Легенды о проклятых 4. Ослепленные тьмой

Ульяна Соболева, 2020

Не так страшна война с людьми… как страшна война с нелюдью. Переполнилась земля кровью и болью, дала нажраться плотью злу первобытному, голодному. Мрак опустился, нет ни одного луча света, утро уже не наступит никогда. Вечная ночь. Даже враги затаились от ужаса перед неизвестностью и войны стихли. Замер род людской и убоялся иных сил. Стонет в крепости женщина с красными волосами, отданная другому, ждет своего зверя лютого. Пусть придет и заберет ее душу с собой в вечную темноту.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ. ОДЕЙЯ

Да, крадется. Внутри меня живет эта смерть. Ничего живого не осталось. Маагар прогарцевал мимо на своем коне. Далекий, чужой в железном шлеме и развевающемся плаще. Не взглянул даже. И к саанану его, предателя проклятого. Это он меня Данату отдал. Скорее, продал… только что тот взамен пообещал? Чего захотел старший Вийяр? Единственный, оставшийся в живых сын Ода Первого?

Я не хотела верить… гнала от себя мысли. Те самые, после которых вера в людей, в любовь, в Иллина должна была навсегда сгореть внутри в пепел. Так не могло быть. Это жутко, неправильно, не по-людски. Я ведь ошибаюсь, да? О, Иллин, если ты есть, помоги вернуть веру, помоги выдержать испытания. Пусть я ошибаюсь, пусть страшные мысли в моей голове окажутся просто страхом.

Меня не ввезли в замок, отряд с клеткой направился в сторону монастыря. Клетку накрыли покрывалом и окольными путями последовали в обитель Скорби. Сюда приходили молиться о душах усопших, здесь проводились поминальные вечера и здесь отпевали покойников. Когда мне помогли выйти из клетки, и я ступила босой ногой в снег, все тело пронизало холодом… Вокруг могильные плиты и памятники, а впереди купол с колоколами, и пятиконечная звезда подпирает темное и страшное небо.

После смерти моего мальчика меня уже было трудно напугать. Да и что можно отнять у несчастной матери, у изгнанной дочери, преданной сестры и отверженной любовницы? Жизнь? Я ею больше не дорожила… а душа? У меня ее больше нет. Она похоронена под обломками вместе с останками моего мальчика. Его отец разрушил это место памяти до основания.

***

Колокол зазвенел так, что я из рук железку выронила, палец порезала. А потом к решетке лицом прижалась, всматриваясь в полумрак, который начали рассеивать многочисленные факелы. Кто-то въезжал в Тиан. С грохотом опустился мост, копейщики высыпались, как белый горох, из казарм и заполонили двор.

— Велиар приехал!

— Великому Велиару Лассара дорогу!

— Открыть ворота!

Я сжала окровавленными пальцами железку и со стоном посмотрела на почти перепиленный прут на окне.

Во двор Тианского замка въехал отряд со знаменами дома Вийяров, но теперь на полотне красовалась змея с высунутым жалом.

А у меня перед глазами цветущий Тиан, праздничные флажки, музыканты на улицах, и в эти самые ворота въезжает отец и мои трое братьев. Анис впереди всех, несется, что есть мочи, подгоняет коня. Ко мне спешит…

— Да здравствует Велиар!

Правитель восседал на белоснежном коне, белый плащ развевался на ветру. Он все еще был в шлеме, и мягкие перья, украшавшие верх железного убора, трепетали от резких порывов.

Велиар снял шлем правой рукой, и золотистые волосы рассыпались у него по плечам. Он сжимал в кулаке несколько веревок, на концах которых телепались человеческие головы. Как ужасающий букет.

— Стадо баордов повержено! — крикнул он и швырнул головы в визжащую от восторга толпу. — Мост разрушен. Ни один голодный вонючий валласар не проберется к нам.

— Маагар дас Вийяр! Наш правитель и избавитель!

— Людоед… проклятый, — прошептала и быстро спрятала железку под ножку кровати, задернула штору и села на стул, натянув капюшон накидки на лицо и сложим руки так, чтоб порезанный палец было не видно. Какого саанана приехал? Когда я была так близка к заветной цели. Пусть убирается, тварь.

Дверь моей кельи загромыхала, и я увидела своих надзирателей и управляющую Тианом — Белинду десу Антрес. Очередную любовницу Маагара.

— Велиар желает видеть вас, моя деса.

Я на нее е смотрела и не произнесла ни слова. Как и в предыдущие пять лет заточения.

— Переоденьте десу и приготовьте к аудиенции с велиаром.

Скомандовала она служанкам и вышла, оставив приторный шлейф парфюма в воздухе.

***

Короны творят странные вещи с головами, на которые надеты.

(с) Джордж Мартин «Пир стервятников»

Он изменился за эти годы. Проклятый отцеубийца, душегуб, подлая тварь, которая притворялась тихоней, а на самом деле оказалась чудовищем. Трусливым чудовищем… мерзким, отвратительным подонком. Даже если бы он был последним человеком на земле, я бы не заговорила с ним. Мой голос принадлежит моему любимому и моему сыну, а если их нет, то и голоса больше нет. Могла бы — отрезала бы и волосы, чтобы развеять по всей земле, чтобы застилали ее ковром кровавым, чтоб каждый сантиметр напоминал о моей потере. Как и мне… моя лысая голова без волос. Но не дали. Ни ножниц, ни ножа, ни стекла. Каждый день расчесывали, плели в косы и укладывали на голове в виде ручек амфоры, покрывали голову тонким покрывалом.

Проклятый Маагар. Как не сдох в дороге, как снега не схоронили тебя, как не сожрали тебя дикие звери. Какое зло бережёт твою душу, проданную Саанану за полмонеты золотых. Его волосы посветлели из-за седины, которая пробивалась сквозь золото кудрей, кожа задубела, и красивое лицо, доставшееся от нашего отца, теперь скорее отвращало, чем притягивало. Напоминало о том, что он убил того, кто называл его «сыном», неизвестно только откуда у этого трусливого ублюдка взялись яйца это совершить… Но подлость не блещет храбростью. Подлость зла, труслива и убога. Подлость — младшая сестра смерти. Ее верная лизоблюдка. Ползет на четвереньках следом и лижет следы от костлявых ступней, трется о рваные черные лохмотья савана, готовая в любой момент вцепиться гнилыми клыками кому-то в спину.

— Поклонись своему велиару, сестра!

Скомандовал уверенным, зычным голосом, полным пафоса и самолюбования. Научился за эти годы. Возомнил себя правителем. Люди сочиняют о нем оды, поют ему песни, потому что не знают то, что знаю и видела я. Не знают о том, что он убил…убил Ода Первого. Подло, низко, вонзил ему нож в спину у меня на глазах. Как бы я не ненавидела своего отца… но он был нашим отцом.

Гордо вздернула подбородок и плюнула ему под ноги. Тяжелая рука в железной перчатке ударила меня по лицу с такой силой, что я отлетела к окну, прижимая ладонь к кровоточащей губе и с ненавистью глядя на своего врага.

— Вот так лучше. Твое место на коленях. На полу. У моих ног. Ты должна молиться мне и благодарить за то, что я подарил тебе жизнь, помиловал тебя!

Прошелся по моей келье, распахнул настежь окно, раздвинул шторы. Можно подумать, от этого станет светлее. Солнце больше не светит. Мы в вечной тьме и днем, и ночью. Все давно забыли, что такое дневной свет.

— Сегодня твое заточение будет окончено. Отправишься на юг. К своему жениху. Кхуд Триркрах станет твоим мужем через одну луну.

Медленно поднялась с колен и отрицательно качнула головой.

— Плевать. Станешь женой и раздвинешь свои ноги, чтобы в твоем брюхе появился сын от него. Родишь наследника и можешь возвращаться в Тиан. Скулить дальше о своем сдохшем псе! Никто не помешает и не тронет тебя. Но вначале сделаешь то, что я говорю. Я обещал. Взамен пять островов с шахтами красного золота будут принадлежать Лассару. Я найду путь к Паучьей горе. И ни одной нечисти в округе не останется. Я свергну даже Кхуда… Помоги мне, сестра, и вместе мы будем править этим миром!

Потому что самая страшная нечисть — это ты сам. Никогда нам не править вместе. Как только я смогу — я лично перегрызу тебе глотку зубами.

— А будешь мне перечить…

Порылся в кармане и достал черную прядь волос, швырнул мне.

— Узнаешь? Это патлы твоей шеаны-подружки. Моран, кажется. Ты знаешь, что я с ней сделаю? Ее будут трахать во все дырки. В уши, в нос, в маленький зад, в глотку. Вся голодная свора моих солдат вздрючит твою маленькую, черную рабыньку. А потом… потом я начну отрезать от нее по кусочку и присылать тебе, например, в супе, в каше, в киселе. Тебя свяжут и заставят глотать ее мясо!

По мере того, как он говорил, меня тошнило, меня заволакивало черной ненавистью и тошнотой. Этот ублюдок не мог быть моим братом, не мог носить одну и ту же фамилию с Анисом… не мог родиться от моей матери. Посмотрела в глаза Маагара, а они стали полностью белыми, радужка как будто выцвела, сверкнула огнем, и изо рта вытекла тонкая струйка дыма, поползла по щеке, как паутина. Он шагнул ко мне, но тут же остановился… а я ощутила жжение за спиной. Глаза Маагара погасли, и у меня осталось ощущение, что мне показалось. Я слишком измучена, слишком голодна и схожу с ума от отчаяния.

— И хватит молчать, Саанан тебя раздери, хватит, мать твою, молчать! Иначе тебе и в самом деле отрежут язык.

Я снова плюнула перед собой, но он уже не решился меня ударить.

— Собирайся. Мы выезжаем сегодня ночью. Тебя вымоют, накормят и переоденут. Ты больше не узница Тиана. Ты снова моя любимая сестра. Моя маленькая Одейя.

Он улыбнулся омерзительно, гадко. И мне на какие-то доли секунд начало казаться, что это не он. Точнее, он, да, но внутри него есть что-то еще… что-то нечеловеческое и жуткое, что-то, что им управляет. Или это я просто не хочу верить… Мне страшно каждый раз, когда я вспоминаю широко распахнутый уцелевший глаз отца, как он оседает на пол с ножом между лопаток. Он не верит, что это сделал его сын… смотрит то на меня, то на Маагара, который фальшиво плачет и причитает:

— Я не мог иначе… не мог. Или ты…или я. Я выбрал. Ты свое уже отжил. С тебя хватит. Теперь моя очередь. Прости, отец. Прости меня. Так надо… ты бы сделал так же.

Потом посмотрел на меня и скривился. Слезы катятся по щекам, он испачкан в крови Ода Первого, его руки дрожат, а рот кривится в рыдании.

— Ты будешь молчать. Поняла? Ты. Будешь. Молчать! Ни слова не скажешь! Иначе я выжгу весь Валлас! Всех вонючих варваров. Сниму с них кожу и буду жарить на вертеле на площади!

И я замолчала. Навсегда. Никто больше не достоин слышать мой голос. Даже я сама. Если земля способна носить такую тварь на себе, то мне больше нечего сказать. Ни одна молитва не сотрет память, ни один псалом не замолит того, что я знаю.

Протянула руку и тряхнула прядью волос перед лицом брата. Молитвенно сложила руки.

— Верну ее тебе, когда приедем в Рампал на помолвку. Но одно неверное движение, и ты пожалеешь о любой своей выходке.

В эту секунду в келью вошел без стука гонец, упал на колени, прижался губами к плащу Маагара.

— Что такое?

— О, мой Велиар, валласары… прорвались через плотину с севера.

— Ложь! Валласаров больше нет! Осталась лишь горстка нищих оборванцев!

Гонец поставил на пол сундук и откинул крышку. Я отшатнулась назад, увидев его содержимое, а Маагар грязно выругался. В сундуке лежала голова одного из его полководцев с вырезанной мордой волка на синем лице. Кровавый рисунок с вздувшимися краями расползся по лбу и щеке мертвеца.

— Бред! Их предводитель мертв! Я лично видел, как он потонул в ледяной реке, а на утро ее затянуло льдом! Я оцепил это озеро и смотрел, как валласарские псы тонут! Это подделка, враг хочет нас дезинформировать. Никакой паники. Пошли к плотине людей — пусть проверят, возьмут с собой рабов и залатают дыры. Валласаров, если найдете живых, четвертовать и куски развесить на дороге.

Прижалась лбом к стене, чтобы не слышать… заткнула уши пальцами. Не могу. Только не опять по развороченным ранам, только не опять разворошить горящий пепел и рассыпать там, где больше нет сердца и души. Сама не знаю, как до сих пор жива… Но значит, еще не время умирать, значит, у Иллина на меня свои планы. И я знаю какие — убить Маагара!

Маагара, который заставил Рейна встать на колени… Маагара, который предавал меня с самого детства.

— Уходите! Ловушка это! Маагар все подстроил! — шепчу, а он смотрит и щеки мои, лоб, шею ладонями огромными гладит. Все лицо, как от боли, исказилось, и дышит сквозь зубы рвано, быстро-быстро, словно задыхается. Ссадину потрогал у моего глаза, разбитую переносицу и к себе опять прижал, зарываясь лицом в мои волосы.

— Красивая…моя мааалан, какая же ты красивая, даже глаза изголодались по тебе. Пальцы изголодались. Не дышал без запаха твоего проклятого. Слышишь, ведьма? Убивать тебя шел…и не могуууу, маалан, не могуууу.

— Ловуушкаа, — стону я, — уходииии! Они убьют вас! Маагар убьет! Беги, Рейн!

Сбоку раздался сдавленный стон, и стрелы сверху градом посыпались. Рейн со мной вместе кубарем к деревьям и собой накрыл. Вздрагивает, и я знаю, почему — стрелы ему в плечи и в спину впиваются.

— Их много, — всхлипывая и касаясь его лица, — они заманили тебя в капкан…простиии.

— Иллин твой простит, если я позволю тебе с ним встретиться. В лес беги. Никто не пойдет за тобой. Беги. Мои воины остались за ущельем. Сайяр тебя встретит, уговор у нас такой. Поняла?

— Неееет…не пойду без тебя.

— Пойдешь!

— Не пойду…находилась я без тебя, Рейн. Не могу больше.

В глаза мне смотрит, и я вижу, как сузились зрачки, как дернулся кадык на шее.

— Лжееешь…но как красиво лжешь.

Приподнялась поцеловать его в губы потрескавшиеся, но он меня за горло обратно в снег вдавил. И в ту же секунду стрела у моего виска в щель между камнями встряла. Рейн рывком вскочил на ноги, зарычал, ринулся за мечом, и как обезьяна по скале наверх прямо в кодло лассарских воинов. Несколько голов тут же в снег упали, окрашивая его в ржаво-алый. И кубарем вниз, вместе с лассарами и их лошадьми. Воины брата спрыгивали вниз, как саранча, по десять на одного. Мясорубка началась жуткая, кровь брызгами в снег капает, смешивается с ним, превращая в кроваво-грязное месиво, и я знаю, что не победит он… не осилит, слишком их много. Если бы только волком стал, но до обращения еще несколько недель. Что я натворила? Зачем Маагару поверила? Как не поняла? Это я Рейна и людей его на смерть привела.

— Эй! Лассарский велиарий, выходи драться! Чего за деревьями прячешься? Или меч в руках держать не умеешь? А может, ты только женщин бьешь?

Голову подняла и брата увидела, восседающего на коне с невозмутимостью самого Бога или идола каменного. Рядом с ним войско с копьями. Вниз смотрят. И Маагар ухмыляется уголком рта. Знает, тварь, что сражение выиграно.

— Сдавайся, валласарская псина, и тогда твоя смерть быстрой будет.

— Валласары — не лассары, они не бегут и не сдаются! Выйди и попробуй заставь меня, Маагар дас Вийяр!

Кричит, продолжая драться, разрубая на части нападающих на него солдат, раскидывая в стороны, как крыс. И я с ужасом вижу, что все остальные его воины мертвы уже давно. И он сам весь кровью залит, сломанные стрелы из плеча торчат. И держится, какой-то невероятной нечеловеческой силой держится.

— Никто ты, чтоб я с тобой дрался. Отбрось меч и стань на колени, тогда, может, я пощажу тебя, валласарская погань.

— Валласары на колени не становятся, запомни, малыш.

Маагар махнул рукой, и вниз спрыгнули еще десять воинов. Тяжело дыша, я встала со снега, глядя, как Рейн с легкостью сворачивает головы и рубит противников, а они идут и идут. А он уже шатается, с трудом на ногах стоит. И я понимаю, чего хочет мой брат — он хочет поставить его на колени. Тщеславный ублюдок. Он ведь мог давно приказать взять Рейна, но он хочет его сломать и ради этого не жалеет и своих людей. Только он одного не понимает — не сдастся он. Скорее, умрет, но не сдастся. И постепенно ухмылка с лица Маагара исчезает, и он нервно дергает поводья. Потери растут. А валласар шатается, но не сдается. Убивает каждого, кто спускается к нему вниз. Падает и снова поднимается.

— Не становятся, значит? А так?

Я только вскрикнуть успела, когда два астрана спрыгнули рядом со мной и схватили под руки. Маагар поднялся в стременах и лук из-за спины достал.

— Так что ты выберешь, Рейн дас Даал, свою гордость или ее жизнь? Я самый лучший стрелок Лассара. Ты, бывший меид, это прекрасно знаешь. Через секунду она будет мертва, а ты все равно взят в плен.

Рейн метнул взгляд в мою сторону и снова перевел его на моего брата.

— Только лассарская псина может на кон поставить жизнь сестры, чтобы потешить свое эго!

— Ты к моей совести взываешь, убийца младенцев?! Жуткая тварь саананская?! — взвизгнул Маагар. — На колени! Или шлюха твоя сдохнет прямо сейчас.Вот такая братская любовь у Маагара.