Зеркальные числа

Тимур Максютов, 2019

В рассказах тринадцатой книги серии «Зеркало» – приключения и драмы, философские размышления и красивые фантазии, рискованные авантюры и обдуманные. Герои живут, любят и находят выходы из самых невероятных ситуаций в далеком космосе и советской воинской части, на чужой планете и в старой русской усадьбе. «Все в этом мире есть число» – говорил Пифагор. «Вселенная движется по нескончаемо повторяющимся циклам от единицы до девятки» – вторит ему нумерология.

Изящество, женственность, деликатность, гибкость, партнерство

Число 2 символизирует Луну. Оно имеет женские атрибуты. Вибрации числа 2 гармонируют и образуют хорошие сочетания.

Ольга Рейн

Пятнадцать секунд

Мня звут Брис. Мне 6 лет. Я хршо пишу но прскаю буквы. Мама гврит надо много псать и от рки. Пишу. От руки. Мама говрит надо 100 слв. Уже 30.

День ржденя вчера. Пдрили глобс Луны светящися. Хрошо, но хотел ктенка. Или телскоп. Папа гврит когда я вырсту на Луне будут грда. И я смогу туда полтеть и жыть. Там низкя гравитация и мжно пргть выско. Но нет вздуха и ндо быть в шлеме. А если нос чешеца? Я пробвал папин летный шлм. Тяжлый.

Скро в шклу. Будут взить чрез полгрда в шклу для умных. Уже 95 слов. Слво. Слово.

Ура, все!

Небо над Голландией было высоким, синим, пахло тюльпанами и коноплей. Брис поделился наблюдением с геологом Олесей — та сидела с кислым лицом, морщилась от шума вертолета.

— А красными фонарями оно тебе не пахнет? — съязвила она. — А то там под нами целый квартал.

— Недобрая ты, — вздохнул Брис. — Надо меньше пить. Или хотя бы закусывать, Олесь.

Олеся показала ему на правой руке дулю, а на левой — средний палец, соблюдя дух командного интернационализма.

— Вот этот жест, правый, в Германии означает, что ты хочешь заняться сексом, — прищурился через очки Джошуа Кондрад III («только ДжейСиТри, ребята, я вас умоляю, а кто будет глумиться — накормлю слабительным»). — Не знаю только, принять ли на свой счет, или это ты Бриса или Мариуса манишь. Или… о, так даже лучше — Софию?

— Мы больше не в Германии, — отрезала Олеся, сдвинула на глаза темные очки, демонстративно подняла руки к ушам, сдавила мочки, активируя наушники. — И не в Канзасе, Тотошка.

Откинула голову на сиденье и расслабилась. Брис же смотрел вниз до самого Нордвейка — Антверпен кончился и пошли полоски полей всех оттенков зеленого — мята-лайм — малахит-фисташка-мох-влюбленная жаба. Мама у Бриса была художник-дизайнер, его с детства привлекала к раскрашиванию.

— Хорошо без камер-то, — сказал Мариус. Он тоже вчера изрядно повеселился и вложился в «последний вечер земной свободы» двумя бутылками румынской палинки, которые в сочетании с водкой, скотчем, коньяком и ограничением по калориям сделали свое черное дело — от похмелья страдали все.

А без камер действительно было хорошо — полгода в Кельне и два месяца в Антарктиде транслировались прямиком на платный интернет-канал «Лунные люди» с сорока камер, плюс каждый день кто-то вытягивал короткую соломинку «Точки зрения» и носил камеру на себе.

Брис был одним из тех, кто терпеть не мог этой публичности, но очень-очень хотел в экспедицию, а «Лунные люди» покрывали почти половину расходов и были неиссякаемым каналом частных пожертвований. Но камеры, как миллиарды внимательных любопытных глаз, Бриса неимоверно раздражали. А авторов заголовков и баннеров хотелось долго пинать тяжелыми ботинками лунного скафандра.

Не слабоват ли русский? Господин Мухин блюет после тренировок на перегрузки!

Горячий скандал в столовой холодной Антарктической базы — господин Мухин виртуозно ругается матом! (для объяснения значений популярных русских ругательных слов кликните по красной ссылке, если вам 18+ лет)

Сила Луны и тайные страсти — кто на самом деле нравится этому русскому — украинка (геолог) или испанка (астрофизик)?

Камеры, впрочем, платили Брису взаимностью, на экране он выглядел вечно надутым, хмурым и почему — то слегка косоглазым, хотя в зеркале ничего подобного не наблюдалось.

— Боренька, ну нельзя быть таким неприветливым, ты же свою страну представляешь, — укоряла его бабушка по телефону. — Улыбался бы почаще, а? И вот слушай — я вчерашний день пересмотрела, когда вы выходили за образцами, потом в лаборатории, потом ужинали все вместе… Эта, София-то, испаночка, на тебя все смотрит исподтишка, Борь. Ты отвернешься — а она смотрит… Ты бы хоть ей улыбнулся, а? И для девочки хорошо и для рейтинга твоего. Вас же не только руководство в экспедицию отбирает, а еще и зрители голосуют… И — слушай, Боренька — акцент у тебя слишком сильный, как в старом голливудском фильме про русских. Работай над межзубными звуками и не «рэкай»…

Брис тогда вежливо попрощался с бабушкой — преподавательские инстинкты не изживаются годами на пенсии — и пошел тайком пересматривать «Лунных людей» на перемотке (неужели правда София на него смотрит?) Ничего такого он не нашел, зато снова уверился в своей крайней нефотогеничности и намечающемся косоглазии.

— Ну что смотрите? Кто первым будет пробовать? Управляется модуль либо водителем изнутри, либо дистанционно, через 3-Д контрольную установку, где движения оператора соответствуют движению робота… Не все задачи можно решить, стоя на двух ногах — иногда куда эффективнее и безопаснее встать на четыре…

— На силовые доспехи в «Фолауте» похоже, — усмехнулась Олеся, не забывая ласково улыбаться высокому чернокожему голландцу Питу — в похожем на спортзал огромном помещении с разметкой на полу тот гордо демонстрировал им передвижной модуль «Геккон 11», для тренировок на котором они и прибыли в Нордейк.

— Кстати да, похоже, — оживился ДжейСиТри. — Ну, держитесь, лунные люди! Я — гроза европейских серверов в «Фолаут онлайн». Сейчас я вам покажу, как это делается.

Брис никогда не играл, но в тренировке побил ДжейСиТри на сорок очков изнутри «геккона», а София — на удаленном управлении.

— Зато я умею трахеостомию делать, — бурчал ДжейСиТри, старательно обижаясь. — И вообще — приходите ко мне на сервер, я вам покажу. Я — тигр радиоактивных прерий! Моим ником пугают новичков!

— На камеру работает, — тихо прошептала Брису София, встав рядом. Была она такого маленького роста — Брису едва ли по плечо — что казалась совсем еще девочкой, хорошенькой и нежной. Еще Брису нравился ее мягкий испанский акцент. Все ему нравилось, вот только сказать ничего было нельзя — пару месяцев назад, еще в Кельне, за любовь вылетела из кандидатов в лунную экспедицию пара французов. По странному распределению судеб и возможностей они оба попали в программу из одного города — Тулузы, провели первую стадию подготовки в остром соперничестве и взаимных подколках, а теперь, говорят, уже успели пожениться и получить работу в итальянском подразделении Европейского Космического Агентства. В экспедицию влюбленную пару отправлять никто не собирался — законы групповой динамики не благоволили юным чувствам.

— София, мы что, снова в эфире?

— Мы почти всегда в эфире. Не зевай, не ковыряй в носу, не чеши задницу, всегда веди себя как настоящая леди, Брис!

Английский аристократ и будущий обитатель Луны Джошуа Кондрад III — потомок Вильгельма Завоевателя? Тайны крови — узнайте и свою родословную! (первый месяц подписки — бесплатно!)

Пустоши Фолаута — окунись в приветливый мир постядерного апокалипсиса и покажи всем, чего ты стоишь! Лунные люди уже с нами!

Почему медлит румынский пилот? Не страдает ли господин Матей тайной клаустрофобией? Кто может стать пилотом экспедиции вместо него? Голосование открыто.

— Почему «геккон»? — спросил Мариус. Он единственный еще не попробовал управлять модулем, рассматривал его подозрительно, словно медвежий капкан. — Из-за цепкости?

— Именно! Ящерица-геккон массой в пятьдесят грамм способна удерживать на лапках груз до двух килограммов. Этот модуль разработан для спуска по стенам кратера — если угодно, для лунного скалолазания. Присоски и система гибких крючьев делают его…

— Давай, Мариус, — подбодрила его Олеся, отпивая глоток темно-зеленой бурды из молотых фруктов и листьев, которую им рекомендовалось пить по утрам. Голландец поправил очки, ободряюще похлопал Мариуса по плечу, показывая на модуль. Мариус по-прежнему смотрел на робота недоверчиво, хмурил темные брови.

— Вы же пилот, — сказал Пит. — С вашим-то опытом и возможностями…

— Рожденный ползать летать не может, — сказал Брис вполголоса по-русски.

— И наоборот, — улыбнулась Олеся.

— Вы оба из одной страны? — заинтересовался голландец, присмотревшись к девушке.

— Почти, — сказал Брис, а Олеся одновременно сказала «нет». Объяснять не пришлось — Мариус наконец залез в «геккона» и был уже под потолком — одна из стен тренировочного зала имитировала крутой спуск лунного кратера, и голландец отвлекся, налаживая с ним голосовую связь.

Вылетали с Байконура на новом «Гермесе», серебристом, огромном, красивом, будто его разрабатывал дизайнер для дорогого фильма — внушать восторг и веру в космические мечты. Вдалеке готовился еще один запуск.

— Новый модуль на орбиту, — говорил инструктор ЦУПа, несолидно похожий на почтальона Печкина. — Второй и третий европейцы сами запускают из Куру. Эх, в какое время живем, ребята! Я когда пацаном был в конце восьмидесятых, книжку любил очень «Космонавтом быть хочу». Черная такая была, глянцевая. Мне не пришлось, но вы-то вон как! Хорошо пошло в последние годы!

— Ладно вам, Иван Николаевич, — улыбалась Олеся. — Всегда летали, никогда космос не замораживали.

— Это правда, летали. Но по чуть-чуть, без огонька. Я когда учился в аэрокосмическом — думал на Марсе доживать буду, под российским куполом, глядя на розовое небо. А тут уже тридцатый год на дворе, а мы только — только на луне базу строим. И то всей Европой. И китайцы в спину дышат…

— Прогресс-то общий, — примирительно говорил ДжейСиТри. — И финансируется космос сейчас по — другому, и частные деньги привлекаются…

— Да-да-да, жена моя смотрит «Лунных Людей», — кивал Иван Николаевич. — Сам-то я не смотрю. Эх, как ты тогда испанца Алекса умыл на пилотировании, — хвалил он Мариуса, и тот краснел. — А с Леночкой у вас как искрило! Жаль сошла девчонка с дистанции, мы ее приглашали, но у нее теперь кризис и депрессия, уехала к себе в Самару, официанткой работает. Представляете? Ну да ничего, перетопчется, остынет, я ее лично опять позову. Ладно, на модули посмотрели, теперь опять на симуляторы, ребята. Пора осваивать Солнечную систему агрессивно, хватит тихо пукать на свечку космического прогресса!

Самобытные выражения русского инструктора Скорбилина — смешная компиляция!

Господин Мухин опять плохо перенес перегрузку — не ошиблось ли ЕКА в выборе бортинженера?

До старта — 12 часов, до прибытия на Луну — 80 часов, загрузите приложение обратного отсчета и смотрите в прямом эфире «Точку зрения — 5» — полет, прилунение и лунная база — глазами каждого из участников экспедиции.

«Свежее мясо» — циничное народное название предварительного отбора кандидатов для следующей лунной миссии. Лунные люди 2031 — кто они? Смотрите и голосуйте!

Наш канал обновляет передатчики — экспедиция доставит на станцию новейшее телевизионное оборудование. Подписывайтесь на «премиум» — трехмерный эффект присутствия, вам покажется, что вы — тоже там!

Брис думал — он сразу испытает величие космоса, как только Земля внизу станет выглядеть как гугл-карта, когда открутишь колесико. Думал — будет благоговение и сбыча мечт. А было тошно и страшновато — физически, позвоночно, так что зубы сжать и вцепиться в ремни. Потому что все делают за тебя механизмы и диспетчеры ЦУПа, а ты висишь и воображаешь баннеры ненавистных Лунных Людей («Господин Мухин ЗАВИЗЖАЛ при взлете» и «Тошнота в невесомости — Жан Поль Сартру и не снилось»).

Но в общем все оказалось настолько похожим на ощущения в симуляторах (или симуляторы оказались настолько хорошими), что приходилось мощным усилием воли все время напоминать себе, что сейчас это все — настоящее, что если снять шлем, то чернота и звезды, и белые воронки облаков внизу (Тихий океан штормило) — не исчезнут, и нельзя будет пойти поплавать в бассейне.

— Через час заканчиваем околоземный маневр и стартуем к Луне, — устало сказал Мариус. — Напоминаем, что курение на борту запрещено. И это ваш последний шанс отовариться земными сувенирами дьюти-фри — спрашивайте у стюардессы.

Олеся нервно хихикнула. София сказала, что купила бы земной сувенир, чтобы символизировал всю Землю.

— Вот у нас в Барселоне — мозаика, — сказала она со своим мягким акцентом. — Везде сплошные мозаичные ящерицы и быки. И Саграда Фамилиа. Но это у нас туристический культ Гауди. У нас. А от всей планеты что было бы?

— Пирамиды! — предположила Олеся.

— Угу, — сказал Брис. — Мы гордо летим на Луну, а планетарным сувениром берем гигантские гробницы, которые четыре тысячи лет назад построили рабским трудом.

Ваше мнение — каким может стать сувенир, символизирующий нашу планету? Прими участие в голосовании и выиграй приз от канала «Лунные Люди»!

— Что бы мы ни выбрали, но сувенир точно будет сделан в Китае, — задумчиво вздохнул Джей. — И на Луне между нашей базой и китайской — всего двадцать километров.

— Тут как в игре «Цивилизация», — встрял Мариус. — Казалось бы — Луна большая. Очень большая. Очень-очень…

— Ох, мы поняли, — цыкнула Олеся. — Не нуди.

— А самый лучший участок — один, у Южного полюса. Там есть и области вечной тени — воронки кратеров, где мы будем искать воду, и пики вечного света — где так и хочется установить солнечную батарею.

— Южный полюс на обратной стороне луны — нет радиопомех с Земли, — сказала София. — Но неподалеку — горный массив Малапер, с которого Землю видно почти всегда…

— Можно поставить антенну и обновить статус в Скайпе на «всегда на связи», — мягко перебил ее Мариус. — Так вот — как только ты построил на этом ласковом кусочке свою первую базу (мы все еще про «Цивилизацию») — тут же выясняется, что рядом отстроились китайцы… И за три хода создали пирамиды, Великую стену и висячие сады, и за все ресурсы вы теперь будете конкурировать…

— За все — не за все, а будет гонка за кратеры вечной тени, — вздохнул Брис. — Если там и правда тонны воды сидят… Как у нас говорят — кто первый встал, того и тапки…

— Ну не знаю… — задумчиво проговорил ДжейСиТри.

— Чего не знаешь?

— Не знаю, как можно играть в «Цивилизацию», когда есть стрелялки! Бум! Бам! Зомби в клочья! Динамика! Маскулинность!

— Тебе за рекламу заплатили что ли?

— Как красиво… — Олеся смотрела вниз — на Земле начинало темнеть, загорались огни, от ярких медуз городов прорастали световые паутинки, сливались, мерцали живыми драгоценностями.

Брису захотелось плакать.

— Ну, ребята, поехали, — сказал в наушниках голос диспетчера. И, по-русски, — Ни пуха!

Включились двигатели.

На пятый день была очередь Бриса звонить домой, полчаса видеосвязи — теперь, с новыми передатчиками «Лунных людей», канал был широкий.

Мама выглядела как обычно, как всегда, несмотря на то, что они с Брисом были на разных планетах, и почему — то именно это казалось страннее всего. Брис как-то растерялся, говорил с преувеличенной бодростью — какой неожиданно большой оказалась база, как они брали пробы с поверхности, как он монтирует «геккона» и завтра планируется первая пробежка вокруг базы, а послезавтра — тренировочный спуск в плоский кратер в полутора километрах.

Мама улыбалась, говорила, как она им гордится, рассказывала простые домашние новости — про новый заказ на работе, про папину больную коленку, про поездку в Выборг. Сестра Катерина лезла в камеру и хотела дотошно обсуждать сплетни с «Лунных людей» («Мариус и Олеся — тайная страсть во взглядах и запретных прикосновениях?»). Брис сказал, что единственными запретными прикосновениями от Олеси всем достаются тычки в плечо, когда она недовольна. Рассказал про командира экспедиции немца Штефана — он месяц прожил на базе один между отлетом предыдущего экипажа и их прибытием.

— Представляешь, на какой-то момент он был единственным человеком на целой планете!

Катерина сказала, что знает и читала его робинзонские дневники на «лулюдях». Что Штефан — очень тонкая душа и любит музыку Глинки. И считает, что российская технология трехмерной печати модулей базы из лунного грунта намного превосходит китайскую с надувными модулями, хотя та и дешевле.

— Надеюсь, когда я полечу на Луну, там уже будет приличный купол и можно будет выращивать растения, — сказала Катерина. Брис пообещал сделать для этого все, что от него зависит.

На седьмой день из центра управления в Дармштадте сообщили, что китайская сторона проинформировала ЕКА и Роскосмос о начале маневров по спуску пилотируемого модуля в кратер де Герлах. Вскоре вышли на связь и китайские «лулюди». Познакомились они по радио еще в первый день экспедиции — четверо ребят, все веселые, вежливые, с хорошим английским.

Командир базы «Шенджоу 30», Вэт Юшенг, официально сообщил «европейским коллегам» о начале маневра — пилотом будет геолог экспедиции Женг Го, исследовательская операция продлится девять часов.

— Hao yun lian lian, — пожелал им удачи Штефан.

— Опередили нас все же, — сказала Олеся. — Вот же. На один день! Теперь они будут первыми в кратере вечной тени.

На восемь утра по Гринвичу был запланирован спуск «геккона» в Свердруп. Для начала — на дистанционном управлении.

— Имена как из дешевого фэнтези, — сказал Джей, поднимаясь — по расписанию на сегодня у него были три часа экспериментов с муравьями и лунным грунтом. — Кратер Вечной Тени. Болото Вечной Вони. Гора Невыносимого Пламени.

— Жалко, что у них все засекречено, — вздохнула София. — Я буду волноваться за Женга Го. Я его погуглила — молодой парень, красавец, умница, полгода как женился… Мариус, готовность двадцать минут, устанавливаем первую ступень радиотелескопа.

— Ай-ай, кэп, — отозвался Мариус, не отрываясь от планшета. София покраснела и почему-то мельком взглянула на Бриса.

Завтра — впервые в истории — россиянин Борис Мухин удаленно, с помощью новейшей радиотехнологии, пилотирует «Геккон 11» в мрачные глубины Свердрупа — кратера Вечной Тени. Что мы там обнаружим? Залежи воды, собравшиеся из комет, миллиарды лет бьющих в лунную поверхность? Споры жизни? Залежи бесплодной лунной пыли?

Оставьте комментарий и присоединитесь завтра к господину Мухину — видео в режиме реального времени (с поправкой на расстояние).

Луна, открой свои тайны!

(скидка на автоматически возобновляемую подписку — 15 %)

Сначала позвонили с Земли с информацией, что миссия китайцев осложнилась, и ведутся переговоры о помощи.

— Что-то пошло не так! — прокомментировал Штефан, потягивая за кончик длинного уса, удивительно не идущего к его широкому веснушчатому лицу.

Все собрались в столовой и нервно ждали новостей.

Вэт Юшенг позвонил напрямую, очевидно, не дожидаясь окончания переговоров на Земле.

— Мы потеряли связь с модулем, — сказал он безо всяких вступлений. — Уже полчаса. На момент последнего контакта он был на глубине двух километров и достиг области вечной тени.

— Мне очень жаль, — сказал Штефан напряженно.

— Мы просим помощи. У нас больше нет модулей. У вас — «геккон». Женг Го… Может быть, есть шанс…

— Будем ждать приказа с Земли, — сказал Штефан. — Но обсудим и подготовимся в любом случае.

— До де Герлаха — десять километров, — Мариус уже развернул карту. — Загрузим «геккон», я доеду за полчаса. Или меньше.

— Больше пятнадцати скорость еще никто не развивал, — заметила Олеся.

— Я доеду, — сказал Мариус упрямо. — Грузите робото — ящерицу.

— Нужно спускаться с водителем, — сказал Брис. — Не на удаленном доступе, а со мною в кабине.

— Этот процесс не санкционирован и плохо отработан, — Штефан тянул свой бедный ус так, что он вот-вот должен был оторваться.

— София будет на подстраховке. И Олеся. У них обеих на удаленном контроле результат был лучше моего.

Штефан связался с Землей — результата переговоров еще не было. Брис загрузился в модуль, провел подготовку перед запуском уже в пути — «геккон», загруженный в «ровер», уже ехал к месту спуска. Сквозь прозрачный пластик аппарата и машины он видел Мариуса — тот ехал ровно, но выжимал из «ровера» несвойственное тому проворство. Доехали за двадцать восемь минут.

— Рекорд! — показал Мариус в камеру большие пальцы — и только тут Брис вспомнил про «Лунных людей».

— Отбой, — сказал в наушники Штефан. — Разворачивайтесь. ЦУП одобрил спасательную миссию «геккона», но только на удаленном пилотировании. Риск для Бриса неприемлем.

— Это еще час, — сказал Брис. — Полчаса. Плюс полчаса. Это час.

— Благодарю за урок занимательной математики, — звенящим голосом ответил Штефан. — Возвращайтесь.

Мариус, задрав голову, смотрел на Бриса. Брис показал ему два больших пальца и ослепительную комиксовую улыбку. Мельком подумал, что для таких случаев хорошо бы иметь табличку «сарказм» на небольшой деревянной ручке. Потом убрал улыбку с лица и мрачно активировал «геккона».

— Я буду ждать здесь, — жестами показал Мариус.

Брис отцепился от «ровера», шагнул к воронке кратера.

— Дурак безответственный, — с чувством сказала Олеся издалека. — Не пустят тебя больше в космос, помяни мое слово.

— Придется переквалифицироваться в управдомы, — ответил Брис.

— Бери выше — в трактористы!

— Пробы возьми, пока ты там, — сказал Штефан горько. — Это процесс автоматический, много времени не займет.

Брис полез вниз — цепко хватаясь короткими щупальцами, двигая всем телом, как на практике в Голландии.

Срочное включение. Космонавт Мухин пилотирует модуль «геккон» в попытке спасти китайского космонавта. Европейское Космическое Агентство не подтверждает информацию, но, возможно, имеет место нарушение приказа и субординации.

Чем это грозит члену экипажа? Интервью с юристом ЕКА Мишелем Ивановым.

«Я не могу не надеяться» — несколько строчек от жены Женга Го.

На следующие несколько часов мы снимаем ограничение по подписке — подобные поступки принадлежат всем людям, смотрите прямые включения бесплатно!

Брис нашел его на глубине трех километров — он карабкался вниз уже два часа и очень устал. Модуль Женга Го оставлял на стене кратера хорошо видимый след — на отметке — 2600 метров обрывающийся в следы падения. С колотящимся сердцем Брис аккуратно съехал вниз — в стене была глубокая выбоина, на краю которой и не удержался китайский модуль.

Он скатился глубоко в эту боковую воронку и лежал, похожий на изображение вируса под микроскопом — освещенная капсула оператора, вокруг — тонкие ноги и щупальца пробов. Брис подвел «геккона» ближе, сломанный модуль качнулся и Женг Го открыл глаза, вздрогнув всем телом от удивления.

«Он спал, что ли? Или медитировал?» — подумал Брис. Интересно, как сам он бы вел себя в ситуации неизбежной и очень неприятной смерти в холоде вечной тени. Хотя… всегда можно сделать ее очень быстрой, открыв кабину.

Брис помахал китайцу рукой. Тот бледно, вымучено улыбнулся и помахал в ответ. Брис вдруг понял, что для Женга ничего не изменилось от того, что Брис его нашел. «Геккон» не сможет утащить наверх китайский модуль. Ни у Женга, ни у Бриса не было скафандров — они бы просто не поместились в тесных кабинах. Вокруг стояла непроглядной водой вечная темнота, самая кромешная во всей известной Солнечной системе. Вакуум. Ледяная ночь.

Они оба были заперты в своих герметичных пузырях — две точки света, два существа, одно из которых могло двигаться, другое — нет.

Брис передал координаты найденного искалеченного модуля, описал ситуацию. София ойкнула, Олеся грязно выругалась. Остальные молчали. Потом Штефан откашлялся, сказал, что свяжется с китайской стороной.

— ДжейСиТри, — позвал Брис.

— Да, Брис, — отозвался тот похоронным голосом.

— Сколько… сколько у нас было бы времени? Если мы откроем модули? Женг заберется ко мне, я герметизирую «геккон», восстановлю давление и уровень кислорода?

— Пятнадцать секунд, — сказал Джей. — Ну, если удача прокачана у обоих, может еще секунда-две.

— Что-то маловато, — сказал Брис. — А под водой я до ста считаю… Это из-за холода?

— Торговаться со мной собрался, что ли? Холод неважен, в вакууме тепло тела быстро не уходит. За пятнадцать секунд расходуется весь кислород в крови. Под водой у тебя полные легкие воздуха. А тут надо полностью выдохнуть, полностью, понимаешь? Иначе у тебя и пяти секунд не будет, прежде чем кислород в вакууме расширится и порвет изнутри твои легкие в фарш. Ты меня понял, Брис?

— Я тебя понял, — ответил Брис, напряженно считая.

— Упрямый осел, — сказал ДжейСиТри издалека.

Открыть капсулы — одновременно — четыре-пять секунд — Женгу напрячься и прыгнуть — Брису поймать — шесть-семь секунд, закрыть капсулу — нажать кнопку подачи кислорода — четыре. Или пять. Или шесть секунд. Разница в секунду. Но если все — по нижнему пределу, то оба выживут, если по верхнему — оба погибнут.

— Китайское руководство запрещает Женгу Го соглашаться на подобное безумие, подвергая другого космонавта — тебя, Брис — неоправданному риску, — объявил Штефан.

— Ну, он об этом-то не знает, — тихо сказал Брис.

Женг смотрел на него из своего пузыря. Не отрывал взгляда. Наверное, думал, что Брис — последнее, что он увидит.

Брис подвел «геккон» как мог близко. Если упереться стеклом в стекло — можно стучать морзянкой. Через несколько минут он понял, что сделать этого не сможет — габариты модулей несовместимы. Брис весь взмок, и система контроля воздуха на полсекунды сплоховала, перестраиваясь — прозрачный пластик покрылся туманом дыхания.

— Эврика! — сказал Брис и отключил ее.

— Что, что Эврика? — взволнованно спросил голос Олеси.

— «Эврика!» — воскликнул Архимед, что означает «я нашел!» — сказал Брис, усиленно дыша на стекло.

«15 секунд» — написал он на стекле, в последнюю секунду вспомнив, что писать надо зеркально. Набросал открытый овал капсулы и человечка с крестиками вместо глаз. Туман его дыхания почти тут же исчез, но Женг впервые оживился в капсуле напротив, поняв, что они могут общаться. Он повозился с настройками, что-то переключил и пластик тут же запотел изнутри.

«Слишком мало, — написал он. — ОПАСНО!» И нарисовал двух человечков с крестиками вместо глаз. Показал пальцем на себя, потом на Бриса. Высунул язык, запрокинул голову — я умер, ты умер, мы умерли и остались в темноте, замороженные и вечные — тела не разложатся.

«15 секунд, — написал Брис. — Открыть. Ты прыгаешь. Я ловлю. Закрыть».

Женг помотал головой — нет. Потом написал «нет» на стекле. Потом написал какой-то иероглиф, наверное, тоже «нет».

— Упрямый, — сказал Брис. — Как его жену зовут?

— Ксуеман, — отзвалась София. Брис представил, как они все сидят на базе — нервно, сжимая планшеты, не двигаясь. К сцене бы подошла тревожная музыка, — решил он.

— А говорят у китайцев имена короткие, — вздохнул Брис. Написал на стекле «Ксуеман». Потом написал «Мама. Папа.»

Женг закрыл глаза, стараясь не заплакать.

«Жизнь стоит риска!» написал Брис свой последний довод и подождал. Наконец Женг открыл глаза и кивнул. Брис улыбнулся.

— Олеся, слухай сюды. Если все получится — в кабине нас будет двое, и щека к щеке с китайским товарищем я управлять «гекконом» не смогу. Я извиняюсь заранее, что вас ставлю в такое положение — но вам придется залезть в систему управления и удаленно меня отсюда вытащить… И желательно побыстрее, потому что кислород мы будет вдвоем жечь очень быстро… перевожу на дистанционный контроль. Я весь твой, девочка моя!

— Я вне себя от счастья, — невесело сказала Олеся где-то в другом мире — там, куда Брису очень хотелось снова попасть.

«Нужно выдохнуть! — написал Брис китайцу, — ПОЛНОСТЬЮ!»

И показал пальцами цифры — 5-4-3… Дальше не дошел — кабина китайского модуля дрогнула, наверное, у Женга сдали нервы — и открылась. Брис активировал свою и сосредоточился на дыхании. Кабина открылась в лунный вакуум, в минус двести вечной тени. Холод сдирал с Бриса кожу, каждая клетка кричала, задыхаясь. Женг прыгнул — его нога сорвалась, Брис уже видел, что не допрыгнет, несмотря на 1/6 земной гравитации — из всех сил дернулся вперед и попытался его поймать. Ухватил за волосы, потянул, сам теряя сознание — попытался вдохнуть, но вместо воздуха было ледяное ничто. Брис дернулся назад, не отпуская Женга, ударил по «закрыть», не успел включить герметизацию-давление-кислород — палец соскользнул, темно.

Брис думал, что смерть — это как в лунном кратере. Холодно и ничего. И растворяешься в темноте, и все уходит, и страдание исчезает вместе с мучительным желанием жизни.

Но тут он сразу понял, что жив — страдание никуда не делось, болело все — голова, глаза, легкие хрипели и жаловались. Сильно ломило кожу, будто вся она стала больным зубом, размазанным по поверхности всего тела. Было жарко и тесно. Негромко звучал бодрый ритмичный мотив без слов. Брис качался и подпрыгивал.

Он открыл глаза. «Геккон» без всякого его участия лез вверх, туда, где был солнечный свет, ярко-белый на изрытом метеоритными оспинами склоне кратера де Герлах. Женг, прижатый к Брису грудь к груди, застонал и очнулся — Брис не мог шелохнуть головой, чтобы посмотреть на него, места не было.

— Жарко, — наконец, сказал китаец. — Кажется, система охлаждения не справляется.

Брис засмеялся — они оба истерически хохотали, пока в наушниках беспокоилась Олеся, поздравлял их с успешной спасательной операцией Штефан, ДжейСиТри кричал, что «Лунные Люди» порвали все рейтинги, собрали денег на постройку трех лунных баз и возвели Бриса в ранг героя, а со дня на день могут рассмотреть сонм святых. София ничего не говорила, только тяжело дышала.

— Как я рад, что на нас эти… подгузники, — сказал Брис, что было ошибкой, потому, что и он и Женг тряслись от лихорадочного смеха еще минут пять.

— Пятнадцать секунд — это довольно много времени, — сказал Женг. — За них можно спасти человека на луне…

— Или убить, — предложил Брис.

— Можно забить гол. Решающий…

— Приготовить полезный смузи с морской капустой, буэ…

— Влюбиться в женщину…

— Совершить открытие…

«Геккон» лез вверх.

Меня зовут Брис Мухин, мне тридцать шесть лет, я рдился и вырос в России, учился в Москве и Оксфорде, стажровался в Кельне.

Меня попросили написть небольшое обращение — «слов сто» — и я в зтруднении — если я стану шутить, то могу принизить ситуацию, выставить себя глупцом, и к тому же у меня сообразное чувство юмора. Если буду говорить прочувствовано и срьезно, то мы утонем в пафосе.

Я выберу беспроигрышный вариант — великие древние мудрецы наговрили много умного, прекрасно подходящего к любой стуации. Конфуций сказал: «Три вещи никогда не возвращаются обртно — время, слово, возможность. Поэтому: не теряй времени, выбирай слова, не упускай возмжность.»

По времени — я никогда не думал, какими длгими могут показаться пятнадцать секунд, и сколько может в них помститься — движений, решений, адреналина, холода.

По возможности — мы, человечество, наконец переврнули страницу, на которой застыли в семидесятых, когда казалось — сады на Марсе вот-вот качнут ветками. Этого не слчилось, когда обещали фантасты — но в пробах из кратера — вода. Много воды. Для людей, для ракет, для жизни, которую мы можем принести туда, где ее никогда не было.

Сейчас я поднимаю глаза от экрана, на котором пишу и вижу, как солнце отражается от лунной пыли.

Пройдет одна и две десятых секунды — и вы увидите этот свет на Земле. Вот они, новые возможности — для всего человечества. Для нас.

По словам — я уже почти вдвое превысил сотню.

Ура, все!

Тимур Максютов

Шенандоа

Реки были полноводны, леса приветливы, а клен щедро делился соком. Стрелы не знали промаха, дичь сама шла в силки; дети были сыты, воины храбры, а девушки прекрасны, как утренние звезды.

Обрадовался Маниту, что все так хорошо устроилось, и решил отдохнуть. Выкурил трубочку да улегся спать в своем типи, стенами которому — облака.

Тогда истекло для алгонкинов Время.

Злая рыба Номак всплыла из мрачных глубин и обрушила небесный огонь на землю. Пылали леса, заживо горели люди, и даже камни расплавились, плача от нестерпимого жара. Тот, кто выжил в пламени, не мог утолить страшную жажду, потому что вода всех озер и рек стала горькой, превратившись в черную желчь. Кожа покрывалась волдырями и сползала, словно у линяющих змей; матери рыдали над трупами детей, и со слезами вытекали их глаза.

Когда Маниту проснулся, то увидел вместо озер и лесов поседевший от горя пепел.

Причитая, ходил бог по земле, не узнавая ее. Ни пения птиц, ни счастливого смеха, ни звона тетивы, ни плеска весла — только обезумевший ветер завывал от ужаса.

Среди мертвого пространства стоял Последний Воин, держа на руках тело любимой.

Бог умолял о прощении, но Воин не стал его слушать.

— Ты не смог защитить твое и мое, Маниту. Ты бросил нас в час беды. Не нужны теперь мне ни ты, ни твой мир.

Сказал эти жестокие слова и пошел, неся свою тяжелую ношу. Тонкие руки любимой раскачивались в такт шагам Последнего Воина, а волосы ее касались серого пепла, становясь седыми.

* * *

Бобби Бор, горный инженер

Конструкторы «Феникса» думали о чем угодно: запасе прочности, радиационной защите, надежности жизнеобеспечения; о рациональности, компактности и разумной экономичности. Они подсчитали каждый квадратный дюйм и заняли его датчиком; они, умники, взвесили каждую унцию и напихали в нее всяких полезных штук.

Они думали о чем угодно, кроме главного: лететь-то людям. Живым, нормальным, психованным людям.

Что? В экипаж не берут психованных, говоришь? Иди на задний двор. Иди, а не переспрашивай. Видишь бочку из-под удобрений? Видишь или нет?

А теперь полезай в нее. Чего морщишься? Да, воняет. Знаешь, как воняет в корабле? Ха-ха, стерильная чистота. Через месяц в каждом патентованном фильтре поселяется синяя плесень. Ей плевать на ваши патенты, она их не читала. Она не умеет читать, ей нечем, у нее нет гребаных глаз. Зато она умеет вонять. Нет, вот так: ВОНЯТЬ. Смердеть. Зловонить.

Ну что, как тебе в бочке? Тесно? Это ты врешь, дружок. Объем бочки — хогсхед. А в этом мешке полужидкого дерьма, которое ты называешь своим телом — семнадцать имперских галлонов. Что это значит? О, как натужно скрипят твои несчастные метрические шестеренки в европейских мозгах! Это значит, что таких, как ты, в бочке поместятся трое, если рационально разместить.

Если собрать со всей моей Австралии диких собак динго, добавить пекинесов и ротвейлеров, и остальных гавкающих кабысдохов, то сколько получится? Хватит мямлить. Много собак получится, понял? А космические конструкторы съели ДВА раза по много в вопросе рационального размещения. Так что не ной, а радуйся комфорту.

Теперь я накрою твою бочку крышкой и приварю. Чтобы у тебя не возникло соблазна выскочить. Из космического корабля запросто не выскочишь. Хотя многие пытались — без скафандра и даже не побрившись.

Какая еще клаустрофобия? Тебя же отбирали лучшие врачи планеты, ты — идеальный образец млекопитающего. Тебя готовили два года. Никаких клаустрофобий, даже на перхоть не рассчитывай.

У тебя есть человек, которого ты терпеть не можешь? Тот сопливый мальчик из детского сада, который с аппетитом кушал козявки и всех угощал? Или твоя учительница математики — полоумная грымза, которая тебя лупила головой в дроби. Помнишь ее? Судя по сопению, помнишь. Так вот. Они подселяются к тебе. Туда, в бочку.

Что ты воешь? Мы же вместе подсчитали: там навалом места, хватит еще двоим. А мальчик и училка — это всяко максимум полтора. Вы шикарно расположитесь. Так что запихну к вам твоего сержанта из учебки. Того, по кличке «метр в берцах в прыжке». Помнишь, как он орет? Ты еще все время удивлялся: откуда так много крика в этом навозном шарике?

Представил?

Так вот, твоя бочка — просто оранжерея божьих одуванчиков по сравнению с космическим кораблем «Феникс». В котором легче всего тому, кто немедленно, сразу после старта с лунной орбиты, догадался разбить башку о кремальеру или хотя бы выдавить себе глаза. Потому что стоит разжмуриться — обязательно наткнешься на члена экипажа, одного из пятнадцати. И они все орут и жрут козявки горстями. И так тринадцать месяцев.

Ты понял? Тринадцать. Долбаных. Месяцев.

Ну что, проникся? Ладно, не реви. Не реви, кому говорят. Вот, я тебе в щелку просунул обертку от жвачки, можешь понюхать. Не хочешь? Ну, давай насыплю кошачьих какашек, погрызи. Думаешь, после года с лишним полета корабельная жратва вкуснее кошачьих какашек? А ведь это только в одну сторону.

Не плачь. Я ведь не плакал.

Хотя бы потому, что на борту была еще и шестнадцатая. Шен Бейкер. Черноволосая, скуластая и маленькая.

И это извиняло все и всех: создателей «Феникса», глючащие датчики, многоумных профессоров космопсихологии, воняющие фильтры.

Целых тринадцать месяцев. Всего лишь тринадцать месяцев.

Рядом с ней.

* * *

Эрик Андерссон, второй пилот

Все устали. Раньше только язвили, а сегодня дошло дело до потасовки. Первыми сорвались эти двое. Я не удивлен: Иван и Джон невзлюбили друг друга еще в Центре подготовки. У парней напрочь отсутствуют такт и самообладание.

Да, я абсолютно не удивлен. Из экипажа в шестнадцать человек только пять профессиональных астронавтов. Остальные набраны по всей изуродованной планете и подготовлены кое-как. На всех этапах проекта «Феникс» политические мотивы брали верх. А расхлебывать, как всегда, профессионалам.

Куда смотрели все эти психологи, специалисты по коммуникациям, надутые очкарики с безупречными проборами? Тоже мне, «Ноев Ковчег, последняя надежда человечества». Каждой твари по паре: расист против активиста «черных пантер», коммунист против либерала, бывшие пилоты боевых коптеров против бывших зенитчиков. Можно ли после этого удивляться, что они набили друг другу физиономии? Отнюдь. Можно лишь удивляться, что конфликт с кровопролитием — первый за четыреста суток полета.

Ясно было сразу, что эта парочка, Смит и Кузнецов, беременна мордобоем. Было поздно искать замену. Времени нет совсем. Каждый лишний день миссии «Феникс» стоит десятков тысяч лишних смертей на Земле.

Или даже так: любая задержка снижает шанс человечества на выживание.

И не надо мне истерить о душевных травмах и страданиях. Никто не заставлял их начинать войну. Всегда можно договориться. Всегда.

Совершенно необязательно ради дурацких амбиций убивать одну половину человечества и обрекать на медленную смерть вторую. Ребятки порезвились, а теперь всем разгребать. Вы знаете, какие эдельвейсы росли в Емтланде? Ондатры ели у меня с руки. Сосны шумели по партитурам Юхана Румана.

За год до полета нам дали последний отпуск. Потом — строгий карантин и изоляция. Я не смог поехать в Емтланд. Там теперь зона заражения, облако пришло с Кольского полуострова. Соснам нечем шуметь, они облысели. Ондатры лежат на берегу отравленного ручья желтыми брюшками кверху.

У меня тоже есть, что сказать, и американским, и русским, и китайским членам экипажа. Но я ведь не говорю. Потому что имею выдержку и чувство такта.

Слава Богу, я не капитан. Мне не приходится вникать, сочувствовать и разбираться. По мне так — пустое занятие. Мы здесь, чтобы сделать свою работу и вернуться домой. Чтобы когда-нибудь брусника вновь оросила кровавыми каплями берег Сигурд-фьорда. Чтобы люди перестали жить кротами в сырых темных убежищах.

Я-то свою работу сделаю. Не понимаю этих разговоров про психологическую усталость. Ничего, осталось совсем немного. До выхода на орбиту Эметы — трое суток. Тогда все забудут про глупости, будет не до них.

Хотя, если честно, меня тоже несколько утомляет общение с этой толпой инфантильных неврастеников. Я даже почувствовал… Не знаю. Наверное, ностальгию?

Я мусорщик. Один из лучших. Другого бы не взяли вторым пилотом на «Феникс». Мне часто снится рубка моего одноместного «Хугина». Работы у нас с ним было навалом. После войны весь ближний космос загажен до невозможности: обломки уничтоженных спутников и станций, подбитые орбитальные самолеты, какие-то куски не долетевших ракет и ракет, сбитых платформами противокосмической обороны. И сами эти платформы, развалившиеся на части. Хаотично мечущийся, фонящий рой, угрожающий последним уцелевшим спутникам и исключающий нормальное использование пространства.

До войны ученые спорили, через сколько лет цивилизация окончательно погребет себя под толстым слоем мусора: через сто лет или через тысячу. Человечество решило не мучиться и самоубиться прямо сейчас. Однако загваздать космос успело.

Вот радар вылавливает очередной обломок: я отключаю автопилот и берусь за джойстики. Я люблю сам, руками. Тем более, когда у тебя под задницей такой красавец, как мой «Хугин». Потом оценка размера: мелкие куски я сжигал лазером. Но это так, детская забава. По крупным бить лазером нельзя: если не уничтожить одним выстрелом, а развалить на части, то сделаешь только хуже. И вместо одной опасной штуковины появится десяток. Таких я отлавливал магнитными тросами и тащил на станцию приемки. Тут компьютер особо не поможет, нужна еще и интуиция. Это — целое искусство: если на гран ошибешься с определением массы, скорости и направления, то обломок выскользнет из магнитной ловушки, и гоняйся за ним потом. Или изменит траекторию на вообще непредсказуемую. Можешь случайно зарядить по родной станции, бывали такие случаи.

Григ в наушниках. Ты — один. Совершенно. Торжественные, как свечи в рождественской кирхе, звезды. Только ты и космос. И надежный «Хугин» — черный, верный, все понимающий.

Это прекрасно.

* * *

Джон Смит, механик транспортной системы

Ха! Рокки Бальбоа, сержант Уоллес и Капитан Америка в одном лице — вот кто я! Показал этому русскому умнику, кто здесь — самый лучший. Жаль, нас растащили, а то бы получился отличный двухфунтовый бифштекс.

Правда, костяшки сильно распухли. Перчатки скафандра я натяну, а вот шлем… На челюсти — здоровенный желвак. Совсем не вовремя. Высадка послезавтра. Док помазал мне морду какой-то вонючей гадостью, недовольно ворча насчет того, что корабельная аптечка не предусмотрена для боксерских поединков. Косоглазая тварь, а не доктор. Ну ничего, и до него дойдет очередь. Если большая война не выявила победителя, это не значит, что в малой войне на борту «Феникса» я буду такой же размазней, как наши политики, эти трусливые засранцы.

У отца было самое большое ранчо в округе. Три тысячи голов! Я и сам могу продержаться на бычке полминуты. Ну ладно, приврал. Меньше. И тем не менее, ковбой на «Фениксе» один, и это — не яйцеголовые из научной группы, я вас уверяю.

После колледжа я пошел в корпорацию «Глобал». Ту самую, которая «везде и всегда с вами» — от респираторов до надувных бомбоубежищ, от гиперкомпьютеров до выводящих радиацию таблеток. Стал механиком по лифтовому оборудованию. Не в отелях, естественно. Шахты, небоскребы — все, что особенно сложно и ответственно. Я был самым лучшим, несомненно.

Когда началась заваруха, это сыграло злую шутку: меня сразу забрали в Спецуправление, на бомбоубежища. Там, парни, работка была — до кровавого поноса, по шестнадцать часов. Никакого профсоюза, никакого тебе федерального закона о правах трудоустроенных.

А так — я бы, конечно, в морпехи. И сейчас дети в подземельях Висконсина играли бы не в сержанта Уоллеса, а в меня. Как я высаживаю свой взвод на Таймыре и там героически замерзаю, пристрелив последней ракетой огромного полярного медведя.

Мой профиль, между прочим, даже мужественнее, чем у сержанта Уоллеса. Это говорила китаяночка-навигатор. Хихикала еще так, кокетливо. Все-таки не все желтые тошнотворны, есть и среди них ничего себе такие. Изящная, как фарфоровая кофейная чашечка, у бабушки такая стояла на камине. Извращенцы, пьют кофе плевочками, а не из кружек, как нормальные парни.

Послезавтра начнется работка! Аж руки чешутся. Достало безделье.

От «Феникса» на орбите астероида отделится посадочный модуль, потом мое хозяйство — лифтовая платформа. Мы должны добыть и отправить на Землю триста тонн сибириевой руды. Ну, хотя бы сто пятьдесят. На Эмете сила тяжести, конечно, мизерная; но все равно, столько поднять на орбиту — не жук чихнул. Ракетами не получится, большой расход топлива. Поэтому наши мозгоклюи стряхнули пыль с древнего проекта и решили построить орбитальный лифт. На Земле его соорудить так и не удалось: слишком много проблем. С тех пор, как Ньютон получил по кумполу апельсином, никто так и не смог отменить силу тяжести. Прочность и вес канатов, ураганы в атмосфере и еще список из дюжины пунктов. Тут, на астероиде, все гораздо проще — это как жать от груди не трехсотфунтовую штангу, а банку пива. Лифт будет служить для подъема контейнеров с рудой на платформу, болтающуюся на стационарной орбите. Там, на высоте в пятьсот километров (тьфу, меня всегда корежит от этих французских эрзацев добрых человеческих миль) груз прицепится к автоматическим транспортникам. А те уже сами отправятся на Землю.

Но это — не моя забота. Моя — это графеновые тросы и подъемник. Ну, еще противовес, но с ним вообще просто: цистерна с топливом на обратную дорогу отстыкуется от матки и поболтается на противоположном конце троса. Когда мы закончим, то лифт станет уже ненужным, и цистерну-противовес присобачат обратно к «Фениксу». Я закончу работу, гордый собой, катер поднимется обратно к кораблю. Мы помашем ручкой брошенному посадочному модулю, я проникновенно скажу лифту:

— Прощай, напарник! Был горд службой в одном экипаже.

И мы вернемся домой героями.

Всю дорогу сюда они задирали носы. Корабельные, научники, вся эта шантрапа. Мол, были при деле, а я так, балласт. Ну, еще Бобби-оззи, пещерный гном. Его дело — копаться в земле. Или как тут называется то, на что мы сядем?

И кто станет главным послезавтра? Да, парни, Джон Смит станет главным. Без меня вся эта канитель не будет иметь смысла.

Черт, а челюсть-то болит. Джи за обедом хихикала и с невинным видом предлагала погрызть орешков. Я сопел и посасывал бульон через трубочку. Русского отсадили от меня подальше, а здоровенный немец-компьютерщик постоянно, но как бы случайно, оказывался между нами.

«Джи» по-китайски означает «чистая». От нее даже пахнет вот этим. Чистотой.

А русский все-таки молодец. Не уступил, хотя легче меня фунтов на двадцать. Ну, это по-земному. В жилом кольце вращение дает половину от земной гравитации. Мы больше танцевали, чем дрались.

Помнится, в колледже я сцепился с Черным Биллом. Вот была битва «Монитора» с «Мерримаком»! Он рассек мне бровь своим кулачищем, кровь заливала левый глаз. Но я держался до последнего.

Сейчас на месте колледжа — застывшее озеро расплавленной стекловидной дряни. Пехотинец Черный Билл сгинул в Европе. Говорят, прежде, чем истечь кровью, он успел подорвать «Армату».

Черт, кулаки сжимаются от злости, и я захлебываюсь яростью. Как это забыть? Как забыть пылающее побережье от Бостона до Вашингтона?

Обгоревшую женщину, прикрывшую своим телом годовалую девочку.

Я убью этого русского. Подкараулю и пробью башку титановым костылем для крепления основания лифта.

Скажу, что метеорит.

* * *

Иван Кузнецов, инженер бортовых систем

Довели подколодную змею — швырнулась колодой.

Неплохо я поставил на место этого американского гопника. Гопник и есть, только вместо кепки — ковбойская шляпа, вместо «семачек» — попкорн, и к кроссовкам привинчены титановые шпоры. В таком виде и заявился в Центр подготовки, тогда мы схлестнулись в первый раз. Наглый тип, заполняющий собой все пространство. Воплощение Штатов в чистом виде. Только он про все знает, как правильно.

Жаль, не додавили их. Просто кое-кто испугался. Когда девяносто процентов ракет взрывается в шахтах или летит черти куда, только не в цель, это выбивает из седла. Их тоже кое-что выбило из седла — например, массовый отказ систем наведения.

Я не сторонник теории заговора, но что-то тут нечисто.

Но сейчас не время разбираться. Время сыпется сквозь пальцы человечества, как труха сгнившего райского дерева.

Ядерная зима все равно пришла, хоть и в ослабленном варианте. Половина оставшихся в живых сидит под землей, где уже кончились запасы продовольствия, и люди едят трупы. Другая половина живет на территориях, меньше пострадавших от радиации — и что? Там, на бывших кукурузных полях, в вымерших от холода джунглях идет война всех против всех. Там нет даже того минимума, что есть в подземных городах Северной Америки и Евразии.

Нужна энергия. Энергия — это пресная вода, это очистка почвы и воздуха. Это осаждение миллиардов тонн пыли и пепла, закрывших солнце. Это тепло, свет, еда, одежда, лекарства.

Энергия — это жизнь.

И ее надо в десятки, в сотни раз больше, чем использовала цивилизация до войны. Тут обычными атомными станциями и нефтяными топками не справиться.

Только гравитонные генераторы. Возможно, Господь специально подгадал окончание теоретических работ по превращению гравитации в энергию к этому моменту. Наутро после Армагеддона.

Море, океан, вселенная дешевой, общедоступной, универсальной энергии. Простейшее устройство генератора, абсолютная экологическая чистота.

Не хватает только одного — сибирия. Он, конечно, есть. Например, в конвекционной зоне Солнца. Или на границе земной мантии и ее жидкого ядра. Его можно синтезировать в ядерных реакторах — считанными атомами. А для гравитонных сеток нужны граммы, в масштабах все планеты — тонны.

В достижимом пространстве сибирий обнаружен только на большом астероиде Эмета. Поэтому полуживое человечество отдало последние силы, умы и средства для проекта «Феникс».

Поэтому я здесь, в тесной капсуле катера. Напротив меня возится с ремнями этот америкос, зыркает злобно сквозь блистер шлема. Я это хорошо вижу правым глазом, левый все еще заплывший.

Человечество получило шанс. На этот раз — точно последний. Шанс научиться жить вместе.

Я-то не против жить вместе. С итальянскими кастратами, с непальскими монахами, с собакообразными павианами — да хоть с сине-зелеными водорослями! Только не с этими звездно-полосатыми тварями.

Никогда не забуду девчонку на перекрестке убитого города. Счетчик радиации захлебнулся цифрами и сдох. Я втащил ее в эвакуатор.

У машины — триста миллиметров брони, противорадиационный подбой, антинейтронный надбой, полная герметизация, я — в скафандре высшей защиты. И то жгло кожу, а во рту копилась кислая слюна.

А она — в одной ночнушке, босая. Вокруг были жирный чад, щебень и стекло — или битое, или расплавленное. Пыль лежала полуметровым слоем, и каждая пылинка дышала смертью. Асфальт стал жидким, сгоревшее небо — твердым, как крышка склепа. Так и выглядит ад.

А она стояла, с чистым лицом, с белой кожей, белыми глазами. Белая кровь в бесцветных сосудах.

Я втащил ее через люк — невесомую, полуголую.

Уже мертвую.

Ее белые волосы были на крышке люка, и на сидениях, и на противорадиационном подбое. Даже через много дней, когда танк прыгал на очередном поваленном столбе, сотрясая свои бронированные кишки, вдруг откуда-то появлялся тонкий волос и плыл среди вони солярки и густого мата, плыл…

Как осенняя серебряная паутинка.

Ненавижу.

* * *

— Викинг, ответь Фениксу. Как у тебя? Тут одна блондинка машет тебе ресницами и волнительно вздымает грудь.

— Феникс, у нас нормально. Сто двадцать секунд. Все по плану. Словно на тренажере. Бокового ветра не наблюдается, как и атмосферы в принципе. Чего волноваться?

— Тьфу, Викинг, зря ты это сказал. Грудь перестала вздыматься, и у ребят в рубке резко упало настроение. И еще кое-что.

— Это капитан. Прекратите засорять эфир.

— Есть прекратить есть и засорять, мастер!

— Тридцать секунд. Разворот. Включаю тормозные.

Катер развернулся дюзами к поверхности Эметы, короткими вспышками двигателей гася инерцию. Он сейчас походил на жука-навозника с драгоценным грузом: короткий крепкий корпус, выбросивший ноги опор, придавленный сверху двадцатиметровым эллипсоидом посадочного модуля.

Или — на гриб.

— Пять секунд.

— Мы тебя не видим, какой-то туман. Пыль поднялась?

— Какая пыль, лед испаряется…

— Есть контакт с поверхностью.

В наушниках — радостные крики, кто-то начал требовать шампанского.

— Это капитан. Поздравляю весь экипаж «Феникса» с успешным началом основной фазы экспедиции. Отдельная благодарность второму пилоту Эрику Андерссону за мастерскую посадку.

Эфир забили аплодисменты и вопли. Эрик отстегнул ремни, осторожно поднялся из кресла, привыкая к одной сороковой нормальной силы тяжести. Невозмутимо посмотрел на неровную линию близкого горизонта — так его предки, перевалившись через борт драккара и выбравшись на серый песок, равнодушно оглядывали равнины Винланда. Подумаешь, новый континент.

Подумаешь, первая посадка на астероид в истории освоения космоса.

— Это капитан. Начинаем действовать по протоколу четырнадцать-Б. Экипажу «Феникса» занять свои места. Викинг, вам удачи.

Там, на орбите, ребята, продолжая возбужденно переговариваться, потянулись из рубки «Феникса». Кто-нибудь обязательно оглянется через плечо на большой экран: камеры катера продолжали передавать круговой обзор скучного пейзажа астероида.

Эрик скомандовал:

— Иван и Шен, приступайте. Сбрасываем модуль.

— Вот сюда, — Бейкер ткнула пальчиком в монитор, — шестнадцать градусов.

Кузнецов кивнул, застучал по клавиатуре. Загудела гидравлика: гриб, кряхтя, приподнял шляпку, здороваясь с крохотной планетой. Эллипсоид пополз в сторону, медленно кренясь. Вздохнули опоры катера, освобождаясь от тяжести.

Модуль опустился на поверхность — гриб лихо сбросил шляпку, как мексиканец — сомбреро перед тем, как пуститься в пляс.

Американец рванулся к шлюзу первым. Кузнецов хмыкнул:

— Слова-то выучил, Джон?

— Какие еще слова, русский?

— Ну как же. «Это один маленький шаг для человека» и далее по тексту.

— Иди ты. Да, мы первыми были на Луне, смирись.

— Я смотрю, вы везде были первыми, даже в заднице.

Джон развернулся, грозно сияя блистером.

— Дамы и господа-а-а, — завыл Бобби, подражая Майклу Бафферу, — сегодня состоится бой за право обладания поясом чемпиона пояса астероидов! Поясом в квадрате, так сказать. Русский Хорек… Айвен, у вас в России есть хорьки?

— Мне больше нравятся песцы, — буркнул Кузнецов.

— Обойдешься. Русский Хорек про-о-отив Алабамского Скунса! Приготовимся к драке! Кто же кого перевоняет?

— Слушай, ты, утконос, — начал Смит.

— Господа, извините, что отвлекаю вас от важных дел. Мы так и будем стоять у шлюза? Кто-нибудь собирается сегодня стать первооткрывателем Эметы или как? — невозмутимо поинтересовался Эрик.

В камеру набились впятером, было довольно-таки тесно, но австралиец извернулся ужом, потащил Шен за собой и оказался первым на выходе, когда зеленый сигнал разрешил открыть наружный люк.

Спустился спиной вперед по ступеням. Когда оставалось совсем немного, махнул рукой, пропуская вперед девушку:

— Нарекаю тебя королевой планеты! Прыгай первой!

В наушниках послышалось злое пыхтение Джона, но его перебил спокойный голос Эрика:

— Никаких прыжков. Или охота стать спутником этого булыжника? Всем прицепить тросы и передвигаться осторожно.

Первый поход по Эмете длился недолго, всего двадцать шагов до входа в жилой модуль. Пока Иван щелкал тумблерами, включая аккумуляторы, а Шен запускала с наружного пульта Глоба-второго, Боб крутил башкой на все триста шестьдесят градусов.

— Потише, коала, — проворчал Джон, не простивший украденное право первого шага на поверхность астероида, — отвинтишь шлем и лопнешь от перепада давлений. Я за тобой брызги убирать не подписывался.

— Куда ты денешься, если капитан прикажет, — хохотнул Бобби, — будешь драить палубу, как миленький, отсюда и до горизонта. Шен, смотри!

— Не дергай меня, — сердито сказала Бейкер, — Глоб капризничает.

— Вы со своим компьютером носитесь, будто он — человек.

— Квантовых связей у него в мозгах побольше, чем у тебя — нейронных.

Сигнал сообщил о готовности модуля к работе.

— Пошел воздух и нагрев, — сказал Иван, — пять минут, и откроем шлюз.

— Ну, Шен! — ныл Бобби.

— Чего тебе?

— Иди сюда. Погляди!

Даже сквозь стекло шлема было видно, что канадка хмурится. Вздохнув, приблизилась и начала раздраженно:

— Мистер Бор, мы здесь не для игры, здесь все очень серьезно, и если вы… Ух ты! Смотрите!

Все повернули головы.

— Как красиво! Алмазная радуга.

Крохотные кристаллы метанового льда, испарившегося при посадке катера, медленно-медленно оседали на поверхность, сверкая всеми цветами спектра в свете катерных прожекторов.

Когда открылся шлюз, Бейкер отключила связь и прислонила свой шлем к шлему Роберта, чтобы слышали только двое.

— Знаешь, парни мне дарили цветы, свои книги, бриллианты. Но планету, пусть даже крохотную, и такую радугу мне еще никто не дарил. Спасибо, Бобби.

Еще раз стукнулась шлемом, повернулась и медленными прыжками полетела к модулю.

Австралиец прошептал:

— Практически первый поцелуй. Значит, будет и второй.

* * *

— Дом, милый дом, — пробурчал Джон, оглядываясь, — надо было сначала запустить животное. Коалу там или утконоса, раз уж других нет. Иван, у вас в России в новый дом сначала запускают медведя? Или бутылку водки?

— Смотря чей дом. Если чужой, то у нас сначала запускают гранату.

— Довольно-таки просторно, — заметил Боб.

— Это пока второй рейс не прибыл. Как станет нас здесь вдвое больше, так будет не протолкнуться.

— Улыбнись, Смит. Мы долетели. И до сих пор не сдохли, — сказал австралиец.

— Тьфу ты. Сглазишь, придурок.

Американец и русский заплевались одновременно, и даже Эрик осуждающе покачал головой; только Шен улыбнулась.

— Так, у нас два часа до занятия «Фениксом» точки сброса твоей платформы, Джон. Давайте пообедаем, нас ждет тяжелая работа.

Наскоро перекусили. Иван достал из контейнера пару сапог, показал, как пользоваться.

— Они называются «гекконы». Видите, подошва шершавая. Покрыта миллионами волокон, которые прилипают к поверхности. Используются силы Ван-дер-Ваальса, то есть молекулярное взаимодействие. Сцепление приличное, можно хоть по стеклянному потолку ходить. Ну, и позволяет удерживаться при малой силе тяжести. Когда нога начинает движение и пятка поднимается, они отключаются — делаешь шаг.

— Это же велкро. Липучки, у меня такие на кроссовках были.

— Бинго, Бобби. Принцип похож. Научиться использовать легко.

— Смотрите-ка, тут написано, — сказал Смит, — «копирайт Ай точка Кузнетсов». В России разводят Кузнецовых, как австралийцы — овец? У тебя есть гениальный родственник? Или однофамилец?

— Это мой патент, — просто ответил Иван.

Шен осталась нянчиться с младшим Глобом, синхронизируя его с основным компьютером вышедшего из-за горизонта «Феникса». Бобби пошел на разведку с портативным геологическим зондом, остальные расставляли маяки для точного позиционирования платформы.

— Отличный денек! — воскликнул Бобби, — стадион полон народу, и нет ни малейшего сомнения в том, что чемпионами мира по регби вновь станут валлаби!

— Говорят, у утконосов мозг размером с грецкий орех, — немедленно отреагировал Смит, — врут. Нет там никакого мозга. Чем тогда ты бредишь?

— Грамотей, валлаби — это сорт кенгуру. И еще так называют нашу сборную. Все сходится. Мы гуляем по сибириевому рудному узлу. По две штуки баксов за унцию. Можете набивать карманы.

Иван, кряхтя, крепил лазерный датчик, поэтому промолчал. Джон удивился:

— Откуда такая цена?

— Мы — монополисты. Какие цены хотим, такие и устанавливаем. Хо-хо, на бирже паника, брокеры с сотого этажа гроздьями сыпятся на мостовую! Мировой дефицит пистолетных патронов: олигархи стреляются тысячами!

— Хватит болтать, — сердито сказал Эрик, — Бор, если ты закончил подсчитывать барыши, помогай ребятам. Двадцать минут до начала.

Задрав головы, пытались разглядеть среди крупных звезд «Феникс», нащупывающий стационарную орбиту на пятисоткилометровой высоте.

— Вон, вон! — завопил Смит.

— Ты что, это Юпитер.

— Откуда знаешь, русский?

— Книжки читал. Не чековые.

— Подумаешь, умник, — вяло сказал Джон.

Подключилась Шен:

— Ребята, есть позиционирование. Капитан просит передать вам благодарность за хорошую работу.

Эрик двинулся к модулю, Боб поковылял за ним, бормоча что-то про дурацкую лунную походку и давно умерших поп-звезд.

В зените вспыхнули четыре новых звездочки: стартовавшие с платформы микроракеты, разматывая катушки графеновых тросов, устремились к поверхности астероида.

Смит прерывисто вздохнул. «Волнуется», понял Кузнецов.

— У них головки с бурами, — пояснил Смит, — перед контактом с поверхностью ускорятся, чтобы врезаться поглубже. А потом турбинные буры прогрызут еще на триста футов. Это в ваших метрах будет, э-э-э…

Иван хотел было едко заметить, что все прекрасно и сам знает, во время учебы сто раз рассказывали. И что умножать в уме триста на ноль-три — упражнение для недоразвитого первоклассника.

Но сдержался.

Похлопал по плечу американца:

— Не переживай, все нормально будет.

Джон поглядел удивленно и промолчал, машинально поправляя титановые костыли на поясе.

* * *

— У меня кожа страшно сохнет, а все запасы крема давно кончились.

Астронавигатор Джи на экране монитора кивнула:

— У меня тоже. Это все корабельные осушители воздуха и спиртовые протирки вместо человеческого душа. А жуткая мазь у доктора…

— Пахнет нестираными носками, буэ — подхватила Шен.

Девчонки рассмеялись.

— Мужскими, — уточнила Джи, — был у меня один. Я его выгнала. Не за то, конечно, что он расшвыривал свои чехлы для копыт по всему дому. Хотя, за это тоже. Так еще две недели обнаруживала эти минные закладки в самых невообразимых местах. И ни одного — парного. Мы, наверное, поэтому и расстались: у мальчика просто все, от мозга до носков, не подходило для жизни в паре.

Кто-то с «Феникса», не видимый на экране, громко сказал:

— Джи, прекращай чирикать. Остальное сообщишь в твиттере. Тебя зовут в рубку, отстыковка от лифтовой платформы. И начинаем готовить второй рейс на Эмету.

— Пока, дорогая, — китаянка нагнулась к экрану и прошептала, — как там твой мишка-коала? На мой вкус, остроумен, но болтлив.

— У меня, слава Богу, свой вкус, — рассмеялась Шен.

Зашипела дверь — вошли Эрик и Боб.

— Что с твоим подопечным? — спросил пилот.

— Маленький Глоб принял данные, — ответила Бейкер, — и сейчас дублирует работу корабельного компьютера. Все по плану. Тебе скоро лететь за очередным грузом.

— Через три часа, — кивнул Андерссон, — так что занимайте койки, потом возможности не будет, когда я привезу еще шестерых.

— Можешь их всех выкинуть по дороге, — предложил Бор, — главное, ты моего «Грызуна» не забудь. И аккумуляторы. И топливо.

— И продукты, — подхватила Шен, — кислород, воду, нормальный крем для кожи…

— Солнцезащитный? Да-да, шезлонги, доски для серфинга и билеты на оперу в партер. Умерьте аппетиты. Что прицепят, то и притащу, я всего лишь водила-дальнобойщик.

— Не может быть! — закричал Боб, — какое горькое разочарование! Я-то был уверен, что Эрик Андерссон — лучший пилот ближнего и дальнего космоса, ястреб Галактики, виртуозный мастер головокружительного маневрирования. А он только извозчик. У меня шок, дайте мне виски.

— Перебьешься.

— Все, я буду рыдать.

— Поплачь, это хорошо. Чем в тебе меньше жидкости, тем меньше нагрузка на санузел, — спокойно ответил пилот.

Боб не успел парировать — взволнованный голос из динамика произнес:

— Викинг, это Феникс, у нас проблема с Глобом Большим. Шен, подключай четвертый канал, принимай на себя управление реактором.

— Реактором? Что случилось? — растерянно переспросила Шен, бегая пальцами по панели управления.

— Живее! — завопил динамик — у нас…

И замолчал.

Шен лупила по панели, бормотала неразборчиво, умоляя кого-то о чем-то, а Эрик, замерев, смотрел, как гаснут экраны связи с кораблем.

Потом прыгнул, навис над пультом:

— Где? Где управление радаром?

— Второй монитор.

Вот синяя метка — лифтовая платформа. В ста километрах от нее, где и положено, голубой маркер цистерны — противовеса орбитального лифта.

На том месте, где должен был быть зеленый кружок «Феникса», экран пачкала россыпь серых неопознанных точек. И эта россыпь расползалась, становясь больше — словно стремительная раковая опухоль, словно бельмо на зрачке локатора.

Эрик, шепча проклятия, удвоил масштаб. Потом еще и еще.

Корабля не было. Нигде.

Боб схватил микрофон и заорал:

— Викинг вызывает Феникс. Феникс, прием. Отвечайте, чертовы ублюдки, что за неуместные шутки?!

Щелкнул динамик местной связи:

— Это Иван. Эрик, тебе стоит посмотреть. Тут непонятно что в зените.

Андерссон крикнул:

— Верхний обзор — на экран!

Прямо над модулем, на черном муаре неба, расцветал невиданный алый цветок, разбрасывая искры и протуберанцы.

Крупные звезды, помаргивая, смотрели на непривычную картину.

В космосе прекрасно все.

Даже смерть.

* * *

— Реактор не может взорваться ни с того, ни с сего. Там автоматическое заглушение, если вдруг синтез выйдет из-под контроля — в третий раз сказал Кузнецов, — и вообще, нет ничего надежнее и безопаснее, чем Новосибирские мини-установки термояда.

— Как ты сказал? Надежный русский реактор? Что вы вообще умеете делать, криворукие? — прищурился Смит, — господи, какие идиоты взяли вас в проект? Сначала вы взорвали планету, а теперь — последний космический корабль.

Кузнецов вскочил:

— Что ты несешь, придурок?! Кто взорвал планету, мы? А не вы, нет? Там, на «Фениксе», были двое моих соотечественников — они сами себя угробили?

— А что, для кого-то открытие, что все русские — ненормальные? Я читал вашего Достоевского, вы даже своих старух рубите топорами, как дрова!

— Брейк!

Бобби ловко ввернулся между готовыми сцепиться Иваном и Джоном.

— Вы закончили, джентльмены? — ледяным тоном поинтересовался пилот, — а теперь прошу всех встать и построиться в шеренгу. Вот здесь.

— Еще один свихнулся, — пропыхтел багровый американец.

— Извольте выполнять сказанное.

Астронавты — красные Кузнецов и Смит по флангам, напряженный Бор и заплаканная Бейкер — изобразили неровный строй.

— Слушай приказ по экспедиции «Феникс». Являясь старшим офицером на борту, принимаю командование на себя. Отныне я, Эрик Андерссон — капитан, и мои приказы являются обязательными к исполнению.

— Блин, мы тут все — трупы, а он про карьеру, — пробормотал Джон.

— Механик Смит, последнее предупреждение, — повысил голос Эрик.

— А давайте его расстреляем? — предложил Бобби, — из огнетушителя.

— Я — за, — пробурчал Иван.

— Инженер Бор, инженер Кузнецов. Когда меня заинтересует ваше мнение, я вам его скажу. Прошу садиться. Продолжаем совещание.

То, что осталось от экипажа «Феникса», поместилось за небольшим столом.

— Итак, причина катастрофы «Феникса» нам неизвестна, и сейчас нет смысла ее выяснять. Подведем итоги. Задачу экспедиции — добыча и отправка на Землю минимум ста пятидесяти тонн сибириевой руды — никто не отменял. Инженер Бор?

Бобби почесал лоб и уставился на Андерссона.

— Мне повторить? — холодно спросил швед.

— Что? — не понял австралиец.

— Что вам, как отвечающему за добычу, мешает выполнить задачу?

— А! Так это легко! У меня нет «Грызуна», видите ли. Когда вы еще были вторым пилотом, капитан Андерссон, вы должны были за ним слетать, помните? Но вас что-то задержало. А теперь лететь некуда!

Бор покраснел и сорвался на истеричный крик:

— Понимаете? Некуда! Там все взорвалось. Мой мобильный автоматический горнодобывающий комплекс, или просто «Грызун», разлетелся на атомы! И еще! Там погибло одиннадцать человек, но это — мелочь, да? Вернуться домой нам теперь не на чем, радиостанции тоже нет, и мы даже не сможем…

— Бобби, я умоляю тебя — заплакала Шен, — возьми себя в руки…

— В руки? У меня-то все в порядке с ними, а вот ты куда пихала свои птичьи лапки, а? Что ты там наковыряла своими ручонками на панели управления, почему в итоге реактор пошел вразнос?

Маленькая канадка вскочила и влепила Бобу затрещину — такую, что австралиец взлетел в воздух и очень долго падал на спину, размахивая руками. Шен отлетела в противоположную сторону, но ее поймал Кузнецов.

— Я готов смотреть на это вечно, — заметил Смит, глядя, как Роберт медленно опускается на пол.

— Спасибо, инженер Бор, вы нам очень помогли, — сказал Эрик, — многое из того, что вы сказали, стало для нас открытием. А теперь продолжим. Но для начала вы извинитесь перед леди.

Красный, взъерошенный Бор поднялся с пола и сел на свое место.

— Мы ждем — спокойно произнес Андерссон.

— Я… Это вот… Оно так вот, — промямлил Бобби.

— Странное дело, — покачал головой Смит, — у утконоса сломалась говорительная машинка. Мисс Бейкер, я восхищен! Это был лучший, а главное — самый полезный удар в челюсть, который я видел.

Роберт набрал воздуха, выдохнул. По его щекам текли слезы. Он встал и сказал севшим голосом:

— Шен, я приношу тебе самые искренние извинения. А также вам, капитан, и вам, господа. Я временно потерял контроль, и впредь такого не повторится.

— Не сомневался в вашем благоразумии, инженер, — немедленно отреагировал Эрик, — продолжим. Я не хочу слушать о том, чего у нас нет, чтобы выполнить задачу. Я хочу услышать, что у нас есть. Или что мы можем предпринять.

— У него есть две кирки, или как они там называются. Я сам видел, — сообщил Джон.

— Геологические молотки, — кивнул Бор, — но это… Это нереально! Сто пятьдесят тонн твердой породы. Мы будем рубить год, а у нас кислорода…

— О запасах ресурсов жизнеобеспечения нам сообщит мистер Кузнецов, когда придет время. Если вам больше нечего сказать, Бор, я передам ему слово…

— Подождите! — воскликнул Бобби, — ну как же, бур для отбора пород. У нас имеется турбинный бур. Если переделать сверла… Точно, надо подумать.

Бобби схватил блокнот и начал что-то черкать.

— Это всегда полезно. Я про «подумать». Иван, что скажешь?

Все с облегчением заметили, что капитан перешел с «мистеров» на нормальное обращение.

— Воздуха на месяц, учитывая патроны для скафандров. Плюс жидкий кислород для испарительной установки. Я ее отключил, и у нас есть неприкосновенный запас.

— Отличные новости. А что с продуктами?

— Тут дела хуже, на борту модуля только аварийный паек, остальное должно было прилететь с «Феникса». Если уменьшить рацион в полтора раза, то хватит на три недели.

— Есть! — крикнул Бор, — Джон, глянь, мы сможем вырезать из титана такие лопасти и приварить к буру?

Смит наклонился над Робертом, попыхтел. Потом взял карандаш и провел линию:

— Вот так нормально? Нет проблем, оззи.

— Очень хорошо. Тогда, если работать посменно, то можно будет брать примерно по три тонны в сутки. Это значит… Да.

Все молчали. Понятно было, что времени не хватит.

Наконец, Эрик заметил:

— Что же, отправим столько, сколько успеем. По крайней мере, никто не сможет нас обвинить в том, что мы не использовали последнюю возможность. Джон, что у нас с лифтом?

— Подождите. Стойте. С лифтом у нас все нормально, подъемник через три часа будет здесь. Вы о чем вообще говорите? У нас кислорода на месяц, а что потом? Жратвы нет. Почему никто не говорит о том, что будет потом, а? Я что, должен сдохнуть здесь? Без жратвы? В компании вот с этими? С трепачом-утконосом и чокнутым русским?

— Если ты сейчас выйдешь отсюда без скафандра, я не против: для каждого доля кислорода увеличится на четверть, — спокойно сказал Иван.

Смит подскочил к Кузнецову и закричал прямо в лицо:

— Не делай вид, что ты не думаешь об этом! Вы! — он повернулся к остальным, — вы все об этом думаете! Что мы — обречены. Что у нас даже нет радио, чтобы сообщить, как мы подохли — а уж помощь точно не успеет. И Землю не спасут эти несчастные девяносто тонн, или сколько там выйдет — им для запуска технологического процесса надо сто пятьдесят!

Иван демонстративно вытер щеки и сказал:

— Мятная жвачка — это классно, друг, но я способен сам купить себе бабл-гам, не надо орошать меня слюнями. Я тебе вот что скажу. Я родом из города, которого теперь нет. Когда-то была большая война с фашизмом, и мой город попал в блокаду. У жителей не было шансов. Их бомбили. Они замерзали от жутких морозов. Они умирали каждый день, потому что нечего было жрать. Но они не брызгали слюнями и не плакали под одеялом — они умирали, стоя за станками, на которых точили снаряды. Или дежуря на крышах в ожидании бомбежки. Или в окопах, с винтовкой в руке. Никто не обещал им, что скоро все кончится, что их спасут. Ни хрена подобного! Они шли и делали свое дело. Потому что так и поступают нормальные люди — делают то, что должны. До последнего вздоха.

Смит перестал нависать над Иваном. Отступил назад на шаг и проворчал:

— Только не надо думать, что одни русские сражались с фашистами. У меня прадед погиб в Нормандии. И он тоже знал слово «долг». Ладно, будем копать, пока не свалимся. Или пока меня не добьет аллергия на ваши рожи.

Молчавший до этого капитан сказал:

— Сейчас отбой, спать четыре часа. Всем обязательно принять снотворное. После подъема — траурная церемония, и приступаем к работе.

Когда расходились, Бобби взял Шен за узкую ладошку. Девушка вырвала руку и спросила:

— Чего тебе?

— Слушай, мои предки дрались с японцами на Тихом океане, а про войну в Европе я знаю плохо. Кто были по национальности эти фашисты?

— У них не было национальности, она бывает только у людей. У скотов национальности нет.

* * *

Шен Бейкер, оператор цифровых систем

Мой папа — внук последнего вождя лесных алгонкинов. По крайней мере, он так думал.

Еще мой папа был астрономом. И я мечтала об этой профессии, конечно. Что может быть прекрасней звезд? Тот, кто сумел расслышать музыку, под которую танцуют галактики, кто пытался заглянуть за вуали туманностей, кто слышал зов страдающего от одиночества радиоквазара, никогда уже не сможет вылечиться от космоса.

Папа был в Атакаме, работал на радиотелескопе, когда я сдавала экзамены в университет. И когда это началось.

Мы сидели в Монреальском бомбоубежище. Разумеется, связи не было. И папа, сходя с ума, бросился разыскивать меня — через границы и джунгли, через зоны заражения и запретные зоны… Он не добрался.

Война забрала у меня все: небо, мечту, папу. Кому нужны астрономы, если даже Солнце не хочет смотреть на нас, если круглые сутки — ночь, а круглый год — зима.

Папа как-то рассказывал страшную алгонкинскую сказку. О том, как сгорели небо и земля, а великий Киччи — Манито не смог спасти людей. Я не помню, чем там кончилось дело.

Когда я узнала, что «Глобал» поставит компьютеры для «Феникса», то стала лучшим оператором. Я должна была увидеть звезды, и я полетела к ним.

Мне сейчас очень горько. И страшно. Страшно умирать вот так, точно зная, как кончится жизнь: когда счетчик воздуха покажет «ноль». И все.

Горько умирать, когда исполнилась детская мечта о космосе. И когда пришла любовь.

Роб сказал тем утром:

— Слушайте, я идиот.

Смит немедленно и охотно согласился с ним, но Роб продолжил:

— Земле не нужно сто пятьдесят тонн руды. Земле нужно десять тонн сибирия. Мы исходили из содержания шесть процентов, среднего по месторождению. Но структура залегания показывает: должны быть узлы с гораздо большей концентрацией. С «Феникса» такие детали было не узнать.

— Что ты предлагаешь? — спросил капитан.

— Собрать анализатор. Схему я набросал. Обойти с ним территорию, найти такой узел.

Смит сказал, что «утконос просто не хочет копать, а хочет гулять с анализатором, чем можно заниматься до самой смерти, очень недалекой».

— Зачем пешком? — сказал Иван, — возьмем один из двух реактивных ранцев, подвесим анализатор, придумаем дистанционное управление. Так будет гораздо быстрее.

В тот день мы не копали: чертили, паяли и ругались. И через шесть часов «Птичка» полетела. А еще через два часа Роб нашел «гору Шенандоа». Это он так ее назвал, крича, что первооткрыватель имеет право дать имя.

Никакая это не гора, конечно. Невысокий бугор (Смит сказал: «Годовалый бычок и то больше кучу навалит») в двадцати километрах от модуля. С содержанием сибирия до тридцати процентов.

Теперь мы успеем.

Если не я, то другая земная девчонка увидит, как небо над родной планетой становится чистым, и на него возвращаются звезды.

Сегодня Бобби и кэп привезли четыре тонны с горы Шенандоа. Их сменили Иван и Джон. Эрик ушел тестировать бортовые системы катера.

Не знаю, как так вышло. Роб просто подошел сзади и поцеловал меня в затылок.

Заниматься любовью в невесомости очень забавно. Уже ради этого стоит осваивать космос.

* * *

Эрик Андерссон, капитан

Когда подъемник с последней партией контейнеров достиг платформы, я устроил экипажу маленький праздник и распечатал виски. Они хохотали и травили анекдоты, делая вид, что забыли об окончании запасов воздуха. Конечно, у нас есть еще жидкий кислород из неприкосновенного запаса. Ладно.

Тогда Иван подошел и выложил свою бредовую идею. На Землю пойдет всего одна автоматическая ракета, этого достаточно. Ее там будут ловить мусорщики, а в этих ребятах я уверен.

Останутся еще пять транспортников. И цистерна — противовес. Так что топлива у нас навалом. Из всего этого и «Викинга» можно собрать корабль, который теоретически способен долететь до Земли. Одна проблема: чем дышать и питаться в пути, даже если предельно ускорить корабль и сократить время полета до пяти месяцев. Но Иван продумал и это:

— У нас два биомодуля. Они служат для хирургических операций, но и в глубокую кому могут погружать. С минимальным расходом воздуха. Двое уже пристроены. Третьему члену экипажа хватит запасов, чтобы продержаться до того, как нашего монстра Франкенштейна из «Викинга», автоматов и цистерны поймают мусорщики.

— А еще двое?

— Бросим жребий.

— Нет, — сразу сказал я, — или все, или никто.

Он хотел возразить, но тут началось. Шен крикнула:

— Глоб-младший показывает сбой у транспортника. Он не стартует.

Мы перепробовали все.

Ракета не отвечала. Они все не отвечали, все шесть.

Я предложил полететь на катере, но Иван остановил:

— Не надо, это наш крайний резерв. Прокатимся на лифте. Смит, пошли.

Они забрались в пустой контейнер и поехали, забрав последний реактивный ранец.

Они сделали это. Запустили бортовые «мозги» и отправили ракету с сибирием на Землю. А когда возвращались, на высоте двести километров двигатель лифта сгорел, и ролики насмерть застопорили подъемник. Они возились слишком долго и безуспешно. Подъемник умер.

У ребят оставалось кислорода на час. Когда я понял, что на катере не успею добраться, то приказал бросить жребий и спастись на реактивном ранце хотя бы одному.

— Пошел ты на хер, командир, — сказал Смит.

Иван что-то сказал по-русски. Мне кажется — то же самое.

Потом они выкинули ранец из контейнера. Я это видел: я уже стоял у основания подъемника и смотрел в визор.

Потом они трепались о всякой ерунде, потом притихли. Оказалось, что Смит спер у меня остатки виски, и теперь они как-то ухитрились залить его в бачки для воды на скафандрах. Так что языки у них заплетались.

Еще они пели песни дуэтом, причем и по-русски тоже.

А я ничего не мог сделать. Я колошматил по основанию лифта, не чувствуя боли.

В конце Иван неожиданно трезво сказал:

— Я все понял. Я понял, кто взорвал «Феникс», кто убил меня и Джона, почему долетели десять процентов американских и русских ракет. Не все и не ноль, а ровно столько, чтобы человечество оказалось в бомбоубежищах. Корпорация «Глобал», твою мать! Это их компьютеры стояли в командных центрах обеих сторон! Это им мы все платим за воздух, йодные таблетки, за последние крохи жратвы. Гравитонные генераторы для них — потеря власти и доходов. Ребята, отключайте к чертовой матери…

Робот-тележка ударил меня сзади. И потом — манипулятором в шлем, и я господи как больно почему звезды смотрят странно кровавая брусника над фьордом ворон Хугин на плече.

* * *

Последний Воин собрал из костей павших героев каркас и натянул на него лунный свет. Положил в каноэ тело любимой, оттолкнулся от земли веслом из небесного железа и полетел вверх — туда, где звезды шепчут о вечности, где излечиваются все раны и оживают мертвые.

Напрасно звал Киччи-Манито своих детей вернуться.

Никто не ответил ему.

* * *

Роберт Бор, горный инженер

Я не успел.

Я опять ничего не успел. Я услышал хрип капитана в наушниках и побежал сначала к нему. И только когда увидел, что от него осталось, бросился к модулю. Робот-тележка заходил по дуге, и оставалось десять футов, когда он вдруг вильнул в сторону, врезался в контейнер и замер. Я бился в дверь шлюза, кричал, но она открылась не сразу.

Шен лежала на пульте. Взбесившийся кухонный комбайн изрешетил ее нежное смуглое тело ножами мясорубки, швыряя их на добрых двадцать футов.

Но она успела отключить Глоба-младшего.

Я не помню, как укладывал ее в биомодуль, как ухитрился запустить программу. Кажется, мне подсказывал Иван. Но этого не может быть.

Они были уже мертвы — и Иван, и Джон.

И Эрик.

И весь экипаж «Феникса».

Это не имеет значения. Ракета с сибирием летит к Земле — только это имеет значение.

Если уж мы здесь смогли справиться с Глобалом, то и там смогут.

Иначе — зачем все это?

А может, Иван ошибся про Глобал. То, что произошло — цепь трагических случайностей. Космос суров. Он не прощает ошибок.

Иван как-то сказал мне:

— Человечество способно объединиться. Против общей беды, против гибели. Но «за» гораздо лучше, чем «против». Если бы у человечества было хоть немного мозгов, оно давно бы объединилось ради космоса.

Крышка второго модуля открыта. Как только она закроется за мной, запустится программа глубокой комы.

Люди прилетят. Обязательно. Звезды покажут им дорогу, чтобы спасти Шен Бейкер.

Шенандоа.

Дочь звезд.