Да здравствует ворон!

Тисато Абэ, 2017

Знакомые нам герои выбрали каждый свой путь: кто-то стал телохранителем и приближенным истинного Золотого Ворона, кто-то прислуживает его супруге. Одни поставили на службу стране свою силу и навыки, другие – ум и знания. И все же сомнения не отступают: не напрасно ли сто лет назад Ямаути отвергла своего бога, в чем предназначение ятагарасу, мстить ли Ямагами за погибших друзей, рискуя всем народом?.. Запретные ворота открыты, и ятагарасу лицом к лицу столкнулись со своими страхами. Ужасные обезьяны и чудовище, пожирающее людей: может быть, кто-то подменил божество, когда-то создавшее Ямаути? Молодой господин тщетно пытается вспомнить свое прошлое, надеясь, что в нем – ключ к спасению…

Глава первая. Открытие ворот

Неяркие весенние лучи бросали белый отблеск на раскрытый учебник, лежавший на письменном столе. Юкити поднял голову и со стоном потянулся. Ему долго пришлось разбирать мелкие буквы, поэтому глаза болели, словно в них насыпали песка. Он решительно встал, протянул руку и раздвинул дверь — прохладный ветерок ласково коснулся его щек.

На заднем дворе цвела сакура. Под солнечными лучами каждый тоненький нежно-розовый лепесток сверкал так, что глазам было больно.

На его родине горная сакура широко раскидывала ветви и цвела пышным цветом, привыкшая к свободе и раздолью. Здесь же ухоженные деревья смотрелись столь утонченно, что казалось, даже упавшие лепестки подлежали строгому учету. Вместе с тем еле уловимый аромат в прохладном воздухе рождал в памяти образы набеленных благородных дам при дворе: красивые и желанные, они, однако, смотрели надменно, и подойти к ним было не так-то легко.

Скоро уже начнется обучение в Кэйсоин, академии, где готовили Ямаути-сю — гвардию дома Сокэ. Ее успешно окончили дядя и старший брат Юкити. С тех пор как мальчик сдал вступительные испытания, он переехал в Тюо, где находился на попечении обитателей придворной усадьбы Северного дома. Вместе с воинами он тренировался, а когда противника не находилось, штудировал учебники, над которыми три года корпел брат.

Книги вовсе не выглядели потрепанными и ничем не уступали новым. Юкити вздохнул, вспомнив брата: отдавая их, тот как бы между делом сказал, что запоминал все после первого прочтения.

Вдруг снаружи раздался голос:

— Юкити! Иди-ка сюда!

Это был Киэй, который и пригласил мальчика остановиться в усадьбе. Юкити быстро выскочил на улицу: у главных ворот оживленно шумели. Рядом с Киэем он увидел того, кого только что вспоминал.

— Братец Юкия!

— Малыш Ти! Готов ехать? — с улыбкой спросил брат, который был старше Юкити на пять лет.

Когда-то Юкия производил впечатление кроткого и спокойного мальчика, потом вытянулся, подрос и стал приятным юношей. Густые черные волосы, собранные в узел, а на лаково-черном уэ выделяется алый шнур и отличный меч, украшенный золотом. Глядя на великолепную фигуру молодого человека, трудно было поверить, что это тот самый мальчишка из Тарухи.

— Привет! — Из-за спины Юкии приветливо выглянул друг брата, Сигэмару.

Этот казался огромным, как медведь, и несколько лет назад этих двоих можно было принять за отца и сына, настолько бросалась в глаза разница между ними. Однако теперь, когда Юкия вырос, они уже больше походили на друзей. Симпатичный нос картошкой, ласковые круглые черные глаза — Сигэмару с самой первой встречи понравился Юкити.

Великан гордо заявил:

— Наконец-то объявили результаты состязания Сёрэй^[1]. Теперь твой брат официально станет тактиком Кэйсоин.

— Правда?!

В число знатоков воинского искусства входили тактики Ямаути-сю, офицеры Уринтэн-гун и отошедшие от дел специалисты по военному делу, которых приглашали на заседания штабов независимо от их происхождения и места службы. Выдающихся же мастеров тактики и стратегии назначали наставниками в Кэйсоин, чтобы обучать воспитанников.

В чрезвычайных ситуациях всех специалистов вызывали в главный штаб, где представители Ямаути-сю и Уринтэн-гун вместе управляли войсками. В прежние времена любые разногласия военачальников рушили систему, но сейчас высший пост Уринтэн-гун занимал князь Гэнъя, родной дед Юкии. Поэтому назначение Юкии в штаб снимало противоречия между двумя войсками и, похоже, было выгодно и тем и другим.

Киэй радостно заявил:

— Позволь еще раз поздравить тебя. Ведь в последнее время в штаб отправляли таких никчемных людей, что следовать их указаниям было пыткой. Я горжусь тем, что выбрали тебя.

— Благодарю. — Юкия с улыбкой ответил на слова Киэя без всякого зазнайства, и Юкити охватило какое-то странное чувство.

У них с братом были разные матери. Мать Юкии, которая умерла сразу после его рождения, принадлежала Северному дому, и ее сын приходился Киэю двоюродным братом, а мать Юкити когда-то ей прислуживала. Выросший в семье мачехи Юкия раньше терпеть не мог, когда говорили о его родстве с Северным домом, при этом на его лице даже появлялось отвращение, но с какого-то времени он перестал сопротивляться.

— В Кэйсоин будешь учиться у собственного брата, Юкити, — заявил Сигэмару.

Услышав это, задумавшийся было Юкити ахнул.

— Не хочешь быть его учеником? — заботливо спросил великан, и мальчик тут же замотал головой.

— Я всегда знал, что у брата выдающиеся способности.

Он был вовсе не против уроков от Юкии, да они и так наверняка частенько будут видеться в академии.

Когда ятагарасу осознали всю опасность обезьян-людоедов, которые научились проникать в эти земли через гору Тюо, Кэйсоин отдали в распоряжение Ямаути-сю. Двор и власть переместили из столицы в Рёунгу, а во дворце молодого господина и в Кэйсоин разместили военных. В Рёунгу всем заправлял истинный Золотой Ворон — молодой господин и наследник престола Надзукихико.

Золотым Вороном называют представителя дома Сокэ, которому подчиняются все ятагарасу в Ямаути. Однако истинный Золотой Ворон — создание особенное. Он обладает всем, что необходимо для правления страной, но рождается лишь раз в несколько поколений, и пока его нет, обязанности правителя выполняет его воплощение. В нынешнюю эпоху истинным Золотым Вороном считали Надзукихико, а воплощением — его отца.

Воспользовавшись суматохой после очередного вторжения обезьян, наследник взялся руководить переездом двора и, таким образом, сумел захватить реальную власть. И теперь, когда он открыл запретные ворота Кин-мон, а нынешний правитель ни в коей мере не стремился выйти на сцену и взять управление страной в свои руки, все чаще раздавались голоса за официальную передачу престола. Об этом заговорили даже священники. Притом правой рукой молодого правителя стал не кто иной, как старший брат Юкити — Юкия.

— Ты ведь сегодня не дежуришь, верно? Что будешь делать? Если не занят, можешь идти, — сказал Киэй, и Юкия поблагодарил его.

— Спасибо. Мне нужно здесь кое-что забрать. — И он поглядел на служанку с довольно большим свертком. — Мне привезли лечебную настойку из Тарухи. Говорят, она придает силу…

Киэй кивнул и осведомился:

— Для госпожи Сакуры?

— Да. Схожу навещу ее.

Супруга молодого господина, госпожа Сакура, вот уже десять дней как слегла. Первое время, услышав эту новость, все оживленно судачили: уж не понесла ли она? Но, судя по всему, причиной действительно было просто плохое самочувствие.

Одновременно с двором на соседнюю гору перевезли и весь дворец Окагу, которым заправляла госпожа Сакура. Поговаривали, что ей теперь приходится ютиться в храме, который намного меньше ее прежних покоев.

— Благородным дамам, наверное, тяжело приходится в горном жилище. Если мы можем что-то для нее сделать, не стесняйся, говори, — как-то задумчиво предложил Киэй, и Юкия серьезно кивнул.

— Думаю, госпожа Сакура будет очень рада. Что ж, позвольте откланяться.

— Передавай привет Его Высочеству. А банкет в честь твоего назначения мы еще устроим. Не подведи!

— Конечно! Ну, бывай, Юкити.

— Учись как следует! — приветливо помахал рукой Сигэмару, и они вдвоем с Юкией вышли за ворота.

Раньше никто и помыслить не мог, что брат будет общаться с высокородными господами, а теперь это стало для него обычным делом. Да и привычка домашних считать его бестолковым теперь казалась немыслимой. Юкити страшно радовался и гордился тем, что брат добился признания, но в то же время легкая грусть чуть тяготила его сердце.

* * *

Глядя на провожавшего их взглядом Юкити, Сигэмару серьезно пробормотал:

— Сразу видно — братья. Вы так похожи!

Юкия вздрогнул и взглянул в лицо друга:

— Что ты врешь, Сигэ! Никто, кроме тебя, такого не говорил!

Чертами лица Юкия резко отличался от своих двух братьев. Конечно, ничего удивительного в этом не было, ведь у них разные матери, и он часто слышал: «Да вы совсем непохожи». А вот обратного еще никто не говорил.

Сигэмару не понял, чем так рассердил Юкию.

— Знаешь, сначала я не заметил, но твой братишка сейчас совершенно такой же, как ты при нашей первой встрече.

— Правда, что ли?

— То ли голосом, то ли общим настроем… Думаю, он будет все больше и больше походить на тебя. А чего ты так взъелся?

Юкия пожевал губу. Вот поэтому-то ему и нравился Сигэмару, способный без всякой задней мысли высказать что-нибудь эдакое.

— Ладно, пойдем.

Он откашлялся, пытаясь отвлечь внимание друга, и с шорохом распустил поясной шнур. Повесив меч и ленту на шею, Юкия перекувыркнулся и обернулся птицей. Сверток он ухватил средней лапой, а двумя другими оттолкнулся от земли и взлетел. Сигэмару тоже оборотился, и они вдвоем полетели на запад, словно скользя вдоль крутого обрыва с его усадьбами на платформах.

Похоже, на самой вершине шел снег: сверху дул холодный ветер и вокруг заплясали редкие белые хлопья. Попавшийся навстречу дозорный, увидев мечи и ленты, отсалютовал с коня и улетел. Больше они никого не встретили, хотя еще совсем недавно здесь можно было увидеть местных жителей в ярких одеждах и купцов, доставляющих товар. Как все изменилось!

Под ними проплыли усадьбы аристократов и кварталы развлечений, а дальше начался девственный лес. Когда поредела и зелень, у самого пика горы Рёундзан, что возвышалась к северо-западу от Тюо, показались бесчисленные храмовые постройки — Рёунгу. Именно сюда перенесли двор сразу после того, как стало ясно, что обезьяны-людоеды пришли со священных земель близ вершины горы Тюо.

На горе с давних времен стоял монастырь Рёунъин: все воплощения Золотого Ворона удалялись туда после отречения. Рядом выстроили женский монастырь Сиунъин для знатных дам из семьи правителя, оставивших мирскую жизнь, и постепенно вокруг возникло множество храмов. В отличие от горы Тюо, которая была застроена усадьбами аристократов, эта гора считалась местом удалившейся от мира знати, и с какого-то момента Рёунъин и Сиунъин стали называть просто Рёунгу.

Еще год назад здесь царила тишина, а теперь множество лавок и шатров стояло по обе стороны аккуратных дорожек к храмам. Первое время многие аристократы, узнав об обезьянах, пытались укрыться в отдаленных районах страны. Однако, когда воплощение Золотого Ворона с супругой перебрались сюда, большинство последовало за ними и обосновалось в храмах Рёундзан благодаря протекции кого-нибудь из родственников. За ними стали собираться и те, кто почуял поживу, и теперь почти весь призамковый город Тюо тоже переехал сюда.

Когда впервые заговорили о переезде двора в это место, Юкия и другие сторонники молодого господина все как один выступили против: Рёунгу находился слишком близко к тому пути, которым приходили обезьяны. Если люди действительно хотели обезопасить себя, лучше было покинуть центр страны и искать убежища в провинции. Однако это заявление молодого господина и его гвардии не нашло отклика.

Землями в разных частях страны Ямаути управляли четыре дома: Восточный, Южный, Западный и Северный. Они вели свое происхождение от четырех детей первого Золотого Ворона. Чиновниками при дворе также служили, как правило, выходцы из тех же родов, и в каждом ведомстве заправляла та или иная клика. Для того чтобы правитель перебрался в провинцию, нужно было выбрать какой-то из четырех домов, но каждый настаивал, чтобы двор оказался именно на их земле и нигде больше.

Очевидно, благородные вороны и приверженцы наследника очень по-разному воспринимали наступивший кризис. Пять лет назад нападению обезьян подверглись окраины северных земель, причем самые отдаленные районы, пролегающие у края гор. Лишь немногим военным довелось почуять запах крови и содрогнуться от вида разбросанных по земле костей и засоленных тел соплеменников. Да и в прошлом году, когда обезьяны похитили воспитанника Кэйсоин, возвращать его отправился сам молодой господин с группой своих телохранителей. Разумеется, военные и сторонники наследника чувствовали, насколько опасны обезьяны, в то время как аристократы плохо осознавали нависшую над ними опасность и действовали на удивление вяло.

С особой неохотой предложение уехать в провинцию восприняла супруга правителя — Госпожа в Лиловом. Именно она сейчас больше всех сопротивлялась и не давала молодому господину ни капли власти. Она же в один голос с его противниками заявляла, что никогда не подчинится его указаниям, и настаивала, что правитель не должен покидать Тюо и что она останется там вместе с супругом. Поговаривали, будто она боялась, как бы молодой господин не прибрал двор к рукам в ее отсутствие.

Так, в раздумьях и сомнениях было принято половинчатое решение: для начала перебраться на соседнюю гору, во дворец Рёунгу. Юкия как кандидат на штабную должность с первого дня призывал благородных воронов к отъезду в провинцию. Когда его призывы ни к чему не привели, он, хоть и предвидел такой исход, не мог избавиться от сильнейшего разочарования. Впрочем, решение изменить нельзя. Теперь оставалось лишь делать все возможное, готовясь к худшему.

Военные сообщили, что на секретном совещании решено всю гору Рёундзан превратить в крепость. Нужно было привезти к храмам побольше оружия и припасов, собрать людей для охраны периметра. Тех, кто из-за отъезда двора понесет убытки, наймут вместо рабочей силы, мобилизуют и Уринтэн-гун, чтобы строить укрепления.

Вот что происходило на Рёундзан. Пока нельзя было сказать, к худу это или к добру. Юкия всем сердцем желал, чтобы тот момент, когда это станет известно, никогда не настал.

Всю местность вблизи вершины — территорию нового «дворца» — окружила огромная оштукатуренная стена. От главных ворот протянулась широкая дорога, а по обе стороны ее выстроились храмы — поменьше, чем сам Рёунъин. В конце дороги в самом разгаре постройка заслона от нападения обезьян.

Храм Сиондзи, заменивший теперь дворец Окагу, скрывался позади Рёунгу и довольно далеко от хорошей дороги. Его выстроила семья правителя несколько поколений назад, молясь о развитии лечебного дела в Ямаути. Здесь тоже стояло несколько святилищ, однако они представляли собой скромное зрелище по сравнению с Рёунъин и Сиунъин, полностью украшенными великолепной резьбой. На территории дворцов не было ограждений, вместо этого их окружали ухоженные участки с лечебными травами.

Заметив подлетавших Юкию и Сигэмару, охранник жестом пригласил их спуститься. Когда те приземлились во внутреннем дворе и обернулись людьми, их учтиво проводили в комнату, где они увидели хорошо знакомые лица.

— А вот и вы.

— Лечебное саке добыли?

Старший телохранитель Сумио приветствовал их взмахом руки, а Акэру, приближенный молодого господина, привстал, чтобы поздороваться.

Сумио смуглый, маленький и при первом взгляде производит впечатление проказливого мальчишки. На самом же деле эта внешность никак не соответствовала его сущности: этот спокойный по натуре юноша хоть и происходил из простонародья — горных воронов, как презрительно называли их благородные, — но обладал выдающимися способностями как в военном деле, так и в науках и окончил Кэйсоин лучше всех на своем курсе.

Акэру, наоборот, мог похвастаться самым что ни на есть благородным происхождением, будучи сыном не просто одного из четырех домов, но отпрыском главной ветви Западного дома. Большие глаза, маленький рот, необычного рыжеватого оттенка волосы — лицом он напоминал утонченную красавицу, однако тоже поступил в Кэйсоин в надежде стать Ямаути-сю. Правда, он не сумел окончить академию и служил приближенным Его Высочества. Несмотря на свое благородное происхождение, Акэру вовсе не презирал Сумио и, даже начав службу у молодого господина, наладил с телохранителем хорошие отношения.

Юкия надеялся прибыть сюда раньше, однако задержался дольше, чем предполагал. Он показал свой сверток.

— Саке при мне, как видите.

— Вы уже навестили госпожу Сакуру? Эх, я тоже хотел с ней встретиться, — с сожалением вымолвил Сигэмару, почесывая макушку. — Хоть бы через ширму пожелать ей выздоровления.

Супруга молодого господина всегда вела себя приветливо с людьми низкого происхождения, что нельзя было назвать обычным для высокородной девицы, и всячески заботилась о них.

— Нет, нас сестрица тоже не пропустила.

— Как так?! Неужели ей так плохо? — Юкия невольно перешел на шепот, но не успел Акэру ответить, как у двери возник чей-то силуэт.

— Не настолько, чтобы вы беспокоились.

Спадающие блестящими волнами красивые волосы рыжеватого оттенка не могли не вызывать восхищение. Перед ними стояла старшая сестра Акэру, главная придворная дама госпожи Сакуры — Масухо-но-сусуки.

Сейчас она носила не такие яркие одеяния, как раньше: видимо, выбирая более подобающие ее статусу, однако не менее утонченные. От внимательного взора не укрылись бы роскошные узоры коутики — белые на нежно-алом.

— Просто усталость накопилась. Вот мы и решили воспользоваться случаем и дать ей отдохнуть.

Когда красавица энергичным шагом вошла в комнату к посетителям, мужчины поспешно выправили осанку.

— Но почему…

— Что «почему»? — Масухо-но-сусуки пристально посмотрела на озадаченного Сигэмару. — Если госпожа Сакура ласкова с вами, не стоит воспринимать это как знак особого расположения. Вы ведь не думаете, что вас пустят в спальню к молодой даме, к тому же супруге вашего же хозяина?! Надо же, какие дерзкие мысли!

С этими словами она почему-то презрительно взглянула на Сумио. Тот под ее острым взором проблеял какие-то оправдания:

— Я ведь уже извинился за это. Просто госпожа Сакура говорила, что не нужно обращать внимание на сословные различия…

— При чем здесь какие-то сословия?! Речь о приличиях в отношениях между мужчинами и женщинами!

Глядя на кипящую Масухо-но-сусуки, Сумио совсем стушевался и умолк. Сигэмару, тоже напуганный, только и мог что повторять извинения. Да и Акэру, видимо уже получивший такой же выговор, сидел с кислым видом, будто набил рот солью.

Вздохнув про себя, Юкия посмотрел на растерявшихся приятелей и спокойно встал перед Масухо-но-сусуки.

— Госпожа, вы совершенно правы. Мы повели себя неподобающим образом.

Склонив перед дамой голову, он развязал сверток, который держал под мышкой.

— Однако мы тоже беспокоимся о госпоже Сакуре. Поймите нас правильно.

Улыбнувшись, он протянул Масухо-но-сусуки бутылку с настойкой и еще что-то завернутое в красную бумагу:

— Это питательная настойка из Тарухи. И вот еще.

В бумаге оказались сладости: сахарные конфетки в форме цветов сакуры и мелкие изящные карамельки.

— Что это?

— Мы, мужчины, многого не понимаем, и потому дамы сердятся на нас, но вы столько для нас сделали, и мы вам искренне благодарны.

Переводя взгляд с Юкии, который заливался соловьем, на конфеты, Масухо-но-сусуки явно не знала, как ответить.

— Спасибо вам большое, — продолжал тот. — Вам здесь наверняка приходится нелегко, но если что-то понадобится, то обязательно сообщите.

Нерешительно улыбаясь, Масухо-но-сусуки неопределенно качнула головой, не в силах скрыть замешательство:

— Благодарю.

— Бутылка тяжелая, позвольте донести до кладовой, — невозмутимо предложил Юкия, и дама кивнула.

— Будь любезен. А вы подождите здесь, пока не появится молодой господин.

Напоследок она бросила холодный взгляд на Сумио и повела Юкию за собой.

Когда их шаги затихли, Сумио устало вздохнул. Акэру не знал, куда деваться, ощущая напряжение между друзьями. Сигэмару же, наблюдавший за происходящим с недоуменным видом, наивно спросил:

— Господин Сумио! Что вы такого сделали госпоже Масухо-но-сусуки?

Сумио что-то прохрипел, но Акэру с криком «Болван!» треснул Сигэмару по плечу.

— А ну иди сюда. — И, схватив великана за рукав, вытащил его в коридор.

Отойдя достаточно далеко, чтобы их не услышали, Акэру глубоко вздохнул:

— Умоляю, не лезь в это. У меня сердце разрывается, когда поднимается эта тема.

— Извини. А что случилось-то?

Акэру, оглядев коридор, прошептал:

— Только это секрет. Понимаешь, сестрицу и Юкию пытались сосватать.

Сигэмару выпучил глаза.

— Чего?! Первый раз слышу. Неужели это правда?!

— Это хуже кошмарного сна, но да, это правда. Масухо-но-сусуки старше, но ненамного, и положением внук главы Северного дома и дочь Западного вполне равны. К тому же сватовство не состоялось, так что почти никто об этом не знает.

— Когда это случилось?

— Довольно давно. Я еще был в Кэйсоин.

— Я не знал. — Сигэмару помотал головой. — Но почему твоя сестра злится на Сумио?

— Потому что это он предложил Юкию ей в мужья.

Очень многие просили Масухо-но-сусуки — первую красавицу Ямаути — отказаться от пострига и вернуться в мир. Молодой господин и госпожа Сакура тоже желали ей счастья и, выслушав предложение Сумио, сочли его приемлемым.

Однако, когда об этом спросили саму даму, она отказалась, внезапно страшно разгневавшись: «И кто же придумал такую глупость?!» С тех пор Масухо-но-сусуки злилась на Сумио и питала к нему недоверие, а разговоры о сватовстве прекратились, так и не дойдя до «жениха».

Его Высочество с супругой высоко ценили Юкию, но Акэру в глубине души вздохнул с облегчением, узнав, что этот сухарь не станет ему братом. Он ни секунды не сомневался, что этот союз был бы проклят и никому не принес счастья. Однако Сигэмару никак не мог сообразить, в чем дело.

— Не понимаю, что у этих девиц в голове. Почему твоя сестра так рассердилась?

В ответ на такой простодушный вопрос Акэру скривился:

— Так ведь ей пытались предложить в мужья прекрасно всем известного Юкию, даже не спросив ее мнения! Разумеется, она разозлилась!

Сигэмару почесал голову.

— Но ведь он ей нравится.

— Да.

— Обычно люди радуются, когда им предлагают брак с любимым человеком.

— Чего?! — раздался изумленный вопль. — Что за ерунда?! Как тебе в голову могло прийти такое?!

— Так ведь и господин Сумио поэтому предложил Юкию, разве не так?

Потрясенный Акэру потерял дар речи.

* * *

— Так что там на самом деле?

От этого тихого голоса сердце Масухо-но-сусуки подпрыгнуло в груди. Она взглянула на шедшего рядом Юкию. Тот чуть улыбался, но при этом пристально наблюдал за лицом дамы.

— Что значит «на самом деле»?

— Как я понимаю, госпожа Сакура не просто приболела.

Сталь в его мягком голосе говорила о том, что обмануть себя он не позволит. Масухо-но-сусуки хотела отшутиться: мол, что ты такое говоришь, но растерялась и замолчала.

— Я не могу… У меня нет права говорить об этом.

— Ясно. Вот, значит, как…

Юкия не стал настаивать.

— Простите, что осмелился спросить. Хорошо бы госпожа Сакура скорее поправилась.

Металл исчез из его голоса.

Они добрались до кладовой и отдали смотрителю бутыль. Юкия собрался уже вернуться к остальным, но Масухо-но-сусуки остановила его.

— Подожди. Я тоже кое о чем хотела спросить.

— Конечно, если только я в состоянии буду ответить.

— Почему вы не боретесь с этой ложью?

— С какой ложью?

— С той, которая утверждает, будто проникновение обезьян через гору Тюо — возможно, неправда.

В последнее время среди благородных воронов распространялись очень убедительные слухи о том, что обезьяны на самом деле попали в Ямаути не через Тюо, а из провинции.

И действительно, пострадали именно поселения у края гор, а врагов за Кин-мон видел только молодой господин да его немногочисленные прислужники. Поговаривали, будто двор опасается объявлять, что обезьяны пришли от внешних границ, чтобы жители с окраин не сбежались в Тюо, поэтому чиновники нарочно вводят народ в заблуждение.

Но Юкия только усмехнулся:

— Какие глупости. Госпожа Масухо-но-сусуки прекрасно знает, что это неправда.

— Вот поэтому я и не могу понять, почему вы позволяете этой лжи распространяться! Ведь многие благородные вороны остались в столице, приняв ложь за правду!

Она сама, услышав о переезде в Рёунгу, недоумевала, почему выбрали место, столь близкое к Тюо. Мало того, когда воплощение Золотого Ворона и его супруга — те, кто больше всего нуждался в защите, — не уехали в провинцию, а остались во дворце, вся эта безответственная ложь только получила подтвержение.

— Выглядит так, будто правители обманывают народ ради собственной безопасности. Если Его Высочество не разоблачит эту ложь, его репутация будет ухудшаться. Мне кажется, нужно скорее переубедить всех.

Юкия чуть скривил губы.

— Вы совершенно правы и, как всегда, проницательны.

При этом голос его звучал сухо.

— Благодарю за предупреждение. Однако это предположение истинно, поэтому прошу вас действовать сообразно ему.

Масухо-но-сусуки не поверила своим ушам, но ответить не успела: поклонившись, Юкия отвернулся от нее и ушел.

* * *

— Что, опять Масухо-но-сусуки накричала на бедного Сумио? Я слышала. — Когда открылась дверь, госпожа Сакура улыбалась, не вставая с постели.

Надзукихико ожидал, что состояние супруги не настолько плохо, раз она пригласила мужа навестить ее, но все равно почувствовал облегчение, увидев, что она в силах смеяться.

В комнате Хамаю хоть шаром покати. Она никогда не имела много вещей, но эта комната выглядела слишком уж скромно для жилища супруги будущего правителя. Единственный предмет мебели — приподнятая на платформе постель с балдахином — придавал помещению несообразный вид.

— Акэру тоже досталось. Масухо-но-сусуки возмущалась, что они надеялись попасть в твою спальню, — мягко ответил молодой господин, и Хамаю, засмеявшись, привстала.

— Бедняги.

Надзукихико протянул руку, чтобы поддержать супругу, но она отказалась:

— Не надо.

Он сел у ее постели.

Хамаю выглядела лучше, чем он ожидал, но все же сильно похудела, да и цвет кожи говорил о нездоровье.

Резкие черты лица, высокий рост, почти как у молодого господина, и нарочито грубоватая речь — даже не скажешь, что благородная девица. Обычно это она подбадривала мужа, оттого сейчас ее уязвимый вид казался лишь трогательнее.

— Тебе можно вставать?

— Да. Извини, что вынудила прийти ко мне.

После ее переезда в Сиондзи они редко виделись, так как супруг был постоянно занят, поэтому последний раз беседовали вот так, с глазу на глаз, довольно давно.

— Не перенапрягайся. Мне бы не хотелось, чтобы тебе стало хуже.

Хамаю радостно улыбнулась, что бывало нечасто:

— Когда ты так говоришь, я понимаю, как мне повезло.

Вдруг улыбка исчезла с ее губ, и она серьезно взглянула на Надзукихико:

— Что при дворе?

— Все как обычно.

Это означало, что проблем, как всегда, множество, но ничего достойного упоминания не случилось. Хамаю поняла, что хотел сказать супруг, и кивнула.

— Кстати, Надзукихико. Когда ты собираешься взять себе наложницу?

Тот моргнул. Но девушка спокойно смотрела на него.

— Лучше бы после восшествия на престол.

— Будешь ждать, пока не покончишь с обезьянами? Но ведь неизвестно, когда это случится.

— Кажется, у штаба готов план. Если пойму, что дело затягивается, тогда еще раз подумаю об этом.

— Думай быстрее и пораньше сообщи мне, что решишь.

Ее настойчивость озадачила Надзукихико. Они уже не в первый раз обсуждали эту тему. Хамаю считала, что наложница нужна, Надзукихико отговаривался: мол, не сейчас — и часто они так и не приходили к единому мнению. Однако такой требовательности в голосе Хамаю он еще не замечал. Молодой господин почти бессознательно сжал руку супруги, пытаясь понять, о чем она думает.

Хамаю горько улыбнулась:

— Прости, Надзукихико. У меня не вышло.

Эти скупые слова объяснили ему, что причиной недомогания стал он сам.

— Был ребенок?

— Да.

Какая жестокая ирония: он узнал о том, что жена понесла, только после того, как она потеряла дитя.

Через некоторое время после зачатия в организме ятагарасу начинает формироваться скорлупа. Тогда тело, готовясь к кладке, естественным образом стремится вернуться в птичий облик, чем сигнализирует о хорошем развитии беременности. Однако в редких случаях скорлупа, которая должна была оберегать новую жизнь, так и не появлялась.

— Я удивлялась, почему ежемесячное недомогание проходит так тяжело, а это оказалось дитя, которое я не смогла выносить… — Хамаю вздохнула и потерла лоб.

Другую руку крепко сжимал Надзукихико.

— Сказался переезд из Окагу?

— Нет, к сожалению, врачи считают, что мой организм просто неспособен на это.

Масухо-но-сусуки волновалась больше своей госпожи, поэтому призвала не только придворного лекаря, но и знаменитую в Тюо повитуху, однако все дали один и тот же ответ: не помогут ни лекарства, ни иглы. Все в один голос утверждали, что в таких случаях в прошлом не было ни одного примера, чтобы женщина позже снесла здоровое яйцо.

Это не болезнь, не травма. Просто тело Хамаю с рождения не обладало способностью уберечь свое дитя.

— Я сама сейчас полностью здорова, разве что обескровлена. Но родить тебе ребенка я не могу. Ты должен взять наложницу.

Видя, как спокойно, без следа скорби рассуждает его супруга, Надзукихико проглотил готовые слететь с языка слова.

— Хорошо. Раз так, то серьезно подумаю над этим.

— Я буду довольна, если ты прислушаешься. Для того и звала тебя, чтобы самой сообщить эту новость, — сказала Хамаю. — А еще я просто рада тебя видеть.

И она искренне улыбнулась.

Они успели поболтать еще о всяких мелочах, пока не пришла Масухо-но-сусуки сообщить о том, что время визита истекло.

— Надзукихико, — позвала она его чуть ослабевшим голосом, когда он уже собрался уходить.

Он обернулся, и Хамаю тихо сказала:

— Прости.

Ее супруг резко покачал головой.

— Тебе совершенно не за что просить прощения. Это ты прости меня, что ничем не смог тебе помочь в такое трудное время. Поправляйся и ни о чем больше не думай.

Хамаю молча кивнула.

* * *

Тиха́я выглядел серьезно, но на самом деле всего лишь рассеянно разглядывал Кин-мон.

Когда-то помещение перед воротами производило величавое и торжественное впечатление. Здесь стояли гробы предыдущих Золотых Воронов, и по окаменевшему дереву струилась с тихим журчанием чистая вода.

Тихаю, который происходил из горных воронов и с детства привык к презрению благородных, ничуть не впечатляли пышные дворцовые постройки, однако здесь, перед Кин-мон, он ощущал что-то такое, что заставляло его с достоинством выпрямиться. Теперь же у ворот поднялась уродливая стена и даже появилась сторожевая башня, откуда нападающих можно было через бойницы осыпать стрелами.

Это место выглядело скорее напыщенно, чем умиротворяюще, да и торжественным его теперь не назовешь: слишком уж много вокруг суеты. Пока Тихая раздумывал над тем, как здесь все изменилось, у входа появилось знакомое лицо.

— Итирю из Ямаути-сю и старший жрец прибыли на замену! — отчетливо представился один из пришедших, и Тихая слегка кивнул ему в ответ.

— У нас все без изменений. Ничего не происходило.

Один из священников неподалеку подтвердил его слова и поменялся местами со старшим.

Поскольку верховный жрец Белый Ворон плохо себя чувствовал, обороной Кин-мон занялся старший жрец. Худощавый мужчина за сорок, лицо всегда сосредоточенное. Он с молодых лет стал священником и, поговаривали, так ревностно выполнял обязанности, что ему доверял сам Белый Ворон. Однако Тихае он казался выходцем из благородных, не встречавшим на своем пути сложностей, так что в трудную минуту на него нельзя было положиться.

О том, что за воротами Кин-мон обитают обезьяны, которые с удовольствием пожирают ятагарасу, стало известно ровно год назад. Считалось, что Золотой Ворон — старейшина ятагарасу — наследует память всех поколений своих предков. У молодого господина, нынешнего Золотого Ворона, с унаследованием памяти что-то пошло не так, и священники, которые придавали этому большое значение, противились его восшествию на престол. Однако после похищения воспитанника Кэйсоин, которое случилось год назад, наследник частично вспомнил, как погиб предыдущий истинный Золотой Ворон — Нарицухико, правивший сто лет назад. Оказалось, что он пожертвовал жизнью, чтобы запечатать Кин-мон.

Молодой господин догадывался, что Нарицухико страшно испугался чего-то по ту сторону ворот, на священной земле. Учитывая, что они сами увидели там год назад, это наверняка были обезьяны. И Тихая своими глазами убедился в том, насколько они опасны, тоже отправившись тогда за похищенным кохаем.

Обезьяна, которая украла мальчика, назвалась Кодзару — «обезьянка». Его целью было выманить молодого господина и заставить его отпереть Кин-мон. Отряд наследника попался на эту удочку и, хотя вернулся целым и невредимым, все-таки открыл запретные ворота между Ямаути и священными землями.

С тех пор у ворот поставили недремлющую стражу и подготовились дать отпор врагу, если он нарушит границу. Много лет ворота стерегли жрецы, теперь же к ним присоединились вооруженные Ямаути-сю. Ворота постоянно сторожили и те и другие: один — от духовенства, другой — доверенное лицо молодого господина.

Наконец-то Тихая сможет отдохнуть, впервые за семь дней. Юноша тихонько вздохнул, и проходящий мимо Итирю дружески хлопнул его по плечу:

— Спасибо за службу.

В Кэйсоин Итирю был на курс старше. Он оказался заботливым сэмпаем и способным воспитанником. Юкия, с которым они вместе росли, поддразнивал его, сравнивая лицо Итирю с только что выкопанной картошкой, но юноша разве что глядел свирепо, а лицо — самое обычное.

Правда, из-за любви к показухе вкус в одежде у него был ужасен. Мало того, родился он, видимо, под «звездой нерешительности»: в нужный момент никогда не мог принять четкого решения, и все кохаи единодушно отказывались искренне уважать такого сэмпая.

Тихая и сам не испытывал особенного уважения к Итирю, однако тот упрямо продолжал обращаться с ним как с младшим.

— Юкия и остальные отправились навестить госпожу Сакуру, а ты не пойдешь?

— Нет.

Вообще-то он договорился встретиться с сестренкой, которая жила в западных землях, но он вовсе не обязан это никому объяснять. Без лишних слов повернувшись спиной к Итирю, он уже собрался уходить, как вдруг раздался страшный грохот, словно обвалилось что-то очень тяжелое.

* * *

Надзукихико рассеянно оглядывал Ямаути из-за спины своего коня по дороге от Сиондзи к Сёёгу. Его сердце так и осталось в той комнате, где он беседовал с супругой.

С неба падали белые хлопья. Все казалось таким странным. Как старейшине ятагарасу, как истинному Золотому Ворону ему всегда было до боли грустно думать о том, как эфемерна жизнь племени, что находилось под его защитой. Но сейчас речь шла о жизни его первенца, которого он потерял, не успев порадоваться его появлению.

Смерть собственного ребенка он ощущал совершенно так же, как смерть любого другого ятагарасу, и это делало чувство безвкусным, как бумага. Он не мог даже понять, вызывало ли это у него досаду или раздражение. Надзукихико шептал себе, что для истинного Золотого Ворона нет другого пути, и все равно отчетливо осознавал, что испытывать такие чувства неправильно. Опечалилось бы дитя, узнав, каков его отец?

Пока он предавался бесполезным размышлениям, вдали вдруг послышался плач младенца. Сначала Надзукихико решил, что тоже услышал его в своих мыслях. Однако, когда поднял взгляд, все тело пронзило неприятное предчувствие, и он понял: это не что иное, как предчувствие истинного Золотого Ворона.

— Ваше Высочество? Что с вами? — с подозрением спросил летевший рядом Акэру.

Как только молодой господин повернулся к нему, всю страну охватил единый звук. Раздался шум, похожий на чей-то крик. Непонятно, чей это был голос, и неясно, откуда он доносился. Но пронизывающий все тело вопль агонии безжалостно прокатился в тот миг по небу и земле, по озерам и долинам, разразился в ушах каждого ворона. Кони, не выдержав его, перепугались, остановились, захлопали крыльями, а Акэру и Сумио зажали уши руками.

Пространство искривилось, и поднялся странный ветер, будто взбалтывая мутный воздух. И тут затряслась земля, словно отвечая на звук. Невнятный шум сменился гулом. Снизу вздымалась почва, будто под ней билось нечто огромное и гигантские невидимые руки разрывали ее, отчего повсюду побежали трещины. Из черных разломов поднимались клубы пыли, до всадников донеслась вонь горелой глины. Тряслись горы, обваливались скалы, здания рушились так легко, будто были сделаны из бумаги. Усадьбы аристократов на платформах и галереи между ними — все срывалось вниз, как детские игрушки. Вдали виднелись выбегавшие из домов люди в нарядных кимоно, они летели с обрывов, словно лепестки цветов, и пропасть жадно поглощала их одного за другим.

— Перестань! — закричал Надзукихико, сам не понимая кому.

И тут вдруг, словно услышав его, грохот прекратился. Наступила неестественная тишина. Еле-еле достигали их слуха вопли и крики людей, но громкие звуки пропали, и земля тоже больше не тряслась.

— Закончилось? — хрипло спросил Акэру.

В тот же миг Сумио завопил:

— Сверху!

Трещины прошли не только по земле, но и по небу. По пасмурному небу пробежали бесчисленные черные линии — иначе как трещинами их нельзя было назвать.

Да что же это?! Что происходит?! Надзукихико ничего не понимал, однако, ощутив знакомое сильнейшее чувство опьянения и известный ему запах внешнего мира, содрогнулся.

В барьере, защищавшем Ямаути, возникла прореха. Ее нельзя было сравнить с теми, что он наблюдал прежде. Если так пойдет дальше, разрушится вся Ямаути.

— Сумио! Лук! — крикнул Надзукихико. — Я попробую залатать прорехи. Пусть привезут стрелы и лук на замену. Вызывай Уринтэн-гун и спасай горожан. Акэру, лети к Ямаути-сю. Пусть помогут священники, перекройте подходы к трещинам. Не давайте людям к ним приближаться. Тот, кто попадет в прореху, больше не вернется. Скорее!

Сумио и Акэру без лишних споров развернули коней. Надзукихико начал натягивать лозу на переброшенный ему лук, а Юкия и Сигэмару в птичьем облике, ожидая приказаний, кружили рядом.

— За мной!

Надзукихико поправил колчан и изо всех сил пришпорил коня, направив его вверх. То место, где змеились трещины, было словно оплетено черной паутиной. Грозные тени продолжали пожирать мир вокруг.

Ему еще не приходилось латать прорехи в небесах, и все же… выбирать не приходилось! Словно молясь богу, он посмотрел над собой и пустил стрелу как можно дальше. Та мгновенно скрылась из глаз, но тут же раздался звенящий звук, словно наконечник ударил в хрусталь, и вдоль черной тени протянулся светло-лиловый луч.

Надзукихико почувствовал, как кровь стынет в жилах. В глазах на миг потемнело, и вдруг лиловый луч расширился, заполняя трещину, и черный след исчез.

Получилось! Не дожидаясь, пока пропадут все черные линии в небе, он направил коня вниз. Тут и там виднелись обвалы и оползни, и красноватые обрывы продолжали осыпаться. Однако его больше пугали бездонные черные пустоты в глубине трещин. С ними было что-то не так.

Он запустил стрелу в первую попавшуюся цель. Стрела воткнулась в центр тьмы, и из нее яростно полезли ярко-зеленые лозы. Свежие побеги покрыли трещину, словно раскинутый невод, а когда их движение прекратилось, в мгновение ока расцвели кисти глицинии. Надзукихико показалось, что запах внешнего мира сразу ослаб, однако с каждым распустившимся цветком он чувствовал, как холодеет тело.

Молодой господин обмотал вокруг себя вожжи, чтобы удержаться на коне, при этом его била крупная дрожь, и руки ослабли. Когда стрелы кончились, он увидел кровь на левой руке: видимо, оттого, что не надел защиту. Но дело еще не закончено. Кругом зияли прорехи.

— Ваше Высочество! — донесся голос издалека.

Он обернулся: к нему летели Ямаути-сю с колчанами.

— Каковы повреждения?

— Упал мост у ворот Тюо-мон. Верхние усадьбы и призамковый город разрушены почти полностью.

— Уринтэн-гун выкапывают пострадавших из-под завалов, но из-за трещин к некоторым местам сложно подобраться.

Руки ничего не чувствовали, и все же он с силой натянул лук.

— Сначала летим к самым глубоким трещинам. Быстро, проводите меня.

— Есть!

— Первым делом к воротам.

Когда они поворачивали коней, раздалось громкое карканье. Со страшной скоростью от дворца к ним несся ворон. По его ленте они поняли, что это Ямаути-сю. Он обернулся человеком, ухватившись за спину, подставленную товарищем-птицей.

Принявший человеческий облик гвардеец с бледным лицом прокричал:

— Докладываю! Происшествие у запретных ворот!

* * *

У Кин-мон, словно отвечая на вопль, необычно сильно затрясся пол и обнаженная поверхность скалы. Заграждение начало разрушаться, упала и часть башни. Воины испуганно отскочили, закрывая головы, когда со стены с грохотом посыпались камни. После того как толчки прекратились и шум стих, все еще казалось, что земля продолжает качаться.

— Что это было? — растерянно пробормотал старший жрец, рухнувший на колени и побоявшийся подняться, но ни Тихая, ни Итирю не нашел времени ему ответить.

— Зови Его Высочество! Скажи, что у запретных ворот что-то произошло!

Один из новеньких Ямаути-сю бросился исполнять поручение.

— Раненые, отойдите. Те, кто не ранен, не выпускайте оружие из рук!

Сэмпай старался привести потрясенных воинов в чувство, а Тихая тем временем изучал повреждения в барьере.

— Итирю! Посмотри-ка! — показал он.

С обеих сторон у заграждения отвалилось по большому куску — там, где стена соприкасалась с гробами, из которых текла вода.

— Ну и дела. Это придется чинить.

Подскочивший Итирю указал подбородком на ворота:

— А еще священная земля…

К их ужасу, звук раздавался с той стороны Кин-мон.

— Что будем делать?

— Что делать… Ты меня спрашиваешь?! — растерялся Итирю и бросил взгляд на заслон. — Для ремонта нужны каменщики, а запереть ворота как-то должен Его Высочество…

Несмотря на потрясение, он говорил разумные вещи. Сейчас они могли сделать очень немногое: оттащить в сторону обломки и расчистить пол, чтобы не мешать воинам, да еще попробовать восстановить чуть не рухнувшую башню.

Кивнув друг другу, они стали давать указания воинам.

— Лучники, оружие не убирать, продолжать наблюдение. Все внимание на Кин-мон.

— Раненые, кто не может держать оружие, уходите. Легко раненные, проверьте, что происходит снаружи. Кто без луков, убирайте камни. Постарайтесь хотя бы освободить бойницы.

Пока они пытались починить бамбуковый каркас, вернулся Ямаути-сю, которого отправляли с докладом.

— Его Высочество молодой господин прибыл!

Не успели прозвучать эти слова, как в помещение быстро вошли сначала Юкия и Сигэмару, а за ними — молодой господин в сопровождении еще нескольких Ямаути-сю.

— Что с воротами?

— Во время землетрясения с той стороны раздавался ужасный шум. Но сейчас все стихло, ничего особенно не происходит, — начал было докладывать Итирю, как послышался лязг, будто ударили чем-то тяжелым и металлическим. Звук доносился из-за ворот.

Тихая тут же подскочил к разрушенному заграждению и увидел, как сами по себе, медленно, с глухим скрипом открываются створки. За ними находилась большая черная тень. Она стояла на двух ногах, но ее гигантский размер не позволял принять пришельца за человека. Все тело существа было покрыто шерстью, а на морщинистом лице ярко сверкали желтые глаза.

— Обезьяна! — При крике Тихаи все, кто находился перед воротами, застыли в напряжении.

— Лучники, арбалетчики, занять позиции, приготовиться! — скомандовал Юкия, и воины поспешили вернуться на свои места.

Не успели они встать на позиции, на верх разрушенного укрепления взбежал молодой господин и нацелил свой лук на обезьяну. Та тоже его заметила. До сих пор она равнодушно смотрела на открывшуюся дверь, однако теперь, переведя взгляд на наследника на вершине стены, чуть заметно прищурилась. На ее лице, кажется, появилась улыбка, но молодой господин без колебаний выпустил в нее стрелу.

Стрела полетела прямо… однако в зверя не попала, ударив словно бы в прозрачную стену и застыв в воздухе примерно за полкэн до обезьяны. Мало того, она тут же вспыхнула огнем.

— Ваше Высочество! Командуйте! — закричал подскочивший к хозяину Юкия. Тот же замер, даже не опустив рук, и уставился на обезьяну.

Тихая удивился: это было совсем не похоже на молодого господина. И все-таки раздумывать совсем нет времени.

На полу валялось пять арбалетов. Уцелевших лучников — двадцать с небольшим. По счастью, арбалеты оказались не повреждены и бамбуковые упоры для ног тоже остались почти целы. Выжившие воины ждали на позициях.

Юкия с Тихаей переглянулись. На принятие решения ушло одно мгновение.

— Пли! — крикнул Юкия вместо молодого господина.

В тот же миг градом посыпались, полетели в обезьяну с огромной скоростью тонкие стрелы из луков и толстые — из арбалетов. Однако и эти несколько десятков выпущенных одновременно стрел не долетели до цели. Лучники изумленно вскрикнули, глядя на пылающие в воздухе древки, а Юкия снова приказал:

— Не отступать! На позиции!

Не успел он крикнуть, как стрелки с воплями побросали свое оружие: оно тоже вспыхнуло, и пламя лизало тетиву.

Юкия прищелкнул языком, вынул меч и спрыгнул со стены. За ним последовал Тихая. В спину им кричал что-то Итирю, пытаясь остановить, но они не обернулись.

Юкия рванулся вперед, выставив меч, рядом с ним пытался с размаху ударить по обезьяне Тихая, однако у обоих лезвия с лязгом наткнулись на что-то, так и не коснувшись тела врага. Тихая почувствовал удар о что-то твердое, не пускавшее его дальше.

— Ну и ну, вот так приветствие… — Обезьяна свободно заговорила на языке воронов Ямаути.

Раздосадованный Тихая вдруг почувствовал острую боль и невольно выронил меч. Следом оружие бросил и Юкия, отпрыгнув подальше от врага. Тихая изумленно глядел на меч, который он только что сжимал в руках. Тщательно ухоженное, блестевшее серебром лезвие теперь казалось хрупкой льдинкой в огне. Оно действительно таяло.

Он заметил, что подбежавшие на подмогу воины тоже побросали оружие. Упавшие на пол мечи растворялись, испуская дымок, и оставались гореть только ножны и шнуры. Видимо обжегшись, некоторые воины стояли с недоуменными лицами, засунув руки под мышки.

Обезьяна презрительно заявила:

— Болваны. Я действую по приказу Ямагами-сама. Скалиться на меня — все равно что скалиться на вашего драгоценного хозяина. Вам не удастся меня ранить.

Она говорила издевательски, смотря куда-то за спины застывших воинов. В бледном лице молодого господина, которого закрыли собой Сигэмару и Итирю, не было ни кровинки.

Обезьяна прищурилась.

— Ну здравствуй, старейшина ятагарасу. Время пришло, и я вернулся за тобой.

Она скривила губы будто в улыбке, обнажив желтоватые клыки.

— Вернулся?

— Именно. Тебя зовет Ямагами-сама. Прекрати бессмысленно сопротивляться и следуй за мной.

Молодой господин молчал, и обезьяна недовольно скривилась.

— Не волнуйся, мы тоже ничего не сможем тебе сделать. Впрочем, если не хочешь подчиняться, мне все равно. — Теперь она действительно весело ухмыльнулась. — Только вот не знаю, что тогда с вами произойдет.

Чудовище умолкло и в ожидании скрестило руки на груди, словно показывая, что больше не собирается ничего говорить. Воцарилось напряженное молчание.

Сигэмару, не отрывая взгляда от врага, спросил:

— Ваше Высочество?

Молодой господин медленно оглядел присутствующих. Он постоял, плотно сжав губы, и его лицо покрылось каплями пота.

— Хорошо. Мы пойдем за тобой.

Пройдя через ворота, Надзукихико отчетливо почувствовал, как изменился воздух. На миг он ощутил давление на уши, точно погрузился в воду, а когда это впечатление прошло, воздух стал мутным и как будто липким — одновременно прохладным и тепловатым.

Помещение по ту сторону ворот опутывала высохшая лоза. Далее тянулся проход, свободно вмещавший гигантскую обезьяну. Тоннель явно не возник естественным путем, его вырубили в скале. В нем было темно и влажно, во мраке нет-нет да и сверкнут желтым обезьяньи глаза. Как и сказало чудовище, все они только смотрели на пришельцев, не пытаясь ничего сделать.

За молодым господином шагали Юкия и Тихая. Больше никому пойти не позволили. Итирю и Сигэмару попытались настоять, но обезьяна была непреклонна, да и сам Надзукихико запретил им приближаться.

С того самого момента, как он выпустил во врага стрелу, что-то пошло не так. Он чувствовал себя гораздо более истощенным, чем когда латал прорехи. Это походило на малокровие, только ощущение, что из него высосали все жизненные силы, было гораздо интенсивнее, его тело словно перестало ему принадлежать. Но больше всего ужасало чувство, что в тот миг, когда стрела вылетела из его рук, на него кто-то с укором посмотрел.

«Зря я это», — промелькнуло у него в голове.

Все инстинкты Золотого Ворона беспрестанно били в набат. Он сделал что-то недозволенное перед лицом того, кто был гораздо больше и страшнее его самого.

Дело не в том, что его стрела не достигла обезьяны, а оружие его подчиненных растаяло. Напрасно он своими действиями показал готовность напасть, сопротивляться.

«Так нас всех убьют. Надо как-то объясниться».

Надзукихико, все так же ничего не понимая, ощутил страх, которого не испытывал никогда в жизни. Пока обезьяна вела их куда-то, он беспрестанно дрожал, словно напуганный маленький мальчик.

Неожиданно холод, который он почувствовал сначала, исчез, воздух стал отчетливо гуще и теплее. Тепло было каким-то неприятным и пахло кровью. И этот запах, от которого к горлу подступала тошнота, становился все сильнее. По мере того как они приближались к источнику запаха, оттуда послышался какой-то чавкающий звук.

В глубине пещеры, в раскрывшей перед ними свою черную пасть тьме находилось оно.

Несмотря на отсутствие света, картина постепенно выступала из мрака, будто окружение светилось само.

Сначала в глаза бросилась какая-то темная жидкость, растекшаяся по голому камню. Он понял, что это кровь, не по цвету, а по запаху. В центре пятна виднелось что-то белое — руки и ноги лежащей женщины.

На него смотрело искаженное ужасом лицо мертвой девушки. Раскиданные в беспорядке длинные волосы, разорванное кимоно, разбросанные рядом внутренности. Тело, еще недавно принадлежавшее человеку, теперь, когда его покинула душа, притворялось неодушевленным предметом.

На теле что-то копошилось. Ему показалось, будто это обезьяна. Маленькая обезьянка. Или чудовище, похожее на нее. Тоненькие, словно веточки, ручки, огромный, торчащий вперед живот. На сгорбленной спине прямой линией выдавались позвонки — так, что их, казалось, можно ухватить пальцами. Обезьяньей шерсти не было, но и человеком это не назовешь — слишком уж по-звериному двигалась фигурка.

С хлюпаньем и присвистом оно вгрызалось клыками в белую женскую кожу, чавкая внутренностями, от которых поднимался пар.

— О драгоценный наш хозяин, наш Ямагами-сама! Я привел ворона.

При звуках голоса обезьяны существо подняло лицо — все в морщинах. Изо рта спускалась на подбородок липкая струйка густой крови. Из-под растрепанных, сальных, заляпанных грязью белых волос посмотрели абсолютно круглые глаза. Выпученные глазные яблоки, чуть не вылезающие из впавших глазниц, пристально уставились на Надзукихико.

И это… это чудовище — Ямагами?! Надзукихико не знал, что и думать. В глазах чудовища царила одна чернота, в них не было ни проблеска света.

— Ворон… Это ворон?

После раздражающего молчания прозвучал наконец голос, по-стариковски хриплый и дребезжащий, словно гремучая змея предупреждала об опасности.

— Давненько же тебя не было видно!

Голос звучал устало и равнодушно, но в нем явственно слышался гнев.

— Пожалуй, уже лет сто. С тех самых пор, как они закрыли ворота! — спокойно поддакнула обезьяна.

— Точно, точно, — закивало чудовище. — И ты смеешь с наглым видом показываться мне на глаза!

Его злоба, похоже, все нарастала. И, словно отвечая на его гнев, воздух начал насыщаться электричеством. На кончиках волос Надзукихико затрещали искры, и он услышал, как ахнули соратники позади.

Это место явно подвластно чудовищу. Его не одолеть. Впервые в жизни будущим правителем овладело ощущение полного поражения. И в тот же миг он осознал: сто лет назад истинный Золотой Ворон Нарицухико испугался не обезьян. Его напугало это.

Обезьяна же с явным удовольствием бросилась утешать чудовище так, будто молодого господина здесь нет:

— Ну, ну, не сердитесь так. Сложно ожидать, что он сумеет справиться с работой как следует, но все-таки он необходим.

Утихомирив чудовище, она посмотрела на Надзукихико.

— В последнее время мое племя не справляется с уходом за нашим драгоценным хозяином. Сложно простить твой отказ от своей миссии и побег, но, пользуясь случаем, Ямагами-сама решил позволить тебе вернуться на священные земли.

— Что?

— Ты будешь ухаживать за хозяином.

Надзукихико лишился дара речи, а обезьяна ухмылялась:

— Ты должен быть благодарен мне: это я предложил!

Глаза молодого господина встретились с глазами чудовища, которое все это время исподлобья наблюдало за ним.

— Что решил?

Надзукихико ничего не мог сказать. Юкия прошептал:

— Ваше Высочество, только не спешите.

— Если не хочешь, так и скажи. Мне все равно. Однако…

Чудовище не договорило, но Надзукихико показалось, что перед глазами с треском разлетелись искры.

— Бесполезные слуги мне не нужны.

И в следующий миг все побелело и тело пронзила острая боль, будто в мозг кто-то запустил отточенные когти. Хотя он больше испугался не за себя: сзади кто-то закричал гораздо громче, чем он сам. Молодой господин обернулся и увидел своих подчиненных, которые, обхватив головы руками, с воплями катались по земле.

— Юкия! Тихая!

Он подскочил к юношам и коснулся их голов, направив свои силы — так же, как при латании прорех, но ничего не изменилось, напротив, их крики стали только громче. Сколько он ни старался, ничего не происходило. Надзукихико был потрясен.

— Ну, что будешь делать, ворон? — спросила обезьяна, пугая его еще больше.

Чудовище же, не моргая, смотрело на него широко вытаращенными глазами.

— Могу прямо сейчас уничтожить все ваше гнездо целиком. Мне это под силу! — Оно словно дразнило молодого господина.

И тут же, будто в ответ на его слова, раздался подземный гул, и земля закачалась. В едва соображавшей голове промелькнула мысль: «Значит, землетрясение в Ямаути — это его рук дело!»

Лоб Надзукихико покрылся холодным потом. Что они замышляют? Что будет, если он пообещает прислуживать божеству? Что случится с Ямаути, с ятагарасу?

— Не смейте! — видимо заметив колебания хозяина, выдавил из себя Юкия.

Из его носа текла ярко-красная струйка крови. Когда Надзукихико увидел это, в нем словно сломалось что-то важное. Он рухнул на колени и повернулся к чудовищу.

— Я обещаю тебе служить!

— Ух ты!

Боль исчезла.

— Не смейте! — слабым голосом повторил Юкия, уже понимая, что возражать бесполезно.

Надзукихико глубоко вздохнул. В глубине горы, где пахло кровью, старейшина ятагарасу взглянул на чудовище, назвавшее себя богом, и низко поклонился.

— Мы, ятагарасу, будем служить тебе, Ямагами-сама.

Примечания

1

Об этом рассказывается в четвертой книге цикла, «Ворон из пустого гроба».