Взрослые игры

Тереза Тотен, 2016

Жесткие законы выживания закрытой школы. Кейт пытается притворяться «своей», рассчитывая вызвать интерес богатых наследниц. Похожая на «барби», Оливия становится ее очередным «орудием» и средством подняться выше по социальной лестнице. Пока сама Оливия не становится жертвой другого «хищника».

4 октября, воскресенье

Кейт

Я села в метро. Ненавижу метро. Оказываясь в общественном транспорте, я чувствую себя нищей. Если бы у меня был выбор, я бы ходила в школу пешком, но от Чайна-тауна до верхнего Ист-Сайда почти два часа пути. Два часа и две разных планеты. Иногда мне приходилось добираться домой пешком. В плохие дни. Оливия жила всего в паре кварталов к югу от школы. Отлично.

Меня поприветствовал консьерж, выглядевший, словно карикатура из «Нью-Йоркера». «Меня зовут Афтаб» был облачен во все регалии верхнего Ист-Сайда: шляпа, золотая тесьма и медные пуговицы на униформе — этот наряд не стал со временем лучше.

— Мисс Самнер ожидает вас, мисс О’Брайан.

Афтаб бегом ринулся вокруг стола к лифту и нажал на кнопку с буквой «П». Должна ли я дать ему на чай?

— Спасибо, сэр, — сказала я закрывающимся створкам.

Я вздрогнула, когда двери лифта разъехались. Матерь божья, это был пентхаус! Мне открыла женщина славянской внешности. Кажется, она обрадовалась, увидев меня.

— Добрый вечер, привет! Меня зовут Анка. — Когда она улыбалась, верхний левый резец сверкал золотом. — Проходите, пожалуйста.

Тучное тело Анки венчала сильно вытянутая вверх голова. Этот довольно экстравагантный оптический эффект лишь усиливался прической: плохо окрашенные, черные как смоль волосы были зачесаны на макушку. Казалось, волосы парят над ней, как восклицательный знак.

Она мне сразу же понравилась.

Оливия возникла как будто ниоткуда, а Анка исчезла в никуда. Я по-прежнему стояла, словно пригвожденная к мраморному полу.

— Давай, давай! — Она взяла меня за руку. — Ты ела? Я не ела. После окончания смены у меня не осталось на это времени.

— Да.

— Ну, боюсь, тебе все равно придется угождать Анке. Она наготовила еды на польскую армию. — Оливия склонилась ближе. — Это вроде лакмусовой бумажки. Анка ставила этот эксперимент на всех моих друзьях: веганах, тех, кто страдал булимией, расстройством пищевого поведения или непереносимостью лактозы, или просто не ел продукты с глютеном.

— Не могу винить ее за это.

— О, я тоже! Все это такая скука, ведь правда?

Оливия стиснула мою руку и протащила меня через прихожую в комнату, которая, казалось, парила над Центральным парком.

— Вау.

Мой взгляд скользнул по пухлым встроенным диванам в притопленной в пол гостиной, декорированной неброским камнем и необработанным деревом. А картины! Словно прогулка по Музею современного искусства.^[5] Мраморный пол прихожей уступил место сланцу и мягким серым и карамельным тонам сидений. Сверкающее стекло и теплая желтая подсветка были словно отражением безмолвных огней парка напротив.

— Это так романтично.

Оливия оглядела комнату, будто видела ее впервые.

— Ты понравишься моему папе!

— У вас большая квартира?

— Я не знаю. — Оливия пожала плечами. — Тут три спальни, кабинет отца, кухня и кладовая, три… нет, три с половиной ванных комнаты. — Казалось, она мысленно строит план этажа. — И комната Анки, конечно же. Всё.

Боже, я могла бы вселиться сюда, и никто бы и не заметил.

— А я уж думала — не увижу ничего круче лифта.

— Не смеши меня.

— Защитная реакция. Привычка, — пояснила я. — Обезоруживаю обаянием. И не говори, что я тебя не предупредила.

— Своевременное предупреждение. Кстати, об обаянии, ты не видела этого мега-финансиста? Ты ведь работаешь в администрации, верно?

— Директора по связям с общественностью? Нет. Пока нет, я прихожу и ухожу, до того, как появляется он. Но я тебе ручаюсь, это какой-то сексуальный тайфун. Дрейпер поменяла духи, а Колсон и Шупер обе купили помаду новых оттенков и постоянно поправляют макияж.

— Ха! Вот это круто. — Она улыбнулась? Оливия Самнер улыбалась не часто. — Давай, идем в капитанскую рубку, к Анке на кухню.

Кухня в противоположность гостиной сверкала белым на белом. Отделанная тем же каррарским мрамором, что и прихожая. Мрамор на стенах, рабочих поверхностях и на полу. Даже у кухонного стола была мраморная столешница. Это должно было наводить на мысли о стерильности, но вместо этого интерьер казался приветливым и уютным. Ноутбук Оливии, книги и тетрадь лежали на дальнем конце стола, а в центре было установлено блюдо, заваленное нарезкой салями, паштетами, сырами и багетами. Желудок у меня заурчал. Лучше бы он так урчал при виде жареной пекинской капусты и брокколи.

— Как прошли выходные? — спросила я. — Вечеринки нон-стоп?

Оливия остановилась перед хитроумной кофе-машиной.

— Не мой стиль, — ответила она, пожимая плечами. — По крайней мере, не теперь. А как насчет тебя?

— Честно говоря, вечеринки меня мало заботят. Я наблюдала, как она воспримет это.

— Кофе? Эспрессо? Капучино? Чем травишься? — спросила она.

— Душу продам за двойной эспрессо. — Я подошла к ее ноуту. — Это как раз Плат открыта? — Оливия кивнула, потянувшись за крохотными чашками и блюдцами. — Хорошо. — Я щелкнула по тексту. — Тогда пока ты играешь в баристу, я начну.

— За это я тебя и кормлю и развлекаю. Кстати, я и сама люблю двойной эспрессо.

— Вау! — Конечно, она любила двойной эспрессо. Такие вещи я определяю с пятидесяти шагов. — Ладно. Итак, «Леди Лазарь» — жестоко, автобиографично и очень театрально. Слушай:

Умирание —

Это искусство.

— О-о! — протянула Оливия. — Не думала, что ты начнешь отсюда. — Она навалила на тарелку мясо, сыры и соусы и поставила это все передо мной. — Как известно, она была одержима мыслями о самоубийстве и все такое, но мне понравилось, как она говорит об абажуре. Ну, знаешь, эта странная строчка о том, что ее кожа «яркая как нацистский абажур». — Она прокрутила файл со стихами. — И вот что я нарыла. — Оливия склонилась ко мне через стол. — Мы знаем, что Плат к моменту создания «Леди Лазарь» по крайней мере однажды пыталась покончить с собой, а может быть, и дважды. Но знаешь ли ты, что по слухам нацисты делали абажуры из человеческой кожи? Она сбежала в этот кошмар от собственных кошмаров. Точно тебе говорю.

— Да, конечно, — согласилась я. — Это верный и точный анализ, но это не личностный отклик, которого ждет Хорнбэк. Она жаждет твоей крови.

Оливия застонала и передала мне эспрессо. Рукав ее свитера задрался достаточно для того, чтобы обнажить очень бледный шрам. Мне еще много предстояло узнать об этой девушке. Она увидела, что я заметила шрам, и поправила рукав.

— Расслабься, я не пыталась покончить с собой, и более того, это не в моем стиле.

Я кивнула.

— Для развлечения?

— Без особого энтузиазма. — Она кивнула. — Я очень быстро поняла, что я ужасно, до истерик боюсь шрамов. Это была вечеринка с ночевкой. Ну, знаешь, в десятом классе? Они везде одинаковы. Ну и все там резали себя.

Господи, эти богачки чокнутые.

— А что было бы в твоем стиле? Если б ты решила…

— Я бы прыгнула! — Она выпалила это, не раздумывая. И я подумала об окнах от пола до потолка, обрамляющих город под ее ногами. Одно из них было дверью, ведущей на балкон, ведущей к…

— Вот. Вот твой ответ Хорнбэк. Начни с этого. — Я сделала глоток эспрессо, наблюдая, как она обдумывает мою идею.

— Точно, я понимаю, я понимаю. Это мой путь. Путь к Плат. Ты гений! — Оливия села рядом и принялась сооружать себе бутерброд с сыром. — Ну а ты? Как бы ты, ну, понимаешь…

— Я бы не стала этого делать. Да это и не важно. Я посмотрела прямо в ее красивое, ухоженное лицо. — Меня нельзя убить.

Примечания

5

MoMA — Музей современного искусства в Нью-Йорке.