Крылья огня

Чарлз Тодд, 1998

В состоятельной и уважаемой корнуолльской семье Тревельян произошла трагедия: Николас и Оливия, единоутробные брат и сестра, покончили с собой, а вскоре в результате несчастного случая погибает их брат Стивен. Дальняя родственница Тревельянов не верит в то, что Николас ушел из жизни добровольно, и обратилась в Скотленд-Ярд с просьбой о тщательном расследовании. Дело поручено инспектору Иену Ратлиджу. Инспектор узнает, что Оливия под мужским псевдонимом писала стихи, которыми он зачитывался на фронте, и что на протяжении многих лет ее близкие умирают при странных обстоятельствах. Ратлидж догадывается, что в стихах Оливии зашифрована семейная тайна, и во что бы то ни стало решает до нее докопаться…

Оглавление

Из серии: Инспектор Иен Ратлидж

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Крылья огня предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

Глава 5

В деревню они вернулись вместе; между ними повисло грозовое молчание; оно все сгущалось и мрачнело, но не прорывалось. После яркого солнца приятно было очутиться в тенистой, прохладной роще.

Хэмиш что-то бормотал о женщинах, о том, что у Рейчел Ашфорд то и дело меняется настроение, о том, с каким облегчением он покинул Тревельян-Холл. Ратлидж не обращал на него внимания. Он по-прежнему не мог примириться с мыслью о том, что Оливия Марлоу — убийца, и проклинал Кормака Фицхью за его рассказ.

Нет, тревожила его не Оливия Марлоу. Он, Ратлидж, почти ничего не знал об Оливии Марлоу. Он знал поэта по имени О. А. Мэннинг и стихи, которые стали для него лучом света во мраке войны. Даже перед самим Господом Ратлидж поклялся бы, что О. А. Мэннинг — не убийца. Такого просто не могло быть! С другой стороны… какие у Кормака Фицхью причины лгать или искажать правду? Он ведь не знал, что Ратлидж — не сотрудник Скотленд-Ярда, а просто человек — услышал тихий звон, как будто разбилось что-то хрупкое, то была весть об убийстве, якобы совершенном Оливией Марлоу.

Как будто угадав, какая буря бушует в голове у Ратлиджа, Рейчел тронула его за плечо и остановилась:

— В чем дело? Что вас тревожит?

— Не знаю, — откровенно признался он. — По-моему, я приехал в Корнуолл совершенно без толку. — Уж лучше Лондон и скука, чем такое!

— Вы пробыли здесь всего день, — мрачно возразила она. — Откуда вам знать? Разве вас прислали сюда не для того, чтобы докопаться до истины?

Ратлидж вспомнил пословицу о том, как опасно будить спящую собаку. Сам не зная почему, он вдруг спросил — разве что вспомнил, что короткая дорога в Боркум все же существует:

— Кто та старуха, которую я встретил сегодня утром в деревне? На вид ей можно дать лет восемьдесят. Горбатая. Но глаза у нее необычайно ясные. — Он не добавил, а про себя подумал: «И своеобразное чувство юмора».

Рейчел нахмурилась:

— А, вы, должно быть, имеете в виду Сейди. Я даже не знаю ее фамилию. Она живет здесь так давно, что стала для всех просто… Сейди. Прежний священник, мистер Нельсон, — он уже умер — говорил, что во время Крымской войны она была сестрой милосердия. На войне у нее помутился рассудок. Но она обладает даром целительства. Она повитуха, исповедница, ветеринар, утешительница, травница. Кажется, деревенские обращаются к ней чаще, чем к доктору Хокинзу.

— Ведьма?

Рейчел широко улыбнулась и рассмеялась низким, грудным смехом, который, как показалось Ратлиджу, не сочетался с ее внешностью. Она смеялась чувственно и вместе с тем снисходительно.

— Да, наверное, ее и так называют! Нет, если Сейди и колдунья, то добрая, а не злая. Никогда не слышала, чтобы она насылала на кого-то порчу или что после ее лечения люди умирали. Ну да, люди умирают, но от болезней.

— А приворотные зелья она не варит?

— К сожалению, нет, — ответила Рейчел с неожиданной горечью. Как будто угадав, что он ее расслышал, она улыбнулась и пояснила: — Однажды и я пришла к ней, прося о зелье. Я была безумно влюблена и не знала, как справиться с собой. Я думала, что она даст мне что-нибудь, что можно было бы подлить ему в суп или подмешать в кашу, которую он ест на завтрак, — мы тогда были совсем молодыми и вина не пили, но я выросла на историях о Тристане и Изольде. Я знала — то есть мне тогда казалось, — что такие зелья действуют. Сейди посочувствовала мне, но сказала, что любовь не купишь.

Ратлидж подумал, что его собеседница неверно судит и о себе, и о том, что произошло в Тревельян-Холле, но вслух ничего не сказал. Хотелось расспросить ее об Анне, но время было неподходящее. Как вдруг Рейчел сама заговорила о ней.

— Старинные корнуолльские легенды мне читала Анна. Ее дедушка Тревельян — отец Розамунды — собрал целую коллекцию; она в свое время даже прославилась. В доме хранится письмо от Теннисона; он пишет, что легенды питали его воображение, когда он писал поэму «Королевские идиллии» о короле Артуре. Я знаю из нее наизусть длинные отрывки… Как и все остальные в семье. Особенно Николас. Если бы вы были на наших любительских спектаклях, вы бы подумали, что поэт — он, а не Оливия. Он так хорошо читал!

— Расскажите об Анне.

— Об Анне? Да о ней и рассказывать почти нечего! Анна умерла в восемь или девять лет. Они с Оливией близнецы и были так похожи, что просто невероятно. Как ни странно, характеры у них были совсем разные. Анна была из тех детей, которым невозможно было отказать. Она могла любого подбить на что угодно. Кроме Ливии, конечно! Стивен напоминает… то есть напоминал… мне Анну — он… обладал таким же обаянием. А Ливия… даже не знаю, как сказать… жила в мире своих грез, а фантазия у нее была такая богатая, что ей почти ничего и не требовалось от окружающего мира. Она была тихая, задумчивая и очень скрытная — даже в детстве.

— Отчего умерла Анна?

— Упала с яблони в старом саду. Теперь его уже нет, Розамунда распорядилась выкорчевать его, но раньше он был за огородом, отделенный кирпичными стенами. Мы все там играли: Николас, Оливия, Анна и я. Анна потянулась за яблоком, которое висело слишком далеко, потеряла равновесие, упала и ударилась головой о толстый корень. До тех пор я ни разу не видела мертвецов. Я страшно перепугалась, просто… до смерти. Думала, она нас дразнит, хочет напугать.

— А Кормак тоже был с вами?

Рейчел нахмурилась:

— Не помню. Может быть, и был. Больше всех я запомнила Николаса. Он стоял рядом с Анной на коленях и держал ее за руку. Он звал ее и плакал, потому что она не отвечала. А Оливия никак не могла слезть с дерева… из-за ноги. Конечно, это случилось еще до того, как Николас смастерил ей специальную шину.

— Анна упала сама? Никто ее не сталкивал?

Рейчел наградила его изумленным взглядом:

— Нет, зачем кому-то ее сталкивать? Она сидела на дереве и рвала яблоки, а потом потянулась слишком далеко и упала с ветки. Мы тогда все были детьми, понимаете? Такое нам даже и в голову не приходило!

Но дети убивают. Ратлидж узнал страшную истину в Лондоне, в первый год службы в Скотленд-Ярде.

Они вышли из рощи на дорожку, которая вскоре вливалась в главную деревенскую улицу, где лепились друг к другу дома под темными крышами. Крыши на солнце поблескивали, как ртуть, а при дожде походили на свинец. За каждым забором Ратлидж видел палисадники, пестреющие цветами, и огороды.

Рейчел остановилась.

— Мне сюда — я остановилась у знакомой, которая живет на окраине. — Она снова приложила ладонь козырьком ко лбу и сказала: — Вы ведь не серьезно — насчет того, что хотите вернуться в Лондон? Пожалуйста, задержитесь и попробуйте хоть что-нибудь прояснить! Мне не удастся во второй раз упросить Генри о помощи.

Ратлидж рассмеялся:

— Да, наверное… — Он вспомнил лондонскую жару, тесный кабинетик, претензии Боулса и отвратительного маньяка с ножом, который ухитрился приковать к себе внимание всей столицы. Неожиданно для себя он вдруг сказал: — По крайней мере, пока я уезжать не собираюсь. Пробуду здесь еще несколько дней.

Успокоившись, она ушла, а Ратлидж повернул к «Трем колоколам». Но, заметив по пути вывеску приемной врача, он распахнул калитку и, поднявшись на крыльцо, постучал в дверь.

Ему открыла красивая молодая блондинка.

— Если вы на прием, то успели как раз вовремя, — сказала она. — Еще пять минут — и он бы ушел обедать.

— Миссис Хокинз? — наугад спросил Ратлидж.

— Да, и если вы чуть-чуть подождете… — Она провела его в крошечную комнатку ожидания, обставленную разрозненными предметами старой мебели. Видимо, их стащили сюда со всего дома. — Я передам доктору, что вы пришли. Как ваша фамилия?

Ратлидж назвался, и миссис Хокинз скрылась за дверью. Через несколько секунд она снова появилась в гостиной.

— Доктор Хокинз вас сейчас примет. — Она распахнула дверь, готовясь закрыть ее за посетителем.

Ратлидж очутился в опрятном, на удивление светлом кабинете.

— Доктор Хокинз? — обратился он к низкорослому, коренастому человеку, сидевшему за письменным столом. Он был не так молод, как жена, но, по мнению Ратлиджа, ему вряд ли было больше тридцати пяти лет.

— Да, чем я могу вам помочь? — Доктор окинул Ратлиджа внимательным взглядом с головы до ног. Он увидел явно больше того, что хотел бы показать Ратлидж. — У вас, наверное, бессонница?

— Нет-нет, у меня нет никаких проблем, — суховато ответил Ратлидж. — Я инспектор Ратлидж из Скотленд-Ярда…

— Ах ты господи, что там еще случилось?

— Меня прислали к вам не из-за того, что случилось сейчас. Скотленд-Ярд повторно расследует обстоятельства смерти трех ваших пациентов — Стивена Фицхью, Оливии Марлоу и Николаса Чейни.

Хокинз посмотрел на него в упор и с такой силой ударил ручкой по столу, что она отскочила и чуть не упала.

— Их смерть — уже история! Дело закрыто! Коронер согласился с моими первыми впечатлениями и моим квалифицированным мнением. Несчастный случай и двойное самоубийство. Надеюсь, вы прочли мой отчет?

— Да, он очень подробный. И тем не менее я должен задать вам кое-какие вопросы, на которые вы должны ответить.

— Я и сам прекрасно знаю, что должен, — раздраженно ответил Хокинз. — Все, что требовалось, я уже сделал! — Прищурившись, он вдруг посмотрел на Ратлиджа с подозрением: — Надеюсь, вы не собираетесь эксгумировать трупы? Только этого мне сейчас и недоставало!

— В каком смысле?

— Послушайте, я служу здесь уже давно. Смею надеяться, что врач я неплохой. Практика перешла ко мне от тестя — сам он сейчас плохо соображает, его доконала война, когда работать приходилось напрягая все силы. Хотя мне здесь нравится, я подумываю перебраться в Плимут. Опыта я набирался на войне. Там приходилось делать много того, чему меня не учили в университете. Я собирал по кускам умирающих, живых отправлял обратно на передовую, не давал расстреливать контуженых за трусость… — Заметив, как вздрогнул Ратлидж, Хокинз злорадно добавил: — Я даже принял роды у сорока семи беженок, которым негде было спать и нечем кормить младенцев! Я отдал свой долг и заслужил право на нечто лучшее, и если мои будущие партнеры узнают, что по требованию Скотленд-Ярда эксгумировали трех — понимаете, трех! — моих пациентов, мне конец. Я застряну в Боркуме навсегда. Можно не мечтать о Плимуте и не надеяться в конце концов перебраться в Лондон.

— То, что Скотленд-Ярд проявил интерес к их смерти, никоим образом не отразится на вашей…

— Черта с два не отразится! Да поймите же, ведь я подписывал свидетельства о смерти! Очень даже отразится!

— Значит, вы убеждены, что ни один из трех случаев не вызывает подозрений?

— Вот именно! У меня нет ни малейшего сомнения!

— А вам не приходило в голову, что в прошлом всех трех жертв могли произойти какие-то важные события, которые повлияли на настоящее? Что двойное самоубийство на самом деле — убийство и самоубийство? С таким делом я сталкивался совсем недавно…

Хокинз поднял руки вверх:

— Убийство и самоубийство?! Вы пьете, от вас разит спиртным. Может, у вас белая горячка?

— Нет, я так же трезв, как и вы, — возразил Ратлидж, сдерживаясь из последних сил.

— Верится с трудом, раз вы выдвигаете такие предположения! Войдя в кабинет, я увидел на диване тела двоих людей — мужчины и женщины. Они лежали, держась за руки; она держала правой рукой его левую… В свободной руке у каждого из них был стакан. На стенках стакана мы обнаружили следы лауданума, или спиртовой настойки опия; то же вещество обнаружилось у них на губах, во рту, в кишечнике. Доза более чем достаточная, чтобы быстро убить обоих. Мисс Марлоу в детстве болела полиомиелитом; что бы вам ни говорили, паралич причиняет боль. Еще мой тесть выписывал ей лауданум — а потом и я, по необходимости. До последнего времени она относилась к приему лекарства очень ответственно. Я не обнаруживал у нее нездорового пристрастия к опию. Но, если хотите умереть, смерть от лауданума — самая безболезненная из всех. Не могу винить ее за то, что она выбрала такой способ ухода из жизни… Я не нашел доказательств того, что один из них вынудил другого выпить настойку. Нет кровоподтеков ни в области нёба, ни на языке, ни на губах. И содержимое их желудков также не возбуждало подозрений. Двойное самоубийство. Именно оно! Не более и не менее.

— Содержимое их желудков не наводило на мысль, что один из них мог незаметно подлить настойку другому перед тем, как проглотить содержимое своего стакана?

— Трудно незаметно подлить лауданум в прозрачный бульон, ягнятину, овощи и картофель!

— В их кругу принято запивать еду вином, а на десерт пить кофе…

— Судя по анализу содержимого их желудков, они прожили достаточно много времени после последнего приема пищи. Лауданума не было ни в вине, ни в кофе. По-моему, они приняли настойку после полуночи. Возможно, долго обсуждали свои планы, а потом перешли от слов к делу. Хотя, может быть, смерть наступила и перед рассветом. Когда в понедельник утром их нашла миссис Трепол, они уже были мертвы больше суток. Кстати, мне тоже пора обедать… прошу меня извинить, я пойду есть. Мой вам совет — возвращайтесь в Лондон и займитесь там чем-нибудь более полезным. В таких местах, как Боркум, преступления совершаются редко. На моей памяти, нам еще ни разу не требовались услуги Скотленд-Ярда, и сомневаюсь, что они потребуются в ближайшие двадцать лет!

* * *

Ратлидж вышел из приемной, обдумывая все, что услышал за день.

Совершенно не за что зацепиться!

Нет преступлений, нет убийц, нет причины, по которой матерый инспектор Скотленд-Ярда должен напрасно тратить свое время в глуши Корнуолла.

«Ну и на что ты годен? Ни на что, — объявил Хэмиш. — А может, в Уорикшире тебе просто повезло и никакой твоей заслуги в том нет? Что, если там ты потерпел поражение, только тебе ума не хватило все понять? Что, если и теперь ты терпишь поражение, потому что никак не можешь разобраться, убили тех несчастных или нет? Тот дом населен призраками, старина, и если ты не выяснишь почему, тебя победят твои же собственные страхи!»

Пообедав в «Трех колоколах», Ратлидж почувствовал беспокойство и неуверенность. Он внушал себе, что его чувства никак не связаны с замечаниями Хэмиша и с досадой на себя. Просто он пока не знает, что делать дальше. Судя по всему, Кормак Фицхью вполне уверен в своих словах. Рейчел Ашфорд выбило из колеи его предположение о возможном убийстве, хотя именно она обратилась за помощью в Скотленд-Ярд. Хокинз не желает идти навстречу, а у боркумских полицейских нет никаких причин подозревать убийство, ведь они вели следствие добросовестно, по всем правилам…

Он задумчиво посмотрел в окно на море, надел пальто и отправился на поиски дома священника. Квадратный дом стоял рядом с церковью; сложен он был из серого камня с белой отделкой окон и дверей, но постройка отличалась скорее прочностью, чем красотой.

Он постучал, открыла желчного вида экономка и послала Ратлиджа в сад. Обойдя дом, он увидел розовые кусты. В воздухе смешивались сладкие цветочные ароматы.

Священник оказался человеком среднего возраста, и, судя по внешности, он куда больше привык работать на земле, чем читать проповеди с кафедры. Увидев Ратлиджа, который шел к нему по тропинке между грядками и клумбами, он выпрямился.

— Здравствуйте, — сказал он не радушно и не холодно, но с видом человека, который сейчас с большим удовольствием занимается своими, а не Господними делами.

— Инспектор Ратлидж из Лондона, — представился Ратлидж. — Мистер Смедли?

— Да, совершенно верно, — со вздохом ответил священник, отставляя тяпку.

— Нет-нет, продолжайте работать, если хотите. Предпочитаю поговорить здесь, а не идти в дом. — Насколько он мог судить, экономка любила подслушивать. — Мне требуется не помощь пастыря, а скорее некоторые сведения о ваших прихожанах.

— Тогда, если не возражаете… — Священник взял тяпку и начал полоть сорняки между рядками астр и ноготков, рядом со сладким горошком.

— Я приехал потому, что в Лондоне возникли вопросы в связи с недавними… происшествиями в Тревельян-Холле.

Священник с улыбкой покосился на него:

— Да, такие слухи ходили сегодня утром, когда вы еще, можно сказать, и приехать толком не успели!

— Да, но вопросы, которые я собираюсь вам задать, не предназначены для ушей местных сплетников, пусть даже у них и самые добрые побуждения. Я хочу узнать кое-что об умерших. О женщине и двоих мужчинах. Какими они были, как жили, зачем им понадобилось умирать до своего срока…

Священник теперь повернулся к Ратлиджу спиной, так как он перешел к следующему ряду.

— Ага! Что ж, рассказ будет долгим. Вам что-нибудь известно об их семье?

— Владельцем дома был дед. У его дочери было три мужа и шестеро детей, из которых сейчас в живых осталась только одна дочь… Есть еще кузина. И приемный сын, который сколотил себе состояние в Сити. Все это я мог бы узнать у лавочников и домохозяек, которые идут на базар. Мне нужно больше. Чтобы начальство убедилось, что все в порядке.

— А почему в Лондоне возникли сомнения?

— Кто-то из начальства… перечитал материалы дела и задался вопросами. Три смерти в одной семье за такой короткий отрезок времени! Невольно начнешь задумываться…

— Уверяю вас, здесь никаких сомнений быть не может! Не знаю, какие и у кого возникли вопросы, когда нашли Оливию и Николаса; во всяком случае, никаких слухов о них потом не ходило. А в такой деревне, как наша, отсутствие слухов — вернейший признак того, что подозревать нечего. Ну а Стивен Фицхью… когда он упал, был в доме один. Все остальные были снаружи, что подтверждено свидетельскими показаниями. Если только вы не верите в привидения, не думаю, что здесь есть что-то подозрительное.

— Странно, что вы заговорили о привидениях, — с беззаботным видом заметил Ратлидж. — Мне говорили, что Тревельян-Холл населен призраками. И не такими, которых можно изгнать с помощью церкви.

Священник снова выпрямился и посмотрел на него в упор:

— Кто рассказал вам эти сказки?

— Один шотландец, — уклончиво ответил Ратлидж.

Священник улыбнулся:

— Шотландцы обладают великолепным чутьем! А он не рассказывал вам, что в Тревельян-Холле произошло убийство?

Туше!

— Убийство? Сейчас… или в далеком прошлом?

— Учтите, доподлинно я ничего не знаю, — ответил священник. — В том числе из исповедей. Никто из моих прихожан не исповедовался мне в убийстве; до моих ушей не доходили никакие слухи. В свое время Тревельян-Холл повидал немало горя. Но покажите мне такой дом, где все гладко! Особенно во время войны и эпидемии инфлюэнцы. Раненых вы наверняка повидали во множестве… Болезнь обошла нас стороной — во всяком случае, в худших ее проявлениях. Эпидемия унесла лишь троих. Но в такой маленькой деревне, как наша, даже три человека — очень много.

— Пожалуйста, объясните, как Оливия Марлоу, отшельница, которая почти ничего не знала об окружающем мире, могла писать такие стихи?

Священник снова принялся полоть.

— Ответить на ваш вопрос может только Бог. Но кто говорит, что она почти ничего не знала об окружающем мире? Я читал ее стихи. Они свидетельствуют об огромной проницательности. Она замечательно разбиралась во всех тонкостях человеческой натуры. Человеческой души. Кстати, со мной она никогда не говорила о своем творчестве. А я никогда ее не спрашивал. Если уж на то пошло, мы совсем недавно узнали о том, что Оливия Марлоу и О. А. Мэннинг — одно и то же лицо. Она не раскрывала инкогнито даже ближайшим родственникам. По-моему, Николас все знал, а больше никто.

— Но зачем хранить в тайне ото всех такое чутье и такой дар?

— Скажите, инспектор, а у вас нет тайн, мучительных, неприятных, которые вы предпочитаете никому не раскрывать? Речь не идет о чем-то безнравственном и ужасном. Я говорю о том, что задевает вас за живое…

Удар попал в цель. Ратлидж понял, что его первое представление о священнике оказалось неверным. Хэмиш что-то злорадно бурчал, посыпая солью свежую рану. Правда, душевные раны Ратлиджа никогда не затягивались…

— Может быть, все дело в ее параличе?

— Она понимала, что увечье ее ограничивает, — задумчиво проговорил Смедли. — Но никогда не считала его своим крестом. Больше всего она, по-моему, боялась, что ее будут судить по ее увечью, а не по ее творчеству. Наверное, вы читали литературные журналы после того, как распространилась весть о ее гибели? Все пытаются понять автора, но не стихи. Углубляются в ее жизнь, как будто в ее биографии можно найти ответ. И все как один упоминают о ее инвалидности.

— Она была некрасива? Уродлива? Не умела хорошо одеваться, причесываться, разговаривать? Она поэтому бежала в глушь и находила спасение в творчестве?

Мистер Смедли расхохотался еще до того, как Ратлидж договорил.

— Инспектор, если вы так оцениваете слабый пол, я невысокого мнения о ваших знакомых женщинах! Хоть я и священник, а отношусь к женщинам по-другому!

— Пожалуйста, опишите мне мисс Марлоу, — раздраженно попросил Ратлидж.

Смедли оперся о тяпку и поднял взгляд на слуховые окна.

— Начать, наверное, надо с того, что ее мать… Розамунда… была настоящей красавицей. У Оливии красота проявлялась по-другому. Раз увидев, ее невозможно было забыть — трудно сказать почему. У нее были красивые глаза, которые она унаследовала от отца. Наверное, и сила ее тоже происходила от него, хотя и у Розамунды силы хватало. Перенесите Оливию в Лондон, и, если не считать парализованной ноги, она не очень отличалась бы от любой тамошней молодой женщины. Уверяю вас, у нее хватало бы поклонников, если бы у столичных мужчин сохранилась хотя бы половина того здравого смысла, с каким они родились! Нет, Оливия не была ни дурнушкой, ни уродкой. Одевалась, как остальные сельские жительницы. Никаких развевающихся шарфов, никаких блестящих черных платьев или экзотических перьев. И в ней совершенно не было надменности. Держалась приветливо и тепло, но не безмятежно… В безмятежности ей было отказано. — Священник пожал плечами. — Волосы, которыми она гордилась, были темнее, чем у Розамунды, каштановые… они так чудесно золотятся на солнце. Больше похожи на отцовские. Джордж Марлоу был очень красивым мужчиной. Розамунда его обожала и была вне себя от горя, когда он умер в Индии. Она признавалась мне, что после смерти мужа опасалась за свое здоровье и рассудок. Ее поддерживала храбрость. И вера.

Замешательство Ратлиджа росло. Неужели все видели Оливию Марлоу в разном свете? А если так, то которая из них — настоящая?

— Я удивился, когда она покончила с собой, — продолжал Смедли, немного помолчав. — От Оливии я такого не ожидал. Вот Николас вполне мог последовать ее примеру; его поступок показался мне вполне логичным, не знаю почему, просто так показалось, и все. Но я не мог и представить, что Оливия способна на самоубийство. Как будто вдруг рухнули основные принципы, из которых я черпаю силы. Я плакал, — произнес священник таким тоном, словно до сих пор удивлялся своему поведению. — Я плакал не только по себе и по ней, но и по тому, что ушло… было утрачено с ее уходом. Более замечательной женщины, чем она, я не знал. И не надеюсь когда-нибудь узнать.

— А Николас?

— Он был для меня загадкой, — медленно ответил Смедли. — Хотя я знал его много лет, не могу сказать, что знал его по-настоящему. В нем чувствовались большие глубины, большая страсть. Замечательный интеллект. Мы играли в шахматы, спорили о войне, говорили о политике. Но он никогда не пускал меня к себе в душу…

Видя, что Ратлидж молчит, Смедли добавил тихо, словно говорил сам с собой:

— Возможно, Николас стал самым большим моим поражением…

Оглавление

Из серии: Инспектор Иен Ратлидж

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Крылья огня предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

Смотрите также

а б в г д е ё ж з и й к л м н о п р с т у ф х ц ч ш щ э ю я