Делай деньги!

Терри Пратчетт, 2004

О, Анк-Морпорк, великий город контрастов! Что ты делаешь со своими верными сынами? Мокриц фон Липвиг в тяжких раздумьях. С одной стороны, жизнь честного человека, который (о ужас!) исправно платит налоги, ведет к определенному долголетию. С другой стороны, такая жизнь скучна до зубовного скрежета, что особенно ясно в свете нового предложения патриция Витинари – заняться реформированием банковской системы города. Впрочем, Мокриц слишком хорошо помнит, что жизнь приличного мошенника не только весела и задорна, но и прискорбно коротка. Выбрав путь благочестивого горожанина, главный почтмейстер еще не знает, что ему предстоит стать хозяином очаровательного Шалопая – милого песика, владеющего мажоритарным пакетом акций «Королевского банка Анк-Морпорка». Впервые на русском языке!

Оглавление

Из серии: Мойст фон Липвиг

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Делай деньги! предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

Глава 3

Хлюпер — Настоящий Хьюберт — Один, но очень большой матрац — Несколько слов о туризме — Глэдис готовит сэндвич — Отдел слепых писем — Наследники госпожи Шик — Зловещее письмо — Аварийный план — Еще одно зловещее письмо, и куда более зловещее, чем предыдущее — Господин фон Липвиг ошибается каретой

Мокриц видел стеклодувов за работой и изумлялся их мастерству, как может изумляться только человек, мастерски владеющий лишь словом. Возможно, здесь потрудились именно такие мастера. Заодно со своими Злыми Двойниками из гипотетического параллельного мира — стеклодувами, продавшими души своему плавкому богу за талант выдувать из стекла спирали, и хитроумные перекрещивающиеся бутыли, и фигуры, которые казались совсем близко и в то же время так далеко. Жидкость бурлила, плескалась и — да — хлюпала в стеклянных трубах. В воздухе пахло солью.

Бент подтолкнул Мокрица, указал на несуразную деревянную вешалку и молча протянул ему длинный желтый клеенчатый плащ и такую же непромокаемую шляпу. Сам он уже успел облачиться в этот костюм и, словно по волшебству, добыл где-то зонтик.

— Это — «платежный баланс», — объяснил он, когда Мокриц натянул плащ. — И он никогда не сходится.

Где-то послышался грохот, и на них дождем полилась вода.

— Что я говорил? — добавил Бент.

— Что оно делает? — спросил Мокриц.

Бент закатил глаза.

— Черти знают, боги догадываются, — сказал он. — Хьюберт, — позвал он громче. — У нас гости!

Плеск стал ближе, и из-за угла стеклянного сооружения показалась фигура.

Справедливо или нет, но Хьюберт — одно из тех имен, к которым всегда мысленно подрисовываешь картинку. Хьюберты могут быть высокими, могут быть худыми — Мокриц ни на чем не настаивал, но этот Хьюберт выглядел как самый настоящий Хьюберт, то есть был упитанным коротышкой. У него были рыжие волосы — необычная, по опыту Мокрица, черта для стандартной модели Хьюберта. Густая шевелюра топорщилась у него на голове, как щетина на кисточке. На высоте пяти дюймов от черепа они были обрезаны при помощи садовых ножниц и ватерпаса. На эту голову можно было поставить чашку с блюдцем.

— Гости? — нервно переспросил Хьюберт. — Чудно! К нам сюда нечасто заглядывают! — На Хьюберте был длинный белый халат, и из нагрудного кармана торчали карандаши.

— Неужели? — протянул Мокриц.

— Хьюберт, знакомься, господин фон Липвиг, — сказал Бент. — Он здесь для того… чтобы узнать о нас побольше.

— Мокриц, — сказал Мокриц и выступил вперед с протянутой рукой и лучшей своей улыбкой.

— Ой, мои извинения, нужно было повесить плащи ближе к двери, — запричитал Хьюберт. Он осмотрел руку Мокрица, как некий любопытный прибор, и осторожно пожал ее.

— Ты застал нас не в лучшей форме, господин фон Липвиг, — сказал он.

— Неужели? — спросил Мокриц, продолжая улыбаться. Он все гадал, почему волосы Хьюберта стоят торчком. Клеем он их, что ли, мажет?

— Господин фон Липвиг у нас главный почтмейстер, Хьюберт, — объяснил Бент.

— О, вот как. Я в последнее время редко выхожу из подвала, — сказал Хьюберт.

— Неужели? — повторил Мокриц, улыбаясь уже несколько натянуто.

— Да, мы ведь так близки к идеалу, — сказал Хьюберт. — Я уверен, что еще чуть-чуть и…

— Господин Хьюберт полагает, что сей… аппарат — сродни хрустальному шару, который показывает будущее, — пояснил Бент, закатывая глаза.

Вероятные будущие. Желает ли господин фон Липка увидеть аппарат в действии? — спросил Хьюберт, дрожа от усердия и энтузиазма. Только бессердечный человек смог бы ему отказать, поэтому Мокриц предпринял героическую попытку изобразить, что именно это и было пределом его мечтаний.

— С удовольствием, — воскликнул он. — Но что конкретно это за аппарат?

Слишком поздно он заметил знаки. Хьюберт вцепился в лацканы своего халата, словно обращаясь к аудитории, и весь раздулся от нетерпения начать разговор или по крайней мере монолог, полагая, что это одно и то же.

— Хлюпер, как мы тут между собой выражаемся, — это то, что я называю, цитата, аналоговым устройством, конец цитаты. Он решает задачи не путем отношения к ним как к числовым примерам, но реально дублируя их в формате, которым мы можем управлять: в данном случае денежный поток, циркулирующий внутри города, становится потоком воды, обращающимся в стеклянной матрице — Хлюпере. Геометрическая форма определенных сосудов, функционирование клапанов и, осмелюсь сказать, гениальные опрокидывающиеся ковши и винты для подачи воды позволяют Хлюперу симулировать самые сложные транзакции. Мы также можем калибровать исходные условия, чтобы изучить законы, лежащие в основе экономики. К примеру, можно выяснить, что произойдет, если сократить рабочую силу в городе вдвое, просто подкрутив пару клапанов, вместо того чтобы идти на улицы и убивать жителей.

— Огромный шаг вперед! Браво! — отчаянно воскликнул Мокриц и зааплодировал.

Никто не присоединился. Он сунул руки в карманы.

— О, возможно, ты предпочтешь менее, э, радикальный пример? — предложил Хьюберт.

Мокриц закивал.

— Да, — сказал он. — Покажи мне… покажи, что произойдет, когда люди махнут рукой на банки.

— Ах да, знакомый случай! Игорь, включи пятую программу! — крикнул Хьюберт фигуре, спрятанной в стеклянном лесу. Послышался скрип заворачивающихся болтов и бульканье наполняющихся резервуаров.

— Игорь? — переспросил Мокриц. — У тебя есть Игорь?

— О да, — ответил Хьюберт. — Благодаря ему у нас это дивное освещение. Они умеют ловить молнии банками! Но ни о чем не беспокойся, господин фон Липка. То, что у меня служит Игорь, а я работаю в подвале, вовсе не значит, что я какой-нибудь безумный ученый, ха-ха-ха!

— Ха-ха, — отозвался Мокриц.

— Ха-хах-хах! — продолжал Хьюберт. — Ха-ха-ха-ха-ха-ха!! Аха-ха-ха-ха-ха-ххххх!!!!!..

Бент похлопал Хьюберта по спине. Тот закашлялся.

— Извиняюсь, — пролепетал он. — Воздух здесь такой.

— Оно определенно выглядит… непростым, это твое устройство, — заметил Мокриц, как будто ничего не произошло.

— Кхм, да, — сказал Хьюберт, немного сбитый с толку. — И мы постоянно его дорабатываем. Допустим, поплавки вкупе со шлюзовыми затворами на пружинах в других секторах Хлюпера позволяют изменениям уровня одной колбы автоматически регулировать поток в других секторах системы…

— А это для чего? — перебил Мокриц, ткнув наугад в круглую склянку, подвешенную среди труб.

— Клапан лунных фаз, — отчеканил Хьюберт.

Луна влияет на денежный оборот?

— Мы не в курсе. Но почему нет? Погода ведь влияет.

— Неужели?

— Конечно! — Хьюберт просиял. — И мы продолжаем подключать новые факторы. Нет, я не успокоюсь, пока это великое устройство не сможет с точностью до мелочей имитировать экономический цикл нашего замечательного города!

Звякнул колокольчик, и он отозвался:

— Спасибо, Игорь, опускай!

Что-то лязгнуло, и в самые толстые трубы с пеной и плеском полилась цветная вода. Хьюберт поднял указку и повысил голос:

— Итак, если мы понизим общественное доверие к банковской системе — вот эта трубка, — здесь мы увидим отток наличности из банков — в колбу двадцать восемь, в данной задаче выступающую как «старый чулок под матрацем». Даже самые богатые люди не хотят терять власть над своими деньгами. Видишь, как набирается «матрац»? Или лучше сказать… набивается?

— Очень много матрацев, — согласился Мокриц.

— Я бы назвал это одним матрацем в треть мили вышиной.

— Неужели? — сказал Мокриц.

Плюх! Где-то пооткрывались клапаны, и вода потекла по новому маршруту.

— Теперь смотри, как опустошаются «банковские займы», пока деньги утекают в «чулок». — Буль! — Следи за резервуаром номер одиннадцать, вот он. Это значит, замедляется экономический рост… вот он идет, идет… — Кап! — Теперь посмотри на ковш номер тридцать четыре, вот он наклоняется, наклоняется… опа! Шкала слева от семнадцатой колбы обозначает обвал торговли, кстати. Видишь, вот начинает переполняться девятая колба? Это у нас «взыскания по закладным». «Потеря рабочих мест» в седьмой колбе… и вот открывается клапан на двадцать восьмой колбе, в ход идут «чулки». — Плюх! — Но что же можно купить? Мы прекрасно видим, что одиннадцатая колба тоже опустошена… — Кап!

Водная активность стихла, не считая отдельных побулькиваний.

— И мы оказываемся в безвыходном положении, потому что наплевали, грубо говоря, в свой колодец, — сказал Хьюберт. — Безработица растет, люди остаются без средств к существованию, жалованье падает, фермы возвращаются в первобытное состояние, тролли спускаются с гор и буянят…

— Тролли уже здесь, — сказал Мокриц. — Некоторые даже в Страже служат.

— Точно? — не поверил Хьюберт.

— Точно, в шлемах, и все как положено. Я сам видел.

— Ну, тогда они убираются буянить обратно в горы, — решил Хьюберт. — Я бы на их месте так и сделал.

— И ты считаешь, что все может так и случиться? — спросил Мокриц. — Ты настолько доверяешь своим трубочкам и ковшикам?

— Они очень тесно взаимосвязаны с происходящим, господин фон Липка, — ответил Хьюберт с обиженным видом. — Взаимосвязи играют критическую роль. Знаешь ли ты — и это научный факт, — что в период национального кризиса всегда задираются подолы?

— То есть?.. — начал Мокриц, понятия не имея, как закончить этот вопрос.

— Женские платья становятся короче, — объяснил Хьюберт.

— И это вызывает национальный кризис? Серьезно? Это насколько же короче они становятся?

Господин Бент гулко откашлялся.

— Кажется, нам пора идти, господин фон Липвиг. Если вы увидели все, что хотели, то вы наверняка торопитесь, — сказал он с еле заметным ударением на последнем слове.

— Что? Ах… да, — спохватился Мокриц. — Пожалуй, пора мне идти. Что ж, спасибо, Хьюберт, было очень познавательно и правдоподобно.

— Я только никак не могу избавиться от утечек, — проговорил коротышка с подавленным видом. — Готов поклясться, что в каждом колене все абсолютно водонепроницаемо, но к концу эксперимента воды вечно меньше, чем в начале.

— Ну, конечно же, Хьюберт. — Мокриц похлопал его по плечу. — А все потому, что ты близок к идеалу!

— Правда? — спросил Хьюберт с распахнутыми глазами.

— Конечно. Каждый знает, что в конце месяца всегда остается меньше денег, чем должно оставаться. Это общеизвестный факт!

Лицо Хьюберта озарилось лучами счастья. «А Тилли была права, — подумал Мокриц. — Я лажу с людьми».

— Теперь наглядно подтвержденный и Хлюпером! — выдохнул Хьюберт. — Я сделаю это темой своей диссертации.

— Или просто темой для разговора с коллегами, — сказал Мокриц, дружески пожимая ему руку. — Ну что, господин Бент, найдем в себе силы удалиться!

Когда они поднимались по главной лестнице, Мокриц спросил:

— Кем приходится Хьюберт нынешнему председателю?

— Племянником, — ответил Бент. — Но как вы…

— Люблю наблюдать за людьми, — ответил Мокриц, улыбаясь себе под нос. — Ну и рыжие волосы, конечно. Зачем госпоже Шик два арбалета на столе?

— Семейные реликвии, сэр, — соврал Бент. Это была преднамеренная, вопиющая ложь, и Бент нарочно ее не скрывал. Семейные реликвии, как же. И она спит в кабинете. Да, она инвалид, но инвалиды-то сидят дома.

«Она не собирается покидать эти стены. Она начеку. И далеко не каждого пустит к себе на порог».

— Какое твое любимое занятие, господин Бент?

— Я выполняю свою работу с усердием и вниманием, сэр.

— Да, но что ты делаешь по вечерам?

— Перепроверяю итоги дня у себя в кабинете, сэр. Подсчеты меня… успокаивают.

— Ты в них так силен?

— Лучше, чем вы можете себе представить, сэр.

— Тогда, если я буду откладывать девяносто три доллара сорок семь пенсов в год в течение семи лет под два с четвертью процента — процент сложный — сколько…

— Восемьсот пятьдесят три доллара тринадцать пенсов при ежегодном пересчете, сэр, — невозмутимо ответил Бент.

«Да, и дважды ты называл точное время, даже не взглянув на часы, — подумал Мокриц. — Ты и впрямь силен в математике. Нечеловечески силен…»

— Отпуск?

— Прошлым летом я ходил в туристический поход по крупнейшим банковским домам Убервальда, сэр. Было очень познавательно.

— Это, наверно, заняло не одну неделю. Я рад, что ты нашел в себе силы оторваться от работы.

— О, было нетрудно, сэр. Госпожа Драпс, наш старший бухгалтер, каждый день, когда закрывался банк, посылала закодированные клики с итогами прошедшего дня в те места, где я останавливался. Я успевал ознакомиться с ними за вечерним штруделем и направлял ей свой ответ с указаниями и предписаниями.

— Госпожа Драпс хороший работник?

— Весьма. Она исполняет свои обязанности аккуратно и расторопно.

Он умолк. Они остановились наверху лестницы. Бент повернулся к Мокрицу и посмотрел на него в упор:

— Я проработал здесь всю свою жизнь, господин фон Липвиг. Остерегайтесь семейства Шиков. Госпожа Шик — замечательная женщина, лучшая из них. Остальные… привыкли получать то, что хотят.

Старый род, старые деньги. Такая семья. Мокриц услышал далекий зов вроде песни жаворонка. Этот звук дразнил его каждый раз, когда, например, на улице он видел растерянного приезжего с картой в руках, который так и напрашивался, чтобы его избавили от его же денег в какой-нибудь услужливой и неотслеживаемой манере.

— Они опасны? — спросил Мокриц.

Бента застала врасплох его прямолинейность.

— Они не привыкли к разочарованиям, сэр. Они пытались признать госпожу Шик невменяемой.

— Неужели? — сказал Мокриц. — По сравлению с кем?

…Ветер продувал городок Великий Кочан, который любил величать себя «Зеленым сердцем Равнин».

Он назывался Великий Кочан, потому что был родиной самого большого в мире кочана капусты, и горожане были не слишком-то изобретательны, когда дело касалось названий. Люди приезжали издалека, чтобы взглянуть на это чудо природы. Они попадали в его зацементированное нутро, выглядывали в его окошки. Покупали книжные закладки в виде капустного листа, капустные чернила, капустные рубашки, игрушечного Капитана Капусту, музыкальные шкатулки, виртуозно вырезанные из кольраби и цветной капусты и наигрывающие «Песенку едоков капусты», капустное варенье, капустный эль, зеленые сигары, скрученные из свежевыведенных сортов капусты на бедрах местных девственниц, которым это, видимо, нравилось.

Потом были еще и прелести Кочаноленда, где слышались истошные вопли малышей, завидевших огромную голову самого Капитана Капусты и его друзей, Краснокочанного Клоуна и Билли-Брокколи. Для гостей постарше был и Капустный НИИ, над которым небо всегда было затянуто зеленой пеленой, а если оттуда дул ветер, растения принимали вид самый необычайный и иногда поворачивались проводить вас взглядом.

А потом — как нельзя кстати будет запечатлеть лучший день в своей жизни, отозвавшись на призыв человека в черном, с иконографом наперевес, который подскакивал к счастливой семье и обещал цветной снимок в рамочке, по почте прямо на дом за каких-то три доллара, включая почтовые пересылки, со страховым депозитом в один доллар, чтобы покрыть расходы, будь так любезен, господин, какие между прочим замечательные у вас детки, госпожа, все в вас, точно вам говорю, да, и я уже говорил, что, если вы не будете в восторге от снимка в рамочке, можете просто не посылать больше никаких денег, и будем в расчете?

Капустный эль был вкусным и крепким, и лести много не бывает, если льстишь матерям, и, пожалуй, зубы у этого человека были какие-то странные и как будто ждали случая вырваться изо рта, но никто ведь не идеален, да и чего нам терять?

Терять было доллар, и доллары накапливались. Тот, кто сказал, что нельзя надуть честного человека, врал.

Примерно на седьмой семье к нему начал издалека присматриваться стражник, так что человек в черном демонстративно записал последнюю фамилию и адрес и скрылся в переулке. Он швырнул сломанный иконограф обратно на груду мусора, где и нашел его — дешевая модель, откуда давно сбежали бесята, — и был уже готов припустить бегом по полям, когда увидел поддуваемую ветром газету.

Человеку, который идет по жизни, полагаясь на свой ум, газета всегда пригодится. Засунь ее под одежду, и она будет защищать от ветра. Ею можно развести костер. Наиболее взыскательным она восполняла ежедневную потребность в лопухах, подорожниках и прочих широколистных растениях. На худой конец ее можно было прочитать.

В тот вечер усиливался ветер. Он пробежал первую страницу газеты взглядом и заткнул ее под жилет.

Зубы пытались ему что-то сказать, но он никогда не слушал. Можно и умом повредиться, если слушать, что тебе зубы говорят.

…Вернувшись на Почтамт, Мокриц отыскал фамилию Шиков в альманахе «Кто, где, когда». Такие семьи действительно называли «старой денежной знатью», иными словами, состояние они сколотили так давно, что темные делишки, которые помогли им обогатиться, успели потерять свое значение за давностью лет. Что вообще-то забавно: если у тебя разбойник-отец, ты будешь держать рот на замке, но пират и рабовладелец твой прапрапрадед — это предмет гордости и похвальбы за стаканом портвейна. Время обращало душегубов в негодяев, а негодяй — слово с огоньком и вовсе не повод для стыда.

Они были богаты не первый век. Ключевыми игроками в текущем составе Шиков помимо Тилли были, во-первых, ее деверь Марко Шик со своей женой Каприцией Шик, дочерью крупного трастового фонда. Они жили в Орлее, подальше от остальных Шиков, что было в духе Шиков вообще. Во-вторых, это были близнецы Космо и Пуччи, пасынок и падчерица Тилли соответственно, которые, по слухам, родились, вцепившись своими маленькими ручонками друг другу в глотки, как истинные Шики. Была также толпа кузенов, тетушек и нахлебников, седьмая вода на киселе, и все не спускали друг с друга зорких глаз. Как узнал Мокриц, семейным делом исторически были банковские операции, но последние поколения, поддерживаемые на плаву сложной системой долгосрочных вложений и древних трастовых фондов, занимались тем, что с огромным энтузиазмом и с завидным хладнокровием таскались по судам и отбирали друг у друга наследства. Он видел их снимки в светских колонках «Правды», когда они выходили из черных элегантных карет и почти не улыбались, опасаясь спугнуть деньги.

О родственниках со стороны Тилли упоминаний не было. Они были Тряммами, и это, видимо, было недостаточно весомо, чтобы попасть в «КГК»… Попахивало мюзик-холлом, и в это Мокриц даже мог поверить.

В отсутствие Мокрица поднос для писем переполнился. Сплошь пустяковые дела, которые спокойно решались и без его участия, но хлопоты доставляла нововведенная копировальная бумага. Теперь он получал копии абсолютно всего, и это отнимало много времени.

Не то чтобы Мокриц не умел перекладывать обязанности на других. Он это очень хорошо умел. Но талант требует, чтобы люди на другом конце цепочки хорошо исполняли переложенные на них обязанности. А они этого не делали. Это как-то было связано с тем, что Почтамт не поощрял креативное мышление. Письма суются в прорези — все. Здесь не было места тем, кто подходил к делу творчески и совал их в уши, в дымоходы и отхожие места. Им бы пошло на пользу…

Среди бумаг он заметил тоненький розовый листочек с кликом и выхватил его.

От Шпильки!

Он прочел:

Успех. Возвращаюсь послезавтра. Скоро все станет известно. Ш.

Мокриц бережно отложил листок. Совершенно ясно, что она ужасно по нему скучает и не может дождаться встречи, но очень бережно расходует деньги «Треста Големов». И скорее всего у нее закончились сигареты.

Мокриц побарабанил пальцами по столу. Год назад он предложил Доре Гае Ласске стать его женой, и она объяснила ему, что вообще-то это он станет ее мужем.

Это произойдет… произойдет это где-то в недалеком будущем, когда старшая госпожа Ласска окончательно махнет рукой на плотный график своей дочери и устроит свадьбу сама.

Но, как ни крути, он был почти женатым человеком. А почти женатому человеку лучше не связываться с семейством Шиков. Почти женатый человек должен быть защитой и опорой. Он всегда должен быть готов подать своей почти жене пепельницу. Он должен быть рядом со своими потенциальными детьми и следить за тем, чтобы они спали в хорошо проветриваемом помещении.

Он разгладил бумажку.

И ночные вылазки тоже нужно прекращать. Разве это разумно? Разве так себя ведут взрослые люди? Разве он пешка Витинари? Нетушки!

Что-то шевельнулось в его памяти. Мокриц встал из-за стола и подошел к картотеке, которую обычно избегал всеми правдами и неправдами. Под заголовком «Марки» он нашел небольшой отчет двухмесячной давности от Стэнли, главного по маркам. В нем вкратце отмечалось, что неизменно большим спросом пользуются долларовые и двухдолларовые марки, и их продажи превышают даже прогнозы Стэнли. Может, марочные деньги были в более широком употреблении, чем он думал. В конце концов, правительство ведь их одобряло. И их легко носить с собой. Нужно будет проверить, сколько…

Раздался деликатный стук в дверь, и вошла Глэдис. С большой осторожностью она несла тарелку тончайших сэндвичей с ветчиной, какие умела делать только Глэдис: положить ветчину между двумя ломтями хлеба и со всей силы прижать ручищей размером с лопату.

— Я Догадалась, Что Ты Не Успел Пообедать, Почтмейстер, — пророкотала она.

— Спасибо, Глэдис, — отозвался он и мысленно встряхнулся.

— Лорд Витинари Внизу, — продолжала Глэдис. — Говорит, Что Не Торопится.

Мокриц застыл, не донеся сэндвич до рта:

— Он здесь?

— Да, Господин Фон Липвиг.

— И ходит тут сам по себе? — спросил он с нарастающим ужасом.

— В Настоящий Момент Он В Отделе Слепых Писем[2], Господин Фон Липвиг.

— Что он там делает?

— Читает Письма, Господин Фон Липвиг.

«Не торопится, — мрачно подумал Мокриц, — как же. Ну, тогда доем сначала сэндвичи, которые мне приготовила добрая тетя голем».

— Спасибо, Глэдис, — сказал он.

Когда она ушла, Мокриц достал из ящика стола щипчики, вскрыл свой сэндвич и извлек из мяса мелкие косточки, раскрошившиеся под бронебойной рукой Глэдис.

Прошло минуты три, когда голем снова объявилась и терпеливо встала у его стола.

— Да, Глэдис?

— Его Светлость Изволит Напомнить, Что Он Все Еще Не Торопится.

Мокриц бросился вниз, где лорд Витинари действительно расположился в отделе слепых писем, положив ноги на стол, с пачкой писем в руке и улыбкой на устах.

— А, Липвиг, — сказал он, помахивая перепачканными конвертами. — Увлекательнейшая вещь! Лучше кроссвордов! Мне вот это нравится: «Рыглк каторыии черз патеку». Я подписал внизу правильный адрес. — Он протянул конверт Мокрицу.

Он написал: «К. Свистун, пекарь, Свинячий Холм, 3».

— В городе три пекарни, которые находятся в непосредственной близости от аптек, — сказал Витинари. — Но только Свистун печет эти недурственные рогалики, которые выглядят, к сожалению, так, словно собака сделала свои дела у тебя на тарелке и умудрилась плюхнуть сверху глазури.

— Прекрасная работа, сэр, — проблеял Мокриц.

Из угла комнаты за Витинари с благоговейным смятением наблюдали Фрэнк и Дэйв, которые целыми днями расшифровывали неразборчивые, с ошибками, без адреса и попросту ненормальные отправления, которыми засыпало Почтамт ежедневно. В другом углу Стукпостук заваривал чай.

— Я считаю, весь секрет в том, чтобы поставить себя на место автора, — продолжал Витинари, разглядывая конверт, заляпанный грязными отпечатками и остатками чьего-то завтрака. — Иногда это место может оказаться самым неожиданным.

— Фрэнк и Дэйв успешно расшифровывают пять из шести, — сказал Мокриц.

— Они сущие волшебники, — ответил Витинари. Он повернулся к ребятам, которые нервно улыбнулись и попятились назад, прячась за улыбки, которые остались неловко висеть в воздухе. — Но мне кажется, пришло время их обеденного перерыва.

Ребята посмотрели на Стукпостука, разливавшего чай по чашкам.

— Где-нибудь не здесь? — предложил Витинари.

Ни одна экспресс-доставка не перемещалась с большей скоростью, чем Фрэнк и Дэйв. Когда дверь за ними захлопнулась, Витинари продолжил:

— Как тебе банк? Какие будут мысли?

— Да я лучше палец в мясорубку засуну, чем свяжусь с семьей Шиков, — ответил Мокриц. — Я бы, конечно, что-нибудь придумал, и монетному двору нужна хорошая встряска. Но управлять банком должен тот, кто понимает в банках.

— Те, кто понимает в банках, довели его до нынешнего состояния, — парировал Витинари. — Я стал правителем Анк-Морпорка не потому, что понимаю город. Как и в случае с банками, город до обидного просто понять. Я остаюсь его правителем потому, что научил город понимать меня.

— И я понял вас, сэр, когда вы говорили что-то такое об ангелах, помните? Ну, так это сработало. Я перевоспитался и буду вести себя сообразно.

— Даже золотистая цепочка — не предел? — спросил Витинари, когда Стукпостук подал ему чашку чая.

— Вот именно!

— Ты произвел хорошее впечатление на госпожу Шик.

— Она назвала меня отъявленным проходимцем!

— От Тилли это более чем похвальные слова, — сказал Витинари и вздохнул. — Что ж, раз ты перевоспитался, не могу же я тебя заставить… — Он замолчал, когда Стукпостук наклонился и зашептал ему что-то на ухо, и потом продолжал: — …то есть, естественно, я могу тебя заставить, но в этом случае не стану этого делать. Стукпостук, запиши, пожалуйста. «Я, Мокриц фон Липвиг, ответственно заявляю, что не имею желания или намерения управлять или принимать участие в управлении любым банком города Анк-Морпорк, предпочитая вместо этого трудиться на благо дальнейшего усовершенствования Почтамта и семафорной системы». Оставь место для подписи господина фон Липвига и для даты. Далее…

— Подождите, зачем обязательно… — начал было Мокриц.

–…с новой строки: «Я, Хэвлок Витинари и т. д., подтверждаю, что действительно имел с господином фон Липвигом разговор касательно будущего анк-морпоркской банковской системы и принимаю выраженное им желание продолжать нести службу на Почтамте. Претензий к нему не имею и препятствовать ему не намерен». Место для подписи и так далее. Спасибо, Стукпостук.

— Но к чему все это?.. — спросил Мокриц.

— «Правда» почему-то решила, что я собираюсь национализировать Королевский банк, — сказал Витинари.

— Национализировать? — не понял Мокриц.

— Украсть, — перевел Витинари. — Откуда только берутся эти слухи?

— Неужели даже у тиранов есть враги? — удивился Мокриц.

— Красиво сказано, господин фон Липвиг, как всегда. — И Витинари пристально на него посмотрел. — Стукпостук, дай меморандум ему на подпись.

Стукпостук так и сделал, после чего с самодовольным видом поспешил забрать карандаш у Мокрица из рук. Тогда Витинари встал и отряхнул мантию.

— Я прекрасно помню наш любопытнейший разговор об ангелах, господин фон Липвиг. Кажется, я говорил, что ангел является лишь однажды, — сказал он натянуто. — Не забывай об этом.

— Видимо, и горбатого можно отмыть добела, сэр, — заметил Стукпостук.

Вечерний туман по пояс высотой стелился по улицам.

— Видимо, да. Но Мокриц фон Липвиг — сам по себе человек видимости. Не сомневаюсь, он верит в то, что говорит, но если заглянуть под оболочку, мы увидим там настоящего фон Липвига, его честное сердце и блестящий криминальный ум.

— Вы уже говорили нечто подобное, сэр, — сказал секретарь, открывая дверцу кареты. — Но, кажется, он свернул на путь исправления.

Витинари замер, стоя одной ногой на подножке кареты.

— Может быть, Стукпостук, но меня обнадеживает тот факт, что он в очередной раз украл твой карандаш.

— На самом деле нет, сэр, я обратил внимание и убрал его к себе в карман, — сказал Стукпостук с чувством некоторой гордости.

— Да, — ответил Витинари с удовольствием, усаживась на скрипучую кожу, в то время как секретарь с нарастающим нетерпением принялся похлопывать себя по карманам. — Знаю.

По ночам банк охранялся. Охранники лениво патрулировали коридоры и насвистывали себе под нос, зная, что самые крепкие замки удерживают правонарушителей снаружи. На мраморном полу каждый шаг тихой ночью отдавался как колокольный звон, и чувствовали себя в безопасности. Иногда они дремали, стоя навытяжку с полуопущенными веками.

Но кто-то пренебрег железными замками, миновал латунные решетки, беззвучно прошел по звонкому полу, проскользнул под самыми носами сонных людей. И все же, когда фигура вошла через высокие двери в председательский кабинет, две арбалетные стрелы просвистели насквозь и вонзились в дорогое дерево.

— Ну, это тело хотя бы попыталось, — сказала госпожа Шик.

— МЕНЯ НЕ ИНТЕРЕСУЕТ ТВОЕ ТЕЛО, ГОСПОЖА ТИЛЛИ ШИК, — сказал Смерть.

— Оно уже давно никого не интересует, — вздохнула Тилли.

— ЭТО ПОДВЕДЕНИЕ ИТОГОВ, ГОСПОЖА ШИК. ПОСЛЕДНЕЕ СВЕДЕНИЕ СЧЕТОВ.

— Ты всегда говоришь банковскими словечками в такие моменты? — спросила Тилли и встала. Что-то обмякшее осталось в кресле, но это была уже не госпожа Шик.

— СТАРАЮСЬ СООТВЕТСТВОВАТЬ СИТУАЦИИ, ГОСПОЖА ШИК.

— «Свести дебет с кредитом» тоже неплохо звучит.

— СПАСИБО. Я ЗАПОМНЮ. А ТЕПЕРЬ ТЫ ПОЙДЕШЬ СО МНОЙ.

— Похоже, вовремя я дописала завещание, — сказала Тилли, распустив длинные белые волосы.

— О ПОТОМКАХ НУЖНО ДУМАТЬ В ПЕРВУЮ ОЧЕРЕДЬ.

— О потомках? Пусть Шики поцелуют меня в одно место, милый! Уж я им показала. О да! Ну и что теперь, господин Смерть?

— ТЕПЕРЬ? — отозвался Смерть. — ТЕПЕРЬ, МОЖНО СКАЗАТЬ, ЧТО НАС ЖДЕТ… РЕВИЗИЯ.

— Ах. Все-таки будет ревизия? Ну, мне стыдиться нечего.

— ЭТО ТОЖЕ СЧИТАЕТСЯ.

— И правильно. Должно считаться, — согласилась Тилли.

Она взяла Смерть за руку и пошла за ним сквозь двери и дальше, и дальше, в черную пустыню под вечным ночным небом.

Спустя некоторое время Шалопай проснулся и заскулил.

На следующее утро в «Правде» появилась небольшая статейка про положение банков. Там часто повторялось слово «кризис».

Ага, вот и оно, думал Мокриц, добравшись до четвертого абзаца. Точнее, вот и я.

Лорд Витинари сообщил «Правде»:

«Действительно, с позволения председателя банка, мы с главным почтмейстером обсуждали возможность его содействия Королевскому банку в эти непростые времена. Он ответил отказом, и точка. Государственные служащие не управляют банками. Будущее Королевского банка Анк-Морпорка в руках его дирекции и акционеров».

«И да помогут ему боги», — подумал Мокриц.

Он энергично принялся за бумаги. Он копался в документации, сверял цифры, исправлял орфографические ошибки и бубнил себе под нос, чтобы заглушить внутренний голос соблазна.

Пришло время обеда, и вместе с ним появилась тарелка гигантских сэндвичей с сыром, а заодно Глэдис принесла и дневной выпуск «Правды».

Ночью скончалась госпожа Шик. Мокриц не мог оторвать глаз от некролога. Писали, что она умерла тихо, во сне, после долгой болезни.

Он бросил газету и уставился в стену. Да, госпожа Шик выглядела так, будто держалась на честном слове и джине. И все же ее энергия, ее огонь… что ж, она не могла держаться вечно. Но что будет теперь? О, боги, как хорошо, что он в этом не участвует!

Да и Шалопаю сейчас не позавидуешь. Такой неказистой шавке хорошо бы научиться очень быстро бегать.

Среди свежей почты, которую принесла Глэдис, обнаружился продолговатый, многократно бывавший в употреблении конверт, жирными черными буквами адресованный «литчно» ему. Он вскрыл его канцелярским ножом и вытряхнул письмо над мусорной корзиной — на всякий случай.

Внутри был сложенный газетный листок. Как оказалось — вчерашняя «Правда», с Мокрицем фон Липвигом на первой странице. Обведенным в кружок.

Мокриц перевернул вырезку. На обратной стороне убористым почерком было написано:

Уважаемый господин, я принял неапходимые меры при до сто рожности и передал некоторый кампромад на хранение надежному литцу. Жди от меня вестей.

Друг

Спокойствие, спокойствие… это никакой не друг. Все, кого он мог назвать друзьями, знали правила правописания. Это точно какая-то афера. Но в его шкафу не было скелетов…

Ой, ну ладно, если придираться к мелочам, в его шкафу на самом деле было столько скелетов, что хватило бы на целый склеп, и еще останется, чтобы украсить ярмарочную «комнату ужасов», и, может, даже заодно смастерить готичную, но в меру веселенькую пепельницу. Но они не были связаны с именем фон Липвига. Он внимательно за этим следил. Его преступления почили вместе с Альбертом Стеклярсом. Хороший палач точно знает, сколько веревки нужно человеку, чтобы переправить его из прежней жизни в новую.

Неужели кто-то его узнал? Но ведь когда Мокриц снимал золотой костюм, он становился самым неузнаваемым человеком на свете! Когда он был маленьким, его мама иногда забирала из школы чужих мальчиков!

А когда он надевал костюм, люди узнавали костюм. Он прятался, будучи на виду…

Это точно какая-то афера. Да, наверняка. Старый трюк «я знаю твой секрет». Вряд ли хоть кто-то добивался больших успехов, не натворив таких вещей, которые не хотелось бы выносить на публику. Эта строчка про компромат — хороший штрих. Она заставляла человека занервничать и задуматься. Она подразумевала, что аноним знает нечто настолько страшное, что ты, адресат, можешь попытаться избавиться от него и что он уже готов спустить на тебя законников.

Ха! И он еще дает ему время на размышления, чтобы помариновать его. Его! Мокрица фон Липвига! Что ж, придется кое-кому отведать, каким острым бывает маринад. Но до поры до времени письмо отправилось в нижний ящик. Ха!

В дверь постучали.

— Входи, Глэдис, — сказал он, снова принимаясь копаться в документах.

Дверь открылась, и в нее просунулось беспокойное бледное лицо Стэнли.

— Это я, сэр. Стэнли, сэр, — сказало оно.

— Да, Стэнли?

— Главный по маркам, сэр, — добавил Стэнли на случай, если от него требовалось стопроцентное удостоверение личности.

— Да, Стэнли, я знаю, — терпеливо ответил Мокриц. — Мы видимся каждый день. Ты что-то хотел?

— Ничего, сэр, — ответил Стэнли. Повисла пауза, и Мокриц попытался настроиться на волну Стэнли. Этот юноша был очень… щепетилен. И терпелив, как могила.

Мокриц сделал еще одну попытку.

— С какой целью ты пришел сюда, ко мне, сейчас? — спросил он, четко произнося каждое слово, чтобы предложение выходило маленькими порциями.

— Там внизу законник, сэр, — объявил Стэнли.

— Но я же только что прочитал эту анонимку… — начал Мокриц, а потом сделал глубокий вдох. — Законник? Он сказал, по какому поводу?

— Сказал, что дело чрезвычайной важности. С ним два стражника, сэр. И собака.

— В самом деле? — спокойно отозвался Мокриц. — Тогда, конечно, проводи его ко мне.

Он посмотрел на часы.

Хо… ро… шо… Все плохо.

«Ланкрская стрела» отправится в рейс через сорок пять секунд. Мокриц знал, что успеет спуститься по злополучной водосточной трубе за одиннадцать секунд. Стэнли спускается и ведет их сюда — скажем, тридцать секунд. Главное — увести их с первого этажа. Вскочить на запятки кареты, спрыгнуть у Пупсторонних ворот, где она замедлит ход, подобрать жестяной сундук, припрятанный под стропилами старой конюшни на Лоббистской улице, переодеться, подправить лицо, пересечь город, выпить кофе в закусочной рядом со штаб-квартирой Стражи, понаблюдать немного за семафорными сообщениями, отправиться в подворье Наседки-с-Цыплятами, где он держал еще один сундук у Я-не-знаю Джека, переодеться, уйти с небольшой котомкой и в твидовой кепке (которую он сменит на старый коричневый котелок где-нибудь в переулке, на случай, если у Джека случится внезапный приступ хорошей памяти, вызванный лишними деньгами), и оттуда юркнуть в скотобойный район, где он войдет в образ погонщика Джеффа и зависнет в большом вонючем кабаке «Орел мясника», где обычно отряхивают с башмаков дорожную пыль погонщики скота. В Страже сейчас появился вампир, а вервольф у них уже несколько лет. Ну вот и пусть их знаменитые острые носы понюхают смесь из навоза, страха, пота, помоев и мочи, посмотрим, как им понравится! И это только в кабаке — на скотобойнях бывало намного хуже.

Там он, пожалуй, подождет до вечера, и в смердящем помойном фургоне его вместе с другими пьяными погонщиками вывезут из города. Стражники у ворот никогда их не проверяли. С другой стороны, если его шестое чувство все еще будет подавать голос, он поиграет в наперстки с каким-нибудь пьянчугой, пока не наберет денег на флакончик одеколона и дешевенький, но приличный поношенный костюм в какой-нибудь сомнительной лавочке, после чего двинется в «Меблированные комнаты госпожи Эвкразии Арканум для приличных трудоустроенных джентльменов», где с помощью надвинутой на лоб шляпы и очков в проволочной оправе он станет господином Пролазом Вылупнем, торговцем шерстью, который останавливался здесь всякий раз, когда дела забрасывали его в Анк-Морпорк, и всегда подносил хозяйке сувениры, уместные для вдовы того возраста, который она себе приписывала. Да, так, пожалуй, будет лучше. У госпожи Арканум пища была плотной и регулярной, постели мягкими, и ими почти никогда не приходилось делиться.

А там уже можно будет строить и дальнейшие планы.

План побега пронесся перед его внутренним взором со скоростью молнии. Но внешний взор зацепился за кое-что менее вдохновляющее. На каретном дворе стоял стражник и болтал с возницами. Мокриц узнал сержанта Фреда Колона, чьей первейшей обязанностью, очевидно, было слоняться по улицам и чесать языком с людьми сходного возраста и настроений.

Стражник заметил в окне Мокрица и помахал ему рукой.

Нет, если он попробует бежать, получится некрасиво и запутанно. Придется оставаться на месте и блефовать напропалую. Технически он ведь ничего и не нарушал. Просто письмо выбило его из колеи, вот и все.

Мокриц с занятым видом сидел за столом, когда вернулся Стэнли и завел в кабинет господина Кривса, самого известного и, в триста пятьдесят один год от роду, вероятно, самого старого законника в городе. Его сопровождали сержант Ангва и капрал Шноббс, который, по слухам, и был тайным вервольфом Стражи. Капрал Шноббс нес большую плетеную корзину, а сержант Ангва держала в руке пищащую резиновую косточку, которую она время от времени машинально сжимала. Что-то начало вырисовываться, но непонятно что.

Они пожелали друг другу доброго дня, хотя в непосредственной близости от Шнобби Шноббса и законника, от которого разило бальзамической жидкостью, ничего доброго быть не могло. А когда с этим было покончено, господин Кривс сказал:

— Мне известно, что вчера ты посещал госпожу Тилли Шик, господин фон Липвиг.

— Ах да. Гм, когда она была жива, — запнулся Мокриц и мысленно проклял себя и анонима. Он терял хватку, стремительно терял.

— Это не расследование убийства, господин, — спокойно сказала сержант Ангва.

— Вы уверены? В таких обстоятельствах…

— Это наша работа, господин, быть абсолютно уверенными, — ответила сержант, — в таких обстоятельствах.

— Вы не подозреваете ее родственников?

— Нет, господин. Тебя тоже нет.

— Меня? — У Мокрица, как положено, отвисла челюсть.

— О болезни госпожи Шик было прекрасно известно, — сказал господин Кривс. — И, похоже, она прониклась к тебе большой симпатией, господин фон Липвиг. Она завещала тебе своего песика, Шалопая.

— Вместе с мешком игрушек, ковриков, пледиков, башмачков, восемью ошейниками, включая один инкрустированный бриллиантами, и прочими разнообразными мелочами, — перечислила сержант Ангва. Она снова стиснула резиновую косточку.

Мокриц захлопнул рот.

— Собаку? — спросил он бесцветным голосом. — Только собаку? И игрушки?

— Ты ожидал чего-то большего? — спросила Ангва.

— Я и этого-то не ожидал! — Мокриц перевел взгляд на корзину. Внутри было подозрительно тихо.

— Я дал ему голубую таблеточку, — пояснил Шнобби Шноббс. — Он от них ненадолго вырубается. А на людей не действует. И на вкус они как анис.

— Все это как-то… странно, не находите? — спросил Мокриц. — Зачем здесь Стража? Бриллиантовый ошейник? И потом, мне казалось, завещание оглашается только после похорон…

Господин Кривс откашлялся. Изо рта у него вылетела моль.

— И это так. Но, зная о содержании ее завещания, я счел благоразумным поторопить Королевский банк и разобраться с наиболее…

Повисла очень длинная пауза. Для зомби и целая жизнь будет паузой, но он, похоже, просто подбирал подходящее слово.

–…проблематичными пунктами немедленно, — закончил он.

— Да, полагаю, собачку нужно кому-то кормить, — согласился Мокриц. — Но я не думал, что…

— Проблема как таковая заключается в документах собаки, — сказал господин Кривс.

— Плохая родословная? — предположил Мокриц.

— Не в родословной дело, — сказал господин Кривс, открывая портфель. — Ты, возможно, в курсе, что покойный сэр Джошуа оставил один процент своих акций Шалопаю?

Холодный черный ветер подул на задворках сознания Мокрица.

— Да, — проговорил он. — В курсе.

— Покойная госпожа Шик завещала ей еще пятьдесят процентов. Это по правилам банка означает, что собака — новый председатель банка, господин фон Липвиг. А ты — хозяин собаки.

— Секундочку, животное не может владеть…

— О, еще как может! — воскликнул Кривс с законническим задором. — У нас полно прецедентов. Одного осла как-то раз посвятили в сан, а черепаху назначили судьей. Конечно, чем сложнее ремесло, тем реже оно встречается в судебной практике. Ни одна лошадь, например, так и не освоила профессию плотника. А вот собака в председательском кресле — дело относительно обычное.

— Это ерунда какая-то! Она меня совсем не знает! — на что внутренний голос ему тут же ответил: «О, еще как знает! Она видела тебя насквозь с первого взгляда!»

— Она надиктовала мне завещание прошлым вечером, господин фон Липвиг, в присутствии двух свидетелей и своего лечащего врача, который признал, что она была в здравом уме, если не теле. — Господин Кривс встал. — Короче говоря, завещание законно. Оно не обязано быть логичным.

— Но как же он будет, не знаю, председать? Он может разве что ножки у стула обнюхать!

— Я так понимаю, ты станешь его фактическим представителем, — сказал законник. Со стороны сержанта Ангвы послышался писк.

— А что будет в случае его смерти? — спросил Мокриц.

— Ах да, спасибо, что напомнил, — сказал господин Кривс и достал из портфеля бумагу. — Тут все сказано: акции будут распределены среди всех живых членов семьи.

— Среди членов семьи? Чьей семьи, его? Не думаю, что у него была возможность обзавестись семьей!

— Нет, господин фон Липвиг, — ответил Кривс. — Семьи Шиков.

Ветры в голове Мокрица задули холоднее.

— И сколько живут собаки?

— Обычные собаки? — спросил Шнобби Шноббс. — Или такие, которые стоят между толпой Шиков и большим состоянием?

— Капрал Шноббс, вот это было самое уместное замечание! — резко сказала сержант Ангва.

— Звиняюсь, сержант.

— Кхм. — Еще одна моль выпорхнула после кашля Кривса. — Шалопай привык спать в директорских апартаментах в банке, — сказал он. — Ты будешь спать там же. Таково условие завещания.

Мокриц встал.

— Я не обязан ничего этого делать, — крикнул он. — Я никакого преступления не совершал! Нельзя просто взять и с того света перевернуть человеку жизнь… то есть тебе можно, господин Кривс, ничего не имею против, но она…

Из портфеля был извлечен еще один конверт. Господин Кривс улыбался, а это было дурным знаком.

— Еще госпожа Шик написала тебе это проникновенное обращение, — сказал он. — А теперь, сержант, думаю, пришло время нам оставить господина фон Липвига.

Они удалились. Впрочем, несколько мгновений спустя сержант Ангва вернулась и, не говоря ни слова, даже не повернувшись в его сторону, подошла к мешку с игрушками и бросила сверху резиновую косточку.

Мокриц подошел к корзинке и приподнял крышку. Шалопай посмотрел на него, зевнул, а потом встал с подушечки и вытянулся на задних лапках. Он пару раз нерешительно вильнул хвостом, и его огромные глаза наполнились надеждой.

— Нечего на меня смотреть, малыш, — сказал Мокриц и повернулся к нему спиной.

Письмо госпожи Шик было вымочено в лавандовой воде и слегка отдавало джином. Аккуратным старушечьим почерком она писала:

Дорогой господин фон Липвиг!

Я чувствую, что ты милый, добрый человек и не оставишь моего маленького Шалопая на произвол судьбы. Прошу тебя, будь с ним ласков. Он был мне единственным другом в эти трудные времена. Так неделикатно говорить о деньгах в такой момент, но ежегодно тебе будет выписываться сумма в $20.000 (по окончании периода) за выполнение этого поручения, от которого умоляю тебя не отказываться.

Если ты все-таки откажешься или если Шалопай умрет не своей смертью, тобой займется Гильдия Убийц. $100.000 уже лежат на хранении у лорда Низза, так что его подопечные найдут тебя и выпотрошат, как крысу, что будет вполне заслуженно, Умник!

Да благословят тебя боги за твою доброту к отчаявшейся вдове.

Мокриц был впечатлен. И кнут, и пряник. Витинари пользовался только кнутом ну или бил пряником по голове.

Витинари! Вот кому нужно было ответить на кое-какие вопросы!

Волосы у него на загривке стали дыбом, наученные годами постоянных уверток и пряток и излишне чувствительные после письма госпожи Шик, которое никак не шло у Мокрица из головы. Что-то влетело в окно и вонзилось в дверь. Но Мокриц уже нырнул под стол, когда стекло еще только разбивалось.

В двери дребезжала черная стрела.

Мокриц пополз по ковру, потянулся, схватил стрелу и снова прильнул к полу.

Изящным белым курсивом, как гравировка на старинном кольце, на ней было написано: «ГИЛЬДИЯ УБИЙЦ: СТИЛЬ ИМЕЕТ ЗНАЧЕНИЕ».

Наверняка же это просто предупреждение, да? Предупредительный выстрел? Чтобы подчеркнуть серьезность намерений? На всякий случай?

Шалопай выскочил из корзинки и не упустил случая облизать Мокрицу лицо. Шалопаю было все равно, кто такой этот человек и что он совершил, — он просто хотел дружить.

— Наверное, — сдался Мокриц, — нам с тобой пора гулять.

Пес восторженно тявкнул, кинулся к мешку со своими принадлежностями, потянул его и опрокинул на пол. Он исчез внутри, истерически виляя хвостом, и вынырнул, волоча за собой красное бархатное собачье пальтишко, на котором было вышито слово «Вторник».

— Ты просто угадал, — сказал Мокриц, застегивая одежку, что было непросто, поскольку его беспрерывно омывало собачьей слюной.

— Хм, а ты случайно не знаешь, где твой поводок? — спросил Мокриц, стараясь не глотать.

Шалопай прыгнул к мешку и сразу вернулся с красным ремешком.

— Ну что, — сказал Мокриц. — Это будет самая реактивная прогулка в истории. Это будет пробежка.

Как только он потянулся к ручке, дверь открылась. Перед лицом Мокрица возникли две ноги кирпичного цвета, каждая толщиной с дерево.

— Надеюсь, Ты Не Под Юбку Мне Смотришь, Господи Фон Липвиг, — прогремела Глэдис свысока.

«На что там смотреть?» — подумал Мокриц.

— А, Глэдис, — сказал он. — Будь добра, встань у окна и постой там. Спасибо!

Послышалось негромкое «тюк», и Глэдис повернулась к нему, держа пальцами еще одну черную стрелу. От резкого контакта с ладонью голема стрела воспламенилась.

— Кто-то Пустил В Тебя Стрелу, Господин Фон Липвиг, — объявила она.

— Неужели? Ты просто задуй ее и положи в лоток с документами, — сказал Мокриц, выползая из кабинета. — Мне нужно встретиться кое с кем по поводу собаки.

Он подхватил Шалопая и припустил вниз по лестнице, по запруженному холлу, по каменным ступенькам — и вот она, черная карета, как раз остановилась у обочины. Ха! Патриций всегда на один скачок впереди.

Мокриц распахнул дверцу кареты, едва лишь та остановилась, с разбегу плюхнулся на свободное сиденье с заливисто лающим Шалопаем на руках, посмотрел на собеседника и сказал…

— О… прошу прощения, я решил, что это карета лорда Витинари…

Рука потянулась и захлопнула дверцу. На руке была очень дорогая черная перчатка, большая, расшитая бусинами черного янтаря. Мокриц поднял взгляд от руки к лицу и услышал:

— Нет, господин фон Липвиг. Я как раз сам собирался к тебе заглянуть. Меня зовут Космо Шик. Как поживаешь?

Оглавление

Из серии: Мойст фон Липвиг

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Делай деньги! предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

Примечания

2

Изобретение, которым Мокриц особенно гордился. Жители Анк-Морпорка подходили к написанию писем с простодушием, которое в общих чертах сводилось к следующему: раз я знаю, что имею в виду, то и вы должны. В результате привычным делом для Почтамта были письма, адресованные «маиму брату Джонну, он высокий и у моста» или «гаспаже Смит, здаров, Сестры Долли». Светлые и иногда пугающе острые умы, работающие в отделе слепых писем, с радостью разгадывали эти головоломки, а в обеденный перерыв играли в шахматы в уме.

Смотрите также

а б в г д е ё ж з и й к л м н о п р с т у ф х ц ч ш щ э ю я