Сукины дети 2. Помереть не трудно

Татьяна и Дмитрий Зимины, 2022

Вернувшись с войны, я оказался в незнакомом городе, без жилья, средств к существованию и перспектив на будущее.Теперь у меня есть всё: друзья, наставник, уютный дом и даже немного денег… Проблема с перспективами.Кем я стал? Почему меня должна устраивать моя новая жизнь? И что, чёрт побери, мне с нею делать?Говорят, в каждом человеке есть немного от монстра. Я надеюсь, во мне осталось хоть немного от человека…"Допущен к ночным экскурсиям" – такой вердикт вынес неподражаемый Алекс, мой бессмертный друг и наставник. Осталось понять: охотником мне суждено стать, или жертвой?

Глава 4

На улице было хорошо. Апрель — время цветения. Деревья вовсю выталкивают листву, на открытых местах топорщится зелёная травка, по которой важно расхаживают сытые голуби.

Пахнет влажной землёй и новыми надеждами.

— Давай прогуляемся, — предложил шеф. Я кивнул.

Есть больше не хотелось — видать, нанюхался купеческих разносолов. Но скорее всего, аппетит отбили мысли о смерти.

Я читал, что оборотень — тварь на редкость живучая. Их почти не берут яды, не страшны раны, нанесённые железом, сил у них больше, чем у человека и волка, вместе взятых… Вервольфы отличаются острым умом, быстрой реакцией и большой свободой выбора.

Например, волки в природе ограничены ареалом обитания. Они не могут мигрировать на чужую территорию, но и на свою никого не пускают.

Вервольфы, живущие в городах, подчиняются людским законам. Но это только внешне. Законы стаи для них на первом месте. Под наносным культурным слоем скрываются всё те же хищники.

В Сибири и на Алтае сохранились диаспоры природных вервольфов. Они живут в общинах племенного типа, вождя выбирают по праву сильного и являются отличными охотниками. Городов они не любят, и культурный наносной слой у них гораздо тоньше…

— Так почему ты решил, что младший Степной — не вервольф? — спросил Алекс.

— Он ел салат.

— Волк — вегетарианец — это, конечно, забавно, но не невозможно.

— От него не пахло оборотнем. Ну, псиной.

— Ммм… Я никакого запаха не заметил. Немного пахло одеколоном…

— От старшего Степного пахло одеколоном, который скрывал запах противоблошиного шампуня, который, в свою очередь, скрывал запах псины. От младшего — только лосьоном для бритья. И ещё… — я постарался подыскать слова, которые могли передать ощущения. — От старшего исходили эманации зверя. Грубой силы, агрессии, хитрости… Младший пах просто жестокостью.

— А хищники по своей природе не жестоки, — задумчиво сказал Алекс. Мы шли прогулочным шагом по какой-то аллее. Тени от деревьев расчерчивали асфальт в чёрно-белую зебру. Москву я знал плохо, и какая это улица — не вдавался. Но было очень красиво. — Они убивают только по необходимости: еда, защита, статус. Никогда не интригуют, не ведут подковёрных игр…

— Но зато человек, чтобы добиться высокого статуса в стае вервольфов, должен превосходить их во всём, — добавил я. — Он должен быть умнее, напористее, жестче…

Вспомнился молодой вервольф Митроха. Расслабленный, с ленивыми, подёрнутыми мутной плёнкой глазками. Ему не нужно добывать себе место под солнцем — он его имеет по праву рождения. Зато Геннадию путь к вершине приходится выгрызать…

— Директор сказал: законы фирмы не позволяют, чтобы руководящие посты занимали не-вервольфы, — вспомнил я. — И если Гена — человек, значит, он не сможет занять кресло генерального директора, когда папаша отойдёт от дел. Поэтому официальный наследник — Митрофан, племянник.

— И его поместили под защиту Надзирателя, чтобы… Что? — спросил Алекс, словно я рассказывал заученный урок.

— Разумеется, чтобы защитить. Они практически уверены, что смерти не случайны, — послушно ответил я.

— И только заместитель директора, человек, утверждает обратное, — закончил мою мысль Алекс.

— Как вы думаете: это похоже на мотив?

— Истребить всех вервольфов, чтобы стать главой корпорации? — скептически произнёс Алекс.

— Двести миллиардов прибыли в год, — напомнил я. За такой куш…

— Любой может начать рискованную игру, — закончил Алекс, и мы рассмеялись.

Приятно сознавать, что у нас с шефом много общего.

— Но кроме шуток, — продолжил я. — Его можно понять. Получил блестящее образование — это заметно по манере говорить, пользоваться столовыми приборами, по костюму, наконец… Работает, как вол. В его руках наверняка сосредоточены все нити, благодаря которым"Семаргл"остаётся лидером рынка. Но стать главным, получить статус вожака, он не может. И вынужден мириться с двоюродным братцем, недорослем и лентяем, который с трудом контролирует свою вторую сущность.

— Твои аргументы ясны — кивнул Алекс. — Но Семаргл — компания очень крупная. Слишком много вервольфов встанет на пути у одного человека. Ты вот вспомнил о статусе… Любой вервольф, даже последний водитель экскаватора, будет в иерархии стаи выше, чем человек. Гена держится на своей должности лишь благодаря тому, что папа — вожак. Как только его не станет…

— Заместителя скинут на самое дно, — кивнул я. — Ему в любом случае не стать вожаком. Ясно-понятно… Ладно, это была всего лишь версия.

— Я бы сказал, отличная версия.

— Да. Жалко, что не состоятельная.

— Ещё мне кажется подозрительной история со сторожем, — вспомнил я. — Какая такая секта? Почему в ней состоит вервольф? И как руководство вообще это позволило? Водитель члена совета директоров — это ведь тоже не мелкая сошка, верно? В людском мире, чтобы попасть на такую должность, нужно иметь отличную протекцию или очень много везения.

— Водитель, скорее всего, его родственник, — пожал плечами шеф. — В стае дела решают не так, как в бизнесе. В заслуги ставят не личные качества, а приближенность к особе, облечённой властью. И за это же многое прощают.

— Удивительно, как они при таких законах добились лидерского положения на рынке?

— А кто сказал, что родственники сплошь должны быть неучами и бездельниками? Скорее всего, их с детства готовят к занимаемым должностям. Образование, психологическая подготовка — в стае хищников дисциплина почище, чем в армии… О! Смотри — ларёк, — я немного опешил от такой резкой перемены темы.

— Ну и что?

— Как что? Это же ларёк с шаурмой. Запах чувствуешь?

— И зачем он нам?

Запах я чувствовал. И скажу, как на духу: определить, что за мясо там жарится — не мог.

— А ты что, уже не голодный? Святым духом напитался? Или… — Алекс нехорошо усмехнулся. — Подкормился от оборотней?

Под ложечкой засосало. Питаться от людей, используя их как живые батарейки, мне претило. Лучше я буду горстями жрать витамины и килограммами мясо, чем… так.

В то же время я вспомнил проводника в поезде. И то, как мне было хорошо, когда он поделился частью накопленной силы.

— Для стригоя человеческая аура — как пончик с сахарной пудрой для толстяка, — сказал Алекс. — Состава преступления в этом нет.

— Только очень стыдно. Сперва получаешь удовольствие, а потом — сам себе противен.

— Суть ты ухватил верно, — осклабился шеф. — Ну так что, по шаурме?

— Ну, если вы не боитесь за свою печень, то я — тем более.

— Моя печень, мон шер ами, выносила и менее деликатные вещи, чем шаурма. Видел бы ты, чем мы питались в войну…

— Вторую мировую?

Алекс посмотрел с предубеждением — как всегда, когда я сморожу какую-нибудь глупость.

— Нет блин, с Наполеоном.

Я попытался припомнить, когда была война с французами — и не смог.

Русская шаурма не имела ничего общего с восточным кебабом. Во-первых, арабы не используют майонез… Картофель фри в Сирии мне тоже не попадался. Но в целом, в целом, было совсем не плохо. Сытно, горячо — словом, нормально.

Есть на ходу ни я, ни Алекс не любили, поэтому, взяв завёрнутое в лаваш мясо и по банке пива, мы уселись на лавочку. И стали смотреть на народ.

Алекс изучал праздношатающуюся публику с большим интересом. Симпатичных барышень он, как всегда, провожал взглядом, по мужчинам скользил мельком, не задерживаясь.

— Поиграем в игру, — неожиданно предложил он. — Сколько сверхъестественных существ ты сможешь засечь за десять минут.

— Что, прямо здесь? — говорить с набитым ртом было некрасиво, и пришлось проглотить здоровенный кусок шаурмы, не разжевывая. В живот словно рухнул камень, завёрнутый в бумажную салфетку…

— Время пошло, — шеф демонстративно посмотрел на часы.

И я принялся разглядывать прохожих. Их было не то, чтобы много, но люди мимо нашей лавочки шли постоянно. Бабки с сумками на колёсиках телепались по своим делам медленно и степенно, девчонки пробегали стайками. Гопники, издалека углядев в нас с шефом лёгкую добычу, с энтузиазмом погребли к скамейке, но не успев начать традиционный"развод"как-то сдулись, попрятали глаза, и не сговариваясь, слиняли.

Потом прошла молодая пара, торжественно, как священный ковчег, катя новенькую коляску…

Я пытался смотреть, как учила Антигона: как бы не на человека, а поверх него, мимо, лишь краем зрения цепляя контур фигуры.

Обычно это неплохо работало. В помещении. Здесь же светило яркое солнце, на асфальте мельтешили тени от листвы, над головой истошно чирикали воробьи… Всё это здорово отвлекало.

От напряжения я разозлился, и выпустил немного… Мириам это называла"дух костей" — мёртвую энергию, которая досталась мне от"создателя" — Антона Лавея.

И тут же от нас шарахнулась благообразная бабулька с карликовым пуделем на поводке.

— Чур меня, чур, — запричитала бабулька старушечьим басом. — Сгинь, супостат, бисов сын!..

Пудель, подскакивая на тонких лапках, как на пружинках, поливал нас заливистым лаем.

Достав из кошелки пучок сохлой полыни, бабка принялась махать им на меня, как веником в бане.

Народ, проходя мимо, смотрел сочувственно, но помощь никто не предлагал. С бабульками связываться — себе дороже.

— Проходите, гражданочка, — официальным тоном попросил Алекс. — Вы ошиблись.

Он ногой попытался оттеснить пуделя, но тот вцепился шефу в брючину. Зато замолчал. Теперь он лишь тихо рычал, от удовольствия заведя глаза под выпуклый чёрный лобик. Видно, не часто собачке такая развлекуха перепадает…

— Да что я, стригоя от обычной шантрапы не отличу? — вскричала старуха в полный голос, совершенно не заботясь тем, слышат её или нет.

— Ну и что, что стригой? Вам-то какое дело? — честно говоря, достало меня, что всякие люди нос воротят. Что я им сделал?

— А такое, милок, что лицензия у тебя должна быть, — ядовито и победно прокаркала бабка.

— С чего вы взяли, что у меня её нет?

— Да что я, слепая, что ль? Глаза-то, поди, имею… И как ты ещё наглости набрался, кровопивец, в столицу без лицензии сунуться! Вот я на тебя жалобу подам…

— Спокойно, гражданочка, — Алекс шустро вскочил и подхватил бабку под локоток. Обаяние своё он включил на полную. Как тысячеваттную лампочку. — Мы приезжие. Только с поезда… Вот, пообедать присели. Как закончим, сразу же отправимся регистрироваться.

— Да к тебе-то я, касатик, претензиев не имею, — бабка наконец понизила голос. — Ты, я вижу, человек культурный… А не якшался бы ты с кровососами, а? — она приложила морщинистую руку к объёмной груди. Другой рукой она, дёргая поводок, пыталась оттащить пуделя, но тот, с набитым штаниной ртом, впал в полную кататонию. — Пристрели его, и вся недолга…

— Да за что вы меня так ненавидите? — от удивления, что незнакомые старушки бывают столь кровожадными, я даже перестал злиться.

— Знай своё место, упырь, — прикрикнула старуха. — Паразиты вы, хуже вшей. Сколько кровушки моей выпили…

— Да не пью я кровь! Я витамины пью. И синтетический гемоглобин.

Это был крик души. Почему меня все принимают за какого-то урода?

Старуха неожиданно замолчала, и удивительно проворно перебирая ногами, подкатилась ко мне и накрыла лицо своей морщинистой пятернёй.

Ладонь была на удивление чистая, сухая и мягкая. Пахло от неё свежемолотым кофе…

— Прощения просим, — через минуту сказала бабка, отняв руку и зачем-то поправив мне воротничок на рубашке. — Поторопилась. Простите старую… Как увидела стригоя без Печати — так прям взыграло ретивое, не удержалась. Сколько мы их в войну колами попротыкивали — страсть.

— В гитлерюгенде были специальные зондер-команды из новосозданных стригоев, — тихо заметил Алекс. — Злые, голодные и безмозглые. Им даже оружия не давали… Мы на вас не в обиде, гражданочка, — склонил голову Алекс и щелкнул каблуками испанских туфель.

— Матрёна Потаповна Фролова, потомственная ведьма, — с достоинством кивнула старуха. — Чистка ауры, привлечение благоприятных эфиров, налаживание контакта с почившими родственниками. Всё в рамках разрешенной магии. Лицензия номер одна тысяча восемьсот два.

И совершенно неожиданно она протянула Алексу вполне современную визитку. Буквы были стилизованы под старославянскую кириллицу.

— Пойду я, — подхватилась она, как только Алекс сунул визитку в карман. — Заболталась тут с вами…

И бабка, прижимая к боку объёмистую кошелку, шустро заковыляла прочь.

— Гражданочка, — позвал Алекс.

— Чегось? — обернулась с готовностью бабка.

— Собачку заберите.

— Воланд! — позвала бабулька. — К ноге.

Чёрный пудель послушно выплюнул штанину Алекса и потрусил к старухе. Взгляд собачьих глаз-бусинок выражал к нам, грешным, полное презрение.

После ухода бабки, отдых на лавочке утратил свою первозданную прелесть. Настроение стремительно падало. Я вновь принялся думать о Мириам, о том, что надо нам с ней поговорить…

— Идём, — Алекс стремительно вскочил. Подхватив папку, выданную Геной, он завертелся на месте, высматривая что-то мне неизвестное.

— Куда?

Из меня словно высосали всю душу. Небо казалось серым, как асфальт, и таким же бугристым. Деревья больше не радовали свежей листвой, а воробьиный писк вгрызался в уши, как высокоскоростное сверло.

— Надо найти таксомотор. Поедем на кладбище.

— Куда?..

— Разговор со старухой натолкнул меня на пару мыслей, — Алекс шагал бодро, пружинисто, я же, несмотря на сытный перекус, плёлся нога за ногу. — Да что ты тащишься, как дохлая мышь?

— Не знаю, — мною овладело полное равнодушие. — А мы куда-то торопимся?

— Так, погоди… — сунув папку под мышку, шеф пощупал воздух вокруг меня. — Ну бабка, — он беззвучно выругался. — Ну стерва…

— При чём здесь старуха?

— Спрошу тебя как колдун колдуна: на тебя когда-нибудь порчу наводили?

— Не припоминаю, — я поёжился. Порча — это хреново. От правильно наведённой порчи можно и кони двинуть.

— Не удержалась всё-таки, старая перечница, — Алекс достал визитку. — Чистка ауры у неё… Привлечение эфиров… Чернокнижница она. Потомственная.

— Почему вы так решили?

— Потому что белые ведьмы порчу не наводят. Даже на стригоев. То-то она тебя углядела! Конкуренции побоялась, вот и накинулась.

— Она же извинилась, — мир будто накрыли серой застиранной марлей. Красок в нём не осталось, запахи сделались тухлыми, а свет солнца вызывал невозможную головную боль.

— Но подарочек напоследок оставила.

— И что теперь делать?

— Да ничего особенного, — пожал плечами шеф. Тяжелая папка у него подмышкой всё время норовила выскочить. — Зажигалку дай.

Сунув руку в карман джинсов, я пошарил, и ничего не нашел.

— Она у вас.

Очень хотелось лечь прямо на траву, свернуться калачиком и перестать реагировать на раздражители.

Алекс похлопал себя по карманам, нашел зажигалку, щелкнул колёсиком и поджег бабкину визитку.

— Стой спокойно, — скомандовал он и стал водить горящей бумажкой вдоль моей ауры.

Огонёк, пожирая бумажку, сыто потрескивал, и время от времени вспыхивал оранжевыми всполохами.

— Ну как? — спросил Алекс, когда визитка рассыпалась чёрным пеплом. — Полегчало?

Я прислушался к себе. Серая марля убралась, краски постепенно возвращались, да и голову перестали распиливать пополам.

— Кажется, да. Спасибо.

— Тогда пошли, — и шеф устремился туда, откуда слышался шелест покрышек и гул автомобильных гудков.

— Может, объясните, что это было? — догнав Алекса, я пошел с ним нога в ногу.

— Проверка, — небрежно пояснил шеф. — Думаешь: шли себе спокойно по аллее, присели перекусить на лавочку, и тут же встретили ведьму? Не много ли совпадений?

— А кто её мог подослать?"Семаргл"?

— Я думал о Совете. Но это тоже небезынтересная версия. Как раз ведьма-то и натолкнула меня на некоторые мысли…

— Проверить кладбище, которое раскопали строители?

— Жаль, Гиллель далеко. У него бы это получилось лучше.

— Можно его вызвать. Думаю, он не откажется нам помочь.

— Сами справимся. У Гиллеля и без нас дел по самое не балуйся.

— А может тогда… Мириам?

Алекс остановился.

— А тебе хотелось бы, чтобы она была здесь?

Я честно задумался. Представил, как она живёт в соседнем номере гостиницы, как мы, втроём, чинно ужинаем в ресторане…

— Наверное, нет, — покачал я головой. — Но если она может помочь…

— Разберёмся, — шеф вновь стремительно зашагал по аллее.

Впереди уже виднелась дорога, покрытая автомобилями, как фаланга панцирной пехоты — щитами. Они стояли плотно, бампер к бамперу, и непрерывно гудели.

— Кажись, пробка, — заметил я.

— Да, ничего хорошего, — вздохнул Алекс. — Ну-ка, дай трубу.

Я достал телефон. Шеф, покопавшись в папке, набрал какой-то номер.

— Геннадий? — сказал он в трубку. — Вы говорили, что с затруднениями я могу обращаться непосредственно к вам. Так вот: одно такое возникло. Нам с коллегой нужно попасть на кладбище… Разумеется, на то самое. И как можно быстрее. Сейчас сброшу геолокацию, — он нажал несколько кнопок. — О'кей, ждём.

— И что?

Шеф пожал плечами.

— Сказали подождать, не сходя с места.

— Что вы надеетесь там найти?

— Пока не знаю, — пожал плечами шеф.

Мы стояли посреди аллеи, людской поток обтекал нас с двух сторон. И вдруг…

— Вижу, — сказал я. — Оборотня вижу, вервольфа. Идёт прямо к нам.

— Стой спокойно, — посоветовал шеф. — Не показывай, что ты его видишь.

Мужик — лет тридцати, в серой толстовке с капюшоном, в джинсах и кроссовках, прошел мимо. Руки его были глубоко засунуты в карманы, лица из-под капюшона разглядеть не удалось. На спине толстовки была картинка с головой волка на фоне лунного диска. Из шеи волка вырывались языки пламени…

— Пасут? — спросил я.

— Не знаю, — было видно, что шефу происходящее совсем не нравится.

— Ещё один, — сказал я, заметив слева впереди девушку с необычной аурой. Воздух клубился вокруг неё, кипел, словно вода в чайнике. — Не знаю кто, точно не оборотень.

— Ламия, — определил Алекс. Молодец, кадет.

Впереди показался ещё один мужчина"с аурой". Широкоплечий седой старик, с бородой до пояса. Одет он был в тренировочный синий костюм, и шел бодрой рысью, опираясь на лыжные палки. Поравнявшись с нами, он приветливо кивнул, Алекс ответил тем же. Глаза у старика были изумрудные, цвета молодых берёзовых листьев. И пахло от него соответственно: берестой и ягодами.

— Знахарь, — известил меня Алекс.

— Он не стал от меня шарахаться, как та ведьма.

— Поверь, мон шер, не все в нашем мире такие нетерпимые. Со временем ты привыкнешь. Перестанешь замечать косые взгляды…

— А можно от этого избавится? — вопрос пришел сам собой, совершенно неожиданно. — Можно перестать быть стригоем?

— Можно, — улыбнулся шеф. — Посмертно.

— Вы всё шутите.

— Какие уж тут шутки, — фыркнул Алекс. А потом посмотрел на меня серьёзно. — Если и есть такой способ, то я о нём не знаю. Извини. Но если ты настроен решительно — можно поспрашивать.

— Спасибо.

Над деревьями раздалось мерное твок-твок-твок… Мы задрали головы.

Вертолёт, больше похожий на пучеглазую стрекозу, снижался прямо над нами. Был он небольшой, ладненький и ветра поднимал совсем немного. Он опускался на круглую площадку с клумбой, к которой сходились аллеи.

Прохожие шарахнулись в стороны.

— Я думал, это будет лимузин, или ещё что-то подобное, — сказал я, проглатывая ком в горле. Не люблю вертолётов. Во-первых, это тесное маленькое пространство. Во-вторых, оно будет подвешено в воздухе, на большой высоте, и в-третьих: в вертолёт чертовски легко попасть из гранатомёта.

–"Семаргл"не разменивается на мелочи, — шеф смотрел на лёгкую, почти игрушечную машинку, совершенно спокойно. — Я же сказал, что нам надо попасть на кладбище побыстрее.

— Кольцевая, — комментировал шеф, когда мы пролетали над геометрически чёткими кварталами и дорогами, забитыми автотранспортом. — Ярославское шоссе…

Стройку мы увидели издалека. В зелёном массиве она выделялась, как язва на теле красавицы.

Чёрная проплешина с развороченной землёй, лужами стоялой воды и брошенной техникой. Накрытые полотнами выцветшего брезента, с высоты машины напоминали раздавленных жуков.

Вертолёт приземлился на самом краю проплешины. Сразу за ним начинался светлый берёзовый бор.

Когда мы спрыгнули на землю, а лопасти вертолёта перестали крутиться, наступила почти совершенная тишина. Её нарушал только шум ветра в верхушках берёз. Ветви их были покрыты золотистым пушком, и деревья напоминали цыплят — переростков.

А потом раздалось первое робкое: — ку-ку. Деловито застучал дятел. Мимо, рассекая воздух слюдяными крылышками, пролетел шмель…

Я втянул терпкий запах травы, прошлогодних прелых листьев и близкой воды.

— Как они могли испортить такую красоту? — я имел в виду стройку.

— Здесь было болото, — пояснил пилот, спрыгнув со ступеньки к нам с шефом.

Пилотом была девушка. Но как говорить"пилот"в женском роде, я не знал. Пилотка — как-то двусмысленно. Пилотша — насилие над языком…

Девушка была очень даже ничего: высокая, подтянутая, с хорошей грудью. Лётный комбинезон обливал её фигуру, как вторая кожа. Молния была расстёгнута, открывая загорелую кожу ключиц и ложбинку между грудей. На левой была татуировка. Виднелся только её краешек, какая-то спираль.

Скулы у девушки были высоченные, острые, хищные. Зубы — необыкновенно белые. А волосы — цвета старинных медных монеток, и такие пушистые, словно это не волосы, а звериный хвост… Пахло от неё едва заметно противоблошиным шампунем и какими-то цветочными духами. А ещё машинным маслом.

— Болото, говорите? — Алекс к девушке не проявил никакого внимания, кроме делового. Ну правильно, кивнул я сам себе. — Мы же на работе… А работу и личную жизнь он не смешивает никогда. Собственно, поэтому и не берёт в агентство Мириам — в чём я его всесторонне поддерживаю…

— Старое болото, оно давно высохло, — пояснила девушка. — Но деревья там всё равно не росли. Это была голая плешь, покрытая крапивой и полынью. Биоценоз мы не разрушили.

— К тому же, рядом проходит оживлённая автомагистраль, — себе под нос пробормотал шеф. — И грех было не воспользоваться такой возможностью…

— А почему не убрали технику? — спросил я. — Ваш директор сказал, что стройку закрыли.

— Заморозили, — поправила девушка. — Геннадий Пантелеевич надеется, что недоразумение с проклятьем разрешится, и строительство торгового центра продолжится.

Когда девушка произносила имя начальника, голос её изменился. Стал более бархатным. Глубоким.

Пока мы беседовали, Алекс подошел к краю развороченной канавы и вытянул над ней руки. Со своего места я видел, что на дне её скопилась, покрытая радужной бензиновой плёнкой, вода.

Постояв так немного, шеф перешел к следующей канаве, затем ещё дальше. Он смело ступал на горки осыпающейся подсохшей земли, не жалея ни испанских туфель, ни дорогих брюк.

Он шел, как лозоходец, как сомнамбула.

Я с беспокойством следил за его блужданиями. Через минуту не выдержал, и пошел к нему, стараясь наступать на сухие участки. К сожалению, было их не очень много…

— Вы что-то нащупали? — спросил я тихонько, подойдя к шефу вплотную. Я знал, что у оборотней великолепный слух, но всё равно казалось, что говоря шепотом, мы обеспечиваем себе подобие приватности.

— Знаешь, кадет, — ответил он, посмотрев на меня круглыми, немного шальными глазами. — А проклятие всё-таки есть.