P.S. I Miss You. Я по тебе скучаю

Уинтер Реншоу, 2018

От автора бестселлеров «Wall Street Journal» и Amazon.com Дорогая Мелроуз! Когда я впервые встретил тебя, ты была просто незнакомой девушкой. Потом ты стала моей соседкой. А чуть позже дала понять, что станешь для меня самой большой занозой в боку, какую я когда-либо мог словить. Ты слишком громко пела в душевой и тратила на себя всю горячую воду. Ты была чертовски напориста. Ты делала мою жизнь сложной во всех отношениях. Но, как бы я ни пытался, я не могу перестать думать о тебе. Сказать по правде… я не могу перестать желать тебя. Я собирался сказать тебе это. Собирался отринуть свою гордость, все недомолвки и показать тебе ту часть моего «я», которую прежде не видел никто. Но потом было признание, меняющее всё, взрыв такой силы, что я не смог ничего изменить. Я до сих пор не понимаю, как я не предвидел этого. Саттер P.S. Я по тебе скучаю.

Глава 5

Мелроуз

— Как я выгляжу, Мёрф? — Я кручусь перед своим псом, демонстрируя ему свое черное, льнущее к коже платье-футляр от «Herve Leger», которое приберегаю для особых случаев.

Мопс склоняет набок круглую голову и моргает.

Я фотографирую свое отражение и пересылаю лучшей подруге, Аэрин, которая не боится сказать мне, если что-то не так.

— Да, это правда. Я надевала его слишком много раз. После сегодняшнего дня я отправлю его в отставку. — Я прохожу через свою новую комнату к зеркалу и изучаю собственное отражение. Сегодня утром — после инцидента с душем — я вышла пробежаться трусцой по району. Он оказался на удивление спокойным и жилым, а не застроенным сплошными пивными и клубами, как можно было ожидать от места, где решил поселиться Ник.

За обедом я встретилась с парой подруг, с которыми познакомилась на курсах актерского мастерства, а потом до раннего вечера завивала волосы и укладывала еще теплые локоны — так, чтобы они легли блестящими волнами в стиле голливудских кинозвезд.

Взяв ярко-розовую помаду, я наношу ее на губы, потом улыбаюсь и проверяю, не испачкала ли я зубы.

Помада — это всего лишь стратегический ход. Во-первых, период внимания у мужчин невероятно короток, особенно в городе, где на каждом шагу попадаются сногсшибательные красотки. Но если мои губы накрашены этой броской помадой, это привлекает мужские взгляды ко мне.

Во-вторых, если они смотрят на мои губы, то есть немало шансов, что они действительно слышат те слова, которые произносят эти губы.

И в‐третьих, если я так накрашусь, то большинство этих мужчин не посмеют даже попытаться поцеловать меня. Они не захотят рисковать тем, что, выйдя из «Ivy», наткнутся на кого-либо из своих друзей и те увидят мазки розовой помады — на губах или на воротничке, не важно. Не говоря уже о том, чтобы пройтись под руку с девушкой вдвое младше себя.

Эти типы предпочитают хранить свои бесстыдные вкусы в тайне.

Об этом свидетельствуют беззвучные «Ролекс» на запястье.

И то, что эти мужчины всегда точно знают, какое вино к какому блюду заказать.

И владеют искусством не называть вслух имен.

И ездят на спорткарах за миллион долларов — совершенно неприметного цвета: черного, белого или серебристого.

И живут в особняках, скрытых среди Голливудских холмов, за коваными воротами, к которым ведет извилистая подъездная аллея.

Конечно, есть типы, которые демонстрируют свое богатство, словно почетную награду. Они приезжают на желтых «Феррари» и ради скромного ужина на двоих надевают больше побрякушек, чем носит средний рэпер.

Обычно я стараюсь избегать таких типов, но не всегда получается — время от времени кто-нибудь да попадется. И вопреки тому, как воспринимает меня большинство людей, я не гонюсь за материальными благами. Мои дизайнерские солнечные очки? Мои модные туфли? Мои дорогие чемоданы? Все это отдала мне мама.

Я слишком бедна, чтобы позволить себе шикарные трапезы и багаж с монограммами.

«Трудности актерской жизни» — это не просто речевой штамп, это моя реальность.

Телефон, лежащий на прикроватном столике, вибрирует, и я тянусь за ним, разблокирую движением большого пальца и нажимаю на значок сообщения.

РОБЕРТ: Идем сегодня?

Я отвечаю улыбающимся смайликом, добавляю «конечно» и нажимаю кнопку отправки.

РОБЕРТ: Уже еду.

Роберт Макколи — местный продюсер с огромным списком впечатляющих связей. Мы встретились на съемках фильма «Время жизни» несколько месяцев назад, и он, не тратя времени, предложил мне встречаться. Вот только вскоре после начала съемок он вернулся в Лос-Анджелес, и до нынешнего дня наше расписание не совпадало.

Если бы моя кузина Марица была здесь, она отругала бы меня за то, что я иду на свидание с мужчиной вдвое старше меня, однако в этом нет ничего отталкивающего или неподобающего.

Как правило, те мужчины в возрасте, с которыми я встречалась, были более стильными и куда более элегантными, чем молодые. У них был обширный опыт, который парням двадцати с небольшим лет еще только предстоит обрести. И они не скряги. Я уважаю мужчин, которые понимают, что жизнь слишком коротка, чтобы заказывать блюда из меню «всё за доллар».

К тому же я предпочту нарядиться и пойти на изысканный ужин, чем отправиться на домашнюю вечеринку в Калабасас с каким-нибудь парнем… который сольется, как только его дружки начнут высмеивать его влюбленность. Еще меньше мне нравятся те, которые ездят на «Порше» и рассуждают о том, какие они успешные, но, как только нам приносят чек, им хватает наглости предложить мне заплатить пополам.

Дилетанты.

Я больше не собираюсь тратить время на парней моего возраста и даже не сожалею об этом.

Я присаживаюсь на край кровати и ухмыляюсь, вспоминая сегодняшнее утро и инцидент с душем.

Следует признать, обычно я не веду себя так по-детски. Разбудить его попсовыми песенками и истратить всю горячую воду — это несколько ниже моего достоинства, но после того маленького спектакля, который он устроил вчера по выходе из ванной, я должна была расставить всё по местам — и как можно быстрее.

В любом случае, Саттер просто сборный образ парней моего возраста, которые обычно западают на меня. И сборный образ тех парней, которых я без проблем посылаю.

Хлопает входная дверь, и стены дома содрогаются.

«Упомяни о чёрте…»

— Идем, Мёрф. — Я похлопываю себя по бедру, мопс спрыгивает с кровати и следом за мной бежит вниз по лестнице. Мне нужно выгулять его, прежде чем приедет Роберт, а потом я запру Мёрфи в вольере — ради его собственной безопасности.

Не то чтобы я не доверяла Саттеру, но если Мёрфи, боже упаси, потеряется или пострадает, я не могу рассчитывать на помощь своего соседа. Я предпочту, чтобы мой пес был жив и здоров и, когда я вернусь домой, оказался там, где я его оставлю.

Спустившись вниз, я огибаю угол у двери и едва не сталкиваюсь с упомянутым соседом.

— Привет, — говорю я, заправляя за ухо белокурый локон.

От солнца его кожа сделалась бронзовой, а русые волосы местами выгорели. На белой футболке с надписью «ALCOTT ELECTRIC» зияет длинный косой разрез, открывая верхние кубики его накачанного пресса.

Мёрфи царапает мою ногу, просясь ко мне на руки, но я и так уже в течение десяти минут чистила платье липким роликом и не собираюсь делать это снова — час свидания все ближе.

Мы с Саттером встречаемся взглядами, но он хранит молчание. Я понятия не имею, злится ли он на меня за утреннее происшествие или всё еще оценивает, на что я способна. Судя по его легкому прищуру, я полагаю, что то и другое разом.

— Ну… ладно, — говорю я, обходя его. — Пойдем, Мёрф, тебе надо погулять.

Мопс семенит за мной, и мы выходим через раздвижную дверь черного хода в патио.

Задний двор крошечный, почти микроскопический, но он окружен деревьями и выгоревшим деревянным забором, отсюда не слышно ни шума дорожного движения, ни даже голосов соседей.

Здесь уютно.

Совсем не похоже на ухоженное поместье бабушки или сдержанно-богатый дом моих родителей, где я росла — по соседству с Ником.

Прислонившись к крашеному столбику крыльца, я жду, пока мой пес сделает свои дела, потом сверяю время.

Роберт должен приехать с минуты на минуту.

Мое сердце сбивается с ритма, когда я пытаюсь представить себе первый момент встречи — когда ты впервые видишь кого-то после того, как весь день готовилась к этому. Скрещение двух выжидающих взглядов. Столкновение двух безмолвных улыбок.

А еще я просто люблю свидания.

Я люблю знакомиться с новыми людьми.

Я люблю выстраивать отношения и заводить связи, особенно такие связи, которые могут в будущем дать мне какие-то возможности.

Это мой конек, моя стихия.

Это то, что я делаю.

Мёрфи возвращается к крыльцу, и мы входим в дом. Я усаживаюсь на кожаный диван коньячного цвета, скрещиваю ноги и окидываю взглядом свой собственноручно сделанный маникюр: нет ли царапин или облупившегося лака?

Всё в порядке.

Глядя в окно, я насчитываю шесть машин, проехавших мимо, потом решаю подняться наверх и найти свой винтажный браслет от «Картье» — подарок от бабушки на шестнадцатилетие и мой талисман.

У Роберта, вероятно, больше связей, чем у кого-либо из тех, с кем я ходила на свидания. Его резюме — это список длиной в милю, заполненный впечатляющими именами и известными блокбастерами. Но если даже не считать того, что встреча с ним может дать мне некую профессиональную выгоду, он приятен с виду и в обращении.

Поднявшись по лестнице, я вхожу в свою комнату, закрываю дверь и наклоняюсь над чемоданом, роясь в кармашках в поисках футляра с украшениями.

Я собираюсь все разложить по местам в эти выходные, но мне понадобятся коробки и чехлы, чтобы положить вещи Ника на хранение. Он попросил меня въехать в его комнату, но оставил в ней все как было — наверное, просто запихал охапку смятых шмоток в один большой чемодан.

По комнате все еще разбросаны его постеры, фотографии, медиаторы для гитар и заляпанные кофе блокноты — именно так он все это хранил.

Я даже нашла под кроватью пустую банку из-под «Old Milwaukee».

Ох Ник…

С нескольких попыток я все-таки ухитряюсь найти свой браслет и ключик, который отпирает его. Спустя минуту я загоняю Мёрфи в его вольер и спускаюсь обратно вниз, ожидая приезда Роберта.

Запах мужского геля для душа витает в сыром воздухе над лестницей, и это подсказывает мне, что Саттер только что принимал душ после работы — насколько я понимаю, это у него постоянная привычка.

В глубине души я чувствую побуждение извиниться перед ним за сегодняшнее утро. Сомнительно, что начать день с прохладного (во всех смыслах) приветствия от почти незнакомой соседки — это лучший способ наладить отношения.

Теперь я отчасти чувствую себя виноватой, но в то же время — отомщенной.

Уперев руку в бок и цокая каблуками по деревянному полу, я направляюсь на кухню, ориентируясь на хлопок дверцы холодильника и на звук откупориваемой пивной бутылки.

— Послушайте, — говорю я. — Я прошу прощения… за сегодняшнее утро. Мне не следовало использовать всю горячую воду.

Он делает глоток пива и окидывает меня взглядом.

— Но, если серьезно, нам нужно ладить друг с другом и уважать друг друга, — продолжаю я. — Иначе эти шесть месяцев, вероятно, будут…

— Тебе, наверное, следует снять этот наряд, — без всякого выражения заявляет Саттер и делает еще глоток.

— Что? — Мое лицо вытягивается. Я в полном замешательстве. Если он так пытается ухаживать за мной, то, черт побери…

— Он уехал.

— Кто уехал? — спрашиваю я.

— Тот тип, — поясняет он, кивая в сторону входной двери. — Тип в костюме-тройке, приезжавший на «Феррари».

— Роберт?

— Я не спрашивал, как его зовут. Я просто сказал, чтобы он уезжал.

Мои глаза распахиваются сами собой. Мне хочется ударить Саттера по лицу.

— Ты хоть знаешь, кто это был?

Он пожимает плечами.

— Не-а. Не знаю. И мне плевать.

— Роберт Макколи. — Я произношу это имя медленно, подчеркивая каждый слог.

Саттер снова пожимает плечами, как будто это имя ничего ему не говорит.

— Он очень известный продюсер, — говорю я, чувствуя, как немеют и дрожат губы. Руки у меня тоже дрожат. И голос тоже. — Мы уже несколько месяцев планировали это свидание. Зачем… почему ты это сделал? Какое ты имел право?

— Я оказал тебе услугу. — Он прислоняется к кухонной стойке и опирается на нее локтем, словно ведет какой-то ничего не значащий диалог.

— Ты понятия не имеешь, что ты сделал. — Я сжимаю зубы с такой силой, что мышцы на щеках сводит острой болью.

Он качает головой.

— Этот тип просто хотел покрасоваться рядом с молодой симпатяжкой и перепихнуться с девушкой, чье либидо еще не на пике. Это просто отвратительно. И бесперспективно. Для вас обоих.

— Ни хрена себе у тебя шуточки!

— Да нет, хрен есть, хочешь проверить? — Он ухмыляется, и мне хочется сорвать эту улыбку с его красивого лица. Несмотря на то что Саттер по любым стандартам невероятно привлекателен, в этот момент его вид раздражает меня.

— Ни за что. — Я твердо скрещиваю руки на груди. — Даже через сто миллионов лет. Даю слово. — Я понимаю, насколько по-детски это звучит, но я слишком зла, чтобы сдерживаться.

Схватив свой телефон, я собираюсь набрать сообщение Роберту, но сначала мне нужно узнать, что сказал ему Саттер.

— Что ты такого ему наговорил, что он уехал? — спрашиваю я. Он прижимает к губам горлышко бутылки, но не пьет.

— А какая разница?

— Мне нужно исправить то, что ты натворил, так что разница есть. Отвечай немедленно.

Он отходит к раковине, допивает пиво, потом споласкивает бутылку и отправляет в мусорное ведро для перерабатываемых отходов в дальнем конце стойки.

Никогда не встречала такого цивилизованного наглеца.

— Я сказал ему, что он недостаточно хорош для тебя, — отвечает Саттер, поворачиваясь ко мне лицом. Он опирается ладонями о стойку позади себя и скрещивает ноги в лодыжках — словно мы приятели, болтающие о том о сем, и я не стою перед ним в платье и туфлях за несколько тысяч долларов, с прической и макияжем, на которые убила весь вечер.

— Почему ты это сказал? — В горле у меня встает комок.

Саттер выпрямляется и скрещивает руки на своей мускулистой груди.

— Потому что я знаю таких, как он.

Закатив глаза, я прикусываю нижнюю губу, чтобы она не дрожала.

— Ты ничего не знаешь обо мне. Ты ничего не знаешь о нем. Ты не имел права.

— Я знаю достаточно.

Прикрыв глаза ладонью, я делаю глубокий вдох. Сейчас я не могу смотреть на него, я хочу уйти, но тело становится неподъемно-тяжелым, кровь — густой и горячей, и я не могу сделать ни шагу.

— Наверняка было что-то еще, — говорю я несколько секунд спустя, заставив себя посмотреть в глаза Саттеру. — Он не уехал бы просто потому, что какой-то незнакомый тип сказал ему, будто он недостаточно хорош для меня.

У Роберта Макколи стальное эго и больше самоуверенности, чем у Джорджа Клуни и Тома Круза вместе взятых. Чтобы отказаться от меня, ему вряд ли бы хватило слов какого-то наглого электрика.

— Не важно, что я сказал, — заявляет Саттер. — И прекрати спрашивать, потому что я тебе все равно не отвечу.

Я делаю шаг к нему, сжимая кулаки. Я много чего хочу сказать ему, но слова застревают в горле, меня душит неприкрытая ярость.

Я устремляю на него пылающий взгляд.

А потом иду прочь, гневно вколачивая каблуки в пол. Наверное, следовало показать ему средний палец, плюнуть в лицо, крикнуть, что он не имел права. Но, вероятно, ему это слишком понравится.

Я не склонна кого-то ненавидеть, но если бы все же захотела… предметом моей ненависти был бы Саттер Олкотт.