Проценты счастья и граммы радости

Тоня Третьякова, 2023

Это история о том, как семья с тремя детьми, котом и приходящей свекровью справлялась с внезапно нахлынувшей катастрофой. Когда трехлетняя Дана попала в реанимацию с диагнозом «диабетическая кома».Я начала писать эту книгу, потому что пройдя через кошмар реанимаций и сумасшедший дом личной адаптации, поняла – с пугающим диагнозом жизнь не закончилась, мир по-прежнему может быть смешным, уютным и добрым к тебе.

Глава 2

Наконец-то суббота! Я радостно отполоскалась в ванне. Развесила белье. Теперь мы с пеленками чистые и приятно пахнем разными освежающими запахами. Дана всё лежит. Так тихо и спокойно, что иногда я про нее забываю. Заглядываю, а на кровати кто-то белеет. «Ой, что это, — думаю, — привидение?» А это дочка.

— Дружок-пирожок, ты покушать не хочешь? — заискивающе спрашиваю я. Если кто-то вместо того, чтобы посидеть с больным ребенком, играл в енота-полоскуна, потом он чувствует себя виноватым. — А в туалет? Может, водички?

Дочка медленно поворачивает голову вправо. Потом, подумав, влево. Этот жест отрицания явно дается ей с трудом.

— Даже сырочек не будешь? — дрожащим голосом спрашиваю я. Осознание надвигающейся катастрофы накрывает дрожью. Никакой это не ротавирус. Она даже в туалет ни разу не сходила. И вырвало-то всего один раз.

А там, за окном — суббота. В поликлинике только дежурный врач, который вряд ли скажет больше лахудры-педиаторки.

— Надо вызвать скорую, — говорю я высоким, не своим голосом.

Всё во мне противится этому решению. Ведь скорая — значит, всё серьезно. Значит — больница. Значит — беда. Разве с моим солнечным рыжим ребенком может случиться беда?

— Тебе лишь бы скорую! — ворчит муж. — Зачем скорую? Думаешь, надо скорую? Давай звони скорее, что ты стоишь?

Господи, спасибо, что ты послал мне такого правильного мужа. Набираю номер.

— Имя?

— Дана.

— Че-го-о?

— Дмитрий, Артем, Николай, Анатолий.

— Женщина, к кому из них вы вызываете скорую, говорите нормально!

— Девочка, три года, лежит и не отзывается. Она не встает, не пьет…

— Женщина! Фамилия как?

— Моя?

— Девочки! Может, вам самой скорую психиатрическую вызвать?

— Борохова.

— Хоть фамилия нормальная. Температура есть?

— Да-да, тридцать восемь. И восемь! — вру я. Наша скорая очень верит в опасность температуры.

— Адрес какой?

Оттарабанив адрес, отключаюсь.

— А если ехать придется? — испуганно спрашивает муж.

— Может, не придется, — автоматически успокаиваю я, переводя взгляд с Жениной кроватки на Данину комнату. И обратно — с Даниной двери на Женину кроватку.

Очень плохо, когда у тебя много детей. Потому что как можно выбрать между ребенком и ребенком? Между работой и ребенком — понятно. Даже между мужем и ребенком можно, но между ребенком и ребенком?

— Я позвоню маме, — говорит муж.

Радостно киваю. Замечательно, что в доме будет взрослый человек. Мамы — они ведь взрослые, всё знают. А мы еще маленькие.

Клавдия Анатольевна прибежала раньше скорой.

— Что? Что? Ты можешь хоть что-нибудь сказать внятно! — испуганно заорала она с порога.

— Тише. Женя спит.

— Что с Женей?

— С Женей всё хорошо. Я вызвала скорую. Для Даны. Она лежит и ни на что не реагирует.

— Да-а-ана-а? — неверяще тянет Клавдия Анатольевна и кладет шапку в Лешин ботинок.

— Белая вся. И не кушает, — шепчу я. — Совсем ничего не кушает!

— Мам, мы просто подумали, что если ехать на скорой, то придется тебе.

— Но я даже не собралась! — пугается Клавдия Анатольевна. — А что говорит врач?

— Мама! Что он может сказать, если его еще нет? — рычит муж.

Женя вздрагивает от звука и присоединяет свой вопль к рыку отца.

— Тш-ш-ш, маленький, тш-ш… Чего орешь, бармалеина? Ребенка разбудил! Спокойно, спокойно…

Женька переводит дух. В дверь трезвонит скорая. Сын издает новую порцию басовитого воя.

— Проходите-проходите… У нас тут вот…

— Это кто, Дмитрий или Анатолий? А говорили, девочка вроде…

— Евгений это. А девочка здесь.

Дана лежит на кровати немым укором спокойствия. На фоне белой простыни ее волосы кажутся не припылено-бронзовыми, а насыщенно-рыжими.

— Температура? Что произошло?

Путаясь и сбиваясь, признаюсь, что наврала про температуру и в общем-то ничего нет. Но ребенок — вот. Лежит и спит. Всё.

Крепкая тетка закатывает рукава и очень осторожно переворачивает дочку. Щупает, слушает, оттягивает веко и светит в глаз. Ее толстые неаккуратные руки с очень коротко и небрежно подстриженными ногтями так нежно держат моего ребенка, что я вдруг понимаю: всё будет хорошо. Когда приходит такой врач, то всё обязательно делается хорошо.

— Сахар, — говорит врач.

— Принести сахару? — переспрашиваю я.

Медсестра достает маленький приборчик, похожий на древний пейджер, и прокалывает палец. Рука дочери, украшенная алой точкой крови, падает на простыню.

— Уф! — медсестра издает странный фырк.

— Ого!

— Да-а… Сорок!

— Что сорок? — слабым голосом спрашиваю я, чувствуя себя Петькой из анекдота про Чапаева. Приборы, Петька? Триста, Василий Иванович! Что «триста»? А что «приборы»?

— Сахар у вашей дочери — сорок. Она в коме уже. В реанимацию. Может, успеем.

Я с размаху сажусь на кровать прямо на неподвижные ножки Данюши. Женька зыркает круглыми глазами. Клавдия Анатольевна суетливо перебирает ботинки сына в поисках шапки.

Что значит «успеем»? Что они могут не успеть?

* * *

— Повышенный сахар — это значит диабет, — муж когда-то хотел стать медиком, но потом решил освоить более мирную специальность.

Ноутбук шипит змеей, загружаясь. Леша вперяется в экран. Его глаза бегают по неожиданным траекториям: не справа налево, а то вверх, то вниз, то бросаются в сторону, то снова почти останавливаются, выхватывая куски текста.

— Ну?

— Есть диабет первого и второго типа. Это совершенно разные заболевания. Диабет второго типа — это диабет взрослых, им болеют, в основном, люди старше тридцати пяти лет. Как правило, с лишним весом, так как со временем организм не может продуцировать то огромное количество инсулина, которое необходимо для поддержания нормального уровня сахара в такой массе. При диабете второго типа способность производить инсулин не исчезает, но постепенно организм становится к нему нечувствительным, поэтому надо пить таблетки, чтобы эту чувствительность повысить.

— Что за чушь! Дане три года. Она не толстая! Просто немножко крепенькая. Причем тут диабет?

— Диабет первого типа — «детский» диабет, — как пономарь, продолжил читать муж. — Он является инсулинозависимым, то есть сразу после постановки диагноза нужно вводить инсулин. При этом типе диабета клетки поджелудочной железы, производящие инсулин, атакуют друг друга. Первая атака на бета-клетки происходит за много лет до появления первых симптомов диабета. К моменту диагностики диабета восемьдесят-девяносто процентов бета-клеток уже разрушены.

— Стоп! Инсулинозависимый? Что это значит? Наш ребенок станет наркоманом?

— Инсулин — не наркотик, это гормон. Его вырабатывает организм любого здорового человека. Вот, смотри схему.

На экране картинка из учебника анатомии. Я старательно вчитываюсь в подписи.

Что мы узнали

Гормоны работают, как ключи, открывающие двери разным функциям организма. Один из них — инсулин, вырабатывается в поджелудочной железе особым типом клеток — бета-клетками. Эти бета-клетки находятся в части поджелудочной железы, которую называют островки Лангерганса.

Когда человек ест, концентрация инсулина в его крови быстро повышается, и глюкоза из пищи доставляется в клетки организма. У здорового человека уровень глюкозы после еды не поднимается больше чем на один-два миллимоля на литр. Инсулин вместе с кровью поступает в разные клетки организма и позволяет глюкозе проходить внутрь клетки, так как клеточная мембрана становится проницаемой для нее. Оказавшись внутри клетки, глюкоза с помощью кислорода превращается в воду, энергию и углекислоту. Но у диабетика всё не так, у него фактически нет собственного инсулина…

Картинка сменяется другой, гораздо более сложной, испещренной линиями и сносками. Я закрываю глаза. Не хочу занудных сложных объяснений. Не хочу болезни. Хочу простых ответов на свои тупые вопросы.

— Но почему? Почему возникает диабет?

— Никто толком не знает. Теорий много. Главное — наследственность, генетический сбой. У тебя в родне есть диабет? — муж окидывает меня тяжелым взглядом прокурора.

— Не-е-е…

— Вирусное заболевание может запустить диабет, прививки, например.

— Мы не делали прививок уже полтора года.

— Если мать болела определенными вирусными инфекциями во время беременности, у ребенка повышенный риск развития диабета. Если мать пила много коровьего молока во время беременности или ребенок пил много его в первый год жизни.

Открываю рот. Молоко мы пили. И пьем. Мы все любим выпить по стакану молока на ночь или с куском пирога. Но ведь оно полезное. Нам всегда внушали: «Пейте дети, молоко, будете здоровы».

— А сладости? — выдавливаю я. Дочка была — нет, есть! — сладкоежка.

— Ускорить могут, стать причиной — нет. А вот употребление отцом копченой баранины во время зачатия, как было выявлено в Исландии, является фактором риска. В баранине содержатся нитрозамины, поэтому высокое содержание нитратов в воде и в пище тоже могут повлиять на развитие диабета. Чрезмерные стандарты гигиены, недостаточные контакты с инфекциями тоже могут стать фактами риска при появлении диабета, — нудным профессорским голосом продолжает читать муж.

— Но почему мы? Что мы такого сделали? — бормочу я. — Никакой лишней гигиены, баранины, наследственности…

— В США диагностируется около тринадцати тысяч новых случаев диабета у детей каждый год. В Америке больше ста двадцати пяти тысяч детей до девятнадцати лет имеют диабет, это второе по частотности хроническое заболевание.

— А первое?

— Первое — астма. В России примерно пятнадцать тысяч детей до пятнадцати лет получают диагноз «диабет первого типа», и каждый год диагностируется еще около двух тысяч пятисот случаев. Заболеваемость диабетом в России очень отличается в разных регионах. Больше всего диабетиков в Северо-Западном федеральном округе, меньше всего — на Дальнем Востоке.

— Переезжаем на Дальний Восток!

— Тогда уж сразу в Японию. Там очень редко встречается диабет первого типа у детей, — вздыхает муж. — Только поздно уже переезжать.

* * *

Названия болезней часто звучат красиво или хотя бы приятно. «Диабет» — слово, звучное само по себе, а он ведь еще и не простой, а сладкий — сахарный. Слова всегда так много значили в моей жизни, что поверить в их предательство попросту не получается. Если диабет — сахарный, значит, не очень страшный, правда?

В детстве я очень любила играть с мамой в буриме. Мне нравилось из отдельных, на первый взгляд, никак не связанных между собой кусочков-слов создавать нечто целое. Получать живой и осмысленный мир. Из вороха всего этого рифмоплетства врезалось в память только одно четверостишие (пион-шпион, валяться-сдаваться):

«У меня был красивый пион,

Как я любил под ним валяться!..» —

Так думал западный шпион,

Когда приехал к нам сдаваться.

Сразу видна идеологическая верность сочинителя кодексу строителей коммунизма. Во-первых, обличается лень и расхлябанность загнивающего запада, во-вторых, наши побеждают, причем не с помощью грубой силы, а, видимо, как-то иначе, раз шпион сам приехал сдаваться. Одним словом, картинка складывается вполне сюжетная, за кадром ощущаются интриги, приключения и прочие милые детскому сердцу жизненные аксессуары.

Я любила всевозможные игры в слова: и выстраивать простые цепочки, например, из городов мира, и составлять много маленьких слов из одного большого, и сочинять рассказы на одну букву. В подростковом возрасте слова стали моим хлебом, вином и наркотиком. Я довольно рано определила для себя два надежных способа гармонизации действительности: чтение книг и придумывание историй. Первый восполнял широту и разнообразие окружающего мира, а второй — мое личное участие в бурном кипении жизни. Я встречалась с волшебниками, спасала мир и крутила романы.

С возрастом страсть к словам не утихла. На студенческой скамье мы с однокурсниками прятались на задней парте и сочиняли стихи, рассказы и хармсинги, кодируя в них получаемые знания. Став редактором школьной газеты, я первым делом завела рубрику «Бирюльки», где с упоением продолжала играть в слова, прикрываясь лингвистическим развитием детей. Ребята меня честно «крышевали», и на свет появлялись такие персонажи, как Влюбленная Верочка (рассказ на одну букву), или Вобробла Пугечевна. (По аналогии с именами-аббревиатурами, когда-то популярными в СССР, мы придумывали свои. Например, назвать девочку таким образом мы предлагали рафинированным любителям литературы. В имени закодировано два лозунга: Вобробла — «Высшее образование — основа благополучия» и Пугеч — «Пушкин — гений человечества»).

После рождения детей я поняла, что для меня внятно вербализовать свое желание означает наполовину его осуществить. Именно слова стали теми вехами, которыми я размечала свою жизнь. Но только инструментом — не целью. Предназначение скрывалось в тумане, и мне никак не удавалось сбросить этот покров. Я даже обратилась к астрологу, который огорошил меня сообщением о том, что я должна создать уникальную ячейку общества. Одним словом, цель моей жизни — семья и, особенно, дети. Сказать, что я была в шоке, значит, не сказать ничего. После падения из высоких эмпиреев к традиционному «кирхе, киндер, кюхен» я долго соскребала себя с асфальта и боролась с желанием сбежать от семьи в Гималаи. Но по прошествии времени начала подозревать, что правда жизни догонит меня и там.

Тогда я повернула обратно и, как неисправимый любитель слов, обратилась к авторитетам. В частности, меня интересовала пирамида Маслоу, в которой множество человеческих потребностей делилось на пять основных категорий: физиологические (голод, жажда), потребности в безопасности (комфорт, постоянство условий жизни), социальные (общение, привязанность, совместная деятельность), престижные (самоуважение, признание, достижение успеха и высокой оценки), духовные (познание, самовыражение).

Я задумалась: а какая потребность удовлетворяется в намерении — быть мамой? Низшая — физиологическая или восходящая к духовным вершинам — максимальная личная самореализация?

Раньше я льстила себе мыслью о втором варианте, но сейчас твердо уверена — первый. И это очень хорошо. Именно инстинкт — примитивный, мощный, звериный — может дать такому хлипкому интеллигенту, как я, силы пережить всё случившееся.