Прыжок в Вечность

Ульяна Матвеева

Готовы ли вы подойти к краю земли, повернуться спиной и доверчиво упасть в объятия Вселенной? По пути с вас будут слетать прежние представления о себе и о том, что вы знали прежде. А в освободившееся пространство будет вливаться свет из сердца космоса, преобразовывая вас для встречи с безусловной любовью, которая разделит жизнь на «до» и «после».Полетели?

Глава 6

Наблюдая за танцем мохнатого шмеля вокруг засыпающих головок георгинов, Камилла сидела, прижимая кружку с ромашковым чаем к губам. Рядом с ней стоял прозрачный кувшин с родниковой водой, украшенный тысячами пузырьков, в которых отражались перламутровые переливы солнца, плывущего по небу в сторону горизонта. Здесь, на небольшом отрезке дачного поселка, все напоминало о маме. На протяжении многих лет Камилла бережно сохраняла ту атмосферу, что напоминала ей о счастье тех дней, когда мама была жива. И стремилась стать такой же, какой ее помнила, находя в этом дополнительную ниточку, что продолжала связывать их, несмотря на кажущуюся пропасть между ними.

Камилла относила себя к категории тех женщин, которые с некоторой долей гордости считали себя «идеальными жёнами». Ей доставляло удовольствие движение по протоптанной дорожке, по которой шли все те, кто когда-то также выбрал путь идеала. С ранних лет она отыскивала на книжных полках магазинов и бабушкиных стеллажей большие, толстые энциклопедии, чтобы узнать, что же означает быть женщиной и чего от неё ждут другие. Она жадно впитывала в себя главы о том, как вести хозяйство, как отстирывать сложные пятна, как правильно общаться с мужем, чтобы вдохновлять его на ежедневные подвиги и способствовать его развитию. Разделы с кулинарными рецептами были затерты едва ли не до дыр, сочетаясь местами с частицами муки и свекольным пятном, за что она потом в течение многих лет испытывала стыд. Ещё будучи девочкой, Камилла все свое свободное время тратила на мечты о том, какой прекрасной хозяйкой, женой и матерью она станет, когда вырастет, а образ того, как она нежно покачивает на руках своего первенца, напевая ему тихую песню, в простом, голубом домашнем платье, вызывал в ней столь же трепетные чувства, что и молитва, с которой она начинала каждое утро. Чуть только первый луч солнца касался её прозрачных окон, она открывала глаза, быстро вставала, умывалась холодной водой и принималась за молитву. Быстро проговорив все необходимые слова, она поднималась с колен и шла готовить завтрак для своей семьи. Её главным огоньком в глазах служил образы довольного папы и удивлённой сестрёнки, которая обычно вставала ближе к полудню.

Отец же, казалось, никогда и ничему не удивлялся. Долгое время Камилла старалась обратить его внимание на себя, пробуя для этого все, что только приходило на ум: рисовала странные и непривычно яркие картины, громко пела песни и танцевала, устраивая с сестрой, порой, целые представления для семьи. Но он погас после потери супруги. Будто внутри него что-то ушло вместе с ней, а осталась лишь оболочка, продолжающая движение по инерции, по привычному кругу, в котором не было больше никакого смысла, кроме поддержки детей. Безразличие его сквозило во всем и больно ранило девочек. Как-то раз, к папиному дню рождения, Камилла освоила искусство вязания и связала ему целый свитер, строго по схемам из журнала, но за те месяцы, которые она потратила на работу, отец поправился, и мягкий, серо-голубой свитер, который плотно обтянул папин живот, тут же отправился на самую высокую полку «до лучших времен». Получив в ответ краткое «спасибо» и проводив взглядом результат своих стараний в шкаф, Камилла лишь тихо вздохнула и выскользнула на улицу.

В тот вечер она приняла непростое для себя решение, которое заключалось в обещании себе оставить попытки понравиться папе и заслужить его внимание. Потеряв маму, она отчаянно нуждалась в любви, которая помогла бы ей справиться с потерей. Она и не подозревала, что главный источник находился внутри нее и искала его долгие годы в близких, которые все больше отдалялись от ее беззвучного крика о помощи.

Разочарование вползло через её открытое сердце, свернулось клубком и наполовину заслонило его от лучей света. Камилла нехотя, но уверенно повесила на себя ярлык недостойной любви девочки и судорожно выдохнула. С тех пор она старалась реже попадаться отцу на глаза, все чаще предпочитая тишину и одиночество. Её тонкие, нежные руки опустились, как и плечи, в которые она втянула голову, словно желая стать меньше.

Как часто неведомы отцам чаяния в трепетных сердцах дочерей! Если бы они только знали, что в их словах, жестах, взглядах, поступках таится острое перо, которым они высекают узоры в будущем юных принцесс… Осознанный мужчина пропускал бы каждое движение сквозь призму тепла и любви, не сковывая и не навязывая свое видение родному чаду. Он видел бы в своём отцовском предназначении особенную важность в том, чтобы познакомить маленькую женщину с природой мужского мышления, особенностями мужской энергии в самых чистых проявлениях. Он понимал бы роль внимания, ненавязчивого и одобряющего, которым иной раз можно решить даже самую, казалось бы, неразрешимую проблему, просто сев рядом и выслушав.

Девичьему сердцу ведь многого и не надобно: промочив воротник папиной рубашки горячими слезами и почувствовав его широкую ладонь на хрупкой спине, мы наполняемся могучей силой и уверенностью. Наши корни крепчают, а по ветвям, словно горные ручейки, протекает любовь, оживляя и вдохновляя все на своём пути, растворяя страхи, создавая настоящее волшебство, о котором втайне мечтает каждый из нас.

Но едва ли не в каждой семье истинная роль отца забыта и потеряна где-то на страницах истории Земли. Встревоженное войнами, переворотами, необходимостью выживать мастерство воспитания блекло и вскоре растворилось в густом воздухе, в котором больше не было места лёгкости, к которой стремится каждая душа. В плотной реальности, туманом окутавшей те времена, мрачным рельефом возвышались проблемы настоящего и страхи будущего. Человек, позволивший загнать себя в угол, позабыл, каково это — ощущать свое дыхание, прислушиваться к телу и слышать истинные желания, минуя навязанные обществом установки, каким тебе следует быть, чтобы тебя приняли и не осудили. И, конечно же, воспитывая своего ребенка, на его чистом белом листе сознания он, прежде всего, рисовал то, к чему привык сам, таким образом, передавая из поколения в поколения одни и те же убеждения, часто ошибочные или настолько индивидуальные, что только они одни способны были обрубить множество корней нашей связи с миром.

Иногда, в редкие минуты внутренней тишины, Виктор Михайлович отворачивался лицом к окну и делал вид, что читает книгу. Он и в действительности начинал читать первые строки, но вскоре буквы начинали выстраиваться в другие слова, формируя совершенно иные образы, нежели было задумано автором лежавшего на коленях произведения. В последнее время он все чаще вспоминал Аленьку — свою покойную жену. Виктор Михайлович ни разу не проронил ни слезы — ведь его с детства учили быть сильным и не показывать своих чувств окружающим. И в области согнувшейся груди образовался комок, состоящий из несказанных фраз и невыраженных чувств цвета всепоглощающей тоски. Никто не знал о том, что за этим комком скрывалось кладбище из похороненных желаний. Еще будучи мальчиком, Виктор научился быть тем, кем его хотели видеть: старшим ребенком и единственным мужчиной в семье, которому некогда возиться со своей душой и разбираться в чувствах. Физический труд, за который он получал копейки, забирал все силы, а вместе с ним и желание творить свою жизнь по собственному проекту, где есть место мечтам. Так и остался один лишь каркас: выживание. После знакомства с Альбиной и, в особенности, после рождения дочерей, его чувствительность начала пробуждаться в нем, но проявлялась так неуклюже, что, казалось, больше отпугивала от него близких, чем его кажущаяся отстраненность. Делая попытки сближения с девочками, Виктор Михайлович прекрасно осознавал количество километров между ними и, приближаясь к проблеме, испуганно пятился назад, боясь сделать только хуже. Но втайне от них, он наблюдал за тем, как они прекращаются в прекрасных женщин, и в его спрятанное от всего мира сердце наполнялось щемящей нежностью и восхищением.

Камилла… Белоснежная голубка, несущая мир и покой своим кротким нравом и способностью глубоко любить все живое. Постоянное стремление к идеалу, чистота мыслей, смирение и покорность — с этими качествами любой мужчина с радостью взял бы ее в жены. Максиму очень повезло, но, очевидно, что он сам не понимает или не хочет понимать ее. Виктор Михайлович хмурился, наблюдая за заметной отстраненностью Максима, но не вмешивался в их отношения. Возможно, Максим просто не проявляет своих чувств, как и он сам, но это не отрицало их существование. Виктор Михайлович любовался и гордился Камиллой, но никогда не показывал этого внешне, боясь «перехвалить». Он замечал все попытки Камиллы привлечь его внимание и намеренно оставался неприступной скалой, чтобы развить ее изобретательность и целеустремленность. Забывая о том, что без проявлений отцовской любви второе крыло не развивается, и впоследствии женщина отчаянно ищет любви извне, чтобы познать радость полета.

К младшей дочери, Яне, Виктор Михайлович питал совершенно другие чувства. Она с пеленок напоминала маленькую бандитку, которой нравилось переворачивать вверх дном все, к чему она прикасалась. Ее бунтарская природа напоминала ему о собственной, которую он с болью заглушал в себе все эти годы, подстраиваясь под обстоятельства, и потому вызывала в нем раздражение. Яна мастерски раскапывала и поднимала в нем на поверхность все неприглядные стороны его характера, а также с ярким фонарем пыталась раскопать его детские мечты, чем досаждала и отдаляла его от себя и семьи. Уязвленный после стычек с дочерью, Виктор Михайлович, недовольно рыча, возвращался в свою привычную среду обитания, закрывался книгой, как дверью, и уносился в воспоминания…

Погруженная в свои мысли, Камилла услышала голоса из летнего домика, которые становились все громче. Яна снова спорила с отцом, а Марго, трехцветная кошка со смешным черным пятном под носом, которая летом жила на даче, убежала оттуда и прыгнула на колени к Камилле, щекоча ее дергающимся хвостом. «Что они снова не поделили?» — устало спросила у нее Камилла. Вскоре крики стали утихать, и жаворонок на яблоневой ветке вновь продолжил свою песню, посвященную уходящему лету. Камилла облегченно вздохнула и продолжила вышивать мыслями картину произошедших событий на белом полотне сознания.

Вдруг она почувствовала теплое прикосновение руки к своему плечу. И через секунду на свободное ротанговое кресло, опустилась Яна, с присущей ей грацией и легкостью.

— Что там у вас случилось? — сказала Камилла, с ленивым прищуром любуясь каждым движением сестры. В ответ та лишь улыбнулась. Затем, сладко потянувшись, она запустила пальцы в волосы и ловко принялась заплетать их в длинные косы.

— Ну ты же знаешь папу…

Камилла подняла правую бровь и ответила:

— Знаю. Как и тебя. Поверь, иногда лучше промолчать.

Яна сделала вид, что не услышала, и постаралась отвлечь внимание с себя на что-то другое.

— Как ваш отпуск? Дрезден прекрасен, правда?

Настроение Камиллы стремительно приблизилось к нулю, когда она сопоставила свои ожидания и итоги.

— Да… Но сам отпуск… Знаешь, там кое-что случилось.

Желание поделиться бушующими чувствами одержало победу над обещанием, данным себе, не думать о том, о ком думать было нельзя. И Камилла рассказала о встрече, которая положила начало изменениям, в которых пока еще трудно было разобраться.

— И теперь мы работаем вместе. Пока мы редко пересекаемся, но с понедельника начнутся занятия, и все это может… усилиться… Понимаешь?

— Понимаю, — восторженно ответила Яна. Она не знала, почему, но рассказ сестры произвел на нее яркое впечатление. Похоже, что новый знакомый, о котором она говорила с плохо скрываемым трепетом, не просто знакомый. А поскольку Яна недолюбливала Максима, то ее фантазия уже вовсю завершала картину счастливого финала, который ей представлялся единственно возможным. — Я очень за тебя рада.

Камилла опешила. Не успев подобрать слова, которые бы опровергли ложное впечатление, которое, очевидно, произвели ее слова, она услышала то, что потом не раз всплывало в памяти:

Конец ознакомительного фрагмента.