Пусть любить тебя будет больно

Ульяна Соболева, 2016

Я была счастлива настолько, насколько может быть счастлива женщина, но у каждого счастья есть свой срок годности и моё изначально оказалось просроченным. Глупо верить, что человек может расстаться со своим прошлым и измениться. Люди не меняются, они надевают маску, подстраиваясь под обстоятельства и заставляя тебя верить, что это и есть их настоящее лицо. Содержит нецензурную брань.

Глава 5

— Даже так? Я не ослышался?

Дмитрий Олегович поджал губы и прищурился. Руслан откинулся на спинку стула, наслаждаясь этим явным недоумением. Давно он хотел увидеть именно такое выражение, как после удара под дых. Есть люди, которые внушают неприязнь. Лешаков не нравился Руслану всегда. Вот с первого взгляда. Казался ему кем-то вроде шакала лизоблюда, который знал — чьи задницы надо лизать, как лизать, и только за счет этого умения поднялся столь высоко. Очень захотелось окунуть его мордой в дерьмо или в грязь и смотреть, как по очкам стекает жижа. Как он брезгливо морщится. Лешаков был похож на толстого паука, который плетет свою паутину везде, куда дотягиваются его непропорционально длинные по сравнению с туловищем ручонки. Лешаков имел привычку перебирать пальцами, пока говорил с собеседником, чем усиливал это мерзкое сходство. У Бешеного всегда возникало желание перебить эти пальцы.

— Не ослышались. Я передумал продавать компанию.

Скривился? Не вкусно, кисло, совсем не те сливки, которые ты ожидал получить, верно?

— И можно узнать — почему вдруг? — занервничал — быстрее перебирает пальцами.

— Потому что я хочу продолжить дело отца, и после его смерти мне это кажется более, чем логичным.

— То есть ты прекрасно понимаешь, что бизнес убыточен, но хочешь все равно этим заниматься?

— Бизнес не убыточен, и мы с вами это прекрасно знаем, Дмитрий Олегович. Бизнес настолько не убыточен, что его готовы выдрать с мясом, — Руслан подался вперед, — более того, именно поэтому вы его и продаете за баснословную цену, из которой озвучиваете мне лишь четверть стоимости, верно?

— Я имею полное право, твой отец…

— Переписал весь бизнес на меня, и вам сей факт хорошо известен, но это не должно было быть известно мне, верно?

Лешаков дернул узел галстука. «А вот теперь уже не кисло, а душно. Окошко открыть?»

— Ты к чему клонишь, Руслан?

— К тому, что компания принадлежит мне, и я ничего не подпишу. Так и передайте вашим друзьям, которым срочно понадобился мой бизнес.

Лешаков со всей силы ударил кулаком по столу, а Руслан даже не вздрогнул, лишь закинул ногу за ногу и покрутился в кресле.

— Щенок. Я хотел говорить по-хорошему. Я надеялся, что ты поумнел за это время. Но нееет. Как был глупым и самоуверенным сопляком, так и остался. На хрена тебе компания? Есть люди, которым она нужнее, и они готовы заплатить.

Руслан ухмыльнулся, достал сигарету, закурил, подвинул к себе пепельницу, глядя на покрасневшее лицо тестя.

— Возить дурь? Как же! Я хорошо помню. Но ни один пакетик герыча не въедет на территорию этой страны в моих контейнерах. Я не играю в эти игры, как и мой отец.

Лешаков резко наклонился к Руслану.

— Ты понимаешь, что это война, Руслан? Им нужны эти гребаные цистерны, вагоны, и они их получат, но не мирно, а иными путями. Я пытаюсь разрулить эту ситуацию с наибольшей выгодой. Ты мой зять и…

Руслан резко отодвинул пепельницу, и та издала скрипящий звук, скользя по столешнице. Лешаков осекся.

— Ненадолго. Я разведусь с вашей дочерью в ближайшее время и компанию не продам. Я даже решил расширить сферу деятельности.

Лешаков демонстративно расхохотался. Нервно и злобно, фальшиво.

— А кто твои долги погасит, а, сынок? Кто все то дерьмо, что навертел твой отец, расхлёбывать будет? Тебя кредиторы на счетчик поставят. По миру пустят. Давай, Руслан, начистоту? Что за принципы? Какая на хрен разница кто? Не мы, так другие. Наркота сюда рекой льется. Ты ничего не изменишь своим отказом. Если бы ты согласился, то и продавать ничего не надо. Нужные люди долги ваши закроют, и все в шоколаде, Руслан. Подумай сам, какими деньгами можно вертеть с твоими цистернами, вагонами, фурами? У меня менты и пограничники прикормлены с ручки.

— Я. Не. Продам. Компанию.

Встал из-за стола и задвинул стул. Его начинал раздражать этот разговор.

— Документы о разводе получите в ближайшее время, Дмитрий Олегович. Мне больше не интересно ни наше сотрудничество, ни этот идиотский брак.

— Значит так, Руслан. Ты не горячись, а мозги включи.

Бешеный обернулся к Лешакову.

— Включил. Дальше что? Не будет сделки.

Лешаков начинал терять терпение, поправил очки, придавив к переносице.

— Я ведь попросил по-хорошему, могу и по-плохому.

Руслан резко обернулся и усмехнулся. Его явно забавляла эта ситуация.

— О, даже угрозы? И чем вы хотите меня напугать? Долгами?

— Я по миру тебя пущу, оберу до нитки, и мне в этом помогут.

— Не сомневаюсь, что у вас много помощников. Рискните.

— Борзый ты, Бешеный, но запомни хорошо — ты представляешь для меня интерес по двум причинам: моя дочь тебя любит, и мне нужна компания. Если двух этих факторов не станет, ты перестанешь представлять из себя ценность, и я избавлюсь от тебя. Бабу твою навестят… тогда ты иначе заговоришь! Вот так.

Лешаков щелкнул пальцами, и в этот же момент Руслан схватил его за шиворот и впечатал в стену.

— А теперь ты слушай меня внимательно, Ле-ший. Забудь все свои правила игры — я играю без правил. Без снайперов, кредиторов и политики. Приблизишься к Оксане — я просто растворю тебя в серной кислоте. Живьем. Однажды ночью ты проснешься в вонючем подвале, привязанным к экскаватору, который аккуратно опустит тебя в чан. Ты будешь подыхать очень медленно. Поэтому молись, чтоб с сегодняшнего дня она не упала, не подвернула ногу и даже не заболела гриппом. Потому что все, что с ней произойдет, я буду считать твоей провокацией.

Лешаков побледнел до синевы, над верхней губой выступили капли пота.

— Руки убери, сопляк. Совсем охренел!

Руслан медленно разжал пальцы.

— Пошел вон из моего дома и дочь свою шлюшху-наркоманку прихвати.

— Ты очень сильно об этом пожалеешь, Бешеный. — сказал Леший и поправил пиджак, подхватил со стола папку. — Очень сильно.

Когда он вышел, зазвонил сотовый, и Руслан, схватив аппарат, рявкнул:

— Да!

— У нас неприятности!

— Неужели? Что еще на хрен случилось?

— Оксана твоя съехала с квартиры час назад.

Твою ж мать! Руслан грязно выругался.

— Куда?

— Ищем. Она выкинула телефон, и мы теперь не можем отследить. Думаю, она уже знает о том, что ты немного женат. Вчера несколько коммерческих каналов транслировали похороны Царева, и тебя с Ларисой там показали несколько раз.

— Бл**дь! Только этого мне сейчас… Чтоб через полчаса сказал мне, где она. Обзвони гостиницы. Она въехала под своими именем и фамилией.

— И еще. Сараевских положили. Всех.

— Кто?

— Вороны. Метку кинули, как они это любят.

— Ясно. Пухом земля Сараевским. Довыеживались.

— Говорят, отец твой дружен был с Вороном.

— Говорят. Ты Оксану найди, Серый. Насчет Ворона потом поговорим.

Руслан накинул куртку, хлебнул еще виски и закурил на ходу, спускаясь в машину.

Проклятье, как же некстати сейчас все это. Черт, он должен был отправить Оксану раньше. Не давать ни одного дня, не рисковать. Представил себе, как она сейчас, наверное, с ума сходит, и сжал челюсти до скрежета. Надо было ей раньше сказать. Самому. А он трусил. Просто элементарно трусил. Думал, что вот еще немного, еще чуть-чуть и все решится. Насчет долгов Леший загнул, конечно, либо не знал обо всех счетах Царя. Нужно перевести деньги и покрыть кредиты хоть частично. Провернуть несколько операций по перевозкам. Снова зазвонил сотовый.

— Да! Ну, что там?

— Есть, Бешеный. Пиши адрес.

— Купи билеты, Серый. Я сейчас не могу. Первый же рейс на Валенсию.

***

Я пребывала в странном состоянии. Я не плакала, не била посуду. Я просто медленно встала с пола и на каком-то автомате собрала пульт от телевизора. Вставила батарейки, закрыла крышку, положила его на стол. Прошлась по гостиной. Ни одной мысли в голове, только картинка на паузе — Руслан и эта девочка. Именно девочка, по сравнению со мной. Я одевалась и думала о том, что внутри какая-то дикая тишина. Ни крика, ни рыдания. Ничего. Какое-то глухое злорадство и ненависть. К себе. Жалкая идиотка, а ведь мне удалось убедить себя, что все будет не так, как у других. Не так, как в тех статьях о неравных отношениях, где мужчина всенепременно находил себе другую женщину помладше. Но ведь всегда есть неискоренимое «со мной этого не произойдет. Он меня любит. Он не такой, как все». Какая глупость. Наивная и жалкая глупость, опускающая меня на уровень безмозглой курицы, которая слишком самоуверенна и не видит дальше своего носа. Ведь всё говорило об этом. Кричало. Взрывалось. А я не видела в упор. Отъезды, звонки за закрытой дверью, код на смартфоне, стертые смски, исчезновения.

Остановилась посреди комнаты, застегивая пуговицы на кофточке, и расхохоталась. Все это время у Руслана была жена. Не девка, не любовница, а законная жена. С которой он просыпался в постели, как и со мной, говорил по утрам за чашкой кофе, звонил ей. Я не чувствовала боли. Нет. Ни грамма боли. Я погрузилась в болото злорадной ненависти к себе. Презрения на грани.

Подошла к ноутбуку, нашла номер телефона гостиницы, заказала себе номер. Для начала съехать и побыть наедине с собой. Мне нужно время пережить этот удар. Я не могу такая вернуться к детям. Мне нужны дни и ночи в полной тишине для принятия решения. Я знала, что взрыв будет, и меня еще разорвет от боли. На ошметки. Пока что я в каком-то трезвом шоке, который вынуждает лихорадочно собирать вещи, вызвать такси, отключить телефон.

Я вышла из квартиры и швырнула ключи от нее так далеко, как только видела сама. Подумала несколько секунд, достав сотовый из кармана, а потом зашвырнула его туда же. Села в такси, не обращая внимание на вытянувшееся лицо таксиста. Назвала адрес и, откинувшись на спинку сидения, закрыла глаза. Такие, как Руслан, не меняются. Бабники не становятся святыми, как бы мы в это ни хотели верить. И это не просто измена. Нет. Это высший уровень лжи, высший пилотаж, виртуозный обман. Самое ужасное, что я его не осуждала. Я понимала, что это верный поступок. Он должен думать о себе, прежде всего, а не обо мне. О женщине, с которой лет через десять будет стыдно выйти на улицу.

Я настолько погрузилась в свои мысли, что даже не увидела, что за мной следят. Это потом я пойму, что слишком наивно было предположить, что все, что меня связывает с Русланом — это сим — карточка в новом телефоне. Такие, как он, контролируют намного больше, чем кажется на первый взгляд.

Я поднялась в номер, сбросив пальто, села на пол у стены, не раздеваясь. Где-то глубоко в душе я понимала, что ожидала этого. Чего-нибудь — подвоха, обмана. Я так и не поверила в это счастье до конца. Потому что какая-то часть меня шептала внутри: «А ведь ты знала, что так может быть. Ты знала, на что он способен, знала, что сказок не бывает, и повелась. Как дура. Как идиотка. Ну, как тебе сейчас? Ты живая? Сдохнуть не хочешь?».

Нет, сдохнуть не хочу. У меня есть дети. Я просто права не имею сдыхать. Я даже не имею права приехать к ним в том состоянии, в котором нахожусь сейчас. А потом? Что я скажу им потом? А маме?

Я должна буду вернуться и, забрав детей, уйти от Руслана. Возможно, даже приехать сюда. У мамы осталась квартира, жить есть где, да и у меня кое-какие сбережения.

В такой момент вся жизнь вдруг кажется бесполезной. Словно обманула сама себя, и все, что сделала, вдруг обнулилось. Развод, нервотрепки, эмиграция, отправка Вани к Сереже раз в месяц. Все эти фитнес-клубы, маски для лица, визажисты. Стремление выглядеть младше. Смешно до истерики.

Говорят, в каждых отношениях кто-то из двоих любит больше. Это закон жизни. Какой бы ни была безумной любовь, всегда есть тот, кто после неё соберется, будет жить дальше, а есть тот, от кого останется только пепел. Или тот, кто через время начнет остывать, а другой все еще полыхает, как факел, и холодность второго — как ожоги азотом. Или тот, кому станет скучно, и он захочет новых свершений, горизонтов, сексуального разнообразия, а другой рефлексирует на месте. Зациклен на своей любви и не замечает, что чувств — то по сути уже и не осталось. Все двигается по инерции и скоро встанет, как часы, в которых села батарейка.

Я не изменилась, я уже в том возрасте, когда не меняются внутренне, только внешне. Я останусь сама собой. А он меняется. И этого следовало ожидать от разницы в десять лет.

Отставила тарелку в сторону, потянулась за сигаретами дрожащими пальцами.

Одного только не понимаю — зачем мы нужны ему? Жил бы себе с женой. Зачем было играть эти ненужные роли? Так отвратительно лгать.

В дверь номера постучали, я поднялась с пола и пошла к двери, открыла и, тяжело вздохнув, посмотрела на Руслана. Этого следовало ожидать. Пропустила его в номер и закрыла дверь. Сегодня или через неделю. Нам бы пришлось поговорить. Пусть будет сегодня. Так даже лучше.…А вот смотреть на него больно. Смотреть и думать о том, как давно прикасался к ней. Что говорил? Когда ушел от неё и пришел ко мне? Именно поэтому не остался со мной вчера на ночь?

Руслан осмотрел номер, потом поднял с пола мое пальто и протянул мне.

— Почему не заказала номер покруче этого гадюшника? Кредитку потеряла? Одевайся — мы уходим. Я уже за все заплатил.

Я усмехнулась, не обращая внимания на его протянутую ко мне руку.

— Уходим? Неужели?

Отошла к столу, откупорила бутылку с вином, налила себе в бокал, но Руслан отобрал и выпил сам залпом, глядя мне в глаза. Иногда за какие-то часы человек вдруг становится совсем не близким. Вот так по щелчку пальцев внутри что-то перегорает. Между нами выстроились слои отчуждения, как стены. Вот еще вчера я могла протянуть руку и погладить его по щеке, а уже сегодня я не могу даже прикоснуться к нему. Разочарование. Даже хуже, чем ревность и боль. Разочарование не в нем, а в себе. В том, что ошиблась.

— Мне все равно, что ты сейчас думаешь, Оксана. Для тебя же лучше поехать со мной. Завтра ты улетаешь в Валенсию.

Я расхохоталась ему в лицо. Какая самоуверенность.

— Конечно, тебе все равно. Я в этом даже не сомневалась. Ты ведь ТАК решил. Только я не твоя девочка-жена, которая заглядывает тебе в рот. Понятно? Дальше сидеть одной задницей на двух стульях не выйдет.

— Значит сделала свои выводы?

— Никаких выводов, любимый. Зачем? Все и так понятно. Удивляюсь только твоей виртуозности. А она про нас знает?

Руслан смотрел мне в глаза долго, молча, и я чувствовала, что рванет очень скоро. Внутри уже нарастает шквальный ветер.

— Знает с самого начала.

— Как удобно, не правда ли? Есть такие женщины, которые ради тебя готовы мириться с другой. Только почему ты решил, что и я такая же? Давай, скажи мне: «она ничего для меня не значит, это чисто бизнес, она хуже, чем ты». Давай.

Схватил меня под локоть и дернул к себе.

— Именно так, Оксана. Ничего не значит. Вообще ничего. Именно бизнес. Не хуже, а вообще никак. Не женился бы — не приехал бы к тебе, а отматывал десяточку в «строгаче».

— И я должна это проглотить?

— Не должна, но проглотишь, потому что тебе нельзя здесь оставаться. Ты обязана уехать!

— Аааа, — протянула я и выдернула руку, захотелось вцепиться ему в лицо. Захотелось что-то разбить, ударить. Причинить боль, — конечно, нельзя. Я мешаю тебе, да? Твоя жена нервничает, Руслан? Или все же она не знает обо мне? Не переживай — не узнает. Я не пойду к ней. Это слишком унизительно.

— Не усложняй сейчас. Все и так хреново, Оксана. Просто поверь и все. Это не лучшее время, и тебе надо уехать отсюда.

— А когда будет лучшее? Руслан? Когда ты приедешь к нам через пару месяцев? Когда порешаешь тут дела и натрахаешься со своей женой? Тогда будет лучшее время?

Я вцепилась в воротник его куртки и сильно тряхнула:

— Не переживай, я уеду. Только прилетать к нам не надо и выяснять ничего не надо. Все и так ясно! Настолько ясно, что ослепнуть можно. Это конец, Руслан. Безо всяких выяснений. Конец! Я ясно выражаюсь?

Отпустила и подошла к столу, демонстративно взяла бутылку с вином и отпила из горла. Руслан выхватил ее и швырнул о стену, красные потеки растеклись по кремовым обоям, и осколки засверкали на полу.

— Какой, на хрен, конец? Это ты так сейчас решила? Сегодня?

Его глаза загорелись безумным блеском, но я была сейчас не в том состоянии, чтобы бояться.

Я пожала плечами и отошла к окну, доставая еще одну сигарету.

— Ничего пока не решила, кроме того, что никуда с тобой не поеду. А в Валенсию я сама вылечу, но лишь за тем, чтобы забрать детей.

— Забрать у кого, Оксана? У меня? То есть вот так все просто? Узнала, решила, забрала, ушла?

Я резко повернулась к нему:

— Не просто, Руслан! Это у тебя все просто: жена, любовница, две семьи, бизнес. А у меня все сложно! У меня двое детей и полная неизвестность завтра. Но лучше неизвестность без тебя, чем быть для тебя запасным аэродромом.

— Как легко у тебя получается уходить от мужиков. Во второй раз легче, да?

Я сама не поняла, как замахнулась, но он перехватил мою руку за запястье:

— Я никогда не думала, что пожалею о первом разе.

Стало больно. Обоим. Я даже увидела, как он поморщился и стиснул челюсти.

— Жалеешь, да? О чем ты еще жалеешь, а? О том, что живешь в Валенсии, а не где-то в зачуханной хрущевке? Или что ни в чем себе не отказываешь? О чем еще ты жалеешь? Соскучилась по нему? Нашла повод?

Руслан вдруг сгреб меня за шиворот и рванул к себе, сильно сжимая за плечи.

— Не от всех можно уйти, Оксана. Жаль, ты этого не поняла раньше, да? Так вот — сейчас ты поедешь вместе со мной, и мне насрать, хочешь ты этого или нет. Ты вылетишь в Валенсию завтра утром и никого, и никуда не заберёшь. Ты будешь сидеть дома! Да! — процедил сквозь зубы. — В НАШЕМ доме, Оксана! И ждать, черт тебя раздери, пока я решу все проблемы и приеду к вам. И мы поговорим. Обо всем поговорим. Я расскажу тебе всё, но не здесь и не сейчас!

— Ты меня не удержишь насильно, — вцепилась в его руки, чувствуя, как внутри нарастает рев безумной ярости и слезы вот-вот хлынут из глаз, от его пальцев наверняка останутся синяки, — я не боюсь тебя и никогда не боялась.

Руслан наклонился к моему лицу и прорычал:

— И слава Богу, Оксана. Слава Богу, что не боялась. Не заставляй меня сделать так, чтобы ты испугалась.