Бесприданница, или Выйду замуж за незнакомца

Тиана Тон, 2018

«В книге встречается упоминание нетрадиционных сексуальных установок, но это не является пропагандой».В маленьком провинциальном городке за последние годы ничего не менялось. Люди трудились, боролись с бедностью и мечтали о лучшей доле. Антонина не стала исключением. Девушка привыкла в жизни добиваться всего сама, при этом чувствуя невероятную усталость. Она не переставала верить, что счастье в этом мире есть, и его нужно отыскать. И в этих поисках Тоня закружилась в круговороте странных событий. Брак с незнакомцем, ненавистные соперники, побег… На что ещё готова эта девушка в погоне за сытой и красивой жизнью? На всё! Каждая последующая авантюра будоражит и обещает рай. Только почему-то на сердце тоскливо, и всё чаще хочется плакать. Что ещё приготовила для Антонины судьба? И продолжит ли она после всех испытаний мечтать?

Пролог

— Мамочка, ты даже не представляешь, как я сейчас счастлива! — Тоня смущенно улыбнулась матери.

Женщины стояли в пороге маленькой комнаты, окно которой выходило на утопавшие в пыли вишневые деревья и газон перед домом, а за ним начиналась проезжая часть и частный сектор, заросший высокими и сучковатыми яблонями.

— А почему тогда ты плачешь, дочь? — Встревожилась седовласая женщина. Она в волнении прошла в центр комнатушки, мечась между потертыми диванами, стоявшими по обе стены. Над каждым из них висели выцветшие картины с изображением дикой природы и несколько фотографий в светлых рамках.

— От облегчения, — вздохнула молодая женщина, рассматривая обстановку. Она заметила, что за годы своего отсутствия, в квартире ничего не изменилось: деревянные полы застилал старый тёмно-зелёный ковёр, в углу стоял низкий шкаф, окруженный квадратным столом и парой стульев с высокими спинками, обитыми тонким зелёным велюром. — Мама, я столько пережила за то время, что мы не виделись.

— А ведь за эти три года ты мне позвонила всего пять раз, — с упрёком в голосе произнесла мать, развернувшись к дочери и тронув рукой прядь коротких волос. — Я волновалась, что поседела.

В свои пятьдесят лет Лидия Фёдоровна сохранила черты нежной былой красоты. И хотя седые волосы ещё больше придавали грусти облику женщины, щёки потеряли давнюю упругость, а карие глаза будто выцвели, но взгляд остался прямым. Плотно сжатые губы выдавали упрямый характер и обиду.

— Мамочка, прости меня, я очень виновата перед тобой. Я будто и не жила вовсе все эти годы. Теперь вспоминаю, что словно под гипнозом была. Зато теперь я очнулась и стала другим человеком. Да и ты сама не желала видеть меня. Но я всё равно вернулась и решила, что буду сидеть под дверью, пока ты простишь меня.

— Расскажи, доченька, — попросила женщина, коротко улыбнувшись, — о жизни своей.

Тоня видела, что мать смягчилась, но что-то останавливало её от разговора именно сейчас. Она окинула взглядом короткую талию матери в линялом халате, её дрожавшие от волнения руки, длинный, но элегантный и хорошо обрисованный нос, с горечью осознавая, что та сильно изменилась с момента их последней встречи. Лидия Фёдоровна постарела. Тоне до слёз стало жаль упущенного времени, но она решила, что больше подобных ошибок не совершит.

— Расскажу! — пообещала дочь. — Обязательно всё расскажу тебе, мамочка, до мельчайших деталей. Позже… Сейчас давай просто помолчим — как в детстве. Раньше мы часто с тобой так сидели, а теперь мне не хватает тех моментов.

В наступившей тишине слышались всхлипывания двух плачущих женщин да шелест длинной стрелки настенных часов, которые отмеряли неспешный ход жизни, унося навсегда те умиротворенные мгновения воссоединения родных душ.

Комната, где предавались воспоминаниям мать и дочь, была маленькой, но уютной, хотя обстановка была более чем простой. В воздухе витал запах липового чая и успокоительного лекарства. Он не просто успокаивал растрепанные чувства блудной дочери, но и баюкал. Ей так хотелось скорее укутаться в потертый плед, хранящий тонкий аромат любимого матерью мыла, но она бегала взглядом по комнате, выпуская воспоминания из тесной клетки своего сознания. Вот с той полки она часто доставала книги, которых в шкафу было много, перечитывая полюбившиеся произведения. А низкий шкаф был наполовину занят их с мамой вещами. В проёме между стеллажами на низкой полочке был установлен телевизор старой модели, но не сдающий своих позиций. На квадратном столе по сей день стояли несколько горшочков с фиалками. Тоня заметила, что на подоконнике заметно подтянулся фикус, который прикрыл краешек штор, висевших на гардине через одну, поскольку остальные с петель сорвались, провиснув над кадкой с драценой, стоявшей в углу. Вторая пальма, что была повыше, стояла у двери между комнатой и коридором.

Тоня вздохнула и удобнее устроила голову у матери на коленях, а та перебирала её гладкие локоны и не могла поверить своему счастью, ведь дочь вернулась домой после длительного отсутствия.

«Она изменилась! Моя девочка стала слишком взрослой и словно чужой!» — про себя размышляла Лидия Фёдоровна, рассматривая профиль дочери.

Много бессонных ночей женщина провела в молитвах, прижимая к груди небольшую икону. Она каждую секунду желала дочери женского счастья и здоровья, в то время как сама едва передвигала ногами. Мать болела давно, но держалась из последних сил, потому что ждала. День — ночь, ночь — день! Так проходили недели. Они плавно перетекали в месяцы, а те складывались в годы. Была бы дочь рядом, не изнывала бы душа от переживаний, не повышалось бы давление, не приходилось пить таблетки горстями, чтобы жить и ждать.

Материнское сердце тосковало, оно ни дня не знало покоя, и всё ныло, и всё сжималось, а в голове роились мысли — одна страшнее другой. И только упрямство не позволяло отступиться от гнева, простить и позвать дочь домой.

«Ну да ничего, дождалась, — подумала женщина. — Вот она — моя кровиночка. Теперь будет легче!»

Тоня громко всхлипнула, думая о чём-то своём — тайном и тревожном. Мать так нежно перебирала волосы дочери и вглядывалась в её черты лица, что та не могла сдержать слёз.

Тоня обхватила маму за колени и расплакалась в голос, потом вскочила, обняла и расцеловала её. Девушка гладила поседевшие волосы Лидии Фёдоровны, вытирала слёзы с её впалых щёк и снова обнимала и целовала. Очнулись обе только тогда, когда засвистел чайник. Тоня сбегала в кухню, выключила газ, а когда вернулась, села рядом с матерью и посмотрела ей в глаза.

— Мамочка, я вернулась навсегда, — тихо произнесла она, насухо вытирая лицо от слёз ладонями. — Я никогда больше тебя не покину. У нас всё будет хорошо, я тебе обещаю! Хватит с меня чужой жизни! Теперь я просто хочу забыть эти годы.

Лидия Фёдоровна молчала, она смотрела на дочь и беззвучно плакала.

Неожиданная горькая усмешка Тони на секунду прервала слёзы матери, но она тут же заплакала снова.

— Если бы я только знала, во что обойдется мне моя же глупость, но я теперь поумнела. Не плачь, мама, умоляю. Я больше никогда не оставлю тебя одну. Ты же простила меня?

В словах Тони звучала не просьба, а мольба. Слёзы катились по щекам дочери, склонившей голову перед матерью. Та нежно подняла её лицо за подбородок, погладила по мокрой щеке и вздохнула.

— А разве может быть иначе? — Коротко улыбнувшись, вопросом ответила дочери Лидия Фёдоровна. Её мимолетная улыбка выражала отягощенность плохо скрываемой тоской; она и не старалась скрывать свои чувства.

Тоня сидела рядом с мамой, держала её за руку, и уже не выглядела столь угнетенной и взбудораженной. Её чистое, красивое лицо с прямым взглядом сделалось спокойным, и даже голос стал ровным.

— Мамочка, пойдем пить чай, — вздохнув, произнесла она, и смахнула с ресниц слёзы. — Я так соскучилась по твоим блинам.

— Я их больше не пеку. Нет сил, чтобы у плиты стоять. Мне помогает женщина одна — социальный работник. Она приходит три раза в неделю, убирает, стирает, продукты приносит. Изредка ещё соседка заходит, деньги приносит. В остальное время я одна. Стараюсь больше лежать.

— Мамочка, прости, теперь всё будет иначе! Мы будем вместе. Я ремонт сделаю, на работу устроюсь. И живность заведем, чтоб веселее. Мы всегда будем вместе, только поверь!

— Дочь, расскажи, как ты жила, — попросила мать, не особо вслушиваясь в поток слов дочери, потому что была испугана и напряжена ожиданием рассказа. — По тебе видно, что страдала сильно, горя хлебнула, изменилась ты очень. Передо мной будто чужой человек сидит.

— Слушай мамуль, — решилась Тоня, — всё тебе расскажу с самого начала…