Призрачная нога

Тихон Стрелков

Смолл Уиткинс ненавидел делать то, что получалось у него лучше всего ― убивать, и сколько себя помнил, мечтал свалить из родного дома. И такой шанс ему выпал. Волей случая он встретился с принцессой Флорой, потерявшей по дороге своих стражей, и согласился проводить ее домой. Это решение навсегда изменило его жизнь. Он отправился в путь за свободой и возможностями и даже не представлял, что судьба запихнет его в другой мир и отнимет ногу для того, чтобы потом вернуть ее и снова отнять.

ГЛАВА 12. Безликий король

Ранний час и густые серые тучи не помешали жителям Оустрейса собраться на заставленной скамьями площади. Сотни суровых мужчин, полуобнаженных женщин и одетых в тряпье детей терпеливо ждали поединка. Некогда на этом месте проходили бои. Муж вступал в диалог на мечах с обидчиком жены или же просто два пьянчуги-бунтаря выясняли кто сильнее. Но те времена прошли. Старые традиции редко приживались в Оустрейсе, и эта не исключение. Сегодня народ ждал забег.

Толпа расступилась, и на пыльную дорожку вышел худой рыжебородый мужчина с впалыми щеками. Он хмурым взглядом оббежал присутствующих и фыркнул. Следом за ним, опираясь на костыли, двигался одноногий противник. Жители Оустрейса взорвались криками и аплодисментами.

— Ты сможешь! ― завизжал кто-то.

— Уделай его! ― подхватили забравшиеся на лавку беспризорники.

— Почему-то мне кажется, что им нет разницы, победишь ты или нет… в их глазах ты уже победитель, ― пробормотал Коган, подворачивая рукава холщовой рубахи.

— Ты соревнуешься со мной, ― напомнил ему Смолл, ― мне есть разница. ― Он отбросил костыли в сторону, почесал козлиную бородку и крепко завязал тонкой красной веревкой отросшие за восемьдесят дней угольно-черные волосы. Его левая ладонь неприятно покалывала, но это не шло ни в какое сравнение с ноющей болью в культе.

— Выглядишь бодро, ― сказал Коган. Смолл через плечо посмотрел на него. ― Нет, правда! Молодой, крепкий, сильный… Ты главное меня не жалей. Беги во всю силу! ― Он расхохотался.

— Ты тоже! ― улыбнулся Смолл. Он знал, что этот ответ взбесит лекаря, и с удовольствием наблюдал за его реакцией. Но Коган, надо отдать ему должное, умело замаскировал свое недовольство.

Джоз закончил чертить линии старта и финиша и подбежал к ним.

— Готовы к забегу? ― спросил он, пыхтя.

— К запрыгу, ― поправил Смолл. Он заметил в толпе Ганса Патрона и кивнул ему. Рубцы на культе затянулись, но странное чувство, что нога все еще при нем никуда не делось.

— От старта до финиша сто шагов, ― сообщил Джоз. Его карие глаза блестели, а большое добродушное лицо выражало беспокойство. Последние десять дней он только и делал, что пытался отговорить Смолла от дебильной, по его словам, затеи. Но Смолл был непреклонен. ― Ты главное не перенапрягайся, Смолл.

— У него и так шансов нет, а ты еще просишь его мне поддаться?

— Не поддаться, ― возразил Джоз, ― а поберечь силы. Он всего ничего стоит на ногах.

— Ноге, ― с ухмылкой поправил Коган.

— Джоз, все обойдется, ты же знаешь, ― пообещал Смолл. ― Я уделаю старичка одной правой, и мы пойдем выпьем по стаканчику.

— Сильное заявление… для калеки. ― Коган опустился на корточки и туго затянул ремешки на потесанных сапогах из крокодильей кожи. ― Теперь мы готовы.

Смолл встал на линию старта и сжал пальцы в кулак. Он предвкушал начало забега, как давно не предвкушал что-либо, но вместе с тем и боялся того, что будет после. С тех пор как он потерял ногу, лишь мысль о сегодняшнем поединке заставляла его не отчаиваться, толкала вперед. Смолл упорно трудился, чтобы оказаться здесь. И вот цель достигнута. Но порой достижение цели удручает нас не меньше, а то и больше неудачи.

— Мы начинаем! ― крикнул Джоз в толпу.

— А как же дамы и господа?

— Да заткнись ты уже, Коган! ― Джоз отошел в сторону и кивнул Марлу, стоящему сбоку от финишной линии. ― Приготовьтесь! На счет три! Три! Два! Один! Погнали!

Смолл реагировал быстрее. Один прыжок, другой… Культя горела, но Смолл уже не чувствовал желания наступить на вторую ногу. Ветер приятно щекотал лицо, земля и зрители прыгали перед глазами. Он снова был на ходу, он снова был живым. И он на полкорпуса опережал противника, когда тот вдруг рванул вперед, точно его с силой толкнули, и оторвался. Зрители недовольно засвистели. Смолл финишировал, глядя в узкую спину Когана.

— Слишком предсказуемо. ― Рыжебородый тяжело дышал.

— Сколько? ― По вискам Смолла стекал пот.

— Шагов пять, ― ответил Марл, ― не больше.

Лицо Смолла осветила улыбка. Он развернулся и на большей для одноногого человека скорости попрыгал обратно к линии старта. И так раз десять: от старта до финиша и обратно. В груди у него гулко стучало. Марл бежал рядом и хохотал. Площадь медленно пустела. Люди насмотрелись на старания калеки и вернулись к своим делам. Остались только дети, им нравилось наблюдать за Смоллом, для них он был сродни герою.

Раздался гром, небо окрасили оранжевые, желтые и перламутровые вспышки.

— Небесные вены! ― воскликнул Марл. Набегавшись, они со Смоллом присели на лавочку, и Марл вытащил из просторного кармана брюк сладкий корень неуверенного дерева. «Неуверенным» дерево называлось из-за того, что не могло подолгу стоять на одном месте и вечно передвигалось.

— Ты запомнил? ― изумился Смолл.

Марл задрал рукава пожелтевшей рубахи, больше напоминающей тунику, и улыбнулся.

— Небо тренирует мышцы. Подход за подходом. На небесном теле выступают вены, словно молнии. Небо потеет, и льется дождь. Я все запоминаю. ― Он разломил корень напополам и протянул Смоллу. ― Не благодари.

— Спасибо, Марл.

Паренек смутился. Он всегда смущался, когда его хвалили или благодарили.

— Этот за тобой до сих пор следит, ― тихо сказал Марл, прикрыв ладонью рот.

— Знаю, ― выдохнул Смолл. ― Аверлин выходи! Хватит прятаться!

Мгновение природа наслаждалась тишиной, затем прогремел гром, и из-за угла каменного дома с трещиной на всю боковую стену уверенной походкой вышел человек в черном плаще. Он остановился перед Смоллом и скинул капюшон.

— Что меня выдало?

— Ганс. Он бы просто так не пришел.

— А еще бабы, ― добавил Март, ― они больно часто за угол заходили и больно часто возвращались оттуда ни с чем. Даже самые красивые из них. Простаки их бы не заинтересовали, а нормальные мужики… они бы красивых баб не прогнали бы, как это сделал ты.

— Зачем ты прятался? ― спросил Смолл.

— Король велел не спускать с тебя глаз. Это лучше делать невзначай, больше узнаешь.

— И что же ты узнал?

— Потеря ноги не сломила тебя.

— Без обид Аверлин, но Марл бы узнал гораздо больше за каких-нибудь пять минут.

— В этом разница между профессионалом и любителем. Любитель узнает столько о тебе, что ты будешь шокирован, профессионал же разочарует тебя, но будет знать абсолютно все.

— Чего-то я не догнал… ― начал Марл.

— Король хочет встретиться со мной?

— Он больше не будет ждать, ― подтвердил Аверлин.

— А если я откажусь идти?

— Мне кажется, ты дорожишь своей правой ногой. Или я ошибаюсь?

Рот Смолла напрягся. Теперь вес каждой угрозы для него увеличился вдвое.

— Ты умеешь убеждать, ― холодно сказал он.

Аверлин кивком головы велел ему следовать за ним.

Смолл взъерошил кучерявые волосы недовольного Марла и пообещал, что скоро вернется.

Темнело. Крупные капли дождя звонко бились о крыши домов. Аверлин шел широким шагом, Смолл едва поспевал за ним. Он насквозь промок, но не жаловался.

ХЛЮП-ХЛЮП!

Смолл прыгал по лужам, брызги летели во все стороны. Он тяжело дышал, борясь с желанием остановиться. В окнах домов горели огни, издали напоминающие звезды. А ведь Смолл раньше любил сидеть на крыше домика на своем цветке и глядеть в ночное небо. Как же он скучал по созвездию павлина, без него здешний небосвод казался таким плоским и таким пустым… Он вспоминал беззаботные времена, когда мог целыми днями рыскать на двух ногах по округе в поисках приключений, вспоминал о родителях и о Флоре. Смоллу не хватало улыбки принцессы, ее наивных вопросов. Сопровождая девушку на пути к Фондорийскому Древу, он чувствовал себя особенным, от его поступков зависела судьба другого человека. Но теперь он снова сам по себе.

…Смолл не заметил, что Аверлин остановился, и налетел на него.

— Твоя гордость тебя погубит, ― сказал Аверлин.

— Не гордость, а седой человек в плаще, который забывает, что ведет в замок калеку. ― Смолл сел на мокрую лавочку и отдышался.

— Справедливое замечание, ― согласился Аверлин.

Очень скоро они снова двинулись в путь. Улицы Оустрейса пустовали. На горном плато и в солнечный день было прохладно, а сейчас уж тем более. Нога Смолла невыносимо ныла, он с трудом отрывал стопу от земли. Наконец, показался замок. Замок стоял на пологом холме и состоял из череды едва ли не сливающихся с чернотой ночи башен, чьи круглые окошки горели пугающим зеленым светом.

Смолла поразило, что замок не огражден стеной.

Они подошли к огромной железной двери, Аверлин постучал, и стражники пустили их внутрь.

— Король у себя? ― спросил Аверлин твердым, непоколебимым голосом.

— Он не покидал своих покоев. ― Стражник, высоко подняв подбородок, смотрел вперед. ― Вас сопроводить?

Аверлин кинул взгляд на Смолла. Смолл сначала пожал плечами, затем до него дошло, что Аверлин спрашивает «Нужна ли тебе помощь, чтобы подняться?», и ретиво покачал головой.

— Тогда нет, ― сказал Аверлин.

— Как скажете, ― отозвался стражник. ― Разрешите вернуться к своим обязанностям?

— Ступай.

Аверлин повел Смолла вдоль широкого тускло освещенного коридора. На мраморных стенах изображались причудливые фрески объемных фигур, на полу ― эмблемы Оустрейса. Они по винтовой лестнице поднялись на третий этаж. От контраста у Смолла перехватило дыхание. Великолепие первых двух этажей сменилось практичностью. Блеклый серый камень пришел на смену изящному мрамору.

— Это точно этаж короля? ― спросил Смолл. ― Больше походит на темницу.

— Король не нуждается в показном великолепии, ― холодно ответил Аверлин. ― Какая разница, какого цвета стены и есть ли на них картины? На что это повлияет?

— На настроение. Приятнее смотреть на…

— Как можно любоваться красотой стен, когда твои подданные голодают? ― Аверлин остановился возле черной двери. ― Мы пришли. ― Он достал ключ и отворил дверь. ― Проходи.

В центре гостиной стояли круглый столик с двумя гладкими стульями, пару узких шкафов и бесцветная ширма. Смолл слышал, что король никому не показывает свое лицо, но считал это нелепым слухом.

— Почему король…

— Присаживайся. Я сообщу королю о твоем визите. ― Аверлин не дослушал и скрылся за ширмой. Смолл сел на стул и потер уставшую ногу. С мокрых волос капала вода. Пыльный налет на ковре превращался в грязь.

— Здесь вообще убираются? ― вслух подумал Смолл. Он поднялся со стула и попрыгал к ширме. Заглянув за нее, он увидел темный проход, которому не было конца. Смолл прислушался; тишину прорезал низкий голос, эхом гуляющий по стенам коридора.

— Убираются. Хоть я и прошу их не делать этого. Такова королевская учесть ― людям так и норовит тебе угодить.

— Смолл, ты ведь слышал о том, что происходит с людьми, увидевшими короля? ― спросил Аверлину.

— Прошу тебя, Аверий, не пугай юношу.

Смолл услышал шаги и попрыгал обратно. Он сел на стул и сжал пальцы в кулак, стараясь подавить нарастающую в теле дрожь. Низкий, громоподобный голос короля до сих пор звучал у него в голове. «Этот голос не может принадлежать человеку», ― думал Смолл.

— Присаживайтесь, ― сказал Аверлин. Недостаточно высокая ширма не скрывала его седой макушки. ― Мне Вас покинуть?

— Нет, останься, ― ответил король. ― Итак, Смолл, Аверий сказал мне, что ты родом с Фондории. Это так?

Смоллу захотелось соврать. «После визита к королю впечатленыши не возвращаются, ― говорил ему Ганс. ― Что ты там будешь говорить ― дело твое, но имей в виду, тебе нужно быть чертовски убедительным». Он наполнил легкие воздухом и утвердительно кивнул. Потом вспомнил, что его не видят, и ответил «Да».

— Как ты попал сюда? Расскажи, что помнишь.

— Ну… я прыгнул с цветка в туман. Обычно полет вниз занимал несколько секунд, но в тот раз я летел вниз, наверное, минут пять, пока не приземлился здесь.

— Что было дальше?

— Я увидел целое полчище белоглазых людей и побежал. Ноги… ― Смолл запнулся на этом слове. ― Ноги несли меня прочь. Я спотыкался, врезался в деревья, но поднимался и продолжал бежать. Я тогда впервые встретил туманных и был в ужасе. Жуткие пустые глаза, неестественные движения ― все это я до сих пор вижу в ночных кошмарах. Наверное, я уже прилично от них оторвался, когда у меня буквально взорвался мозг. Страшная головная боль сковала все тело. Не помню, что произошло дальше, помню лишь, что когда боль отступила, туман вокруг бесследно исчез…

— Как это исчез? ― Голос короля повысился настолько, что Смолл ни сразу понял, кому он принадлежит. ― Этот туман никогда не исчезает.

— Ты знаешь, что мы делаем с лжецами? ― подал голос Аверлин.

— Я не лжец! Туман исчез. Не знаю, как и почему это произошло. Я говорю, что видел!

— Король не прощает лжецов.

— Значит он не прощает себе подобных? ― Смолл, не выдержав, вскочил на ногу. Он знал, что этого говорить не стоит, но уже не мог остановиться. ― Король, которого никто не видел в лицо, ― лжец. Он прячется за ширмой, пока храбрые мужи, рискуя жизнями, отправляются в ночные вылазки ради общего блага. Мне хватило восьмидесяти дней жизни здесь, чтобы понять, что Оустрейс существует только благодаря вылазкам. На горном плато едва ли растут фрукты, пшеница гниет, кукуруза безвкусна… из скота у вас есть только полсотни коз. Этого недостаточно! Народу нужна поддержка, но король-лжец не может ее дать!

Смолл достал из-за пазухи кинжал, готовясь отражать возможную атаку Аверлина. Но ее не последовало. Король молчал. В воздухе повисло напряжение.

— Ты знаешь, почему король скрывает свое лицо? ― в голосе Аверлина одновременно слышались вызов и печаль.

— Аверий, я сам, ― сказал король. ― В четырнадцатый год моей жизни не стало десятерых наследников престола. Все началось со смерти отца. Ранним утром состоялось его выступление на площади Ангинго. Ребенок в толпе попросился к нему на руки. Отец очень любил детей. Он взял малыша на руки… и упал замертво. Малыш поцарапал его покрытым ядом стеклышкам. Затем на престол взошел мой дядя. Он правил ровно семь дней. После публичного выступления на площади Ангинго дядю нашли мертвым в своих покоях. Его глаза вылезли из орбит, шея чудовищно распухла, а кожа на животе натянулась струной и лопнула, окрасив потолок омерзительными черными внутренностями. Настал черед моих братьев и сестер. Больно терять родных, но еще больнее осознавать свою беспомощность. Поочередно они взбирались на престол и неизменно погибали. Площадь Ангинго стали называть проклятой, ее застроили кладбищем. Но выступления на новой площади не принесли изменений. Едва народ узнавал в лицо своего правителя, как того неизменно убивали. Когда очередь дошла до меня, я решил, что народ никогда не увидит в лицо своего правителя.

Смолл подумал, прежде чем ответить.

— Зачем людям правитель, которого они не знают?

— Правитель заслуживает доверие не лицом, а принятием верных решений. Кому есть дело до того как выглядит Бог? В него верят, ему молятся, на него надеются, но никто не видит его в лицо.

— Скромное сравнение, ― заметил Смолл. ― Так вы верите в Бога?

— Бог есть. Только ему давно нет дела до того, что происходит на земле. Народ гибнет, число туманных растет…

— Откуда они взялись?

— Туманные? Сколько я знаю, они были всегда. Дед правда рассказывал, что когда-то давным-давно еще до появления Оустрейса в мире нашем не было тумана. Под горным плато тянулся длинный хвойный лес, уставленный деревянными избами. По лесу носились дети, собирали красные в белую точку ягоды, кисло-сладкие на вкус… ― Король зашелся кашлем. ― В те времена мир делился на шесть крупных государств. Все жили в достатке, и лишь редкие войны за власть приносили горе и разруху. Но потом пришел туман. Он спустился словно бы из не откуда, и появились проклятые туманные. Одного их прикосновения было достаточно, для того чтобы обратить человека. За считанные дни пали все шесть крупных государств, в живых остались лишь те, кто укрылся в горах.

— Туманные боятся высоты?

— Им тяжело забираться так высоко.

— Но такое случается?

— Случается. Ты видел стену вокруг города, она стоит там не красоты ради.

— Но как им это удается? Плато гладкое, там не за что уцепиться!

— Туманные прилетают верхом на птераксах.

Смолл так привык к голосу короля, что высокий женский голос заставил его подпрыгнуть. Дверь со скрипом отварилась, в покои короля вошла девушка в синем атласном платье. Она посмотрела на Смолла, затем на ширму и громко вздохнула.

— Простите, что подслушала, ― сказала она. ― Отец, с Гири Эльдмунтом покончено.

Смолл с опаской покосился на девушку. «С виду хрупкая, ― подумал он. ― Неужели она способна на такое?» Девушка заметила его взгляд и с улыбкой добавила:

— Всю душу из него высосала.

— Эрен, как будешь готова, приступай к следующей, ― сказал король. Контраст между их голосами околдовывал Смолла. ― Смолл, последний вопрос. Как звали твоих родителей?

— Какая разница?

— Как их звали? ― повторил король.

— Ну, Артур и Марта.

— Марта? ― переспросил король изменившимся голосом.

Конец ознакомительного фрагмента.