Древний Египет. Подъем и упадок

Тоби Уилкинсон, 2010

Тоби Уилкинсон – английский египтолог, выпускник Кембриджа, участвовал в раскопках древнеегипетских городов Буто и Мемфис. В настоящее время является почетным членом факультета археологии Университета Дарема, входит в редколлегию «Журнала египетской истории». Древний Египет… Его история, охватывающая 3000 лет… В долине Нила века сменялись другими веками, династии сменяли другие династии, а царства сменяли другие царства… Не было в человеческой истории государственности, просуществовавшей столь долгий срок без перерыва… Свою книгу Т. Уилкинсон посвятил взлетам и падениям Древнего Египта, в ней автор подробно рассказывает нам эпическую историю великой цивилизации – от ее рождения как первого национального государства до окончательного вхождения в Римскую империю.

Пролог

За два часа до заката 26 ноября 1922 года английский египтолог Говард Картер и трое его спутников вошли в коридор, вырубленный в каменистом грунте Долины Царей. Троих мужчин средних лет сопровождала молоденькая женщина, так что компания выглядела странно. Картер — опрятный, несколько чопорный человек лет под пятьдесят, с тщательно подстриженными усами и гладко зачесанными волосами. В археологических кругах у него была репутация личности упрямой и вспыльчивой, но его также и уважали, пусть и невольно, за серьезный, строго научный подход к раскопкам.

Он посвятил свою жизнь египтологии — но, не имея собственных средств, всегда зависел от спонсоров. Ему повезло найти как раз такого человека, который был готов финансировать раскопки на западном берегу Нила, в Луксоре. И сейчас его патрон стоял рядом с ним, переживая волнующий момент.

Джордж Херберт, пятый граф Карнарвон, был полной противоположностью Картеру. Общительный и легкомысленный, несмотря на возраст (56 лет), в молодости Карнарвон вел жизнь аристократа-дилетанта, увлекался автомобильными гонками. Но в 1901 году его здоровье было подорвано вследствие травмы, полученной при аварии; с тех пор он страдал от ревматических болей и, чтобы уберечься от холодных и сырых английских зим, стал проводить по нескольку месяцев ежегодно в жарком, сухом климате Египта. С этого начался его любительский интерес к археологии. А в 1907 году он встретился с Картером и тем самым обеспечил себе место в истории.

В тот «величайший из дней», как впоследствии выражался Картер, к ним присоединились дочь Карнарвона, леди Эвелин Херберт, и старый друг Картера — Артур Каллендер, отставной железнодорожник, который прибыл на раскопки всего за три недели до того. В археологии Каллендер был новичком, но его технические знания (в том числе и по архитектуре) очень пригодились для команды. К тому же педантичность и надежность Артура нравились Картеру, а тот привык к постоянным сменам настроения Говарда.

Всего через три дня после начала сезона (которому предстояло стать последним — даже ресурсы Карнарвона не были бездонными) рабочие раскопали лестницу, ведущую вглубь земли. Когда ее полностью расчистили, обнаружилась сплошная стена, покрытая штукатуркой с оттисками печатей. Еще не прочитав надписей, Картер знал, что это означает: перед ними нетронутая гробница того периода древнеегипетской истории, который известен как Новое царство, — эры великих фараонов и прекрасных цариц. Неужели там, за стеной, их ждет чудо, к которому Картер стремился семь долгих лет, — последняя ненайденная до тех пор гробница в Долине Царей?

Желая, как всегда, соблюсти корректность, Картер велел рабочим снова засыпать лестницу на время, пока не приедет из Англии спонсор экспедиции, лорд Карнарвон. Стоя, вероятно, на пороге важного открытия, было бы неэтично переступить этот порог в отсутствие патрона, к тому же и археолога. Поэтому 6 ноября Картер отправил Карнарвону телеграмму: «Наконец сделал чудесное открытие в Долине; великолепная гробница, печати целы; засыпал до вашего прибытия; поздравляю».

Дорога, пароходом и поездом, заняла 17 дней; наконец граф и леди Эвелин прибыли в Луксор, где их встретил нетерпеливый и возбужденный Картер. Уже на следующее утро началась окончательная расчистка лестницы. Потом, 26 ноября, взломали защитную перегородку, и открылся коридор, забитый щебнем. Судя по наличию прорытого в нем хода, было ясно, что здесь уже кто-то побывал: по-видимому, грабители проникли сюда еще в древности. Но оттиски печатей на наружной стороне перегородки свидетельствовали, что гробницу заново запечатывали во времена Нового царства. Можно ли было по этому факту судить о состоянии самого погребения? Всегда оставалась вероятность, что в конечном счете будет обнаружена чья-то частная гробница либо склеп, куда со всей Долины Царей снесли для лучшей сохранности погребальный инвентарь из более ранних, давно ограбленных гробниц…

Еще один день напряженного труда, среди зноя и пыли Долины, и коридор был очищен. Ожидание, казавшееся бесконечным, завершилось, путь открыт! Но вскоре Картер, Карнарвон, Каллендер и леди Эвелин натолкнулись на вторую стенку, также покрытую крупными оттисками печатей овальной формы. В верхнем левом углу более темный тон штукатурки указывал на то место, где древние грабители пробили свой лаз. Что же ожидает новых посетителей, появившихся здесь более чем 3500 лет спустя?

Не колеблясь ни минуты, Картер взял кирку и пробил отверстие в стене — маленькое, чтобы только посмотреть. Из осторожности он сперва поднес к отверстию зажженную свечу: а вдруг там, внутри, скопились удушающие газы? Затем, просунув туда свечу, прильнул лицом к стенке, он заглянул в темноту. Под напором горячего воздуха, хлынувшего изнутри, свеча замигала — и Картеру пришлось ждать еще несколько минут, пока его глаза привыкали к темноте. И лишь тогда он начал различать что-то в замкнутом помещении. Картер замер, потрясенный. Прервав невыносимо затянувшееся молчание, Карнарвон спросил: «Вы что-нибудь видите?» — «Да, да, — ответил Картер, — здесь чудеса!» На следующий день Картер, в самом приподнятом настроении, написал своему другу и коллеге-египтологу Алану Гардинеру: «Я думаю, что это величайшая из всех моих находок».

Картер и Карнарвон обнаружили нетронутую царскую гробницу золотого века Древнего Египта. Она была набита, по словам Картера, «достаточно, чтобы заполнить до отказа всю египетскую секцию Б [ританского] м [узея]». Только в первой камере (из четырех, где побывали Картер и его спутники) хранились невообразимо роскошные сокровища: три огромных позолоченных парадных кровати, каждая в виде сказочного существа; золотые ларцы с изображениями богов и богинь; расписные шкатулки и инкрустированные коробочки для драгоценностей; золоченые колесницы и прекрасные луки с колчанами стрел; великолепный золотой трон, инкрустированный серебром и драгоценными камнями; вазы из прекрасного прозрачного алебастра; и, наконец, стоящие на страже у правой стены две ростовые статуи умершего царя, с темной кожей и в золотом облачении. Царское имя, написанное на многих предметах, не оставляло сомнений насчет владельца гробницы: иероглифы читались четко — Тут-анх-Амон.

По любопытному совпадению, это событие произошло ровно через сто лет после того, как была дешифрована древнеегипетская письменность. Это был настоящий прорыв, с которого началось изучение цивилизации фараонов, оставившей после себя многочисленные надписи. В 1822 году французский ученый Жан-Франсуа Шампольон (1790–1832) опубликовал свое знаменитое «Письмо к г-ну Дасье» (Lettre a M. Dacier), в котором дал верную характеристику иероглифической системы письма и определил произношение многих важных знаков. Поворотный момент в истории египтологии настал после долгого периода исследований. Еще будучи мальчиком, Шампольон заинтересовался древнеегипетским письмом, когда услышал о Розеттском камне^[4]. Царское воззвание, записанное на камне тремя шрифтами (греческим, демотическим и иероглифами)^[5], было обнаружено французскими войсками во время египетской экспедиции Наполеона, когда Шампольону было 8 лет, и стало одним из главных ключей для дешифровки. Рано проявившиеся способности Шампольона к языкам позволили ему овладеть древнегреческим и, что еще важнее, коптским — который, являясь прямым потомком древнеегипетского, уцелел в качестве литургического языка египетской православной церкви. Вооруженный этими знаниями и прорисовкой Розеттского камня Шампольон сумел правильно перевести иероглифическую часть текста и тем самым положил начало процессу раскрытия тайн истории Древнего Египта. Составленные им грамматика и словарь древнеегипетского языка, опубликованные посмертно (в 1841 году), впервые позволили ученым прочесть речи фараонов после двух с лишним тысяч лет перерыва.

В то время когда Шампольон работал над тайнами языка египтян, англичанин Джон Гарднер Вилкинсон^[6]внес не менее важный вклад в изучение их цивилизации. Родившийся за год до экспедиции Наполеона, Вилкинсон отправился в Египет в возрасте двадцати четырех лет и пробыл там еще двенадцать, посещая все известные руины, копируя бесчисленные рисунки и надписи в гробницах; его исследования монументов, созданных фараонами, отличались от всех предшествующих строго научным подходом. (В течение одного года, с 1828-го по 1829-й, и Вилкинсон, и Шампольон находились в Египте одновременно, путешествуя и делая записи, но встречались ли они — не установлено.) Возвратившись в Англию в 1833 году, Вилкинсон обработал собранные материалы и спустя четыре года опубликовал «Быт и обычаи древних египтян» (Manners and Customs of the Ancient Egyptians) в трех томах и «Современный Египет и Фивы» — в двух (1843). Эти произведения были и остаются до наших дней самым обширным сводом данных о древнеегипетской цивилизации.

Вилкинсон стал самым знаменитым и почитаемым египтологом своего века; его, наряду с Шампольоном, считают одним из основателей этой науки. А за год до смерти Вилкинсона родился Говард Картер, человек, которому было суждено поднять египтологию — а также и увлечение общества Древним Египтом — на новую высоту.

В отличие от обоих великих предшественников, Картер «попал» в египтологию почти случайно. Свою первую должность в Британской организации археологических исследований он получил в возрасте 17 лет не из-за глубокого интереса к Древнему Египту, а благодаря умению рисовать и писать акварелью. Но благодаря этому у Картера появилась возможность поучиться на практике у лучших археологов своего времени — в том числе у Флиндерса Питри, «отца египетской археологии», под руководством которого он участвовал в раскопках Амарны, столицы фараона-еретика Эхнатона, где, вероятно, родился Тутанхамон. Копируя изображения на стенах гробниц и храмов для различных экспедиций, Картер изучил древнеегипетское искусство. Личное знакомство со многими археологическими площадками он, несомненно, дополнял чтением трудов Вилкинсона. Наконец, в 1899 году Картера назначили генеральным инспектором Службы древностей Египта по отделу Верхнего Египта, а через 4 года — и Нижнего.

К сожалению, из-за вспыльчивости и упрямства Картера этой многообещающей карьере скоро настал конец: он не пожелал извиниться после одного инцидента с французскими туристами, и его тут же уволили (начальником Египетской службы древностей был тогда француз). Картеру пришлось вернуться к прежним занятиям, и следующие четыре года он зарабатывал себе на жизнь как странствующий акварелист, пока встреча с лордом Карнарвоном в 1907 году не позволила ему возобновить раскопки в Фивах^[7].

После пятнадцати долгих, знойных и не слишком плодотворных лет Картер и его спонсор наконец-то сделали величайшее открытие в истории египтологии.

В тот ноябрьский день 1922 года, после заката, потрясенная компания отправилась ночевать в доме Картера, но спалось им всем плохо. Невозможно было сразу свыкнуться с тем, что случилось. Они совершили величайшее в мире открытие. Отныне всё пойдет по-другому. Но Картера все-таки донимала тревога: они обнаружили гробницу Тутанхамона, они видели цветы, оставленные там после похорон, но остался ли сам царь, непотревоженный в своем погребальном покое?

С рассветом закипела лихорадочная деятельность — Картер осознал, насколько трудная задача ему предстоит. Нужно собрать — и быстро! — группу специалистов, способных сфотографировать многочисленные предметы в гробнице, составить их опись и обеспечить сохранность. Картер связался с друзьями и коллегами, известил о впечатляющем открытии Службу древностей Египта. Было решено назначить официальное, публичное открытие гробницы на 29 ноября. Такое событие, как первая крупная археологическая находка «века печати», естественно, не могло не привлечь мировую прессу. Когда вся эта публика соберется, у Картера уже не будет возможности контролировать ситуацию. Если он хотел узнать тайну царского погребения без помех и вовремя, ему следовало действовать с опережением и за спиной чиновников из ведомства древностей.

И вот вечером 28 ноября, за считаные часы до прибытия репортеров, Картер и трое его товарищей, тайком ускользнув от собравшихся толп, снова вошли в гробницу. Чутье подсказывало Картеру, что темнокожие фигуры у правой стены передней камеры, должно быть, охраняют вход в погребальную камеру. То, что стена за ними оштукатурена, свидетельствовало о том же. Картер и здесь проделал небольшое отверстие в стене, на уровне пола, ровно такое, чтобы протиснуться, и, прихватив на этот раз электрический фонарик вместо свечки, проник внутрь. За ним последовали Карнарвон и леди Эвелин; Каллендер из-за своей дородной комплекции вынужден был остаться снаружи.

Они очутились перед огромным позолоченным ковчегом, который заполнял почти все помещение. Открыв его дверцы, увидели второй ковчег, вставленный в первый… потом и третий, и четвертый ковчег, внутри которого находился каменный саркофаг. Теперь Картер мог быть уверен: тело царя лежало там, внутри, никем не тронутое за тридцать три столетия. Выбравшись обратно в переднюю комнату, Картер торопливо и довольно неуклюже замаскировал следы своего вторжения корзиной и связкой тростника. Только через три месяца другим людям стало доступно то, что увидели тогда Картер, Карнарвон и леди Эвелин.

О публичном открытии гробницы Тутанхамона 30 ноября 1922 году кричали газетные заголовки по всему миру, возбуждая воображение читателей и поднимая волну всеобщего интереса к сокровищам фараонов. И это было только начало! В 1923 году, 16 февраля, была официально открыта погребальная камера. Через год удалось поднять весящую тонну с четвертью крышку огромного каменного саркофага — для этого Каллендеру пришлось применить свои технические знания. Внутри саркофага оказались новые преграды, защищающие тело фараона: в дополнение к четырем позолоченным ковчегам — три гроба, вложенных один в другой. Два наружных гроба были изготовлены из позолоченного дерева, но третий, внутренний, — из цельного золота. Во всех гробах лежали амулеты и ритуальные предметы, которые нужно было тщательно задокументировать и вынуть, прежде чем переходить к следующему слою.

Весь процесс, от поднятия крышки саркофага до открытия третьего гроба, занял более восемнадцати месяцев. Наконец, 28 октября 1925 года, почти три года спустя после открытия гробницы и два — после безвременной смерти Карнарвона (не от проклятия фараона, а от заражения крови), настал момент, когда должны были открыться мумифицированные останки юноши-царя. Крышку внутреннего гроба подняли при помощи сложной системы блоков, использовав сохранившиеся по его сторонам ручки. Царская мумия была залита бальзамическими смолами, почерневшими от времени. Поверх этой смолистой массы лежала великолепная погребальная маска из кованого золота. Она покрывала голову и лицо царя, ей было придано портретное сходство с чертами юного монарха. На головном уборе были изображены коршун и кобра — символы царственности, а вокруг шеи — широкий воротник, инкрустированный стеклом и полудрагоценными камнями. Картер и Тутанхамон наконец-то встретились.

Маска Тутанхамона является, пожалуй, самым прекрасным артефактом из всех найденных памятников древних цивилизаций. Она восхищает нас сегодня — как и тех, кто первыми взглянул на нее в современную эпоху, почти сто лет назад. В 1960–1970 годы именно она служила главной приманкой для миллионов людей, посетивших передвижную выставку Тутанхамона по всему миру, от Ванкувера до Токио. Хотя я был еще слишком мал, чтобы посетить выставку когда ее привезли в Лондон, мне попал в руки каталог, который и стал для меня введением в экзотический мир Древнего Египта. Я помню, как читал его дома в возрасте шести лет, сидя на площадке лестницы, удивляясь драгоценностям, золоту, странным именам царей и богов… Сокровища Тутанхамона заронили в мою душу семя, которое спустя много лет принесло свои плоды.

Но почва для этого семени была уже подготовлена. Еще на год раньше, перелистывая страницы своей первой детской энциклопедии, я долго рассматривал сравнительную таблицу различных письменностей. Греческий, арабский, индийский и китайский шрифты меня не впечатлили, а вот египетские иероглифы равнодушным не оставили. В книге было приведено лишь несколько знаков, но этого хватило, чтобы я научился записывать свое имя. Иероглифы и Тутанхамон направили меня на путь египтологии.

И в самом деле, письменность и царская власть — это два краеугольных камня египетского общества, основополагающие характеристики, по которым мы отличаем его от других цивилизаций древности. Несмотря на усердные старания археологов отыскать в мусорных кучах и мастерских следы повседневной жизни простых граждан, изобильные письменные материалы и монументальные здания, оставленные фараонами, по-прежнему определяют наш взгляд на Древний Египет и египетскую историю.

Перед лицом столь неколебимых свидетельств мы невольно склоняемся к тому, чтобы принимать их за чистую монету — и тексты, и архитектуру. И всё-таки блистательные сокровища фараонов не должны заслонять от нас гораздо более суровую истину. При всем великолепии монументов, красоте произведений искусства и высоких достижениях культуры жизнь в Древнем Египте имела и темную сторону.

Даже первые фараоны понимали, насколько сильным оружием для объединения народа и подчинения его государству является идеология. В те времена донести отвлеченную идею до людей можно было только посредством зрительных образов. На самом раннем этапе развития цари Египта сформулировали и ввели в употребление те приемы укрепления власти, которыми мы пользуемся и поныне: изысканные парадные наряды, мундиры и тщательно срежиссированные выходы на публику, подчеркивающие отличие властителя от народа; пышные зрелища по поводу важных государственных событий; патриотическое рвение, выражаемое устно и визуально. Но фараоны и их советники знали также, что удержаться наверху помогают и менее красивые способы: политическое лицемерие, насаждение ксенофобии, слежка за населением и суровое наказание инакомыслящих.

Занимаясь изучением Древнего Египта более двадцати лет, я всё сильнее сомневался в предмете своих исследований. Ученые и энтузиасты равно склонны рассматривать царскую культуру сквозь призму благоговения. Мы восхищаемся пирамидами — не давая себе труда задуматься о том, какая политическая система сделала возможным их создание. Мы с невольным удовлетворением читаем о военных победах фараонов — Тутмос III в битве при Мегиддо, Рамзес II под Кадешем, — забывая, насколько жестокими были войны Древнего мира. Нас увлекают странности царя-еретика Эхнатона и всех его творений — но не интересует, каково жилось при фанатичном правителе-деспоте (хотя телевизор постоянно указывает нам на современные параллели — например, на Северную Корею).

Между тем, недостатка свидетельств о темной стороне фараоновской цивилизации нет. От человеческих жертвоприношений I династии до крестьянского бунта при Птолемеях Древний Египет был обществом, где отношения между царем и подданными строились на принуждении и страхе, а не на любви и почитании; где царская власть была абсолютной, а жизнь ценилась дешево.

Цель этой книги — дать более полную и взвешенную картину древнеегипетской цивилизации, чем та, которую мы часто видим на страницах научных или популярных сочинений. Я решил показать взлеты и падения, успехи и неудачи, отвагу и жестокость — всё то, из чего состояла жизнь при фараонах.

История Нильской долины вскрывает систему отношений между правителями и народом — систему, которая оказалась чрезвычайно устойчивой. Древние египтяне еще пять тысяч лет назад создали концепцию национального государства, до сих пор преобладающую на нашей планете. Это изобретение египтян поразительно не только своим быстрым возникновением, но и долговечностью: государство фараонов просуществовало в своем изначальном виде три тысячи лет. Для сравнения напомним, что Рима хватило всего на тысячу, а западная культура пока насчитывает только две.

Главной причиной столь удивительной прочности является то, что философский и политический фундамент, заложенный еще при рождении Древнего Египта, был так хорошо подогнан к национальному менталитету, что сделался архетипом на сто поколений вперед. Хотя и случались длительные периоды политической раздробленности, децентрализации и смут, единовластие царя оставалось живым идеалом. Политические убеждения, сопряженные с национальным мифом, могут глубоко внедриться в сознание людей.

Крайне трудно найти точки соприкосновения с культурой, настолько отдаленной от нашей во времени и пространстве. Древний Египет был слабо заселенной страной с родо-племенным обществом. Религия — многобожие, отсутствие денежного оборота в экономике, низкий уровень грамотности, обожествление царственности в качестве основы идеологии… По всем этим основным характеристикам он абсолютно чужд современным исследователям, в том числе и мне самому. Поэтому, помимо ознакомления с исследованиями, накопившимися за два столетия, изучение Древнего Египта требует еще и немалой доли воображения.

И всё-таки наш нынешний опыт также может пригодиться. Изучая истории правителей Древнего Египта, мы различаем те же мотивы, что и сейчас движут честолюбивыми мужчинами и женщинами, — только впервые попавшие на страницы истории. Кроме того, изучение древнеегипетской цивилизации вскрывает те способы, при помощи которых организовывали, запугивали, подавляли и покоряли многие народы — используемые вплоть до наших дней. И, оглядываясь назад, мы можем ясно различить в самоуверенности культуры фараонов зародыш ее краха.

Взлет и падение Древнего Египта служат уроком для всех нас.

Примечания

4

«Розеттский камень» — плита из гранодиорита с выбитыми на ней тремя идентичными по смыслу текстами, найдена в 1799 году на левом берегу основного западного рукава Нила, в 5 км от Средиземного моря, возле небольшого города Розетта (теперь Рашид) недалеко от Александрии. Камень был обнаружен капитаном Пьером-Франсуа Бушаром при сооружении фортификаций. Офицер понял важность находки и отправил камень в Каир, где за год до того по приказу Наполеона был открыт Институт Египта. В 1801 году французы потерпели в Африке поражение от англичан и были вынуждены передать им камень вместе с рядом других памятников. С 1802 года Розеттский камень хранится в Британском музее. Он весит примерно 760 кг, размеры лицевой плоскости 144,4 на 72,3 см. (Прим. перев.)

5

Демотическое письмо представляет собой сокращенную скоропись эпохи позднего Египта; сопоставление трех текстов послужило отправной точкой для расшифровки египетских иероглифов. Неясно, почему автор называет текст камня «царским воззванием»: этот текст представляет собой благодарственную надпись, которую в 196 году до н. э. египетские жрецы адресовали Птолемею V Епифану, очередному монарху из династии Птолемеев. (Прим. перев.)

6

Мы сохраняем этот старомодный вариант написания, чтобы избежать путаницы с автором данной книги. (Прим. перев.)

7

Директором Службы древностей Египта был в то время известный французский археолог Гастон Масперо (1846–1916). О том, только ли характер Картера был причиной его увольнения, и какую роль в этом сыграл директор, можно судить по вот такому описанию: «8 января 1905 года в их лагерь вломились несколько пьяных французских туристов, которые сначала потребовали проводника для экскурсии в мастабу (гробницу), а потом затеяли драку… И, естественно, Картер приказал охранникам защитить археологов и сами раскопки. Этот незначительный инцидент перерос в настоящую драму. Взбешенные туристы потребовали от лорда Кромера, главного английского консула в Египте, чтобы Картер официально извинился перед ними, но «упрямый глупец», убежденный в своей правоте, наотрез отказался. Мало того, решил подать в суд, а как иначе?… Масперо, хоть и неплохо относился к Картеру, вынужден был под давлением официальных лиц наказать строптивого археолога и назначил его в дельту Нила, в город Танта, представлявший очень небольшой археологический интерес. И уже в октябре того же, 1905, года Картер ушел… По старой памяти, в 1907 году Гастон Масперо порекомендовал его богатому… англичанину лорду Карнарвону…» См.: Татьяна Федотова, Александр Кузнецов, «Говард Картер. На службе у Тутанхамона» // Человек без границ. 2009, № 6. С. 28–33. (Прим. перев.)