В краю лесов

Томас Харди (Гарди), 1887

Образованная девушка среднего класса должна выйти замуж за мужчину своего круга, уверен отец Грейс Мелбери. Равнодушный к чувствам дочери, он заставляет ее разорвать отношения с невежественным, но честным и добрым лесником Джайлсом Уинтерборном и буквально толкает под венец с доктором Эдридом Фитцпирсом. Однако семейная жизнь превращается в ад для обоих супругов: неисправимый женолюб Фитцпирс заводит интрижку за интрижкой, а Грейс, вовсе не склонная к кроткому долготерпению, изничтожает его колкостями и сарказмами. Дело неумолимо движется к трагедии. Но кто станет ее жертвой?..

Глава 12

Стоял ясный осенний день. Мисс Мелбери отправилась на утреннюю прогулку, и, как всегда, заботливый отец вызвался ей в попутчики. От дуновений свежего утреннего ветерка, пробиравшегося сквозь сеть обнаженных ветвей, ерошились, задевая друг друга, мелкие листочки плюща, обвивавшего деревья. Грейс с упоением вдыхала родной воздух. Дойдя до опушки леса, клином выходившего на пустое осеннее поле, они остановились, оглядывая окрестности. Вдруг из-за деревьев прямо на них выбежала лиса с поджатым хвостом, покорная, как домашняя кошка, и тихо скрылась в пожелтевших папоротниках.

— Где-то рядом охота, — заметил Мелбери, проводив зверя взглядом.

Действительно, вскоре в отдалении показалась стая гончих, беспорядочно рыскавших вправо и влево, видимо, потеряв след. За ними возникли и разгоряченные всадники. В замешательстве они оглядывались кругом, недоумевая, куда могла подеваться их жертва. Через минуту к пешеходам подскакал, задыхаясь от возбуждения, фермер и, окликнув Грейс, чуть опередившую отца, спросил, не пробегала ли мимо них лисица.

— Пробегала, — ответила Грейс. — Совсем недавно, в ту сторону. — И она показала рукой.

— И ты не кликнула собак?

— Нет.

— Так какого же черта… не могла сама, надоумила бы старого хрыча! — И фермер пустил лошадь галопом.

Грейс растерялась и, взглянув на отца, увидела, что тот побагровел от гнева.

— Как он посмел… — выговорил он наконец, не в силах скрыть, что уязвлен до глубины души таким обращением с дочерью. — Распустил язык, невежа. Разве так разговаривают с дамой? Увалень деревенский! Думает, с образованной, воспитанной девушкой можно говорить как со скотницей. Шведам да татарам шутки такие шутить позволительно. А я чуть не сотню фунтов в год на тебя тратил, чтоб ты училась, чтоб выше их всех взлетела, всем показала, какая у меня дочь. Дело простое, ясно, почему так вышло: потому что я шел рядом. Будь это не я, а какой-нибудь помещик в черном сюртуке или пастор, этот грубиян по-другому бы заговорил.

— Зачем ты так, папа. Не наговаривай на себя понапрасну.

— Не спорь, так оно и есть, как я говорю. Каков мужчина, такова и женщина; по нему судят, а не по ней. Если женщину видят рядом с джентльменом, ее всегда примут за леди, а если она водится с деревенщиной, всякий подумает, что и сама она немногого стоит. Ну нет, я не позволю, чтобы с тобой так обходились, уберегу хоть не тебя, так твоих детей. Ты будешь выходить на прогулку с видным мужем — не мне чета, — да поможет тебе Господь!

— Поверь мне, отец, — с волнением возразила Грейс, — меня это ничуть не задело. Мне не нужно другого уважения, чем то, что мне оказывают.

«Иметь дочь тревожно и хлопотливо», — сказал, кажется, Менандр^[9] или кто-то еще из греков. К Мелбери это относилось в полной мере, ибо он обожал свою дочь. Что до Грейс, то ею все больше овладевало беспокойство: если ее не влекла мысль смиренно посвятить свои дни Джайлсу, то еще меньше ей хотелось служить предметом честолюбивых устремлений отца.

— Ты не откажешься от должного уважения, коли будешь знать, что этим угодишь отцу, — настаивал Мелбери.

Грейс не сопротивлялась. Против ее воли доводы отца запали в душу.

Уже подходя к дому, он сказал:

— Слушай, Грейс, я тебе обещаю, чего бы мне это ни стоило, что я жизни не пожалею, а выдам тебя за джентльмена. Сегодня я видел, какая цена женщине, если рядом с ней нет достойного человека.

Он тяжело дышал, ветерок подхватывал его дыхание и уносил прочь, точно укоряя за несправедливые суждения. Грейс прямо взглянула на отца.

— А как же мистер Уинтерборн? Дело не во мне, то есть не в моих чувствах, но ведь ты дал ему слово…

Лесоторговец нахмурился.

— Не знаю, не знаю… Об этом рано еще говорить. Поживем — увидим.

В тот же вечер отец позвал Грейс к себе в кабинет. Это было небольшое уютное помещение рядом с гостиной, некогда служившее пекарней, о чем говорила печная кладка в стене. Мелбери приспособил его для своих нужд, устроив в печи сейф, где хранил деловые бумаги. Сейчас дверца сейфа была распахнута, и из замочной скважины торчал ключ.

— Садись, Грейс, побудь со мной, — сказал ей отец, указывая на стул. — Я хочу тебе кое-что показать, это тебя позабавит. — И он выложил перед ней кипу бумаг.

— А что это такое? — спросила Грейс.

— Разное — акции, купчие. — Он разворачивал их одну за другой. — Каждая стоит больших денег. Вот это, скажем, дорожные акции. Поверишь ли, что такой клочок бумаги стоит двести фунтов?

— Мне бы в голову не пришло.

— А это так и есть. Вот это трехпроцентные бумаги на разные суммы, а здесь, смотри, акции порта Бриди. У меня там большие дела, там грузят мой лес. Остальное разбери сама, посмотри, что понравится. Тебе интересно будет.

— Хорошо. Я непременно как-нибудь их посмотрю, — сказала Грейс вставая.

— Вздор говоришь, смотри сейчас. Тебе надо знать в этом толк. Молодая образованная девушка вроде тебя должна кое-что смыслить в денежных делах. Ну как, не приведи бог, останешься вдовой со всеми мужними бумагами на руках — как ты тогда разберешься с капиталом?

— Не надо, папа. Капитал… Это слишком громкое слово.

— Ничего не громкое. У меня, хочешь знать, немалый капитал. Вот видишь пергамент? Это мои дома в Шертон-Аббасе.

— Да, но… — Она заколебалась, но, взглянув на огонь, все-таки договорила: — …если твой уговор с Уинтерборном останется в силе, мне придется скромно жить среди скромных людей.

— Этому не бывать! — воскликнул Мелбери, и на сей раз в его голосе прозвучал не минутный порыв, но твердая решимость. — Вспомни, ты сама говорила, что у миссис Чармонд ты чувствовала себя как дома, когда она тебе показывала всякие красивые вещицы и усадила пить чай в гостиной. Что, разве не правда?

— Правда, — подтвердила Грейс.

— Значит, я верно сказал.

— Видишь ли, так мне показалось в тот день, сейчас я в этом меньше уверена.

— Не-ет, тогда ты все правильно поняла, а сейчас запуталась. Тогда ты душой и телом была еще не с нами, а с образованными людьми, потому ты и повела себя с миссис Чармонд как равная с равной. А теперь ты к нам притерпелась и забываешь, где твое настоящее место. Так вот: делай, что я тебе говорю, посмотри бумаги и прикинь, какое в один прекрасный день получишь наследство. Сама знаешь: все, что есть, твоим будет, больше мне некому оставлять. Эх, если к твоему образованию да воспитанию прибавить столько бумаг, а может, еще столько же за достойным человеком, вот тогда всякому проходимцу неповадно будет язык распускать.

Грейс подчинилась и стала одну за другой просматривать бумаги, стоившие, как ей сказал отец, больших денег. Целью его было пробудить в ней честолюбие — утренняя перебранка в лесу оказалась последним доводом против его прежних благих намерений.

Грейс всей душой восставала против того, чтобы на ней сосредоточились тщеславные планы отца: слишком тяжелым бременем ложились они на нее, — но не сама ли она навлекла на себя эту беду своей вовсе не деревенской внешностью и манерами? «Если бы я вернулась домой в затрапезном платье, если бы говорила как они, то могла бы этого избежать», — думала она. Но еще больше, чем это двусмысленное положение, ее удручали последствия, которыми оно было чревато.

По настоянию отца ей пришлось просмотреть и приходную книгу, и счета. Среди них, заложенный где-то в конце, ей попался счет за ее одежду, пансион и учение.

— Значит, я тоже обхожусь недешево? Не дешевле, чем лошади, телеги и фураж? — спросила она с виноватым видом.

— В это незачем было заглядывать. Мне надо только, чтобы ты знала о моих делах. А что ты стоишь недешево, так в том беды нет. И от тебя выгода будет куда больше.

— Не говори обо мне так! — взмолилась Грейс. — Я же не движимость.

— Движимость! Все ученые слова. Да ладно, ладно, я не против, тебе пристало говорить по-ученому, хотя ты мне и перечишь, — добродушно закончил Мелбери, с гордостью оглядывая дочь.

Наступило время ужина, как о том возвестила бабушка Оливер, и между прочим сообщила:

— А хозяйка-то Хинток-хауса нас покидает. Говорят, завтра поутру отправляется в дальние края на всю зиму. А у меня в горле так и хрипит: разрази меня гром, если мне не хочется побежать за ней следом.

Когда старуха вышла из комнаты, Мелбери с горечью сказал:

— Выходит дело, дружбе вашей конец. Теперь нечего и мечтать, что она тебя повезет с собой: не придется тебе описывать ее путешествия.

Грейс промолчала.

— Что ни говори, — сердито продолжил Мелбери, — а во всем виноват Уинтерборн со своей дурацкой затеей. Так вот, слушай меня — обещай, что не будешь с ним видеться без моего ведома.

— Я и так с ним не вижусь.

— Вот и отлично. А то мне вся эта история совсем не нравится. Обижать я его не хочу, но твое благо мне дороже, так-то. Да сама смекни: разве такой девушке, как ты, воспитанной, деликатной, пристало жить с неотесанным фермером.

Грейс вздохнула, и в этом вздохе слышалось одновременно и сочувствие к Джайлсу, и покорность непостижимой воле обстоятельств.

В это самое время за воротами напротив дома Мелбери старший Тимоти Тенге, встретив на дороге Кридла, вел с ним разговор о том же злополучном Уинтерборне.

Справляясь у Кридла, не слышно ли чего новенького, пильщик выражал лицом попеременно то радость в предвкушении новостей, то озабоченность в ожидании неприятностей, которыми эти новости были чреваты.

— Бедняга Марти Саут и так одна как перст, да еще вот-вот лишится отца. Ведь совсем было оправился старик, а теперь, говорят, опять худо, кожа да кости… А что ты думаешь, сосед Кридл, если старик отправится к праотцам, не навредит ли это твоему хозяину Уинтерборну?

— Что я, пророк израильский, — ответствовал Кридл. — А если правду сказать, так еще как навредит. Я еще вчера своим худым умишком раскинул, и так прикидывал, и эдак. И я тебе вот что скажу — все дома мистера Уинтерборна висят на волоске: помрет Саут, и все дома без никакого перейдут к ней в ручки, в Хинток-хаус. Я ему говорил, да только все слова на ветер.

Примечания

9

Менандр (342–292 до н. э.) — древнегреческий поэт — комедиограф.