Фотография из Люцерна

Уильям Байер, 2015

В 1882 году юная Лу Андреас-Саломе, писательница, будущий психоаналитик и роковая женщина, позирует вместе с Фридрихом Ницше и Паулем Рэ для необычной фотографии. Более тридцати лет спустя студент-искусствовед из Вены дарит фрау Лу свой рисунок-интерпретацию снимка, получившего скандальную известность. В наши дни фотографию повторяет профессиональная госпожа-доминантрикс, известная под именем Шанталь Дефорж. Когда тело Шанталь находят в багажнике украденной машины в аэропорту Окленда, штат Калифорния, в дело оказывается замешана Тесс Беренсон, блестящая актриса, переехавшая в лофт в стиле ар-деко, служивший до этого домом и рабочим местом госпожи. Интерес Тесс к личности Шанталь усиливается: она находит подсказки к разгадке убийства и все больше связей между своей жизнью и жизнью госпожи.

Глава 6

Джош наконец-то отвечает на мое сообщение, говорит, что следователи только что закончили его допрашивать.

— Кларенс сдал меня им, не рад я этому конечно.

Он принимает приглашение и поднимается ко мне — я протягиваю ему бокал каберне. Джош плюхается на диван, я присаживаюсь рядом.

— Копам плевать, — горько говорит он. — Видно по лицам. В Окленде каждую неделю кого-то убивают. Для них Шанталь — просто еще одно дело, которое может быть никогда и не будет раскрыто.

— Кларенс сказал, что ее права были спрятаны в мотоцикле.

— Да, в ящике для багажа, под резиновым ковриком. Если бы не нашли, Шанталь осталась бы трупом неизвестной в угнанной машине. А она так любила свой байк… Дорогущий.

Пауза.

— Детектив, который более молодой, Рамос, заявил: «При такой работе, как у пострадавшей, случается всякое. Профессиональный риск». Хотелось дать ему в рожу.

Я мягко касаюсь его руки.

— Хорошо, что удержался. А как думала сама Шанталь? Она считала, что рискует?

— Да нет. Говорила, что ей нравится доминировать — это позволяет держать ситуацию под контролем. Что работа в офисе — не для нее. Детективы интересовались родственниками, но она о них почти никогда не упоминала. Я им так и сказал.

Я спрашиваю, показал ли он полицейским «Королеву мечей».

— Нет, черт возьми! Обойдутся! После того, что ляпнул Рамос.

— А она когда-нибудь упоминала, что боится кого-либо из клиентов?

— Копы тоже об этом спросили. Судя по тому, как она съехала: в момент все распродала и смылась, — что-то ее напугало. Может, и клиент. Но я ничего не знаю, так копам и сказал.

Я проговариваю свои чувства на встрече с доктором Мод:

— Сначала было просто любопытно. Особенно когда я поняла, что мы с Шанталь знакомы. А теперь это своего рода одержимость: я чувствую, что наши жизни связаны. И еще — меня потрясла «Королева мечей». Поза властная, но чувствуется глубокая уязвимость. И сам этот образ — сильной женщины. Вы видели мой спектакль о Веймарской республике; там у героини тот же типаж.

Доктор Мод внимательно смотрит на меня.

— Меня вот что смущает, Тесс. Почему вы решили оставить клетку и крест, когда управляющий предложил их убрать?

— Потому что это инвентарь профессиональной доминатрикс. Очарование экзотики. Я подумала, что жить среди таких вещей, должно быть, забавно. Я же не знала, что они принадлежат моей приятельнице Мари.

— Полагаю, здесь кое-что еще. То, что вы пока не осознали.

— Что, например?

— Вот и подумайте. А потом обсудим.

Я раздумываю над сказанным.

— Госпожа — это тоже архетип; жестокая женщина. А Джош изобразил ее как Королеву мечей из колоды таро. Я работаю с архетипами: моя веймарская певица, сексапильная кошечка в «Черных зеркалах», дама из высшего света, миссис Z, нуарная леди, которую мне предлагает сыграть Рекс. Это все грани одного архетипа, верно? — Улыбаюсь собеседнице: — Сегодня у нас больше анализ по Юнгу.

— Я не специализируюсь на методе Юнга, но мне всегда были близки его идеи архетипов. Впрочем, сейчас я говорю о другом. Простите мою настойчивость: я считаю, что вы можете сами проанализировать и осмыслить свою фиксацию на этой женщине. Не думаю, что дело просто в странном совпадении. Есть что-то внутри вас, Тесс. Вы создаете свои представления на материале собственной жизни. Думаю, когда вы увидели оставленный Шанталь инвентарь, то решили сохранить его, поскольку где-то в глубине души сочли, что когда-нибудь используете его в своих постановках.

— Думаете, я такой эксплуататор?

— Это не эксплуатация, использовать то, что встречается вам на пути. В любом случае, судить — не мое дело. Мы обе хотим найти истину — истину с психологической точки зрения. Мне нравится, что вы опираетесь на пережитое и используете это в своей работе. Полагаю, что вы сделаете постановку и о Шанталь — как только разберетесь со своими ощущениями.

После сеанса я мчусь в школу боевых искусств и луплю грушу — пинаю, бью, наношу удары коленями.

Закончив и переодевшись, я иду в кабинет Курта Фогеля, владельца и главного тренера школы. Он бывший чемпион по тайскому боксу. Немецкий акцент, бритая блестящая голова, зеленые глаза только усугубляют его природное обаяние. Спрашиваю, слышал ли он про Мари.

Курт тяжело кивает.

— Прочитал в новостях. Ужасно. Она была настоящим бойцом, так что наверняка нападавший застал ее врасплох. Если бы нападение было честным, она дала бы негодяю отпор.

Я смотрю на него.

Ну почему, почему для него любое событие — поединок?

Он застывает.

— Тренируйся усерднее, Тесс. Учись драться. И каждый раз сообщай мне, что пришла. Если подходящего спарринг-партнера не будет, я сам встану с тобой.

Позднее, уже дома, я обдумываю сеанс с Мод. Она права. Я своего рода старьевщик: беру куски и кусочки, осколки своей и чужой жизни, собираю — и леплю из них истории. Это мой способ понять себя и окружающий мир.

Однако кое в чем доктор ошибается: когда я увидела клетку и крест, то далеко не сразу подумала о том, чтобы использовать их в своей будущей постановке. Хотя признаю — вполне возможно, на подсознательном уровне я примеряла, как их можно включить в сценарий.

Пожалуй, причина моей теперешней зацикленности на Шанталь — не архетип, который она отыгрывала, а наше с ней реальное знакомство. И ее странное поведение. И то, как ужасно все для нее закончилось. Но настоящего финала у этой истории пока нет. Ничего еще не выяснили, загадка так и остается загадкой.

Звонит Джош и зовет вечером выбраться из дома.

— Первая пятница месяца, Ночь музеев, — напоминает он. — Пойдем?

Мы встречаемся внизу. На Джоше все та же шапочка, джинсы и линялая бело-голубая футболка с надписью «Окленд». На мне — черный топ и шорты. Мы вместе с толпой неспешно идем по Бульвару, сворачиваем на Телеграф-авеню, а потом заходим в бар и заказываем коктейль из водки и грейпфрутового фреша.

Мне нравится здесь, в самом сердце Окленда. В узком длинном зале пьют, болтают, смеются люди всех возрастов. На стенах причудливые надписи, какие-то чучела рептилий и куча всякой вычурной дребедени — все это и отталкивает, и привлекает — может, потому, что противоположно минималистской эстетике, к которой я привыкла.

— Мне нравится все это вуду на стенах, — говорю Джошу.

Но музыка так гремит, что он делает знак рукой, что ничего не слышит, и я наклоняюсь к самому его уху.

— Да, словно попадаешь внутрь трехмерной инсталляции, — кричит он в ответ. — У создателей этого интерьера была явная боязнь пустоты — ценофобия.

Искусствоведческий термин в устах Джоша звучит странно. Хотя… что я на самом деле о нем знаю? Сам он из себя изображает этакого грубоватого парня, но, думаю, он куда сложнее, чем хочет показать.

Мы снова выходим на Телеграф-авеню, и Джош поворачивается ко мне.

— Там, в баре, ты так на меня посмотрела…

— Да? И как?

— Когда я сказал про ценофобию — гадала, где я умных слов нахватался.

— Судя по всему, у тебя ученная степень?

Он смеется.

— Проучился два года в Калифорнийском колледже искусств, потом бросил. Не хотел быть учителем рисования, поэтому не видел смысла убиваться ради диплома. Так что я практически самоучка. Если меня что-то интересует, я в это углубляюсь. Шанталь была такой же. Говорила, что училась в университете Сан-Франциско, сразу на психологии и германистике, но когда умерли родители, решила уйти. Поехала в Вену, там познакомилась с опытной доминатрикс, пару лет брала у нее уроки, а затем вернулась сюда и открыла собственное дело.

Мы бредем в сторону Двадцать первой улицы, где расположены сразу несколько галерей. Гуляющих здесь уже меньше, зато рестораны и кафе переполнены молодежью. Посетители пьют, едят, кого-то уже тошнит. Из-за ночи музеев центр Окленда, где с наступлением темноты обычно становится опасно, сейчас полон жизни.

Джош кивает на стаю серо-голубых крупных птиц, рассевшихся на ветке дерева.

— Ночные цапли. Говорят, из порта их прогнали чайки. Они любят фонари, здания и людей, так что центр города пришелся им по вкусу. Гнездятся на деревьях юкка. Мне они скорее нравятся, но большинству — нет. Они производят дерьмо в немыслимом количестве.

— У птиц это называется гуано.

Он хохочет.

— Ну, как ни назови…

Разговор идет так хорошо, что я снова пытаюсь распросить его про Шанталь.

— Встроенные книжные полки в моем лофте — это она заказала?

Джош напрягается.

— Забавно, что ты спросила именно о них — их тоже я делал. У Шанталь была чертова куча книг.

— И все ушло на распродаже?

— Насколько я слышал, тематическая коллекция — да. Но у нее было множество книг не по специальности — хорошие серьезные книги. Думаю, она продала их местным букинистам.

На улицах — толпы: все желают приобщиться к искусству. Две соревнующиеся группы уличных музыкантов играют по обе стороны проезжей части, создавая странную какофонию. Рэпер, стоя на платформе грузовика, вымучивает из себя несуразные строки, а обдолбанная, анорексичного вида девица со спутанными светлыми длинными волосами устроилась в заколоченных дверях магазина и бессмысленно дергает струны контрабаса.

Мы заходим в одну из галерей: внутри такое скопление посетителей, что картин почти не видно. Джош протягивает мне руку и помогает пробраться ближе к стене. Он внимательно изучает картины, а я — его. То, с каким уважением он рассматривает каждую работу, впечатляет.

— Что-нибудь понравилось? — спрашиваю я, когда мы выходим на улицу.

— Ага. Триптих. И цена приемлемая. Не то чтобы я собирался купить: у меня собственные работы девать некуда.

Насчет триптиха я согласна. Единственная приличная работа на выставке.

У него наметанный глаз, приходит мне в голову.

Галерея, затем другая, третья, десятая… В глазах рябит от картин, скульптур, инсталляций. В гараже на Двадцать пятой мы попадаем на перформанс: группа молодых актеров в черных водолазках — что демонстрирует их принадлежность к сообществу «Да пошло оно всё!» — сидя за круглым столом лакомятся побегами спаржи и с псевдосерьезными лицами декламируют анархистские лозунги. Это нелепо и смешно, — однако меня больше интригует внимание зрителей, нежели само представление.

Шепчу Джошу:

— Вот из-за таких у моего дела плохая репутация.

Он поглощен происходящим и не реагирует.

Я недоумеваю. Ему нравится?

Толпа несет нас в сторону Бульвара, и я интересуюсь, принимал ли он участие в протестном движении «Освободи Окленд».

Джош качает головой.

— Я поддерживаю их цели, но в их лагере было полно карманников и наркоманов. А поскольку я здесь живу, желания пакостить в собственном доме у меня не возникало. — Он ухмыляется. — И да, в душе я анархист.

Похоже, он читает мои мысли.

Мы находим свободный столик на веранде кафе, садимся и заказываем кофе.

— Понравилось? — спрашивает он.

— Забавно.

— Но работы в основном халтурные, да?

— Ну это как обычно.

— Не поворачивайся, — вдруг говорит он, — на той стороне улицы Кларенс. Увидит нас, сразу привяжется. А мы этого не хотим, да?

— Я иногда встречаю его во время пробежки. Забавно, но на улице он почему-то делает вид, что меня не узнает. Ходит, будто крадется. И почти не моргает.

— Да, я тоже это заметил.

— А когда мы разговариваем, он вечно хихикает. С тобой тоже так?

— Да, и со мной. Понятия не имею, с чего. По утрам он стоит за конторкой консьержа и широко всем улыбается, а через пару часов роется в помойке на задворках улицы. Однажды я выходил совсем рано и увидел, как он копается в мусорных баках. Тогда я завопил во все горло приветствие. Он поднял голову и скорчил кислую гримасу: «Да, Джош, привет». Словно два совсем разных человека.

— Ну, со мной он всегда мил, — замечаю я.

— Да и со мной, в общем-то. Однако «кто знает, какое зло таится в людских сердцах?»

— «Об этом знает только тень». Верно?

— Именно.

Джош явно приходит в восторг, что я опознала строчку из старой радиопостановки Уолтера Гибсона.

Мы смеемся, а потом Джош говорит уже серьезно:

— Странно, что у тебя никого нет.

— И что? Я совсем недавно закончила отношение. Мне и так хорошо.

Я ловлю его пристальный взгляд и решаю сменить тему. На всякий случай.

— Можно я еще спрошу тебя про Шанталь? — При упоминании ее имени он снова напрягается. — Ты говорил, что никто из друзей не знает ее настоящего имени.

— Может, и говорил.

— То есть, ты знаком с ее друзьями?

Он кивает. Я внимательно смотрю на него. У Джоша такой же внимательный настороженный взгляд, как в тот раз, когда мы впервые столкнулись в лифте, что несколько странно, ведь еще пару минут назад он по собственной инициативе рассказывал о том, как Шанталь училась в колледже и потом у доминатрикс в Вене.

Все-таки интересно, как далеко он позволит мне зайти с вопросами. Я признаюсь:

— Мне бы хотелось встретиться с ее друзьями.

— А от меня ты чего хочешь?

— Познакомишь меня? Или хотя бы расскажешь, кто они?

— Допустим, расскажу. А что потом?

— Понятия не имею. Слушай, я вижу, ты не в восторге. Но ты же сам показал мне «Королеву мечей»… И что-то во мне щелкнула. Я хочу понять. Может, это оттого, что мы были знакомы, а теперь я живу и работаю там, где прежде жила и работала она. Кто она, Мари или Шанталь? Мне надо выяснить все, что можно, узнать, какой она была. Твой портрет многое объяснил мне, но я знаю, что есть что-то еще. И да, я бы хотела встретиться с ее друзьями и послушать то, что они скажут. Если это тебя злит, — просто скажи, и я отстану.

Некоторое время Джош молча смотрит на меня, словно пытаясь понять насколько искренне я говорю.

— Начни с Рыси, — говорит он. — Это еще одна госпожа. Некоторое время они работали вместе, и хотя потом Шанталь сняла пентхаус и ушла в свободное плавание, они остались подругами.

— А как мне ее разыскать?

Он хмыкает.

— Ну, для такой шустрой девочки, как ты, это несложно. — Он достает бумажник, бросает на стол банкноту и поднимается. — Сегодня автобусы ходят до полуночи, пойдем, я тебя провожу.

— А сам ты домой не пойдешь?

— Еще погуляю. Не обижайся, Тесс.

На прощание он коротко обнимает меня.

— До встречи.

И шагает в сторону галерей.

Что с ним? Это все очень странно. Сначала сам завел разговор, а потом будто застыл и отвечал односложно. Ладно, не буду нервничать. Назвал имя подруги Шанталь, и отлично. Осознанно или нет, Джош дал мне еще одну подсказку: ее книги приобрел местный букинист.

Наверно, несложно будет выяснить, какой именно. Несложно для такой «шустрой девочки», как я.

Рано утром мне звонит Джерри:

— Та убитая доминатрикс, о которой пишут в газетах, — она жила в твоем лофте?

— Доброе утро, Джерри. Ты из-за этого звонишь?

— Да, доброе утро, Тесс. Попалась на глаза статья, и стало интересно — она это или не она?

— Она. — Я некоторое время молчу. — Разве мы разговариваем?

— А почему нет?

— На прощание ты наговорил мне гадостей, и я еще не отошла.

— В запале люди чего только не болтают, часто совсем не имея того в виду.

— Думаю, ты сказал то, что собирался, Джерри. Так что, если тебе больше ничего не нужно, я пойду работать.

— Конечно. Прости, что побеспокоил. — И затем непривычно мягким тоном добавляет: — Удачи, Тесс. В самом деле, удачи.

Проходит еще два дня, прежде чем я рискую начать поиск Рыси, но найти ее оказывается и вправду легко. Я начинаю с сайта сообщества БДСМ, нахожу страницы местных доминатрикс — в списке числится Шанталь Дефорж, но ее страница не открывается. Надпись мелким шрифтом сообщает, что блокировка произведена по требованию владельца.

Еще один щелчок мыши, — и я выхожу на страницу Госпожи Рыси. Подтверждаю, что дееспособна и достигла восемнадцати лет. Всплывает картинка — с экрана мне соблазнительно улыбается мулатка. Крупными буквами надпись: «ВНЕШНОСТЬ ОБМАНЧИВА. Я МОГУ БЫТЬ ОЧЕНЬ ЖЕСТОКОЙ».

В разделе «Информация» описывается обучение в закрытой школе в Швейцарии «Я и тогда доминировала, — читаю дальше. — Сделала своей рабыней соседку по комнате. И наказывала конюха, когда он плохо ухаживал за моей лошадью».

В разделе «Специализация» — длинный список вариантов доминирования. Он включает все, о которых я знаю… и кое-что о чем я и не слышала. В конце добавлено: «Плюс все, что только может представить твоя необузданная фантазия!»

А дальше — крупным жирным шрифтом:

ДОМИНИРОВАНИЕ НЕ ПРОСТИТУЦИЯ.

ПОПЫТКА ВСТУПИТЬ В СЕКСУАЛЬНЫЙ КОНТАКТ

ПРИВОДИТ К НЕМЕДЛЕННОМУ РАЗРЫВУ ДОГОВОРА!

«Фотогалерея» демонстрирует Рысь в различных доминантных позах; в разделе «Контакты» даны четкие инструкции, как договориться о встрече. Требуется заполнить длиннющий опросник, подробно описать свои фетиши, сексуальные фантазии, опыт в данной области и представить рекомендацию по крайней мере от одной госпожи.

И, наконец, совершенно недвусмысленно:

«Сеанс — не мой долг, а ваше везение. Если вы меня заинтересуете, я отправлю вам номер своего телефона. Мы обсудим ваши пожелания и выберем удобное время. Если же ответа нет — значит, вам не повезло».

Я вызываю опросник, вписываю свое полное имя, адрес и номер телефона, пропускаю все остальное и пишу в графе «Другое, что мне следует знать»:

Привет!

Я узнала о тебе от Джоша Гарски. Как ты, должно быть, понимаешь, мне не требуется сеанс. Даю слово, что я не из газеты и не из полиции. Я актриса, можешь погуглить мое имя. Я пытаюсь выяснить все, что только возможно, о твоей умершей подруге Шанталь, которую немного знала под именем Мари. Теперь я живу в ее лофте. Очень надеюсь, что ты не воспримешь мое письмо как вмешательство в частные дела. Пожалуйста, сообщи, если согласишься встретиться за чашкой кофе или бокалом вина.

Тесс Беренсон.

Нажимаю «Отправить». Какова вероятность, что она ответит? Думаю, один к трем.

Я сажусь на экспресс до Сан-Франциско и отправляюсь к Рексу. Он хотел обсудить со мной роль в его новом проекте.

В центре его гостиной я обнаруживаю шест. Рекс желает проверить мои таланты?

Отлично! Сейчас, приятель, будут тебе яркие впечатления!

Однако едва я начинаю раздеваться, Рекс изумленно спрашивает:

— Какого черта ты творишь?

— Ты же хотел посмотреть, что я умею, нет?

— С чего бы? Я уже видел, в «Черных зеркалах».

— Тогда зачем здесь шест?

— Я упражняюсь.

— Серьезно?

— Ну да. — Он смотрит слегка смущенно. — Потом покажешь мне пару движений, ладно? Но сначала давай обсудим роль.

Мы садимся. Его просторная квартира — никак не хибарка — залита солнечным светом. На стенах гостиной — театральные афиши, на полках — макеты декораций и книги по актерскому мастерству и истории театра.

— Ты — шикарная девица из эскорт-услуг, — объясняет он. — Скажем, полторы тысячи за вечер. Майк, наш клиент, узнает тебя по фотографии и по красному платью: он подойдет, ты пригласишь его присесть, вы поговорите — примерно как на встречах вслепую, — представляешь же? — и ты проявишь нешуточный интерес к его занятиям. Совсем как девица по вызову: она делает вид, что безумно заинтересовалась клиентом, хотя оба знают, что ее интересуют только его деньги. Расплатится — и пусть проваливает.

— Шикарная девица в первом акте. Поняла. А что во втором акте?

— Во втором акте, сцена вечеринки, ты должна выглядеть не такой шикарной и совершенно замученной. Ты узнаешь Майка, но мотаешь головой, пытаясь его предостеречь, затем ускользаешь. А позже он мельком увидит тебя в комнате, где происходит оргия. Ты будешь в одном белье, со смазанным макияжем, а еще он заметит, как один из головорезов тебе что-то колет, вероятно, героин.

— Акт третий?

— Ты дошла до точки, села на иглу. Шикарная девушка, которую он встретил в «Редвуде», теперь ведет себя как дешевая шлюха. От шеста ты направляешься к нему, подзываешь к себе, изображая ртом непотребные движения. Все это… чрезмерно. Майк видит у тебя на руках следы уколов и приходит в ужас. Однако не может отвести от тебя глаз, поскольку его к тебе по-прежнему тянет. Тут ты падаешь, словно от передоза, и те громилы, что увели тебя из бара, стаскивают тело с помоста.

— Да уж, настоящая драма. Думаю, у меня получится.

— Не сомневаюсь! Тебе будет интересно играть второй и третий акт. Но сцена в баре — самая важная. Ты должна быть по-настоящему соблазнительной, эскорт-леди высшего класса. Все дальнейшее зависит от того, удастся ли подцепить клиента на крючок. Если нет, твое падение его не тронет.

— Допустим, я сыграю испорченную богатую девчонку, для которой настали плохие времена? Как в песне Боба Дилана, помнишь?

Рекс энергично кивает.

— Вот, самое то!

— А можно предложить дополнение? Правда, потребуется нанять еще одного актера, но думаю, оно того стоит. Знаешь, такой типаж — бандит, жирный, отвратный, и у него в руках вся власть. И, чтобы получился настоящий нуар, пусть сжимает в зубах незажженную сигару. Ему нравится наблюдать, как я опускаюсь, он сидит в лимузине рядом с баром и ждет. Пусть клиент увидит его, когда головорезы поволокут меня из бара. А во время стриптиза он будет стоять рядом со сценой и любоваться картиной моего падения. Клиент снова его заметит, а поскольку уже дважды встречал раньше, поймет, что я у бандита в рабстве. Клиент будет испытывать одновременно и отвращение, и экстаз, поскольку, при всей его порядочности, какая-то сторона его личности тоже радуется возможности наблюдать за моей деградацией.

— О, мне это нравится! И актер подходящий есть на примете. Назовем этого персонажа Пузан. Как всегда, Тесс, ты понимаешь, как сделать образ более глубоким.

И, как всегда, я поддаюсь на его лесть.

— Хочешь увидеть меня на шесте?

— Да, если можно.

Я киваю, раздеваюсь до белья, потом делаю несколько движений. Шест сборный, с пружинной защелкой, но достаточно прочный, чтобы меня выдержать.

— Я уже забыла как выполнять кое-какие элементы: батман, парящая балерина, еще кое-что. Надо наверно дополнительно потренироваться?

Рекс качает головой:

— Нет необходимости. Пусть твой танец напоминает половой акт, а не соревнование по акробатике. Ты должна быть неловкой, а оттого непристойной. Ты не сама, тебя заставил Пузан.

Я начинаю заново. Мышцы словно каменные, в голове туман. Делаю несколько судорожных движений, а потом оседаю бесформенной кучей.

Рекс доволен.

— Ты великолепна, детка. Давай одевайся и пойдем уже что-нибудь съедим. И расскажешь мне про «Монолог» — что ты, собственно, от меня хочешь.

Дома меня ждет сообщение от Рыси. Она благодарит за письмо и готова встретиться. Я перезваниваю; мы договариваемся на завтрашнее утро.

Я предлагаю «Даунтаун-кафе», но у нее другая мысль:

— Есть такой фетиш-магазин, «Мадам де Руж», на углу Харрисон и Восемнадцатой. Мне надо кое-что купить, давай встретимся там? И если мы обе решим продолжить разговор, за углом есть кафе.

Я понимаю: она хочет меня испытать.

— Отлично. В одиннадцать у «Де Руж».

С утра я работаю перед камерой, репетирую «Монолог». Потом просматриваю видео и пытаюсь понять, что вышло. Мод советовала не переигрывать: моя миссис Z персонаж хоть и сатирический, но добрый и милосердный. Она должна пробуждать жалость и приводить в ужас: жалость, поскольку бесхитростно и трогательно уверена, что все ей что-то должны, а ужас — ну, какое еще чувство может вызвать такая неприкрытая уверенность, что дозволено все? Как вчера за обедом сказал мне Рекс: «Сатира — это, конечно, здорово; но не забывай, что это обоюдоострое оружие».

Рысь я замечаю сразу. Собственно, кроме нее, в магазине никого нет. Она выглядит в точности как на фотографии с сайта, только без похотливой улыбки. Мы обе рассматриваем товары в витринах, и я ловлю на себе ее взгляд. Рысь берет со стойки туфли на огромной шпильке. Спрашивает:

— Как тебе?

— Смотреть приятно, ходить — нет.

Она улыбается и подводит меня к стеклянному коробу возле кассы. Он заполнен кожаными шлемами и масками всяких видов.

— А это?

Кассирша, пышногрудая веснушчатая и рыжеволосая, смотрит на меня с интересом.

Я понимаю, что это еще одна проверка. Если я покраснею, побледнею, покажу смущение или неловкость, экзамен будет не засчитан, и Рысь откажется со мной говорить.

Тогда я слегка провожу кончиком языка по верхней губе.

— Симпатичные. Пойдут для посещения церкви. Или для Пасхального шествия.

Они обе хохочут, доминантрикс и рыжая кассирша.

— Пойдем выпьем кофе, — предлагает Рысь.

Кафе расположено в том же доме — мы выбираем столик на террасе и делаем заказ. Рысь изучает меня: ей непонятен мой интерес к Шанталь.

— Ты ведь написала, что была с ней едва знакома?

Я рассказываю о спарринге и занятиях в зале. Рысь подтверждает:

— Да, у нее там был бартер. Двенадцать сеансов БДСМ с вашим сенсеем в обмен на тренировки по тайскому боксу.

Ух ты! Вот бы никогда не подумала: чтоб Курт кому-то подчинился?

— Так говоришь, там она называла себя Мари? Это ее второе имя. Она иногда использовала его в своей… ну… в ванильной жизни. — Больше никаких шуточек. Она и вправду очень расстроена. — Все наши расстроены. Насколько я знаю, среди нас у нее не было врагов. А сейчас все боятся, что на свободе гуляет маньяк-убийца. Никто не хочет брать новых клиентов. — Рысь делает глоток. — В прошлом году в Сан-Хосе тоже убили госпожу. Два выстрела. Прибабахнутый какой-то: после выстрелов выковырял из тела пули. А теперь история повторяется.

Я спрашиваю, может убийца забрал пули, потому что опасался, что его вычислят по оружию?

— Думаешь, это мог быть коп? — говорит она.

— А среди клиентов есть копы?

— Мы не спрашиваем людей об их занятиях. Коп или не коп — сеанс все равно такой же. Если хочешь знать, я устроила тебе проверку именно поэтому: хотела убедиться, что ты не из полиции.

Уверяю ее, что все понимаю. Хотя, если честно, нет, — мне казалось, женщины такой профессии при первой угрозе должны бежать в полицию.

Рысь меняет тему, говорит, что последний раз видела Шанталь на распродаже.

— Там были практически все доминантрикс из окрестностей Залива. Ее решение распродать инвентарь казалось мне странным, однако остальные решили, что это просто профессиональное выгорание. Такое в нашем деле встречается: люди все бросают, продают все вещи и переезжают. Кто-то возвращается к оставленной учебе, другие находят обычную работу, некоторые даже выходят замуж за бывших клиентов, заводят дом и детишек. Но я знала, что здесь дело не в выгорании, что причины не внутри, а снаружи. Я спросила, что происходит, и она шепнула: «Все идет не так». И не захотела отвечать на вопросы. А раньше никогда не скрытничала… Она была замечательной. Мне будет здорово ее недоставать.

Хорошо, что Рысь так откровенна — мне она все больше нравится.

— Джош сказал, что когда-то вы работали вместе.

— У нас примерно год было одно помещение на двоих, и мы принимали клиентов по очереди. Иногда работали с одним клиентом вдвоем. Впрочем, нечасто. Слишком разный у нас стиль.

— То есть?

— Я специализируюсь на телесных наказаниях. — Она ухмыляется. — Меня обожают мазохисты: отлично работаю с хлыстом.

— А Шанталь?

— Ей нравились всякие психологические штучки. Она называла это «лечебное доминирование». Но конечно, знала, как наказать раба, без колебания могла съездить по физиономии. Однако она работала не с мазохистами, а с любителями подчинения. Считала себя в некотором смысле целителем. Ей не нравилось причинять физическую боль. Шанталь как-то сказала, что самое большое удовольствие — залезть глубоко в чужие мозги, найти там демона, вытащить его на свет и поцеловать. Так что, можно сказать, она трахала мозги.

Я слушаю и пытаюсь понять, какая из форм БДСМ кажется мне более разрушительной: садизм в отношении плоти, практикуемый Рысью, или психологическое доминирование Шанталь, воздействие на рассудок.

— Но у нее была клетка и Андреевский крест в лофте.

— Само собой… и куча всего еще. Но, понимаешь, главное в работе с мозгами — создать правильный настрой. Помещение, которое мы раньше использовали вдвоем, находится в подвале. Темно, окон нет, стены давят. Шанталь хотела что-нибудь более изысканное. С хорошим освещением. Увидела тот лофт — и влюбилась.

Совсем как я!

— Управляющий сказал: она называла его «Орлиное гнездо».

Рысь кивает.

— Да, именно так: высоко, вокруг только небо. И тот, кто туда попал, наверняка угодит в когти.

— Странное все-таки название, да?

— Из-за ассоциации с Гитлером? — Рысь улыбается. — Она любила такие штучки. У нее было множество всяких причиндалов, большинство просто для демонстрации. Это все она и распродала: плети, трости, бандажи, наголовники, гардероб госпожи. Она их редко использовала, поэтому они были в прекрасном состоянии. — Рысь фыркает. — Я купила у нее австралийскую однохвостую плеть, Шанталь называла ее «Черный шип». Знала, как хлестать, но что-то я сомневаюсь, что она хоть раз испробовала плеть на клиенте. А инструмент роскошный…

Я моргаю.

— Я тебя смущаю?

— Все нормально. Слышала бы ты мои монологи! Пару дней назад ко мне в гости зашел друг, он ставит спектакли. Посмотрел на клетку и крест, а когда узнал, что раньше здесь жила госпожа, сказал, что вы, ребята, такие же артисты, как мы.

Рысь смеется.

— Да уж. Вся жизнь — театр. Я могу исхлестать задницу клиента до крови, но даже тогда мы оба знаем, что это игра. Шанталь всегда восторгалась сочетанием реального и имитации под реальность. А еще тем, что это сделка, а мы — поставщики платных услуг.

Я спрашиваю, знает ли она настоящее имя Шанталь.

— Шанталь Мари Марсо. Звучит как псевдоним, правда? Поверь, мои родители не называли меня Рысью! Она из канадских французов. Мать и отец — учителя. Когда они погибли в автокатастрофе, Шанталь бросила колледж и перебралась в Вену. Там встретила госпожу — Графиню Еву — из самых дорогих. Ева почувствовала к ней симпатию и пригласила к себе в ассистентки. Такой старомодный путь ученичества у мастера. Шанталь часто о ней рассказывала. Еве за пятьдесят, и, если верить Шанталь, она сдвинута на Фрейде. Проводила со своими клиентами чуть ли не сеансы психоанализа, укладывала их голыми на кушетку и выпытывала тайные фантазии. Если видела, что они сочиняют, то наказывала их за вранье, а потом, в конце сеанса, прижимала к себе и успокаивала. Именно с подачи Евы Шанталь стала думать о себе как о целителе. Графиня однажды приезжала сюда в гости, и мне выпало счастье с ней познакомиться. Невероятная женщина! Прямо излучает властность. Шанталь переняла ее мантру: «Болью защититься от боли».

Мне все больше нравится Рысь: она умная и адекватная. Я понимаю, почему они с Шанталь стали подругами.

— А у Шанталь есть братья или сестры?

— Есть брат, инструктор по лыжам в Вермонте. Наверняка он уже в курсе. Ты же сказала, что Джоша допрашивали копы. Полагаю, он объяснил им, как связаться.

— Не уверена. Джош говорил, что почти ничего о ней не знает.

Рысь трясет головой.

— Неправда. Знает. Не стоит ему верить. Он мошенник: подделывает картины и продает их тупым коллекционерам.

— Уверена?

— Так говорила Шанталь. — Рысь медлит. — Слушай, я не хочу поливать грязью твоего друга.

— Да он не то чтобы друг. Так, недавний знакомый.

— Ну… Так вот, у Шанталь был брат, но они не особо дружили. И все-таки я надеюсь, что ему сказали. Учитывая, в каком виде ее нашли, она заслуживает хотя бы достойных похорон.

Разговор возвращается к моей постановке. Как и Шанталь, меня привлекает сочетание естественного и нарочитого.

— Я готовлю новый спектакль. Мой персонаж — страшно богатая шестидесятилетняя дама. Снаружи — воплощенная элегантность, а внутри — обида и задавленная ярость.

— Похоже, будет интересно.

— Сегодня я репетировала, просматривала видео того, что получилось.

— Хороший метод. Мы тоже работаем под запись. Клиентам, само собой, не говорим; ведь они все повернуты на конфиденциальности. Но мы с Шанталь всегда записывали: для страховки от всяких обвинений и — как ты — убедиться, что все разыграли как надо. Смотрели запись и обменивались впечатлениями.

Мне хочется увидеть Шанталь за работой. Но я молчу: вдруг Рысь откажет. Вместо этого говорю:

— На курсах актерского мастерства это называется критическим анализом.

Рысь кивает:

— Узнай об этом клиенты, они бы нас убили.

При слове «убили» мы смотрим друг на друга, а потом моя собеседница зажимает ладонью рот.

— Господи Иисусе! Я совсем не имела в виду…

— Однако наводит на мысли, верно…

— А если кто-то и вправду узнал? Мы-то записывали из профессиональных соображений. Не занимались никаким «шантажом по согласию»: многие мужчины хотят, чтобы их вынуждали к покорности под угрозой рассказать всё близким и начальству. Мы всегда обращались с клиентами уважительно и честно. И как только необходимость в записи исчезала, сразу ее стирали.

— А в лофте Шанталь тоже делала записи?

— Да. Она очень серьезно к этому относилась.

— А где располагалась камера?

— У нее было две, обе в клетке: одна там, где решетка крепится к стене, а вторая — в противоположном углу. Если не знать — не заметишь. Придешь домой, посмотри.

— То есть они все еще там?!

Я начинаю нервничать. Разве Шанталь не должна была их снять при отъезде?

Рысь замечает, что мне не по себе, и снова объясняет необходимость делать записи.

— Это еще вопрос безопасности. Скажем, клиент приходит на встречу, и у него съезжает крыша. Ты изо всех сил стараешься его утихомирить, привести в себя — но гораздо лучше, если кто-то следит за сеансом в режиме реального времени. Если наблюдатель, а обычно это парень, которому ты доверяешь, видит, что ситуация выходит из-под контроля, он может войти и оказать помощь. Если ты с постоянным клиентом, то камера, скорее всего, будет выключена. А вот с новым, про которого ты ничего не знаешь, ты точно захочешь подстраховаться. Раньше мы выходили из комнаты и быстро звонили другу, который ждал внизу в машине, — произносили кодовое слово, например, «зеленый свет», и он знал, что с тобой все в порядке. Однако живая картинка с камеры лучше, если на другом конце дежурит тот, кому ты доверяешь.

— А кто дежурил во время сеансов Шанталь?

И не успеваю я задать вопрос, как понимаю, что знаю ответ.

— Джош. Она говорила мне, что ему нравится смотреть на сеансы со стороны. Любитель понаблюдать. Отличное качество для охранника. Он сидел у себя на шестом этаже, готовый при необходимости прибежать к ней наверх. Жаль, что в моем здании такого соседа нет.

Да твою же мать!

Я иду домой и размышляю стоит ли припирать Джоша к стенке, ведь он мне наврал. Рысь советует не верить его словам. Вообще. Больше и не буду.

У себя в лофте я проверяю в указанных Рысью углах — камеры на месте, действительно тщательно скрытые. Не расскажи Рысь, куда смотреть, я бы и не заметила. Не рискуя демонтировать всю конструкцию, срезаю крошечные микрофоны и заклеиваю камеры черным скотчем.

Мне несколько жутко. Может быть так, что они еще работают? Неужели все эти недели Джош шпионил за мной — или у меня паранойя? А вдруг тут есть камеры и микрофоны, о которых Рысь не знает…

Джош лгал мне, что ничего не знает о клиентах Шанталь и о том, как именно она с ними работала. Но тогда зачем он навел меня на Рысь? Он ведь должен был понимать, что та, скорее всего, расскажет, что он был гарантом безопасности Шанталь. Какую хитрую игру он ведет? Или он хочет, чтобы я узнала о его слежке?

Каковы бы ни были мотивы Джоша, ясно, что доверять ему нельзя, однако с выяснением отношений лучше подождать. Пусть гадает, что я думаю, — может мне нравится быть объектом слежки…

Что же, признаюсь хотя бы себе: что-то в этом есть привлекательного — только не тайно, не без моего согласия. Выходит, мне по вкусу, что с самого переезда за мной тайком подглядывает вуайерист… Хорошая тема для следующего разговора с доктором Мод.

Отправляюсь на пробежку, продолжаю размышлять, почему же солгал Джош, а еще о брошенной Рысью фразе, что госпожа может стать целителем, который использует телесную боль, чтобы защитить клиента от внутренней, душевной боли.

Я снова спрашиваю себя, отчего меня так волнует судьба мертвой женщины, с которой я едва была знакома. Если следовать логике доктора Мод — я хочу понять Шанталь, чтобы использовать образ в спектакле, — и якобы по этой подсознательной причине при переезде я решила оставить клетку и крест. Однако я вижу, что есть что-то еще — глубже — странное чувство родства с Шанталь, ощущение, что наши жизни не просто случайно пересеклись, а связаны в каком-то смысле мистически.

За этими мыслями я не особо смотрю по сторонам, и внезапно понимаю, что бегу мимо букинистического магазина в квартале от дома. Останавливаюсь перевести дыхание, и решаю заглянуть или нет. Вот будет странно, если выяснится, что Шанталь продала свои книги именно сюда. Слишком странно. Или не слишком? Это ближайший к дому магазин, а если перед отъездом Шанталь нуждалась в наличных…

Футболка мокрая, лоб в испарине. В свете неистового солнца витрины и окна зданий ослепительно сияют. Закрываю глаза и подставляю лицо солнечным лучам. Затем возвращаю мысли к делам насущным — и шагаю к двери.

Звякает колокольчик. Внутри холодно и пахнет по-особенному — пыльными старыми книгами, как в библиотеке. Напротив двери прилавок, за ним — уткнувшийся в компьютер пожилой мужчина с седой бородкой. Едва уловимый запах виски. Надо же, любитель книг и хорошего скотча. Я приветливо улыбаюсь, но он даже не поднимает глаза от монитора.

Чуть дальше сидит женщина — за шестьдесят, поседевшие волосы убраны в пучок. Я подхожу к ней, она окидывает внимательным взглядом мой наряд и вопросительно улыбается.

— Просто посмотреть, — говорю я.

Она кивает и возвращается к работе.

Я иду по длинному проходу. По обе стороны — подписанные полки: ИСКУССТВО, ЗАГАДКИ И ТАЙНЫ, ХУДОЖЕСТВЕННАЯ ЛИТЕРАТУРА, ИССЛЕДОВАНИЯ В ОБЛАСТИ ГОМОСЕКСУАЛИЗМА, РОССИЯ, БЕЙСБОЛ, ВТОРАЯ МИРОВАЯ ВОЙНА.

Между полками пять широких проходов, в конце каждого — коробки с нерассортированными книгами. Между ними еле протиснешься, и чем глубже я захожу, тем больше там хаоса: книги высятся неровными, готовыми вот-вот рухнуть кипами, порой почти до самого потолка. Проходы совсем узкие. Во втором зале — еще хуже, места нет совсем. ДЕТСКАЯ ЛИТЕРАТУРА, ИНОСТРАННЫЕ ЯЗЫКИ, ПУТЕШЕСТВИЯ, ЭРОТИКА. К некоторым полкам вообще не подойти, приходится рассматривать издалека. Можно представить, какие сокровища здесь таятся.

Возвращаюсь к прилавку. Седой Пучок поднимает на меня глаза с тем же вопросительным выражением.

— Не знаю, тот ли это магазин, — говорю я. — Подруга недавно продавала книги, но не уверена, что вам.

Седой Пучок интересуется:

— Описать подругу можете?

— Красивая. Очень белая кожа, длинные темные волосы. Жила в высотке за углом.

— А, знаю, о ком вы, — влезает Седая Бородка. — Да, это мы купили ее библиотеку. — Теперь его очередь меня изучать. — Вы сказали, жила. С ней что-то случилось?

Я не знаю как лучше рассказать о случившимся.

— Недавно она умерла.

Седая Бородка, помолчав, произносит:

— Печально. Очень приятная молодая дама. Не торговалась. Пригласила меня в свой лофт. Я все оценил, предложил цену, и она согласилась. Я заплатил и отправил рабочих упаковать и забрать книги.

— Они все еще у вас?

Торговец смеется.

— Конечно! Даже не распакованы. Полагаю, руки дойдут через год, не раньше.

— Можно взглянуть?

— Хотите их купить?

— Может быть. Я сейчас живу в ее лофте. Помнится, у нее были некоторые очень интересные книги, — вру я. — Думаю, если я какие-то из них обнаружу, то захочу приобрести.

Седая Бородка и Седой Пучок обмениваются взглядом. Наверно думают, что я еще одна ненормальная.

— Вытащить их и разложить не получится. Но если вы настроены на покупку, жена покажет вам коробки — ройтесь в них, выбирайте. Найдете что-то, мы назовем цену. Но только если вы и впрямь настроены на покупку.

Я заверяю его, что очень даже настроена.

Седая Бородка кивает Седому Пучку.

— Отведи юную леди.

Сурово смотрит на меня.

— Книги не перепутайте. Они лежат в коробках в том порядке, в каком стояли у вашей подруги на полках. Если порядок нарушится, я не смогу потом расставить их как положено.

Я обещаю быть очень аккуратной.

Седой Пучок ведет меня в конец зала, потом по тесной лестнице вверх в длинную узкую комнату над магазином. Пыльное окно в дальнем конце выходит на улицу. И там же оказываются двадцать коробок с надписью «Дефорж».

— Откройте верхнюю и посмотрите. Возможно, так будет легче сориентироваться.

Первая же книга — биография Зигмунда Фрейда с выделенными абзацами и пометками на полях.

— Половина в таком состоянии. Вот почему мы не смогли предложить ей высокую цену, — объясняет Седой Пучок. — Разумеется, наши клиенты не ждут, чтобы книги были новехонькие, но предпочитают делать на полях собственные записи.

Подхожу ко второй стопке, тянусь к самому верху. «Взлет и падение Третьего рейха» Уильяма Ширера, тоже густо испещрена заметками. Ниже обнаруживаю биографию Лу Андреас-Саломе, источник изречения на арке, в середине книги между страницами выглядывает краешек письма.

— Да, внутри некоторых книг есть письма. Такое впечатление, что хозяйка использовала свою библиотеку еще и как секретер. — Старуха хихикает. — Как-то раз покупатель нашел внутри Библии стодолларовую купюру. Поскольку за книгу он уже заплатил, купюра перешла в его собственность.

Я разворачиваюсь к ней.

— Письма были проданы вместе с книгами?

— Ну да. А почему нет?

— За сколько вы их отдадите?

— Оценку делает муж. Вы действительно хотите их купить?

— Если цена будет разумной, то я я куплю все собрание.

— Пойдемте вниз. Поговорим.

Переговоры завершаются быстро. Седая Бородка заявляет, что не любит торговаться. Я спрашиваю, сколько он заплатил за книги Шанталь. Делая вид, что с трудом вспоминает, он называет сумму в шестьсот долларов. Вряд ли он заплатил больше трехсот, но я не спорю. Говорю, что посмотрела только несколько томов сверху, и покупаю вслепую; предлагаю семьсот, если он обеспечит доставку обратно в тот же лофт.

Старик смотрит на меня.

— С полок, вниз по лестнице, вверх по лестнице и обратно на те же полки. Интересно. Тогда семьсот пятьдесят вместе с доставкой. А если вы доплатите моим парням, они вам все еще и по полкам расставят.

Он улыбается. Седой Пучок закрыла лицо ладонью, чтобы скрыть ухмылку.

Улыбаюсь ей в ответ. Отец всегда говорил: лучшие сделки те, где обе стороны считают, что обдурили партнера.