Традиции & авангард. Выпуск № 4

Коллектив авторов, 2019

В новом номере журнала «Традиции amp; Авангард» читателя ожидает новая встреча с современной литературой. Наряду с художественной прозой и поэзией в выпуск вошла публицистика разных жанров – очерк, критика, биографическая проза, а также уникальный образец фольклорных интервью. Также публикуется продолжение документального романа Полины Жеребцовой «45-ая параллель».

Дарья Верясова

Дарья Верясова родилась в Норильске в 1985 году. Подростком переехала с родителями в Абакан. Училась в Красноярском государственном университете, на социально-правовом факультете и факультете филологии и журналистики. Окончила Литературный институт.

Публиковалась в журналах «День и ночь», «Октябрь», «Волга», альманахах «Новый Енисейский литератор», «Пятью пять», «Илья», газете «Заполярная правда»… В 2012 году принимала участие в ликвидации последствий наводнения в Крымске, в результате чего написала документальную повесть «Муляка». В декабре 2013 и феврале 2014 ездила в Киев, а в 2017 году — в Донбасс «для того, чтобы собственными глазами увидеть и оценить происходящее».

В 2016 году стала лауреатом литературной премии Фонда им. В. П. Астафьева в номинации «Проза» за повесть «Похмелье».

Потому что он — всегда

* * *

С октябрём снегопады совпали,

Отзвенело закат комарьё.

Спи, моя земляничная память,

Оборотное зелье моё.

Тонут яблоки в старой корзине,

Вовсе выйдут на Покрова.

День сверкнул хрусталём стрекозиным,

Подогнула колени трава.

И ребёнок, бегущий за ветром,

Колотя деревянный настил,

Однокрылую птицу заметил

И на волю её отпустил.

* * *

В тот год, когда Елена умерла,

Когда из рук моих исчезла сила,

Мария пела и вино пила,

А я прощенья у неё просила.

Я злой была, я горечью была,

Была словами самыми простыми.

В тот год, когда Елена умерла,

Мария отвернулась от пустыни.

Кимвал звучал, тоской звенела медь,

И всякой твари делалось обидно.

Поскольку очевидна стала смерть,

Любовь наоборот — неочевидна.

Меня поила болью из горла

Рука, которой доверяла слепо.

В тот год, когда Елена умерла,

И я за нею потянулась следом.

Она вверху, как облако, плыла.

Вокруг меня песком лежало тело.

Мария пела и вино пила.

Пила вино и пела.

* * *

Когда-нибудь, неповторимый мой,

Потянет в землю, повлечёт домой

Громоздким телом, смутными стихами.

Но, прежде чем проститься на века,

Целую голос твой издалека,

Беспечные слова твои вдыхаю.

Я рассказать хочу тебе о том,

Как дерево за утренним окном

Качалось, вздрагивало, свиристело.

Когда-нибудь — запомни, запиши! —

Освободишься от моей души,

С душою вместе выскочив из тела.

Когда-нибудь останемся вдвоём,

Где тёплый дом, где сад и водоём,

Где ткут, пекут и горбятся над плугом,

Где виноград хранит дверной проём.

И смерть умрём, и жизнь переживём,

И даже не посмотрим друг на друга.

Когда-нибудь откроется и нам:

Все рыбы ускользнули в океан,

Все самолёты улетели в небо,

А мы живём — рассудку вопреки,

В загаженный поток Москвы-реки

Бессмысленно закидывая невод.

* * *

Вечер мой, бесталанный мой,

Закалякай пути домой,

И, об стакан звеня,

Ты нарисуй меня

В самом убогом виде,

Двери размажь и вытри,

Чтоб не зайти, не выйти.

Белой кистью в одном мазке

Проведи меня по Москве,

Кляксами ставь огни.

Выше земли толкни —

Чтоб разлетелась гулом,

Чтоб на бульваре хмуром

Тополь захолонуло…

* * *

Седой бедой от неба до Саян

Мне голос твой из тишины сиял.

Такая затевалась заваруха,

Где жил потомок снега и славян

На древней смеси зрения и слуха.

Глотали рёбра пение стрелы,

Но шли в атаку русские тылы —

Всегда в песке и серые от глины.

И спали — от Таймыра до Тывы —

Ничейные, но братские могилы.

Я буду здесь, пока не отзвенел

Мне голос разнотравья и зверей:

Так жизнь свою о землю истрепали,

Кто с молоком монгольских матерей

Всосали дым над дикими степями.

* * *

По Енисею сплавляют лес и теряют брёвна.

Брёвна потом мужики вылавливают, из местных.

Какие-то топляки достигают моря,

Дальнейшая их судьба неизвестна.

Топляки — это те, что прошли и топор, и воду,

Самое прочное дерево, из железа.

И когда они вырываются на свободу,

Знаешь, что строит море из нашего леса?

Можно расти, всем берегом помня время:

То ледостав, то ледоход, то сплавы.

Лето, похожее на смолу, смородину и тайменя.

Зиму, срастившую этот берег и правый.

Мальчика, что пропал за тем перевалом.

Женщину, что утопла за тем порогом.

Если весной земляники бывает мало,

Значит, потом грибов уродится много.

Зверь не почешет спину, метнётся тенью,

Линия гор — то прямою, то непрямою.

Корни из нашей земли не выдернешь, только тело

Падает, падает и уплывает к морю.

* * *

Был город. И теперь он есть, конечно.

Там черемшу и первую черешню

На улицах с коробок продают.

Черешню-то теперь нельзя, наверно,

Но черемшу привозят из деревни

И всё-таки с коробок продают.

Был город. Я была. Фонтаны били,

Как водится, конечно, голубые.

И музыка, и музыка была.

(Я всё же это сделаю) — «наивно».

С тем городом любили мы взаимно,

И это первая любовь была.

Мне город был по сердцу и по росту.

Всё было просто. Или очень просто.

Крапивы проще, проще лопуха.

Мне город был на откуп и на милость,

И жизнь ещё совсем не говорилась,

Поскольку говорилась чепуха.

Дождь бил насквозь, он никогда не сеял.

И темнота тянулась с Енисея.

И воробьи гоняли голубей.

Садились звёзды на макушки сосен,

Там были лето, и зима, и осень,

А вот весну не помню, хоть убей.

А после было много, очень много,

Не жизнь, а бесконечная дорога.

Туда, сюда, куда ни занесёт.

Но город жил, ему какое дело,

Я улетела или прилетела.

И мне не вспоминалось это всё.

Я как походный нож его таскала

С собою от вокзала до вокзала.

От тишины до грома и креста.

Как первая строка стихотворенья,

Он стал мне навсегда — благословенье.

Он навсегда мне стал.

* * *

Рыбы, камни, ил и надо всеми —

Ледяные блики Енисея.

Серая тяжёлая вода,

Сколько жизней ты текла сюда?

Долгая сибирская вода.

И когда я пятернёю всею

Волосы трепала Енисею,

Волосы из памяти и льда,

Пальцы плыли за водою следом,

Мир качался серебристым светом

И не прекращался никогда.

Потому что Енисей течёт на север.

Потому что он всегда течёт на север.

Потому что он — всегда.