роман-эпопею, где интимная история семьи неотрывна от большой истории народов, стран, смены времен. Текст публикуется в авторской редакции.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Глава первая

ЛОПАТКИ

Мне было уже девять лет

Я отошла к своему дивану в маминой московской комнате

повернулась спиной

Отец сидел у стола

Посмотри какие у нее лопатки! — сказала мама

и в ее голосе перемешались отвращение и страдание

А! — сказал отец — перерастет…

Мама что-то еще ему сказала, какие-то слова…

Потом они кричали друг на друга.

Отец за мной приехал, потому что кончилось лето…

Отец…

Отчим много раз говорил маме, чтобы она забрала меня у отца

Но она кричала, что он ничего не понимает, кидалась на диван

ничком и плакала…

Саша! — говорил отчим — Саша!..

Мои дед и бабушка звали ее Сание

но в паспорте было написано Александра…

Он не понимал, что если бы она забрала меня у отца,

она отняла бы у отца всё на свете!..

Я обняла Димку, моего любимого младшего брата,

который молча смотрел на нас

Я протянула руки к маме, но она не обняла меня, а сказала

Ну иди, иди. Не надо

телячьих нежностей…

Отец поднял баульчик с моими вещами и я пошла за ним…

Однажды она держала меня на коленях и пела Самара-городок…

Глава вторая

ДОЧЬ СВОЕГО ОТЦА

Экран большой — полотно — и широкий

Вечернее синее летнее небо Азии

Кино под открытым небом

Ты не обращаешь на меня внимания

А я вижу тебя

Я повернула голову на жесткой скамейке

покрашенной в голубой яркий цвет

Я вижу тебя

улыбку железных серых зубов

и опухшие и всегда покрасневшие

болезненно темные веки

глаза

взгляд озорного жестокого и смешливого мальчишки

из местечка Галиции самого начала двадцатого века

из гетто средних веков Парижа

«А-а ху́нке! — … Сучка!..» —

«А-а!..» — с легким отчаянным придыханием

громко шепчешь ты на Марину Влади,

жеманно переступающую по каким-то дощечкам

Это язык идиш — диалект немецкого языка

«Хунке» — «сучка» от «hund» — «собака»

«hündin» — Сука

с таким отбрасываньем звука «д»

с прибавлением-прибеганием

на подмогу твоему жестокому озорству

маленького звука

такого легкого «к»

Сучка

Беловолосая девка на полотне экрана

Колдунья

И вот я вижу мечтательное восторженное жестокое выражение

твоего лица

А я люблю индийские фильмы,

и теперь понимаю, почему.

Потому что они показывают правильную жизнь,

потому что они знают, что такое зло и что такое добро,

и что добро должно побеждать!

И потому что они поют и любят!

И это понимали все люди-зрители

под открытым вечерним небом,

на скамейках выкрашенных голубой краской…

И ведь есть и нелюбимые люди

Я — нелюбимые люди

… ищут любви к ним

добиваются

беснуются

вырывают у другого человека —

«Дай!»…

А можно смириться тихими слезами

Это все равно, что я нелюбимая!

Ты не умрешь в больнице

среди совсем чужих людей,

потому что я буду с тобой!

Где ты, мой отец?!

Я хочу увидеть твою улыбку,

запрокинутую голову,

черные прямые волосы,

высокий открытый лоб,

тонкие бледные губы

Я напишу еще одно стихотворение

И ты больше никогда не превратишься в мертвое тело

в мертвые кости, в мертвое тело

Никогда!

Потому что ты сидишь за столом

покрытым выцветшей клеенкой с темными серыми проплешинами

и вдруг поднимал голову от «Войны и мира»

и вертел головой

и как мальчишка, вдруг отрешившийся от озорства

восклицал совсем по-детски:

— Где эти люди? Почему их нет?

Я очень сильно люблю тебя тогда.

И ты любишь меня.

Где эти люди? Почему их нет?

Мама!.. Мама!..

Мама, от нежной любви к тебе

слёзы на моих глазах,

потому что ты так красива,

потому что ты целуешь меня в щеку и твое ласковое лицо

пахнет нежно духами и пудрой,

потому что это так быстро — твой поцелуй, твои ласковые слова —

мне.

Слезы на моих глазах,

потому что я так боюсь потерять тебя,

потому что я так больно люблю тебя,

с такою моей болью, радостью,

счастьем мгновенным

Пока мои отец и мать были вместе

так недолго

мой отец раскрыл ей мир новых для нее книг

такие книги не проходили в учительском институте,

где она училась на отлично.

Мои отец и мать были вместе

он открыл ей французскую литературу —

своего любимого Вийона,

и Рабле, и Гюго, и Бальзака, и Мопассана,

и «Нескромные сокровища» Дидро,

и де Сада и Шадерло де Лакло…

И она выбрала себе,

чтобы перечитывать —

«Принцессу Клевскую» Мари-Мадлен де Лафайет

и «Страницу любви» Золя.

И повторяла, когда кто-нибудь говорил ерунду:

— Чего это вы пукаете, Панург!

И ее строгие глаза смеялись

Ей нравился Рабле

Мама и отчим возвращались из гостей поздно вечером

он в празднично белой рубашке с запонками на концах рукавов

и она —

в нарядном летнем платье

веселая

они пили вино в гостях

и сейчас она то и дело смеялась легко

и говорила насмешливо своим певучим голосом

о доме, где они были:

–…так чисто, что плюнуть на пол хочется!..

Она говорила своим певучим голосом

Он улыбался, любуясь ею

Я видела и понимала, что он ею любуется.

Она не любила готовить обед и убирать комнаты,

делала это быстро и небрежно.

Это была коммунальная квартира

Общую кухню, коридор и всё остальное всегда

когда доходила очередь

приводил в порядок он.

Иногда утром она делала гренки

вкусные.

Еще я любила, когда она говорила насмешливо,

если случалась какая-нибудь не очень страшная неприятность:

— Мало было шакалов в городе,

так еще одного привезли на корабле!..

Где она это прочитала или услышала,

или сама придумала,

я так и не узнала.

И далеко

давно

и не в Москве

9 мая, в праздник победы

вытаскивали в большой двор,

где лепились домишки с маленькими дворами

женщины и двое мужчин

вытаскивали большой стол

и женщины ставили водку в бутылках и стаканы,

вареную картошку и огурцы

Эти женщины были несчастные жертвы войны

одинокие вдовы и невесты погибших солдат

несчастные простые женщины

готовые терпеть побои, унижения

лишь бы рядом был муж

или сожитель

всё равно!

Всё равно!

Они отчаянно, криком пели:

— Пусть он землю бережет родную,

а любовь Катюша сбережет!..

И я знала, что война —

это еще и такое радостное счастье победы!

Счастье победы,

подымающее даже самых несчастных…

Хромой армянин Сурен в больших круглых очках

и мой отец, изнуренный туберкулезом еврей,

сидели с ними, выпивали и пели

с неизбывным произношением языков своего детства:

— Ты ждешь, Лизавета, от друга привета!..

Мужчины надевали свои награды

у них были медали

на темных пиджаках

вычищенных большой мокрой щеткой

свисающих с худых плечей

Мне хотелось потрогать медали отца

подержать на ладони,

но отец не позволял,

Конец ознакомительного фрагмента.