Серая мышь в большом городе

Ульяна Гринь, 2018

Я приехала в Питер из глухого сибирского посёлка, отрезанного от мира тайгой, к единственной родне. Теперь надо выучиться профессии и работать, чтобы отблагодарить их за кров и пищу. Вместо этого… Совесть не позволила пройти мимо уснувшего на улице пьяного мужчины. А он протрезвел и не отпустил меня. Зачем богатому бизнесмену серая мышь-провинциалка?

Глава 6. Скромная, скромная свадьба

16 сентября

— Нет, Катерина неправа. Я считаю, что мы выбрали отличное платье!

Тётя самолично поправила последнюю складку на фате и отошла на пару шагов, чтобы полюбоваться мной. Видимо, ей правда нравилось, потому что губы расплылись в умильной улыбке:

— Вассочка, ты просто принцесса!

Прошла неделя с того момента, как я согласилась выйти замуж за Вадима, и тётка вела себя со мной, как с драгоценной вазой, точно боялась разбить или отколоть кусочек. Говорила ласково, улыбалась, ни единым словом не вспоминала мои неудачи на работах. Платье мы выбирали вместе, и именно она платила за него. Остальную часть свадьбы взял на себя жених.

С Вадимом мы виделись лишь один раз, на следующий день. Он приехал за моим паспортом, сказал, что всё уладит, выпил коньяка с тёткой и ушёл. Не то чтобы мне было обидно — скорее неловко. В деревне я бы сама занималась приготовлениями вместе с будущей свекровью да соседками. А тут… Нет, я готовилась, конечно, но совсем не так, как мне представлялось. Молчаливый и предельно вежливый Лёня свозил меня в салон красоты, где мне пришлось позволить вертеть собой во все стороны и заливаться краской, пока деловитые щебечущие, как синички, девушки массировали моё тело, лепили на лицо «очищающие масочки» и делали «депиляцию ног и бикини». Потом ещё был визит к парикмахеру, странному чудаковатому парню с выбеленным ёршиком на голове и заклёпками на бровях. Он вообще напугал меня до коликов — так восхищался моей косой, так прыгал вокруг, заламывая руки и вопя о том, что уже давно не видел подобной красоты. Я еле удрала от него с подровненными кончиками и косой чёлкой, слыша в спину клятвенные обещания изобрести причёску только для меня, которую он даже назовёт моим именем.

В эту неделю мне как никогда пригодилась тятина библия. Я читала её перед сном, разбирая привычные старорусские слова, молилась и думала о том, что Бог знает, что лучше для меня. А ещё думала — одобрил бы тятя жениха? Мама одобрила бы? Хотя она говорила — выйти замуж по любви ещё не всё, вот жить в любви и согласии всю жизнь — это тяжело. Говорила я с ними во снах, пугалась, но говорила. Просила дать мне знак, правильно ли поступаю. Но знака не было. То ли неправильно, то ли решили родители дать мне самой разобраться.

Как бы то ни было, вот она я, стою перед длинным зеркалом в точёной раме. Нас с тёткой и всем семейством привёз сюда всё тот же Лёня с самого утра. Надо мной уже потрудились белобрысый парикмахер и серьёзная женщина с косметикой… как же это называется? А, вот, визажист. Теперь я красивая. Только это не совсем я.

Рукой в ажурной перчатке поправила локон, упавший на лоб. Девушка в зеркале изящно тронула волосы. Мою длинную косу закрутили в крупные локоны, уложили затейливыми завитками по всей голове и пустили свободно на открытые плечи. Светлые волосы оттеняли маленькие сиреневые цветочки, сверченные из ткани. Фата была короткой и пышной, накрахмаленное кружево спадало округлыми складками вокруг моего лица. Платье мы выбрали в одном из дорогих салонов: кипенно-белое, мягкое и даже тёплое, когда его касаешься рукой. Корсет, повторяющий форму груди, был расшит бисером, а сверху украшен ажурной вышивкой. Юбка — пышная от пояса, невесомая и воздушная — была сделана из нескольких слоёв тончайшего шифона. Платье было прекрасным и превращало меня в сказочную принцессу, как сказала тётя, но на этом приятности заканчивались.

Туфли немного жали в пятках, и я с ужасом ждала момента, когда придётся ковылять на этих ходулях к своеобразному алтарю. Чулки с кружевными резинками отчего-то норовили сползти к коленям. Мне хотелось почесать нос, но трогать лицо было строго-настрого запрещено. Причёску, кстати, тоже, но залитые лаком прядки чёлки постоянно лезли в глаза и начинали меня раздражать.

Но всё это я даже не могла высказать. И ещё мне совершенно некуда было девать руки. Даже платье потеребить невозможно — помнётся… Тётя заметила моё состояние и сунула мне в ладони букет — маленькие белые розы, разбавленные фиолетовыми ирисами в обёртке из снежных кружев:

— Держи. Давай-ка сядем.

— Платье помнётся, — незнакомым безжизненным голосом ответила я.

— Да ничего страшного! Садись вот сюда, на диванчик.

Я аккуратненько опустилась на диванчик, один из стоявших во всей комнате. Тётя села рядом и взяла мои пальцы в свою руку:

— Васса, я знаю, что тебе страшно. Выходить замуж за незнакомого тебе человека, да ещё по расчёту, не всегда приятно… Точнее, почти всегда неприятно. Но воспринимай это как работу. Просто-напросто тебя наняли, чтобы исполнять работу жены.

— Работа так себе, — вяло ответила я.

— Зато хорошо оплачиваемая. Ничего, деточка, всё пройдёт отлично! — тётя похлопала меня по руке. — Старайся, делай своё дело на совесть, и через несколько лет станешь свободной, обеспеченной женщиной с образованием и профессией в руках.

— Вам легко говорить, вы замуж по любви вышли.

Тётка усмехнулась как-то странно:

— А что, похоже?

Я взглянула на неё с удивлением. Тётка с улыбкой вздохнула:

— Со временем я полюбила твоего дядю. Но вначале это был самый настоящий брак по расчёту. Константин Алексеевич недавно потерял родителей и жил один в огромной квартире. Он тогда учился в университете, денег постоянно не хватало, и он решил сдавать комнаты. Я пришла первой. Выгребла три телеги грязи, готовила ему еду, работала в театре, подрабатывала в кафе… Ну и закономерно мы поженились через несколько месяцев.

Слушая тётку, я не могла поверить своим ушам. Ведь она обожает дядю Костю, пылинки с него сдувает несмотря на то, что он полностью закопался в свои научные трактаты… Носит чай и ужин прямо в кабинет, всегда бежит по первому зову и шикает на всех, кто шумит и мешает дяде работать. Неужели всё это время она его не любила?

Словно услышав незаданный вопрос, тётка ответила на него:

— Видишь ли… Любовь — это такое дело… Мы в этом вопросе ничего не решаем. Она приходит сама и часто не к тому, к кому надо. Я о своём выборе не жалею. И ты не жалей. Прими эту свадьбу как данность и двигайся вперёд.

Я кивнула. Конечно, так будет лучше для всех, особенно для меня. В конце концов, Вадим же сказал, что я могу делать, что хочу в тех рамках, которые он сам определит. Давай, Васюта! Не робей.

А тут как раз быстрый стук каблучков по коридору. Запыхавшаяся тётенька с замысловатой причёской на голове и папкой бумаг в руках говорила быстро и глотала окончания слов:

— Скоро выход невесты, как только музыку услышите, то ваш выход, а кто поведёт невесту к алтарю, где тот мужчина, что был на репетиции?

— Моему мужу нездоровится, — с достоинством ответила тётя, поднимаясь. — Так что я поведу.

— Ох, это не по сценарию, не по канону, — скривилась женщина, но махнула рукой: — Ладно, пусть так! Не пропустите музыку, вам лучше стать у двери!

И она убежала через коридор обратно на лужайку. Тётка поманила меня:

— Пойдём, Васса, пойдём. Главное, не споткнись, это плохая примета!

Встав, я мрачно подумала, что споткнусь теперь чуть ли не нарочно. Или кольцо уроню… У мамки были такие слова: «Не говори под руку!» Начнёшь предупреждать о чём-то — именно это и случится.

Через стеклянные двери я увидела людей, спешно рассаживавшихся на стульях, рядами расставленных на поляне перед небольшим шатром.

— Господи боже, — забыв о тётке, выдохнула я. — А народу-то собралось! Зачем столько народу, не понимаю…

— Васса, это медийная свадьба! Ты просто не знаешь, сколько здесь известных личностей…

— Лучше бы между родными…

— Послушай, мы в театре делаем так: когда выходим на сцену — выбираем себе одного зрителя и играем только для него. Остальных словно не существует. Так и ты сделай. Не видь никого, кроме, например, меня.

Где-то сбоку икнули скрипки и запели, выводя нежную зовущую мелодию. Тётка встрепенулась:

— Похоже, началось! Ты готова?

Я хотела покачать головой, но вспомнила, что сама согласилась на это, сама подписалась под брачным договором, и крутить носом не имею права. Поэтому кивнула, ухватившись ладонью за тёткин локоть. Букет прижала к животу, поёрзала ногами в туфлях и первой шагнула в открытые для нас двери.

Мы не шли, мы плыли, как две лебеди по озеру. Медленно, чинно, как и девушки в деревне идут к церкви, фатой прикрытые. Только у нас фата поплотнее будет, а тут чисто сеточка, с кружевами правда. И всё же я была ей благодарна, этой сеточке. Хоть попривыкнуть ко взглядам со всех сторон…

Ой-ой-ой, какие все женщины нарядные! Какие у них шляпы! А не шляпы, так причёски! Просто чудеса парикмахерского искусства… И цветы накручены на головах, и кудряшки, и волны из локонов… А мужчины, все, как один в чёрных костюмах, при галстуках, и штиблеты блестят, будто пчелиным воском мазаны. Все на меня пялятся. Ну пусть их, я буду вперёд смотреть. Там стоит Вадим. Улыбается. Арка украшена лентами и вуалями, которые на ветру полощутся, раздуваются… Хоть бы не улетели!

Когда мы подошли, тётка поцеловала меня в щёку, взяв лицо в обе руки, и шепнула:

— Всё будет хорошо.

Я машинально кивнула и взглянула на Вадима. Он протянул мне руку. Поднялась на помост, вложила пальцы в его ладонь. Удивлённо смотрела, как он целует мою кисть, а потом услышала тихий голос:

— Текст выучила?

— Да.

— Смотри, не торопись. Делай паузы, не стишок в школе рассказываешь.

Кивнула. Репетировали мы с тёткой. Правда, она всё повторяла: «Ой, не верю, ой, халтура!» но в конце осталась довольна. Не сбиться бы, слова не забыть…

Вся свадьба потом вспоминалась мне обрывочками. Как будто вместо целой книги подсунули вырванные страницы. Вот я надеваю кольцо на палец Вадима. Лезет тяжело, мешает сустав фаланги. А я пихаю, упрямая. Чувствую, как Вадим нервничает. Но всё же кольцо садится на своё место. А как он мне надевает кольцо — не помню.

Голубя мне дали в руки. Надо бросить в небо, чтобы вспорхнул, полетел… А я слышу ладонями его сердечко — бьётся, что твои старинные часы спешащие, часто-часто. Пёрышки белые, гладенькие, шелковистые. Жалко отпускать птицу. Но надо. С сожалением отпускаю, и голубь хлопает крыльями, радуясь свободе, взмывает вверх, а я смотрю на него, пока не упускаю из вида. Кто-то сбоку пускает других голубей, и мой белый теряется в стае, они кружат, кружат над свадьбой…

Сижу рядом с Вадимом в зале. Тётка где-то сбоку, а рядом со мной Лера. Она пьёт шампанское бокал за бокалом, ест, звонко и заливисто смеётся, пытается шутить с Вадимом. А тот о чём-то думает, а то по телефону разговаривает вполголоса. Разговоры деловые, и плевать, что свадьба.

Кто-то заводит старую добру песню «Горько!» Вадим пытается отшутиться, машет руками, но гости с наслаждением подхватывают, скандируют, им весело, хоть и знаменитости, а свадьба без поцелуев не бывает. Мой уже муж сдаётся, тянет меня за руку, без предупреждения чмокает в щёку, прикрываясь вуалью. Гости протестуют — мол, что за прятки? Вадим откидывает вуаль, а я зажмуриваюсь крепко. Но поцелуй сухой и короткий, только вспышки фотоаппаратов стрекочут, как кузнечики на лугу. И снова сели, выпили, телефон…

Мама Вадима. Силы небесные, я даже не думала, что у него есть мама! А выглядит всего на пару лет старше сына… Даже не седая, и морщин мало, почти не видно! Даже тётя Ада не такая ухоженная. Сколько же лет этой Брониславе Станиславовне, тьфу ты имечко… Сла и сла… Сласла. Она поздравляет нас сдержанно и словно даже строго, наклоняется поцеловать меня в щёку, и её запах сбивает с ног. До рези в носу! Тяжёлый, удушающий цветочный аромат накрывает меня облаком, и я чихаю. Не нарочно! Но взгляд женщины убивает. Ой, плохо, ой, как это плохо…

Нас провожают до лимузина. Господь милосердный, какая длинная машина! Словно три «Волги» вместе составили… Вадим помогает мне забраться внутрь, садится сам, захлопывает дверцу. И шумно вздыхает:

— Всё. Конец. Домой теперь. Ты как?

Я не сразу понимаю, что вопрос обращён ко мне, киваю с запозданием:

— Нормально.

— Ну и отлично. Ты молодец. Познакомлю тебя с прислугой и спать. Завтра вставать рано.

Прислуга. Дом. Участок. Темно, но яркие фонарики вдоль дорожки освещают путь. Туфли превратились в деревянные колодки, но я не смею их снимать. У входа в дом стоят люди. Женщины в чёрных платьях, мужчины одеты по-разному. Кухарка Антонина, горничная Настя, управляющая Лариса Ивановна, садовник Ильич, ну и Лёня, которого я уже знаю. У него на лице всё та же ухмылка, что и в первый день нашего знакомства. Неприятный тип.

Конец ознакомительного фрагмента.