Турникет

Тимур Калика (2024)

Рассказ-аллегория.К 80-летию снятия блокады Ленинграда. А также всем детям войны посвящается… В рассказе описывается короткое путешествие Кати из холодного и голодного Ленинграда в счастливый летний город…«Живи!» — это последнее слово, которое услышала Катя от красивой волшебницы Арины.Мы помним! Низкий вам поклон за то, что выжили и научили нас любить…

Предисловие

Ленинградке

Еще тебе такие песни сложат,

так воспоют твой облик и дела,

что ты, наверно, скажешь: — Не похоже.

Я проще, я угрюмее была.

Мне часто было страшно и тоскливо,

меня томил войны кровавый путь,

я не мечтала даже стать счастливой,

мне одного хотелось: отдохнуть…

Да, отдохнуть ото всего на свете —

от поисков тепла, жилья, еды.

От жалости к своим исчахшим детям,

от вечного предчувствия беды,

От страха за того, кто мне не пишет

(увижу ли его когда-нибудь),

от свиста бомб над беззащитной крышей,

от мужества и гнева отдохнуть…

Ольга Берггольц, отрывок, 1942 г.

Турникет

— Приехали, — громко сказал грубым голосом офицер в строгом военном кителе и фуражке, стоящий посередине плацкартного вагона. — Вспоминайте имена!

От этих слов девочка лет одиннадцати, лежащая на втором спальном ярусе, проснулась. Она протёрла глаза, убрала с себя белую простыню и осмотрелась по сторонам.

Разномастный народ зашевелился в набитом вагоне.

На нижней полке впритык друг к другу сидели взрослые люди всех возрастов, в нательном белье. Мужчины были одеты в «белугу», а женщины — в белые длинные сорочки. На головы некоторых мужчин и женщин были надеты чёрные мешки из плотной ткани, руки их были скованны наручниками. Таких людей с мешками было немного, с чёртову дюжину. Остальные взрослые люди, на чьих головах не было мешков, с недоумением озирались друг на друга.

На второй полке лежали дети, одетые также как и взрослые, в нательное бельё. Это были девчонки и мальчишки разных возрастов, от самых малых до почти юношей и девушек. Дети, как и взрослые, осторожно поглядывали друг на друга с затаённым недоверием. Никто из них не плакал. Посреди них была и одиннадцатилетняя девочка.

На третьей полке, самой верхней, лежали грудные малыши. Их было не так много, как взрослых и детей. Они были аккуратно завернуты в белые одеяльца. Одни младенцы были перевязаны голубыми ленточками, на других красовались розовые. Малыши лежали смирно, изредка шевелясь и покряхтывая, они соблюдали негласную солидарность — ни единого плача.

— Вспоминайте имена, — повторил офицер, после чего удалился из вагона.

«Что значит вспоминайте имена? — подумала девочка, — Меня зовут…».

Она настойчиво стала вспоминать своё имя, но поняла, что не может вспомнить его. От этого ей стало немного страшно.

«Меня зовут, меня зовут, меня…», — повторяла девочка про себя, но вспомнить своё имя не получалось.

Она посмотрела в окно и увидела едва заметные хмурые деревья, неподвижно стоящие вдоль железнодорожного полотна. Зелёная трава еле-еле просматривалась под вагоном, плотный туман размыл всё вокруг.

На улице стояла летняя пасмурная погода в союзе с полной тишиной.

Естественное освещение в вагоне из-за погоды на улице было скудноватым, да и царящая атмосфера придавала всему происходящему удручающее состояние.

В вагоне все молчали, и только человеческий шорох, доносившийся в разных местах, не давал тишине вступить в свои права.

Офицера сменили два здоровых солдата, с винтовками на плече.

— Те, что с мешками за мною, на выход, — строгим голосом проговорил один из них, поправляя пилотку на голове.

— Шевелись! — зарядил второй солдат, видя, как боязливо и нехотя выполняют команду люди с мешками на голове.

«Меченые» один за другим покинули вагон, следуя за первым конвоиром. Второй солдат быстро осмотрел весь вагон от начала до конца, замкнув их колонну.

В вагоне повисла гробовая тишина. Все дышали очень медленно и тихо.

Тишину нарушил высокий мужчина в синем халате, который зашёл в вагон и остановился посередине. Он не спеша, снял с лица очки в тёмной оправе, достал из кармана брюк платок и протёр им линзы.

— Взрослые и дети, — усталым сиповатым голосом сказал врач, — вспомните, пожалуйста, свои имена. Если кто-то из вас вспомнил своё имя, то продолжайте его произносить про себя, не останавливаясь. Повторяю, произносите своё имя про себя, не останавливаясь, пока его не спросит у вас женщина-врач.

Прошла минута, во время которой врач и весь вагон молчали.

Девочка закрыла глаза, вспоминая, как её зовут и, как она здесь очутилась. В голове была сплошная пустота.

«Катя, — вдруг влетело в её голову это имя. — Меня зовут Катя».

Она стала повторять про себя имя «Катя», чтобы оно случайно не вылетело из её головы. Тревожное состояние сменилось на спокойное повторение своего имени.

— Те товарищи и дети кто не вспомнил своё имя, — продолжил медленным голосом говорить мужчина-врач, — пройдёмте на выход. Следуйте за мною.

За врачом последовала длинная вереница пассажиров вагона, от млада до стара; они медленно выходили из вагона.

Внутри вагона сразу же опустело, большая часть пассажиров покинула его.

Уже привычную за столь короткое время тишину потревожили зашедшие в вагон красивые девушки, с беловласыми косами. Они были одеты в ярко-белые выглаженные халаты с красным крестом на груди и повязанными косынками на голове. Их лица безмятежно светились, а искренняя улыбка придала оставшимся людям спокойствие. В руках у каждой девушки было по красивой люльке в виде большой плетёной корзины с мягким одеяльцем внутри. Они бережно достали младенцев с третьего яруса, уложили их в люльки и вынесли из вагона. Младенцев было столько же, сколько и прекрасных юных девушек, словно заранее кто-то всё сверил и подсчитал.

К последним пассажирам, кто остался в почти пустом вагоне, явилась стройная женщина-врач. Она прошла в начало вагона, где начинался отсчёт мест, и спрашивала у каждого пассажира его имя, пристально всматриваясь в лицо.

Дошёл черёд и до девочки лет одиннадцати.

— Как тебя зовут? — спросила врач, глядя прямо в её глаза.

— Меня зовут Катя, — тихо ответила она.

— Хорошо, — сказала врач, переводя свой взор на следующего пассажира.

После процедуры по вспоминанию своих имён врач остановилась посередине вагона и звонким голосом оповестила пассажиров, — Товарищи взрослые и дети, следуйте за мною.

Вагон опустел.

Оставшиеся пассажиры стояли на перроне.

Катя осмотрелась по сторонам. Туман по-прежнему окутывал всё окружающее пространство. Пассажирские составы стояли на нескольких путях пребывания железнодорожного вокзала, из всех этих составов выходили люди и следовали в рядом стоящие вокзальные помещения. Все они были одинаковой архитектурной формы, кроме цветового решения.

Люди с мешками на головах в сопровождении конвоиров заходили в здание из тёмно-красного кирпича. «Меченых» людей было мало на фоне остальных групп, но их чёрные мешки сразу же привлекали внимание остальных пассажиров.

Пассажиры, не помнящие своих имён, вместе с высокими мужчинами-врачами следовали в здание из белого мрамора. Эта группа людей составляла самый большой процент из всех пассажиров, прибывших на вокзал поездов.

Лучезарные девушки с младенцами в люльках поднимались по широким белокаменным лестницам, находящимся возле каждого железнодорожного пути, вверх. Чем выше устремлялись прекрасные девушки с люльками в руках от перрона, тем больше растворял их красивые фигуры молочный туман, делая под конец их силуэты совсем призрачными.

Все остальные люди, помнящие свои имена, шли за стройными женщинами-врачами в сторону здания, окрашенного в ярко-жёлтый цвет.

— Так, хорошие мои, — произнесла врач, обращаясь к вышедшим из вагона, в числе которых была и Катя, — идём рядом со мною в жёлтое здание. Не теряемся! Всегда произносите своё имя про себя. Пусть это станет для вас привычкой.

Врач, Катя и ещё не более десяти человек разных возрастов последовали к жёлтому зданию.

Внутри большого светлого здания все люди были в белых нательных одеяниях, оттого всё вокруг походило на большую варящуюся белую кашу.

Проходя мимо широкого коридора, Катя услышала слова одной медсестры, но не придала этому значение.

— Бедняжки, — шепотом обмолвилась одна молодая медсестра другой, — им ещё два года в голоде жить.

Вторая медсестра глубоко с сочувствием вздохнула, вытирая мокрые глаза.

— Цыц, — одёрнул их старый врач невысоко роста, грозя им указательным пальцем — ишь, раскудахтались! Бегом в процедурную! Приду и спрошу с вас, по чём у нас длинные языки нынче стоят.

Молодые медсестры, опустив головы, быстрым шагом покинули коридор.

Врач со статной осанкой провела Катю и других пассажиров в большой зал ожидания.

Пассажиры с разных вагонов и составов смиренно ожидали, когда дойдёт их очередь до двери, которая находилась в конце помещения.

— Садитесь вот тут, — указала рукой на крайние места в зале ожидания сопровождающая их врач, — скоро к вам подойдёт человек и скажет что делать.

Люди стали рассаживаться на последнем ряду.

Стройная женщина-врач только хотела удалиться от группы людей, которую она привела в зал ожидания, как её окликнула одна пожилая женщина.

— Я забыла своё имя, — тихо обратилась она к врачу, не успев ещё присесть.

— Вспоминайте, — рекомендательно сказала врач, — у вас одна минута!

— Вспомнили? — по прошествии минуты спросила врач.

— Нет, — ответила пожилая женщина с испуганными глазами.

— Ну, как же так, — удручающе проговорила она, — ещё полминутки, давайте-ка вспоминайте, пожалуйста.

— Не могу вспомнить, — грустным голосом сказала пожилая женщина.

— Марфа, — окликнула врач со статной осанкой молоденькую медсестру, стоящую под красивой колонной у входа в зал ожидания. — Подойди к нам.

— Что случилось Настасья Васильевна? — поинтересовалась подбежавшая медсестра.

Конец ознакомительного фрагмента.