Черные вороны 6. Лезвие

Ульяна Соболева, 2018

Дарина приходит в себя после длительной комы и понимает, что совершенно не помнит последние годы своей жизни. Вначале ей кажется, что все, что с ней происходит – это сюрреалистическая изнанка реальности. Но с каждым днем этот сон не заканчивается, а затягивает ее все глубже и глубже на самое дно безумия и дикой страсти к порочному и опасному маньяку, который назвался ее мужем… Адаптации и римейк серии "Любовь за гранью". Сюжет повторяется! В оформлении обложки использована фотография автора Oleg Gekman с сайта Depositphotos.Содержит нецензурную брань.

Глава 1. Максим

Лишь глупые люди считают путь любви счастливым. Только тот, кто откажется от всего во имя Её, сможет встать на Её дорогу. И пройдя этой тропой до конца, он обретет не счастье, а боль. Но только тот, кто прошел по этому пути, может сказать, что жил.

© Мария Николаева, “Чужой путь”

Мне позвонили ночью. Часа в три. Я не спал. Сидел в нашей спальне на полу, облокотившись о стену и запрокинув голову. Нет, я не пил. Не мог себе позволить подобной роскоши, я хотел оставаться отцом для Таи, а не приходящим дядей с вечным запахом перегара изо рта. Время, которое я последнее время проводил с ней, помогало мне справиться с отчаянием из-за этого изнуряющего ожидания, когда же моя девочка придет в себя. Да, я терял надежду, зачем лгать… я ведь не идиот и понимал, что с каждым днем шансов на то, что Даша откроет глаза, становилось все меньше. Фаина не говорила мне это в глаза, она была слишком деликатной для таких жестоких прогнозов, но круглосуточное дежурство из палаты Дарины убрали уже пару месяцев назад. А я проводил там по нескольку часов в день. Обычно утром. Приезжал с ее любимыми ромашками. Ставил в вазу, садился рядом и брал ее за руку. Мне казалось, что, если я пропущу хотя бы один день, она почувствует, что я не держу ее, и «уйдет» от меня. И от этой мысли мне становилось жутко… потому что без нее я стану живым мертвецом, я уже им стал. В зеркало почти не смотрелся, но точно знал, что оттуда на меня взглянет заросший, осунувшийся человек с очень больными глазами.

Я гладил ее руку и наслаждался каждым прикосновением — какие же у нее тонкие и прозрачные пальчики. Такие нежные. Я сам срезал с них ногти. Я боялся, что ее поранят или причинят боль. Приезжал, чтобы вместе с сиделкой вымыть ее, переодеть в чистое и расчесать волосы, чтобы потом вдыхать запах на шее у самого уха и, закрыв глаза, представлять, как по утрам точно так же зарывался лицом в ее локоны. Вот оно счастье, какое же оно простое и невесомое. В незначительной ерунде, которая вдруг обретает совсем иной смысл, когда мы ее теряем.

«Маленькая моя девочка, я так соскучился по тебе. Я рассыпаюсь без тебя на молекулы и атомы. И жду тебя. Слышишь? Я жду тебя, малыш. Надо будет — десятилетиями ждать буду. Ты только пытайся вернуться обратно. Не сдавайся. Борись там. А я буду бороться за тебя здесь».

Я знал, о чем думает персонал, знал так же то, чего никогда не скажет вслух Фаина — они все считали, что ее уже можно отключить. Что надежды уже не осталось. А они знали, что за это я сверну каждому из них шею, и эти приборы будут пиликать и сотню лет, пока я сам не решу иначе.

Целовал ладошку, прижимаясь к ней заросшей щекой. Потом укрывал ее. Гладил по волосам, целовал в губы и уходил. Мой телефон никогда больше не был выключен. Я следил за этим настолько маниакально, что едва видел, что зарядки осталось меньше пятидесяти процентов, у меня начиналась паника. Мне казалось, что это наша с ней связь. Пока я каждую секунду жду ее, она не посмеет нас бросить.

«Слышишь, малыш, даже не думай. Не смей от меня уходить. Я же найду тебя на том свете и вытрясу из тебя душу, поняла? Ты моя! Ты себе не принадлежишь!».

Больше года сплошной череды бесполезных дней… если бы не Таис, я бы свихнулся. Но она была моим утешением. Я погрузился всецело в нее. Она везде сопровождала меня, и мне было плевать, что по этому поводу думают наши деловые партнеры. Если кого-то вводило в заблуждение присутствие ребенка у меня впереди в детской перевязи, то едва я приступал к переговорам, эти заблуждения были развеяны мгновенно. Но иногда именно она помогала мне заключать сделки там, где, казалось, это было невозможно. Женщины любят детишек, и голубоглазое блондинистое существо с двумя передними зубами уламывало кого угодно. Она имела безграничную власть над каждым, кто к ней приближался.

Сотовый взорвался жужжанием на прикроватной тумбочке, и я потянулся за ним — едва увидел номер Фаины, сердце зашлось от панического ужаса. Мне вдруг стало страшно ей ответить. За все это время она ни разу не звонила ночью. Я держал сотовый в руках и смотрел на монитор. От напряжения по лбу стекал пот, и капля упала на экран. Нажал, отвечая, и стиснул челюсти так, что сам услышал скрежет собственных зубов. И я молился. Верите? Я в эту секунду вспомнил «Отче наш»!

— Макс, она пришла в себя! Слышишь? Живая. Открыла глаза!

Выронил телефон, тяжело дыша, и снова поднял.

— Я сейчас приеду…. Я… приеду… Да… приеду. Черт!

Меня заклинило, и не могу сказать ни слова. Сердце дико бьется в висках, разрывается. Черт! Чем я заслужил? Как же я заслужил это чудо?

— Приезжай, но я не уверена, что смогу сразу впустить тебя к ней. Нужно провести много анализов и понять, в каком она состоянии. Не только физическом, но и психологическом.

— Да хоть вечность… вечность, Фая.

И солгал… на вечность меня не хватило. Не хватило и на день. Уже к вечеру мне рвало крышу — я хотел видеть ее. Я хотел посмотреть ей в глаза. Дьявол, я не просто соскучился, я осатанел от тоски по ней. Голос… мне бы голос ее услышать. Но меня держали в вестибюле и не впускали в отделение. Фаина не отвечала на звонки и не выходила ко мне. Я убил две пачки сигарет, и мне казалось, мои волосы стоят дыбом, и меня трясло, как наркомана при страшной болезненной ломке. Днем в больницу приехал Андрей с Александрой и Каринкой. После обеда и Славик уже был с нами. Рядом с ними ждать было легче. Андрей стискивал мои пальцы, а Карина не разжимала объятий. Славик угрюмо молчал. Этот тип вообще был ужасно загадочным. Его эмоции прочитать невозможно. Словно он выкован из железа, и мимика в его модели не была предусмотрена. Терминатор чертов. Но я его уважал и привык к нему за это время.

Когда увидели тонкую фигурку Фаины с папкой в руках, вскочили все, а меня пошатнуло. Она не спеша шла к нам, поцокивая тонкими каблуками по мраморному полу. И мне каждый ее шаг в голове набатом. Андрей сжал мое плечо, и я понял, что он сам ужасно нервничает.

— Ну что… она пришла в себя, и она в прекрасной физической форме. Насколько это вообще возможно в ее состоянии, — Фаина вроде как и говорила задорно, но я видел, что между ее фраз прячется пресловутое «но». И мне вдруг стало страшно его услышать.

— Но, — и внутри все оборвалось, — но после сильной черепно-мозговой травмы всегда есть осложнения.

Что-то осторожно покалывает и постукивает в затылке, как предчувствие.

— Мы можем ее увидеть?

— Нет… пока вы не можете ее увидеть. Никто из вас. Придется обождать где-то с часик.

— Черт! Я ждал все эти месяцы… не могу. Фая, чего ты не договариваешь? Скажи нам, что с ней? Это ведь не все.

— Ее физическое состояние совершенно не вызывает опасений. Все органы функционируют отлично, она полностью оправилась. А вот ее психологическое состояние… Дарина не помнит несколько лет из своей жизни. Словно стерся большой кусок из ее жизни. Я пока точно не знаю, насколько это необратимо и сколько лет она «потеряла». Но для нее не существует никого из вас. Она все еще живёт в детдоме. То есть появление каждого из вас может вызвать сильнейший стресс, и мне нужно ее подготовить. Вначале рассказать ей о семье и о самых близких родственниках, потом мы перейдем к тебе, Максим, и к ребенку. Вы все должны набраться терпения. Будет сложно.

Я слушал Фаину и не мог поверить в то, что это происходит на самом деле. Как дурацкий сериал. Бред, да и только. И еще у меня было ощущение, что произойдёт нечто паршивое, нечто, что вывернет нашу с ней жизнь наизнанку.

Мне казалось, меня пнули под ребра, и я не могу отдышаться. К триумфу примешивалась горечь, настолько едкая, что мне хотелось сглотнуть, но я не мог.

— Мы все должны быть очень терпеливыми, Максим. Возможно, память к ней вернется, а может быть, и нет, и нам нельзя на нее давить. Нужно вводить информацию постепенно по маленьким крупицам.

Фаина вернулась через полтора часа и повела за собой всех… всех, кроме меня. «Вначале родственники», — сказала она, и я молча покорился. Сверлил взглядом стеклянные двери отделения и чувствовал, как от отчаяния дергается сердце. Дьявол, мне пекло глаза. Да, бл*дь, мне, как гребаной девочке, хотелось разораться от разочарования. Не помнит! Мать вашу! Не помнит меня!

Они вернулись через час, за это время я протер дыру в полу вестибюля и зверски хотел курить. Увидел их лица, и на какое-то мгновение радость затопила все внутри — они улыбаются. Они расслаблены — значит, с моей девочкой все хорошо. И это самое главное сейчас.

— Ну что? Как она? — посмотрел на Фаину, переминаясь с ноги на ногу от нетерпения.

— Она в порядке, Зверь, — усмехнулся Андрей, — она сильная, наша девочка. Выкарабкалась. Даже шутила и улыбалась. Познакомились заново.

Дух захватило на какие-то мгновения. Моя малышка улыбалась. Черт, я б сдох сейчас за возможность увидеть ее улыбку и услышать голос.

— Вспомнила кого-то?

— Нет, брат. Никого. Разволновалась, когда рассказали о смерти ее отца и о том, что забрали ее к себе уже давно.

— А… а обо мне рассказали?

Фаина отвела взгляд, а Андрей положил руку мне на плечо.

— Рассказали, что ее нашли мои люди. Потерпи. Макс. Так надо. Это для ее блага. Расскажем. Обещаю, мы обязательно ей все расскажем.

Я усмехнулся криво, чувствуя, как радость уступает место какому-то серому, тоскливому разочарованию.

— Она уже знает, что ты существуешь. Пока не знает, как выглядишь и кем ей приходишься, но всему свое время. Нам нужно будет с тобой поговорить о стратегии поведения и о том, что можно говорить, а с чем нужно повременить.

Фаина старалась говорить со мной спокойно, как с больным ребенком, чем раздражала меня еще больше.

— Ничего страшного, дома даже стены помогут ей все вспомнить. Когда ее можно будет забрать домой?

Я сам не понимал, что говорю. Меня просто скручивало от ядовитой потребности увидеть Дарину. И мне вдруг захотелось всех их расшвырять в стороны и выбить дверь в ее палате, сгрести в охапку мою малышку и никому из них не давать.

— Макс, Даша поедет ко мне пока. Так лучше для нее, — тихо сказал Андрей, глядя мне в глаза, — это то, что советует ее психолог.

— Что? Повтори еще раз. Что именно сказал ее психолог?

— Психолог сказала, — пока Фаина говорила, Карина обняла меня и склонила голову мне на плечо, ощущая видимо, что я близок к срыву, — она сказала, что на данном этапе Даше не стоит раскрывать все прошлое и все страшные события, которые в нем произошли. Это может ухудшить ее состояние. МРТ показало некоторые повреждения головного мозга, они обратимы со временем, но стрессы могут привести к последствиям, даже к приступам эпилепсии, а возможно, и убить ее. Давай наберёмся терпения, Макс.

У меня покалывало затылок и кончики пальцев. Я впал в какое-то оцепенение. Одна часть меня до безумия желала увидеть ее немедленно, а другая… другая настолько дико любила мою девочку, что я готов был терпеть годами.

Но мне вдруг показалось, что меня отшвырнуло назад в прошлое, где я был никем в этой семье, где меня вечно оставляли за бортом, а нахмуренное лицо Андрея напоминало лицо отца в минуты, когда он приказывал мне не лезть и отойти в сторону. Они ведь все решили там в отделении и вышли ко мне, уже все обсудив и приняв решение. Они ограждают ее от меня и в тоже время не забыли рассказать ей о себе.

— Даша все еще моя жена и мать нашей дочери. Я не считаю, что жизнь рядом с нами может ей чем-либо навредить. Мы поможем ей вспомнить так же, как и вы. Я не вижу разницы. Разве обязательно рассказывать о каких-то спорных моментах? Мы вместе все преодолеем у нас дома, где все напоминает о нас, и где она выбирала каждую картину и занавеску.

— Она моя сестра, Макс. А если она вспомнит то самое… и это навредит? Ты не думаешь об этом? Неужели ты сейчас настолько эгоистичен? — голос брата запульсировал в висках, напоминая отцовский.

— Значит, рядом с вами воспоминания будут хорошими и позитивными. А со мной кроме ужаса и вспомнить нечего?

— Не психуй раньше времени, Макс. Успокойся. Никто не отбирает твою женщину. Мы все ее любим. Мы все хотим ей только добра и пытаемся вернуть ее к нашей реальности по шагам.

Вроде и успокаивает, и все верно говорит, а меня трясет от ярости и от бессилия. И я понимал, что они правы. Все я понимал. А держать себя в руках не мог. Меня просто трясло, как и тогда, когда приехал сюда после аварии.

— А Таис? Как быть с ней? Неужели мы будем врать о ребенке?

— Но можно ведь пока оставлять Таю с няней, Карина будет приезжать и Александра. Постепенно расскажем. Немного времени, Макс.

А ведь они уже все решили. Меня просто оставалось поставить перед фактом, и звучит все так, что они заботятся, а я, тварь эгоистичная, только одного хочу и о себе думаю. И они на моем фоне само благородство и благие намерения. Мое мнение ни черта не значит. Оно заведомо неверное и ненужное. Привет, долбаное прошлое, где ублюдок с подворотни был годен лишь для того, чтобы подтирать дерьмо за их величествами.

— Круто, вы все уже обдумали, а главное, как быстро. Это все за те несколько минут, пока из палаты ко мне шли? Или вы закрылись где-то, чтоб стратегию разработать? Аааа, может, вы вообще давно приняли свои решения?

Фаина взяла меня за обе руки.

— Макс, ты не злись сейчас. Не надо. Я знаю, что ты чувствуешь. Я понимаю, как долго ты ждал этого момента. Мы все тебя понимаем. Мы не враги тебе. Неужели ты мне не веришь? Я врач!

Я держал ее за руки, чувствуя, как волны ярости плещутся все тише, но все еще бьют меня изнутри отчаянием.

— Я помню, как ты хотела, чтоб она никогда меня не знала… помню, как все вы этого хотели.

— Но ведь она приняла решение. С тех пор ничего не изменилось, и мы никогда не отберем у нее право выбора. Просто она слабая. Нужно постепенно начать знакомить ее со всеми нами. Ты самая важная часть ее жизни. Но и замужество, и ребенок — это очень серьезно. Нужно принять себя сначала и осознать — кто она, где живет, сколько ей лет. Чем занималась все это время. Это тоже непросто и не за один день. Неужели ты не дашь ей этого времени? Ведь что значат какие-то месяцы в сравнении со всей жизнью, что вы проведете вместе. Даша любила тебя так, как никто на этом свете. Я никогда не видела такой любви… и она вспомнит тебя обязательно. Вот увидишь.

— А если ни черта не вспомнит? Что тогда?

Я уже не мог скрывать своего состояния. Мне казалось, я с ума сойду сейчас.

— Просто время. Это все, что нам нужно. Возможно, все образуется намного быстрее, чем мы себе представляли.

— Я хочу ее увидеть…. ужасно хочу, Фая. Меня трясет. Мне кажется, я сейчас сдохну.

Она вдруг улыбнулась и обхватила мое лицо руками.

— Идем, я дам тебе посмотреть. И совсем скоро ты увидишь ее своими глазами. Я знаю, как тебе тяжело сейчас, знаю, какой ты у нас нетерпеливый, но ведь ради нее можно все вытерпеть, да? Ты сам так говорил мне когда-то.

— Ради нее? Ради нее можно вырезать себе сердце наживую и отдать ей.

— Ну вот… а я прошу у тебя всего лишь время.

— Ты точно хирург? Ты не психолог?

— Когда лечишь тело, невозможно не уметь лечить душу. Идем, посмотришь, какая она красивая даже вот такая растерянная и испуганная.

Она привела меня в ординаторскую, где велось наблюдение за особо тяжелыми больными в коме. Увеличила экран, показывая мне палату Даши, и я застонал вслух, увидев ее сидящей на постели. Невольно тронул монитор и даже не заметил, как Фаина вышла и прикрыла за собой дверь. Какая же она хрупкая, прозрачная и невероятно растерянная. Сидит на постели, так похожая на себя в первые дни тогда у меня дома. И я вдруг понимаю, что ведь ее все еще мучают те самые детские страхи, и она не будет спать ночью. Без меня она никогда не могла уснуть. Увеличил изображение и вздрогнул, увидев ее лицо вблизи. Наконец-то с открытыми глазами, подвижное, живое. Не ту восковую маску, которую наблюдал все последние месяцы. Я провел пальцами по острой скуле, по приоткрытым губам. Как же я хотел ощутить ее кожу под своими пальцами, жадно пожирая ее реакцию.

Маленькая моя, как же тебя вымотали эти месяцы. Сердце болезненно сжимается при взгляде на шрам на лбу и тонкие провода, торчащие из запястья.

Встала с постели и, едва ступая, пошла к зеркалу, подтягивая за собой капельницу. Долго себя рассматривала, трогая свое лицо и шрамы, и мне до дикой боли в груди захотелось прижать ее к себе. Так, что пальцы судорогой свело. Один раз зарыться в них, ощутить их мягкость и шелковистость.

Вспомнил, как когда-то, вернувшись с очередного дела, подошел к ее комнате и распахнул дверь. Она спала в углу комнаты. Такая маленькая, скрутилась в клубок, голову на колени положила. Я тогда подошёл, осторожно наклонился, намереваясь поднять на руки, чтоб перенести в кровать, и вдруг почувствовал, как в грудь уперлось лезвие.

« — Не тронь.

Расхохотался и вдавил ее руку с кухонным ножом сильнее. В крови все еще играл адреналин после разборки. А смерти я давно не боялся. Мы с костлявой старые добрые приятели. Нам пока нравятся многоуровневые игры.

— Малыш, никогда не бери в руки оружие, если не намерена им воспользоваться. А хотел бы тронуть — давно бы тронул, и ты об этом знаешь.

Она знала, нож сама отдала, позволила себя на кровать перенести и укрыть одеялом, а когда свет потушил и уйти захотел, попросила посидеть с ней, пока не уснет… И что вы думаете я сделал? Нет… я не ушел. Я, бл*дь, остался. Просидел с ней до утра, глядя, как сопит, обняв подушку тонкими пальцами, как ресницы бросают тени на бледные щеки, и не заметил, как сам уснул в кресле».

Вот и сейчас до боли хотелось остаться. Сидеть рядом пока спит. Ловить каждый вздох, надышаться ею за месяцы эти. Воскреснуть хотел. Но даже подумать не мог, что стою уже одной ногой в могиле.