Надежда умирает последней

Тесс Герритсен, 1992

Билл Мэйтленд по прозвищу Дикарь Билл, отважный человек и первоклассный летчик, летал в самое пекло и возвращался как ни в чем не бывало. Но однажды его самолет разбился в джунглях Вьетнама. Дикарь Билл пропал без вести. Спустя двадцать лет его дочь, Вилли Мэйтленд, отправилась на поиски отца. Военные чины, уверенные в том, что Мэйтленд погиб, не смогли убедить ее в бессмысленности затеи. Ни угрозы, ни покушения на ее жизнь не остановили девушку. Армейский чиновник США, Гай Барнард, тоже разыскивает пропавшего летчика. Смелый, умный и обаятельный человек, отлично знающий Вьетнам, Барнард предлагает Вилли помощь и поддержку. В отчаянной гонке со смертью в чужой стране они не сразу понимают, что их связывает нечто большее, чем общая цель путешествия…

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Надежда умирает последней предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

← Глава 1

Глава 3 →

Глава 2

Услышав крик, Вилли опустила меню и обернулась, и — о боги! — там опять этот сумасброд американец, который несся теперь во весь опор через коктейль-бар, опрокидывая на ходу стулья.

Что этот чокнутый затеял на сей раз? Не веря своим глазам, она увидела, как он пронесся мимо официанта и прыгнул на представительного тайца, в момент столкновения что-то просвистело в воздухе, и острая боль пронзила ей руку выше локтя. Вилли метнулась со стула в сторону, когда двое мужчин рухнули на землю у самых ее ног. Итальянцы повскакивали со своих мест, крича и тыча пальцами в соседей. Тела сцепившихся катались по полу, опрокидывая столики, с которых летели вниз сахарницы, разбиваясь вдребезги о каменный пол террасы. Вилли не помнила себя от изумления. Что здесь происходит? Что толкнуло этого балбеса на драку с предпринимателем-таиландцем?

Наконец оба кое-как поднялись на ноги, и таец нанес сопернику точный удар ногой в живот. Тот скрючился, взревел и свалился на землю, подперев спиной стену террасы. Таец был таков.

Итальянцы уже не находили себе места, а Вилли, пробравшись через поваленные стулья и побитую посуду, села на корточки возле поверженного. На скуле у него уже вздулась шишка, а из порванной губы сочилась кровь.

— Ты живой? — спросила она почти с криком.

Он дотронулся до скулы и вздрогнул от боли.

— Бывало и похуже…

Она оглядела перевернутую мебель.

— Ты только посмотри на этот кавардак! Очень хотелось бы знать, зачем ты все это устроил, — возмутилась она, но он схватил ее за руку.

— Не прикасайся ко мне!

— Да ты в крови!

— Что?!

Она проследила за его взглядом и увидела пятно крови, насквозь пропитавшей рукав, с которого капало на плитняк. В тот же момент организм приказал ей отключиться, покачнувшись, она обмякла и села на пол. Сквозь туман она почувствовала, как ее усадили поудобнее, затем услышала звук распарываемого рукава, кто-то стал осторожно ощупывать руку.

— Расслабься… — пробормотал он, — ничего страшного, надо только наложить несколько швов, только и всего, а пока дыши поглубже.

— Не трогай меня, — пролепетала она, но, как только попыталась поднять голову, вся терраса поехала в сторону. Она различила расплывающиеся очертания изумленных свидетелей происшедшего: итальянцы что-то обсуждали и качали головой, официанты стояли раскрыв от ужаса рот. Американец же с беспокойством в глазах следил за ней. Она попыталась навести на нем резкость и, несмотря на головокружение, отметила, что глаза его излучают тепло и спокойствие. Наконец появился менеджер гостиницы, смертельно испуганный хилый англичанин в превосходном костюме. Официанты стали тыкать в Гая пальцем, менеджер заохал и неодобрительно закачал головой, взирая на потери, понесенные гостиницей.

— Это кошмар какой-то, — пробормотал он, — нет, у меня в гостинице я такого не потерплю, вы остановились здесь? Ах нет? — Тут он повернулся к одному из официантов: — Вызовите полицию, я требую, чтобы этого человека арестовали.

— Да вы что тут все, ослепли? — заорал Гай. — Неужели никто из вас не заметил, что ее пытались убить?!

— Как? Что? Кто?

Гай разворошил осколки на полу и выудил орудие.

— У вас такими на кухне пользуются? — спросил он, подняв кверху нож явно боевого назначения, с острым как бритва клинком, с украшенной перламутром эбонитовой ручкой. — Этот нож предназначен для метания.

— Чушь собачья, — прошипел менеджер.

— Да вы посмотрите на ее руку!

Менеджер обратил взгляд на Вилли и на окровавленный рукав и в ужасе отшатнулся.

— Боже, боже мой, я вызову доктора!

— Не стоит затрудняться, — сказал Гай и подхватил Вилли на руки, — я довезу ее до больницы сам, так будет быстрее.

Вилли дала себя поднять. От Гая исходил запах, вызывающий доверие, — этакое мужественное сочетание пота и лосьона после бритья. Пока он нес ее через террасу, на них глазели изумленные официанты и зеваки из числа постояльцев.

— Какой стыд, — пожаловалась она, — опусти меня, я уже в порядке.

— Отключишься, если опущу.

— Да я ни разу в жизни не отключалась!

— Ладно, давай потом это обсудим.

Он погрузил ее в такси, и она забилась на заднее сиденье, словно раненый зверь.

Доктор в амбулатории не признавал анестезии, Вилли, в свою очередь, не могла позволить себе кричать, и всякий раз, как кривая хирургическая игла впивалась ей в руку, она стискивала зубы и молилась, чтобы этот чудак американец был рядом и держал ее за руку. Ну зачем она строила из себя «железную леди», зачем отправила его ждать снаружи? Даже теперь, когда у нее вот-вот от боли польются слезы, ей так не хотелось признаваться самой себе в том, что ей нужен мужчина, который держал бы ее за руку. И все-таки как было бы хорошо… было бы просто здорово.

«А ведь я по-прежнему не знаю его имени».

Доктор, который вызвал у нее подозрения в садистских наклонностях, закончил последний шов, оборвал нить и дружелюбно произнес:

— Ну вот видите, все не так уж и плохо.

В ответ ей захотелось дать ему в зубы и сказать: «Ну вот видишь, у тебя тоже все не так уж плохо».

Доктор перебинтовал ей руку, похлопал дружески — непременно по этой же руке! — и отправил ее ожидать в приемную.

Гай ходил туда-сюда по приемной комнате; весь в ссадинах и царапинах, он был похож на залетного бомжа с улицы, при этом во взгляде светились тепло и забота о ней.

— Как рука? — спросил он.

Она осторожно дотронулась до плеча.

— В этой стране что, новокаин людям не полагается?

— Разве что нытикам, а ты у нас, похоже, не из таких.

За окном царило марево ночи. Такси было не поймать, и они наняли «так-так» — мотоцикл с паланкином, за рулем которого сидел беззубый таец.

— Ты так и не сказал, как тебя зовут, — пыталась перекричать она рев мотора.

— Я думал, тебе это неинтересно.

— Теперь, значит, мне надо бы упасть на колени и умолять, чтобы ты представился.

Ухмыляясь, он протянул ей руку:

— Гай Барнард. Нельзя ли и мне узнать твое полное имя?

Она пожала ему руку:

— Виллоун.

— Необычно. И славно.

— Это сокращение от Вильгельмина, чтобы было как можно больше похоже на Уильяма Мэйтленда-младшего.

Он ничего не ответил, но по его глазам она увидела, что он сильно чем-то заинтересовался, но было неясно чем. Медленно тащившийся «так-так» миновал клонг^[1], стоялые воды которого мерцали в свете фонарей.

— Мэйтленд… — произнес он безучастно, — в войну, помнится, это имя было на слуху. Был такой летчик — Дикий Билл Мэйтленд, работал в «Эйр Америка», вы, случайно, никак не связаны?

Она отвернулась в сторону.

— Это мой отец…

— Да ну?! Так ты кровинка Дикого Билла Мэйтленда?

— Ты же наверняка слышал про него, ведь так?

— А кто не слышал? Это была живая легенда, можно сказать, на одной высоте с самим Магуном Землетрясение^[2].

— Вот-вот, — процедила Вилли, — мне от него тоже досталась одна только легенда…

Они замолчали, и она подумала, не покоробила ли Гая Барнарда эта едкая фраза.

Если и да, то он умело скрыл это.

— Я в общем-то не был лично знаком с твоим отцом, но однажды видел его в Дананге, на взлетной полосе, я тогда был в наземной команде.

— Это в «Эйр Америка»?

— Нет, в «Арми эйр кэв»^[3], — он сделал показную отмашку рукой, — рядовой первого класса^[4]Барнард. Из низов, знаешь ли, в общем, самый отстой.

— Я смотрю, ты здорово поднялся с тех пор.

— Да уж… — он усмехнулся, — короче, старик твой посадил С-46, моторы в дыму, горючего ноль, фюзеляж прострелен так, что через него пейзаж виден. Посадил «птичку» на гудрон как ни в чем не бывало, вылез и давай осматривать пробоины от пуль. Любой другой на колени бы упал, землю бы от счастья целовал, а твой папаша просто пожал плечами и пошел в тенек покемарить. — Гай покачал головой: — Твой отец был не как все.

— Все мне постоянно это твердят.

Вилли смахнула прядь волос с лица, ей не хотелось, чтобы он больше говорил о ее отце. Ведь опять повторялась старая история. Когда она была ребенком, во Вьентьяне, на каждой вечеринке, или на коктейлях, кто-нибудь из летчиков непременно выдавал очередной рассказ про Дикого Билла. Все пили за его выдержку, его смелость, за его лихой юмор, до тех пор пока ей уже не хотелось взвыть. Все эти рассказы лишь показывали, какую маленькую роль они с мамой играли в жизни отца. Может быть, поэтому Гай Барнард начинал раздражать ее. Но тут было и еще что-то, помимо разговоров о Билле Мэйтленде. Чем-то неуловимо Гай до ужаса напоминал ей ее отца.

«Так-так» вдруг наскочил на кочку на дороге, и она столкнулась с плечом Гая. Пронизывающая боль прошла через руку, и все тело ее сковало судорогой.

Он взволнованно посмотрел на нее:

— Ты в порядке?

— Я… — она прикусила губу, чтобы не прослезиться, — что-то мне совсем больно стало.

Он прикрикнул на водителя, чтобы тот замедлил ход, а потом взял в свои руки маленькие кисти Вилли, крепко держал их.

— Осталось совсем немного, почти приехали…

Долгой, очень долгой казалась дорога до гостиницы. В номере Гай усадил ее на кровать, нежным движением поправил ее волосы.

— У тебя есть какие-нибудь обезболивающие?

— Есть… есть аспирин в ванной, я пойду возьму сама…

— Нет уж, сиди и не двигайся.

Он сходил в ванную и вернулся со стаканом воды в руках и пузырьком с аспирином.

Несмотря на боль, застилавшую глаза, она ясно ощущала, что он смотрит на нее, наблюдая за тем, как она глотает таблетки. Ей было странно спокойно рядом с ним, она даже почувствовала себя покинутой, когда он повернулся и отошел на миг в другой конец комнаты. Она увидела, как он стал перебирать содержимое крохотного холодильника.

— Что ты ищешь?

— Уже нашел.

Он вернулся с маленькой бутылочкой виски и, отвернув крышку, протянул ей.

— Жидкая анестезия, средство скорее народное, но зато проверенное.

— Я не люблю виски.

— Да тебе и не нужно его любить, лекарства вообще не должны быть приятными на вкус.

Она кое-как сделала глоток. По горлу и дальше вниз разошелся жар.

— Благодарю… что ли, — промямлила она.

Он стал медленно ходить по комнате, оглядывая плюшевую мебель, потом бросил взгляд на вид из окна, раздвинув стеклянные двери балкона. Снизу, с реки Чаофья, доносилось рычание моторных лодок, мчащихся по воде. Потом он подошел к тумбочке, взял из корзины с фруктами для гостей китайскую сливу и очистил ее от колючей кожуры.

— Ничего так номерок, — констатировал он, поглощенный поеданием сливы. — Не сравнить с этой дырой, отелем «Либерти», в которой обитаю я. А кем ты работаешь?

Она глотнула из стакана виски и поперхнулась.

— Я летчик.

— Прямо как отец.

— Не совсем. Я летаю для заработка, а не для кайфа, хотя деньги небольшие, на грузовой авиации много не сделаешь.

— Но и не маленькие, судя по твоей гостинице.

— Я не плачу за номер.

Он удивленно поднял брови:

— А кто же платит?

— Моя мама.

— О, она сама щедрость.

Его саркастический тон вызвал в ней раздражение. Какое он имеет право совать нос в ее дела. Посмотрите-ка на него! Этот бродяга со следами побоев на лице стоит и жует ее фрукты, любуется ее видом из окна. Ветер растрепал его волосы во все стороны во время поездки на «так-таке», а глаз распух так, что практически закрылся. И почему она вообще терпит этого придурка?!

Он с любопытством разглядывал ее.

— А еще за что-нибудь мама платит? — спросил он.

Она вперила в него взгляд.

— Да, за устройство собственных похорон. — Она с удовольствием отметила, с какой быстротой исчезла нахальная улыбочка с его лица.

— Как-как? Твоя мама что, умерла?

— Нет, но она умирает.

Она устремила взгляд в окно, на фонари вдоль набережной. На секунду они заплясали у нее в глазах словно светляки, тогда она сглотнула, и фонари снова обрели резкость.

— Господи, — она устало запустила в волосы руки и вздохнула, — какого лешего я здесь делаю?

— Я так понимаю, ты здесь не на отдыхе?

— Правильно понимаешь.

— А зачем тогда?

— Гоняюсь за привидением.

Она допила остатки виски и поставила стакан на тумбочку.

— Таково мамино предсмертное желание, а последнее желание это святое, — она взглянула на него, — так ведь?

Не сводя с нее глаз, он погрузился в кресло.

— Помнится, ты говорила, что приехала сюда по семейному делу, а с твоим отцом это как-то связано?

Она кивнула.

— Ты поэтому сегодня ходила к Кистнеру?

— Мы рассчитывали, ну то есть я рассчитывала, что он прольет свет на то, что произошло с отцом.

— А почему Кистнер? Ведь в его ведомство потери в боях не входят.

— Да, но входит военная разведка. В 1970-м Кистнер получил назначение в Лаос, и именно под его началом мой отец в последний раз поднялся в воздух. Он же руководил поисками упавшего самолета, если это можно назвать поисками.

— Ну и что же Кистнер, сообщил тебе что-то новое?

— Все, что он сказал, я знала и раньше. Сказал, что прошло двадцать лет, и нет смысла продолжать поиски, что отца нет в живых, а найти его останки не представляется возможным.

— Тебе, должно быть, тяжело было услышать все это — поехать в такую даль и остаться ни с чем.

— Тяжело будет маме.

— А тебе?

— Да не особенно.

Она поднялась с кровати и проследовала на балкон.

— Скажу тебе прямо, мне нет никакого дела до отца, — сказала она, глядя вниз, на воду.

Ночной воздух был наполнен запахами реки. Она знала, что Гай смотрит на нее, чувствовала спиной его взгляд и представляла изумление на его лице. Еще бы тут не изумиться! То, что она сказала, было ужасно, и тем не менее это было правдой.

Она скорее почувствовала, чем услышала, как он подошел. Он встал рядом и оперся о перила балкона. Свет от фонарей на набережной вычертил темным силуэтом его лицо.

Она не сводила глаз с мерцающей реки.

— Ты не представляешь себе, что это такое — быть дочерью человека-легенды. Всю жизнь я только и слышу, какой он был смельчак, какой герой. Да что там, конечно же ему самому нравилось быть знаменитым.

— Многим мужчинам это нравится.

— А сколько женщин страдает из-за этого?

— Твоя мать страдала?

Она вскинула глаза к небу.

— Моя мать…

Она помотала головой и засмеялась.

— Ну хорошо, хочешь, я расскажу тебе про маму? Она была певицей в ночных клубах, в лучших клубах Нью-Йорка. Помню, как-то листала ее дневник и наткнулась на вклейку, это был отзыв о ней какого-то репортера с такими словами: «Ее голос словно плетет волшебную паутину, и всякий слушатель неизбежно попадает в нее». Перед ней были открыты все дороги. Но тут она вышла замуж.

Была первой строчкой в афише, а стала примечанием в мужском романе. Несколько лет мы жили во Вьентьяне, и за все время от нее не слышно было ни слова жалобы, хотя ей так хотелось вернуться домой. Она перерывала все полки в магазинах, чтобы найти хоть что-то стоящее к столу. Взрывы смеха против взрывов ручных гранат! Да, отец прослыл героем, но вырастила-то меня она.

Вилли взглянула на Гая:

— Наверное, так и должно быть в жизни, да?

Он не ответил. Она снова стала смотреть на реку.

— Когда у отца закончился контракт с «Эйр Америка», мы какое-то время пожили в Сан-Франциско, отец работал на внутренней авиалинии. Ну а мы… мы с мамой наслаждались жизнью, жизнью в городе, где не услышишь взрыва мины или гранаты. Однако… — она вздохнула, — однако продолжалось это не долго. Отца одолела скука, полагаю, ему не хватало привычного выброса адреналина в кровь. Ну и славы. Вот он и поехал обратно.

— Они развелись?

— Он развода не просил, да мама и не стала бы слушать, она любила его. — Голос ее дрогнул. — Она до сих пор его любит.

— Он один в Лаос уехал, да?

— Подписал контракт еще на два года. Видимо, ему больше подходила компания безбашенных каскадеров. Они там все такие были, эти летчики, — все добровольцы, не по призыву, все дергали смерть за усы. Думаю, что по-настоящему они переживали жизнь, только когда летали, только тогда им и «вставляло». Бьюсь об заклад, что отец поймал свой самый большой кайф именно тогда… перед самым концом.

— А ты тут как тут, через двадцать лет.

— Вот-вот, тут как тут.

— Ищешь человека, на которого тебе наплевать. Как же так?

— Да я не по своей воле, это желание моей матери. Ей никогда много не нужно было, ни от меня, ни от кого бы то ни было. Но тут дело другое, ей просто необходимо знать правду.

— Последнее желание умирающего.

Вилли кивнула.

— Единственное преимущество ракового заболевания: у тебя остается время, чтобы расставить точки над i. А в случае с моим отцом этих точек целая куча.

— Но Кистнер дал тебе ответ: отец мертв, разве это не ставит точку?

— После всей той лжи, которую на нас вывалили, не ставит.

— Кто же вам лгал?

Она засмеялась:

— Спроси лучше, кто не лгал. Уж поверь, мы обили все пороги. Были в комитете по потерям на войне, были в разведуправлении, были в ЦРУ. И везде твердят одно: забудьте про это.

— Может быть, они не так уж и не правы?

— А может быть, они скрывают правду?

— Какую же?

— Что отец выжил при падении.

— У тебя есть доказательства?

С секунду она испытующе смотрела на Гая, прикидывая, сколько информации ему можно доверить, и удивляясь тому, что уже столько всего доверила. Она ничего о нем не знала, за исключением того, что у него есть чувство юмора и что у него хорошая реакция. А еще, что глаза карие, а улыбка кривая, как не знаю что. И еще, что он был самым привлекательным мужчиной из всех, кого она встречала. Это последнее наблюдение было для нее как гром среди ясного неба. Он действительно был привлекательным. При этом она не смогла бы точно сказать, что именно делало его таким. Может быть, это — его самообладание, то, как уверенно он держался. А может, во всем виновато чертово виски. Вот поэтому-то ей было так жарко изнутри, а в коленях появилась такая слабость, что казалось, она вот-вот упадет, ей пришлось ухватиться за перила.

— Нам с мамой намекнули… в общем, нам дали понять, что от нас что-то скрывают.

— И намекам этим можно верить?

— Ты бы поверил очевидцу?

— Смотря какому очевидцу.

— Житель из деревни Лао.

— Он видел твоего отца?

— Нет, в том-то все и дело, что не видел.

— Путаница какая-то.

— Сразу после падения самолета, — пояснила она, — товарищи отца распространили листовки с обещанием о награде в два килограмма золота тому, кто обнаружит следы крушения. Листовки раскидали по всей границе и по всей площади Патет-Лао. А спустя несколько недель из джунглей за наградой явился человек. Он сказал, что нашел останки самолета, что самолет упал сразу за чертой вьетнамской границы. Он дал точные описания самолета, вплоть до номера на хвосте. При этом он голову давал на отсечение, что в самолете было только двое погибших — один в кабине и один в салоне. Экипаж самолета состоял из трех человек.

— А что сказали исследовавшие самолет?

— Сведения мы получили не от них, а позже, из пакета с секретными материалами, засунутого в наш почтовый ящик, на нем от руки было написано «От друга». Я так думаю, что это один из друзей отца из «Эйр Америка» прознал что-то о сокрытии информации и решил поставить семью в известность.

Гай застыл на месте, как кошка в тени. Когда он заговорил, она по голосу услышала, что он проявляет очень и очень большой интерес.

— И что сделала тогда твоя мать?

— Она, конечно, уцепилась за это, она бы ни за что не свернула в сторону. Она трясла ЦРУ и «Эйр Америка», но без толку. А потом ей несколько раз звонили, говорили, чтобы она держала язык за зубами.

— А если не будет держать?

— А если нет, то ей про отца откроется такое, чего она и сама знать не захочет, в общем, настоящий позор.

— В смысле, любовницы? Или что?

Они дошли до того места, где эта история начала приводить Вилли в ярость, и ей пришлось собраться с силами, прежде чем продолжить рассказ.

— Они заявили, что… — она перевела дыхание, — что отец работал на вражеской стороне, что он был предателем.

Возникла пауза. Гай произнес нарочно очень мягким голосом:

— Ну и ты, конечно, не веришь этому?

Она чуть не поперхнулась:

— Я?!! Да еще бы, черт возьми, я этому поверила! Да ни единому слову.

Они просто-напросто запугать нас хотели таким способом, чтобы мы прекратили докапываться до истины. Это не единственная уловка, к которой они прибегли. Мы продолжали задавать им вопросы, и тогда они прекратили выплачивать пособие за отца, а оно к тому времени выросло до нескольких десятков тысяч. Так или иначе, мы крутились по разным инстанциям в попытке добыть хоть какие-то сведения. Потом война закончилась, и у нас появились все основания узнать, что же произошло. Стали возвращаться солдаты, по телевизору начали показывать встречи с родными. Ну и тяжело же было маме видеть все эти воссоединения с семьей, слушать Никсона, вещавшего про отважных мужчин, наконец-то вернувшихся домой, — к ней-то не вернулись. И тогда нас поразила весть о бойце из экипажа отца, который выжил и вернулся домой.

Гай аж вытянулся от удивления.

— Значит, кто-то спасся?

— Луис Валдес — авиагрузчик, он спрыгнул с парашютом, когда самолет стал падать.

Его схватили почти сразу же после приземления. Пять лет он провел в плену в северовьетнамском лагере.

— Но разве это не объясняет нехватку еще одного тела в самолете? Ну раз Валдес выпрыгнул…

— Там был еще кто-то. В тот же день, как Валдес прибыл на родину, он позвонил нам. Я взяла трубку. Я слышала по голосу, что он был напуган.

Ему было сделано предупреждение в контрразведке, чтобы он держал язык за зубами, но чувство долга перед отцом заставило его сообщить нам о происшедшем. Он сказал, что на борту того самолета был пассажир, некий Лао, который якобы был уже мертв к тому времени, когда самолет начал падать, что тело в кабине, скорее всего, принадлежит помощнику летчика, Козловскому. Таким образом, все равно остается недостающее тело.

— Твой отец.

Она кивнула.

— С этой новостью мы снова идем в Си-ай-эй, а они, представляешь, отмели даже возможность присутствия на борту какого-либо пассажира, говорят, что из груза были только запчасти для самолетов.

— А что сказали в «Эйр Америка»?

— Они утверждают, что у них нет никаких записей о пассажире.

— Так у тебя же было показание Валдеса.

Она покачала головой:

— После того звонка, в тот самый день, когда он должен был прийти к нам, он застрелился. Самоубийство. Так, по крайней мере, было сказано в отчете полиции.

Гай надолго замолчал, и ей стало ясно, что он потрясен.

— Не подкопаешься… — пробормотал он.

— Впервые в жизни я видела свою мать по-настоящему напуганной. Она боялась не за себя, а за меня. Ей было страшно подумать, что может теперь случиться, на что они могут пойти. В итоге она спустила все на тормозах. До тех пор пока…

— Как, было еще что-то?

Она кивнула:

— Примерно через год после смерти Валдеса забавная штука произошла с банковским счетом моей матери, там вдруг оказалось лишних пятнадцать тысяч. В банке смогли узнать лишь то, что денежный перевод был сделан из Бангкока. А еще через год появилась новая сумма, на этот раз около десяти тысяч.

— Столько денег, и она так и не узнала, от кого они пришли?

— Нет. Все эти годы она пыталась выяснить, предполагала, что это мог быть один из товарищей отца, а то и он сам!

Вилли покачала головой и вздохнула.

— Так или иначе, несколько месяцев назад у мамы обнаружили рак и она почувствовала острую необходимость узнать правду. Сама она поехать уже не может, слишком больна, вот и попросила меня. А теперь передо мной стена. Глухая. Такая же, какая была перед мамой двадцать лет назад.

— Может, ты просто не тех спрашиваешь?

— А кто же такие тогда те?

Гай неторопливо приблизился к ней:

— У меня есть связи.

Их руки соприкоснулись на перилах, Вилли почувствовала, как сладкая волна прокатилась от кисти до плеча. Она отдернула руку.

— Что за связи?

— Друзья по работе.

— Так кем же ты все-таки работаешь?

— На мне подсчет погибших, личные знаки. Работаю на лабораторию опознания.

— А-а. так ты военный.

Гай засмеялся и облокотился на перила.

— Боже упаси. После Вьетнама я из армии ушел, пошел учиться, получил диплом по археологическим раскопкам, специальность — скелетная антропология, с упором на Юго-Восточ-ную Азию. Короче, поработал в музее какое-то время, потом смотрю, а в армии-то зарплаты получше, ну и пошел туда. Работал по контракту как гражданское лицо. Те же кости, только теперь у них есть имена, звания и порядковые номера.

— Так ты поэтому летишь во Вьетнам?

Он кивнул:

— Надо забрать на экспертизу очередные порции останков в Сайгоне и Ханое.

Порции останков — прозвучало так сухо, по-больничному, а ведь когда-то это были живые люди.

— У меня есть кое-какие знакомые, — сказал он, — можно помочь.

— С чего бы это вдруг?

— Ты меня заинтриговала.

— Вот как? Одно простое любопытство, и все?

Тут он сделал то, что заставило ее всю содрогнуться: он протянул руку и провел по ее растрепанным волосам. Шею словно обожгло, когда он слегка коснулся ее пальцами. Она застыла на месте, не зная, как ей реагировать на такой внезапный прилив нежности.

— Ну а что, если я просто примерный парень? — шепотом произнес он.

«О боже! Он собирается меня поцеловать, — подумала она, — он собирается поцеловать, а я не буду против, и что же последует за этим, скажите пожалуйста?»

Она откинула в сторону его руку и отпрянула на шаг назад.

— Примерных парней не бывает.

— Боишься мужчин?

— Не боюсь я мужчин, но и верить им тоже нельзя.

— Однако, — в его голосе звучала усмешка, — ведь ты же впустила меня в свой номер.

— Ну так вот, наверное, пора и выпустить.

Она прошествовала по комнате и, дернув за ручку, распахнула входную дверь.

— Или, может быть, тебе непонятно?

— Мне? — К ее удивлению, он проследовал за ней к выходу. — Я всегда очень понятлив.

— Как же!

— К тому же я бы и не смог остаться у тебя сегодня вечером, у меня есть дела поважнее.

— Ах вот как?