Пять историй

Татьяна Чекасина, 2022

Произведения Татьяны Чекасиной вошли в сборники лучшей отечественной прозы и заслуженно заняли своё место рядом с произведениями выдающихся писателей нашей эпохи. Книги Татьяны Чекасиной – это всегда захватывающее чтение, как беседа с искренним, эмоциональным, не равнодушным к людям психологом. Каждое произведение – отлитый, огранённый кристалл, через который можно увидеть не только душу человека, но и все аспекты бытия. Её произведения – это хорошая, крепкая, настоящая русская литература. Представленная здесь книга называется «Пять историй». Жанр «история» – личный жанр автора, это небольшая повесть. Персонажи живые, философия позитивная, много юмора, но и таких идей, которые помогают человеку в жизни.

Восстание рабов

История одной любви

«Упал, очнулся, Склиф» — анекдот накануне. А в пять утра звонок. Из Склифа. Ну, будто продолжение шутки!

Выехав из двора на улицу, гонит: машин мало. Но Садовое и в такую рань не спит.

Больница, диковинный корабль в море темноты, горит многими окнами.

Травматология. А это — ваш брат Николай. Как видите, без сознания; может, и не вернётся оно никогда. Портмоне, ключи от автомобиля БМВ, который на стоянке. Авария в три пятнадцать. Что он делал на Ярославском шоссе в такое время? Куда ехал?

Чёрные брови. Тут могут и не знать, какие у Николлино глаза. Не тёмные, ожидаемые, а стальные. Доктора велят далеко не уходить. Предполагают вариант, при котором Ник не откроет своих неожиданных глаз. Нога брата. Детская, вялая. Погладить? Укрывает краем одеяла.

В автомобиле голову на руль, но нет: задремлет, надавит клаксон. Откидывает спинку… Мосты. На огромных дугах опор. Он, то внизу, и тогда мосты выглядят жутковато, то где-то вверху. На дне — поляна. Откос облицован камнями. Роман ухватывает Ника под коленками. Тот вцепляется ему в плечи. Путь крут, ноша нелегка. Остановка нереальна. «Я тебя дотащу!»

Будит мобильный: «уно-уно, дуе-дуе, пронто-пронто-модерато» (так вынес он брата на поляну или нет?):

«Господин Андреянов, подойдите на пост номер три для сдачи крови». Э-э, беда, Ник гибнет… Так вот к чему сон о мостах^[1]!

«Я больше не люблю его!» Но кто ныне кого-то любит? А, тем более, сестёр, матерей, отцов, братьев? Любит тот, у кого нет дела и денег. Когда есть и то и другое, любовь не нужна. Тем более, к близким родственникам. К этим наиболее далёким от тебя людям. Так вообще. В обществе. И у него — в частности. И, — выходит, — не о чем горевать ему, бугаю в неплохой машине неподалёку от Садового Кольца.

Но эта ступня… Удивились бы медики, если бы дотронулся. Наверное, припечатали бы: гомик! Один так и подумал.

* * *

В том, юном времени, на окраину в Медведково Роман добирался с монтировкой в кармане. А новый друг (они в одной группе в МФТИ) — каратист. Будут вдвоём ходить в секцию. Но, мало того, у друга философия «Ухода». Главное, выбрать время и способ. И Роман намерен «уйти», когда решит сам. Как тренировать тело и дух, этот гуру учит. И они: Роман, Николлино, Ася (период Аси) полны внимания. Потом Роман обоих доводит до метро.

— Твоя Ася, открыв рот, — говорит Ник, и философия «Ухода» теряет очарование.

А друг удивлён: «Откуда вывод? А, понятно. Забавный у тебя брат. Но ты как-то чересчур ему веришь. Ромик, ты гомик?» С тех пор у него нет этого домашнего имени. Другой друг, и опять умный… «Он к нам ходит даром пить кофе». И вновь начало дружбы — на остриё Николлининых глаз. Глянет, как тавро вырежет. И друг делается недругом, а глаза брата не стальными, а довольными. Пока Роман видится с приятелями вне дома, всё нормально. Но пару раз приведёт — конец. Будто яд в напиток. И так регулярно. В итоге — «напиток» один, Николлино. Какая-то тайна. Но кто думает о неприятных тайнах родственника, которого любит с детства?

После института Романа берёт ведущая в отрасли лаборатория («Андреянов — гений!») Дома бывает мало, жизнь кипит. Иногда на его орбиту долетают с Земли оклики (мама, папа):

— Николлино грустит один!

— Мог бы взять брата на люди.

— Он глядит в окно.

— А ты являешься, когда он спит.

Обрадовался Ник: идут с Ромкой в лабораторию!

Для других — ординарная корпоративная выпивка. Но не для Романа. Там влиятельный человек, от которого зависит напрямую, поедет ли он в Германию. В длительную командировку. Мечта многих. И он, молодой кандидат наук, готов к отъезду.

Завлаб Дмитрий Регистрович Гузов не против определения в руководимом им коллективе: «Андреянов — гений». Но с условием, что он, Гузов, гениальней. Как Ломоносов пришёл в Москву в МГУ имени Ломоносова.

Роман мельком инструктирует брата: у них на работе ни на каких пьянках не болтают о титулованных предках. Другое дело, о «самородках» в лаптях (в сандалетах) из дальних губерний.

Но Николлино, как младенец, глаголет тоненьким голосочком:

— Мой брат Роман образованней многих. Да, и умом выше. А какова причина такого ума? — вопрошает публику, по его мнению (согласно его любимой поговорке) «не стоящую ни одного рублика»: — Гены. В роду отца — академик. А от мамы — другая кровь.

Публика напугана. Гузов евреев не любит. Глядят на чёрные брови Ника так, будто когда-то Генеральный секретарь не имел таковых.

Роман — рубаха-парень, никогда ни единым намёком не мнит себя выше Гузова Дмитрия Регистровича («Дед мой неграмотный любил словечки с загогулиной, вот и нарёк отца Регистром») Вывод: не откровенен Андреянов, интеллигенты в роду, да и эти, с «другой кровью». Эффективнее навредить невозможно. Кто на работу приводит родных и близких?! Да таких, как Николлино!

Не едет Роман в Германию. Да и уходит в другой институт. Откладывает работу над докторской. И в это время они с Ником. Малограмотно, но в чём-то прозорливо, крушит:

— Плебеи! Никаких родственников-академиков ни у кого. Сталинисты! Правильно я им, Ромка, этому Гузову… А ты гений!

Но теперь думает так только он один.

Период Маши (Ася обернулась колючим ретро). С Машей он мотается на новой работе в глубинку, в среднеазиатские командировки. О докторской, так и не написанной, некогда думать. Не до науки. Вкалывает. А дома — о квартире… Мала. Другую ждать неоткуда, только с Ромкиной работы. Фирма иногда помогает сотрудникам (об этом он неосторожно брякнул дома), добавив: ему рановато идти к руководству.

И вот он из очередной нелёгкой командировки идёт к директору с докладом. Перехватывает референт: «Был ваш братик». Тайком! И на весь офис речугу о ценности кадра Романа Андреянова! Таким надо квартиры даром давать! Выходит, науськал братца!? Так неприятно, что пришлось уйти. И опять общение с Ником, его поддержка в беде. Беда недолго.

Работу находит Роман. Правда, трудится не для науки. Для денег. И начинает платить взносы. Квартира ближе к центру. Улица Королёва. Останкинский ретранслятор ну, прямо во дворе. Ту, которая на окраине, продают, добавив. Деньги непомерные для них. Родители пенсионеры, Николлино и вообще… Но у Романа премия! На радостях он оформляет новую квартиру целиком на маму. Благородно. Хотя немного опрометчиво. Да и не живёт он тут.

Период Насти. Они с Настей отдельно от его родителей и брата (период Маши в ещё более колючем прошлом, чем период Аси). Второй раунд покупки квадратных метров. Но вскоре развод, — и он в Медведково. Будто откинут обратно чьей-то неумолимой рукой. Рукой судьбы? У Лизы другое мнение. Теперь он с Лизой.

* * *

— Роман Денисович, прямое переливание когда-нибудь делали?

— Нет.

И во время этой процедуры Ник не открывает особых глаз, хотя медики говорят: пациент в сознании. Ну, потеря крови, конечно. У Романа крамольная догадка: и вызов в больницу, и прямое переливание, — дело рук Николлино. Он манипулирует людьми.

Медсестра даёт выпить тёмного сока, рекомендует «Каберне». Когда сможет из больницы выйти…

* * *

На койке в коридоре института имени Склифосовского Роман видит, как реальную, Асю. Они гуляют центром на Большой Дорогомиловской, где живёт она с богатыми родителями. Они довольны: найден для их не умной, но великолепной дочери умный жених (обыгрывает в шахматы папашу экс-гроссмейстера). Их сын, тоже неглупый, в Америке, и на медовый месяц Роман и Ася готовы ехать к нему в Калифорнию! Но… Она жалостлива. Доброта и жалость — понятия не одинаковые. Первое — великое, второе — мелкое. Вид Николлино её доводит до слёз.

Как-то приходит Роман, на проигрывателе винил:

«Если к другому уходит невеста,

то неизвестно, кому повезло.

Эх, рула, ты, рула…»

Что это за «рула», чёрт побери?!

Он доводит Асю до метро, и её прелестный облик уплывает от него навек.

Маша не прелестная, и она не плачет. У неё ни жалости, ни доброты. Она кокетлива, к себе поворачивает все зеркала, любит свой лик деревенской львицы. Это трудное время в хрущёвке. У Маши в отличие от Аси, девушки из элитного дома, никакого дома, изба под Новгородом. Мама и папа уйдут в комнату, и они на маленькой кухне. Ник (не выгонишь же его) удивляет девицу откровенной болтовнёй.

Как-то не они с Машей ждут, когда, наконец, Николлино уйдёт спать, а наоборот, Маша с Ником ждут отбытия Романа на кушетку в кладовую, чтобы отбыть в комнату, которую братья делят на двоих. «Рула, ты, рула» Что ж это за «рула» опять? Маша умоляет простить «этот амок». Он прекращает с ней командировки. А тут и увольнение с фирмы — итог выходки Ника с воззванием «давать квартиры даром».

Период Насти. Нет, с ней никакой «рулы». Оформив брак, на частной квартире. Немного обидно: он коренной москвич, а, будто приезжий. Родители и Николлино — в доме, из окон которого Останкинская телебашня на расстоянии вытянутой руки.

У Ника период Веры. С этой Верой, верующей христианкой, он то и дело катается в Павлов Посад.

И с Настей у Романа нормально. Она, родив Емелю, одетая в тёмную юбку и белую майку, напоминает бочку. Родив Ольгу, не набирает, но и не делается изящней.

Командировки от новой, денежной фирмы и в Финляндию, и в Германию, и в Австрию.

Настя не любит его родных. Она любит Емельяна и Ольгу, да и Романа. А вот он, — мнение Насти, — любит их мало. Мог бы в Финляндию с Емельяном (хозяин фирмы берёт ребёнка в Лондон). В Австрию мог бы с ней и Оленькой на её материнских руках. А в Прагу к добрым чехам на целый месяц. И финны, и австрийцы, и чехи добрые, когда пьют водку у них в Москве, а на родине они жмоты. Но ей бы хотелось вывозить детей в другие страны, которых не видела она, дочь техников с Подмосковной оборонки. Вроде, убедил. Но когда его премируют Италией…

В то время он бывает редко у родных, мама и папа умоляют: «Ник горюет, а тебя нет!» Да и Веры нет, она моет полы в церкви.

Уно-уно, дуе-дуе, пронто-пронто, модерато…

— Ромка, мы мечтали — в Италию!

Настя не могла выдержать тотальной нелюбви. Ведь Емельян настроился на Венецию, на Рим. Но отец предаёт умного Емельяна, так на себя похожего, да и Ольга в отца. Вопль Насти: «О, почему ты не любишь нас!»

В тургруппе к Роману с почтением. И только итальянец, водитель автобуса, обращается к Николлино: «Ваш слюга, сеньор…» Такие трудные перегоны (Милан — Флоренция — Рим), а картинные галереи: Ватикан, длинные коридоры Уффици.

О, Николлино, Николлино… Чиполлино, Чиполлино.

Они у витрины в Риме. Тепло. А недавно в Венеции снег. Ярлык на корзинке с луком. Хохот. Имя мальчика из сказки, а также шутливое ещё одно имя Ника, данное ему братом, — это просто лук по-итальянски!

Мамина легенда. Её предок, богатый русский купец, вывез из Сорренто бедную девушку, «и вот наш род обрёл другую кровь».

— Вы были в Сорренто?

— Нет.

Как Роман утомлён Италией! И обслуживанием Николлино! Да и развод с Настей впереди.

— Мне никогда не нравилась твоя Настя.

— А отчего она должна нравиться тебе, ведь она — моя жена, а не твоя.

Ник приподнимает Челлентановские брови:

— Ты, Ромка, того?

Понятно, — Настя жена Романа. Понятно? Как бы не так! Ася — чья была? А Маша? Но — святое! Не гуманно (мнение родителей) напоминать об ерунде. Оба активные атеисты, но заповедь о второй щеке.

Когда Роман отдельно от родных, к нему возвращаются друзья. С Костей Дяковым говорят о том, как много дряни. Например, по телевизору в роли нормальных больные, выдают пошлости. Одна бабка-калека (так говорит Дяков, и это коробит Романа) открыто насаждает разврат, мол, это толерантность. Вернуть бы мораль, как в советское время! Коммунист Дяков во фракции, его кабинет в здании Думы на Охотном ряду. Денежная фирма обанкротилась, у Романа не лучшие времена, а тут нужен технарь. Денег немного, зато почёт.

Дома радует больную маму: будет думать в Думе! А мама не рада:

— Ты забыл о брате, Роман!

Брат делает политическую карьеру (удивительно, но факт!!) на «Светлячке» (название предприятия). Ник — лидер «Движения за права…» Вот кому работать в Думе!

Припарковав машину в Георгиевском переулке, идут в застеклённый холл, через кабину металлоискателя. Двое братьев Андреяновых.

Аудиенция удалась. Ника знакомит Роман с молодым коммунистом Дяковым, сам оглядывает будущее место работы.

Работает. Им довольны. И непонятный звонок Дякова. Их кабинеты в пяти метрах.

— Вот, — Костя поворачивает монитор.

На экране какой-то кворум. К трибуне идёт Ник. Тонкий твёрдый голосок. Ругает коммунистов, хвалит оппозицию. Да он и на «Светлячке» именно таким был деятелем! Зря Роман не уточнил направление деятельности протеже. Не менее откровенно, чем упомянутая «калека-бабка», глаголет о «свободных интимных отношениях». Не между полами. Тут и так дальше некуда, «однополыми людьми, как это принято на Западе»! Роман горит от стыда. Как тогда с квартирой. Уйдя из Думы, думает дома.

— Твои родители, имея одного больного ребёнка, и второго делали больным, — вывод Лизы.

–…и сделали.

— Думаю, нет. Но ответь на такой вопрос: отчего ты добрый?

— Ник! Забота о нём.

— Не правильный ответ. Инвалид тут не причём. Твоя доброта тебе дана от Бога, как и другие твои таланты. Напротив, не было бы Ника, ты был бы успешней, защита докторской могла быть не на этой неделе, а девять лет назад.

Вот так говорит Лиза успешная.

Вернулся Роман к науке, но платят мало. Он в пятиэтажке. Полчища тараканов имеют план заселить и его отремонтированную квартиру. Дойдя до меловой черты дезинфицирующего средства, будто споткнувшись, удирают, не входя. И в его жизни черта, которую не переходит.

Лиза уговаривает переселиться к ней. Кстати, дом близко от больницы, в переулке на той стороне Садового Кольца. «Упал, очнулся, Склиф…»

— Ты его боишься? — Лиза психолог.

— Да.

— Эффект собаки. Пёс большой, хозяин против него хлипковат, но считает себя маленьким щенком. Ты любил его в детстве?

— Нет.

— Не правильный ответ. Ты любишь всех. А этого, тем более. Ты — ценный кадр, Роман Денисович. Ты не способен ненавидеть.

— Вечная мука: «Ромик, будь с Николлино». «Куда ты, а Ник?» Свободы глоток, когда они с мамой в Евпатории. Меня не берут: на двоих детей денег нет.

Убегает он играть в компании ребят. Но иногда не убежать. «А ты скоро вернёшься?» — тоскливый взгляд Ника.

— Иногда его взгляд отравлял мне игру.

— Не удалось тебе убежать от него. Когда же ты прекратил убегать?

Об этом он помнит всегда.

…Ученик Ромка Андреянов рисует портрет учительницы литературы… голой. Кто-то вырывает из рук, и картинка идёт по рукам.

Роман, не только в точных науках молодец. Играет на гитаре. Бойко говорит на английском. Не удивительно для богатенького ребёнка из английской или музыкальной школ. Но удивительно для бедняка с Московской окраины. Рисует на пять. По черчению призы: «Золотая линейка», «Серебряный циркуль».

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

Мосты снятся к переменам в жизни (из Сонника).