Запах Рая

Татьяна Хохлова, 2023

Откровенный дневник обычной женщины, жизнь которой неожиданно превратилась в сериал, режиссером которого она не являлась и разорвать контракт не могла. Ее окружающие с нетерпением ждали новых «серий».И, взяв всю волю в кулак, она продолжала жить. Но не ради зрителей, а ради чуда, в которое верила и ждала. Написанное в книге – без вымысла и без «спецэффектов». Все события и люди реальны. Лишь имена и фамилии были изменены.

ЧАСТЬ 1

Детство…

Когда мне было 5 лет, я очень хотела быть такой же умной, как мама. Дорога в детский сад была лучшей дорогой. Мама срывала с дерева вишни и насыпала их мне в ладошки. Вечером она забирала меня домой и иногда брала на ручки и несла, пока были силы. Помню, вечером, мама укладывала меня в одеяльце и, завернув конвертом, как маленькую, баюкала.

Яркие, теплые вспышки воспоминаний детства. Это тепло окутывает, завораживает — как же хочется вернуться туда, где тебя любят и нет безысходности…

Когда я подросла, то, принимая ванну, рассматривала себя, обнаруживая, как из девочки превращаюсь в подростка. Я смотрела на свой животик, талию, и мне казалось, что они красивы. Но во мне зародилось сомнение, ведь мама мне никогда не говорила, что я красива.

В школе, в восьмом классе одноклассницы уже начали флиртовать, целоваться с мальчиками, а я была далека от всего этого. Несмотря на то, что была старше всех в классе, я оказалась девочкой позднего созревания.

Моя бабушка жила в городе, в очень красивом и старинном — в городе Черновцы. Рядом с бабушкиным домом стоял университет.

Величественное здание с башнями, больше похожее на замок. В университете была своя резиденция, где росли елки, орешник, жили белки и росли огромные деревья, магнолии. Когда расцветала магнолия — это было как в сказке: огромные бутоны распускались бело-розовыми цветами, и ими было усыпано все дерево. Аромат этих цветов разносился по всему парку.

Дети обычно ездили на каникулы в село к бабушкам, а я, из маленького городка в буджакских степях, приезжала в большой, зеленый, красивый город Черновцы. Я любила приезжать к бабушке. Она была совсем другой, не похожей на маму — спокойная, интеллигентная, очень красивая женщина, с голубыми добрыми глазами, излучающими нежность. Когда бабушка улыбалась, на щеках образовывались ямочки, а черные брови на белой коже смотрелись, как крылья чайки. Даже в преклонном возрасте она была очень красивой.

Ну почему же мама совершенно не похожа на бабушку ни внешне, ни по характеру? Хотя и была по-своему красива.

Я же была обыкновенной темноволосой смуглой девочкой с карими глазами. Зато у моего старшего брата была белая кожа, голубые глаза и замечательные светло-русые кудрявые волосы. Мама часто рассказывала, что, когда родился мой брат, он был очень красивым, светленьким мальчиком. Но когда родилась я, маме было стыдно показывать дочь — я была смуглой, с большим носом, еще и девочкой. И мама часто говорила, что, если бы это было возможным, она бы ночью поменяла нам с братом волосы. И поэтому я мечтала быть светленькой. И, зная мое заветное желание, в ссоре брат всегда дразнил меня:

— Чернь, цыганка! Волосы у тебя, как солома…

И, когда мама заставляла меня кушать (а кушать я не любила), я спрашивала ее:

— Мама, а если я буду кушать сметану, я стану светленькой?

И, мама, не желая разочаровывать дочь или в своих целях, чтобы я лучше кушала, говорила:

— Да, доченька, если будешь кушать сметанку, станешь беленькой, как сметанка.

И я изо всех сил старалась проглотить еще ложечку, чтобы быть ближе к своей мечте.

У меня два старших брата, Валик и Вова. Первый был старше меня на 16 лет, и когда я росла — его рядом не было. Сначала он ушел служить в армию, после армии уехал учиться. Второй брат, Вова, старше меня на пять лет. И он довольно-таки часто злоупотреблял своим старшинством.

В детстве, когда мы смотрели мультики, и Вове вдруг хотелось чего-то пожевать (а пожевать ему хотелось всегда), он отправлял меня в кухню за едой. Не желая пропустить часть фильма или мультика, я отказывалась идти. Тогда брат говорил:

— Ты иди, а я нажму на кнопочку, и мультик остановится.

Я верила, не зная, что пока такая функция еще не была доступна широким массам. И в одну из таких преходящих в приказы просьб, брат попросил отрезать ему кусочек хлеба. Я со слезами на глазах пошла, и случайно палец попал под нож. Кровь начала капать на стол, хлеб… Очнулась я от того, что брат, склонившись надо мной, плакал и причитал:

— Таня, не умирай!

В глазах его был страх. Я лежала без сознания…

Часто брат придумывал разные игры. Мы вместе ходили на старое еврейское кладбище, чтобы поесть зеленых абрикос. Брал он меня с собой, и когда ходил играть с друзьями, а иногда даже в поход. Вова привил мне расторопность, и если я не успевала собраться быстро, меня просто никуда не брали.

И в будущем я собиралась быстрее, чем мой муж…

Мой брат был для меня не только прапорщиком, но и стилистом, он полностью контролировал, что я надеваю. И когда мне хотелось надеть бусы или мамину брошь, то брат говорил:

— Ты так со мной не пойдешь, мне стыдно с тобой идти, ты как цыганка.

И мне приходилось переодеваться. Брат был для меня еще и матроной-воспитателем. Помню, когда мне было лет 7–8, мы ехали в поезде, и Вова постоянно делал мне замечания, «так девочки не сидят, сядь ровно, ножки вместе, так девочки себя не ведут…»

Родителям заниматься нами было некогда, и мой брат был мне за папу и за маму. У родителей была работа, большой дом, много живности: кролики, куры, утки, гуси, поросята и огромный двор. Все это требовало внимания и большого труда, так что на нас, детей, у родителей времени совершенно не хватало. И мы были предоставлены сами себе, хотя обязанности у нас были: мы должны были заготавливать траву для кроликов, пропалывать огород, а вечерами мы всей семьей мотали нитки, которые мама приносила с фабрики, на которой работала.

Нам нравился наш двор. С калитки к дому шла длинная дорожка метров сто. Над дорожкой была арка, вся оплетенная виноградом, листья которого создавали тень. По обе стороны от дорожки был огород, а вдоль нее всегда рос виноград и сезонные цветы: весной — нарциссы, тюльпаны, пионы, летом и осенью — астры, дубки. Дорожка упиралась в площадку. Перед домом над площадкой тоже была арка, на которой вился виноград. Большие ступеньки, с которых мы часто падали, вели в наш большой дом. На площадке стоял колодец.

Родители часто устраивали праздники, на которые приглашали много гостей. Мой брат брал баян, я залезала на маленький стульчик. Он играл, а я не смотря на свою застенчивость, пела. За выступление гости нам давали деньги, и деньги были немалые. За один вечер мы зарабатывали месячную зарплату наших родителей, 130–150 рублей. Свои деньги я отдавала маме, а брат складывал все в свой тайник.

Частые ссоры родителей еще больше сблизили нас с братом. В момент скандалов мы обнимались и плакали, нам было очень страшно. Когда брат ушел в армию, я осталась одна с постоянно ругающимися родителями. И доходило до того, что ночью папа гнался за мамой, и она в ночной рубашке убегала из дому, а я шла ее искать… Спасение пришло только тогда, когда после восьмого класса я уехала учиться в училище.

Еще с детства у меня каждый день болела голова. Мама меня возила по врачам, но никто не мог понять причину моих головных болей. Однако после того, как я переехала в общежитие, головные боли сразу прекратились. Я начала намного лучше учиться. В школе я избегала математики. Я ее не понимала, а если честно, то еще и боялась. По правде говоря, я боялась нашу учительницу, которая преподавала этот предмет. Она была очень строгой, даже не так: она была деспотично-нервно-злым учителем, и у меня от страха просто замирал мозг. На уроке я себя чувствовала так, как иногда бывает во сне, когда нужно бежать быстро, а ты не можешь — бежишь, будто в густом киселе. Так и я на уроке математики не могла ничего сказать. Мой мозг был весь в вязком киселе, близком к желе и отказывался работать.

И этот страх был не без основания. Наталья Петровна — так звали нашего учителя по математике — во время урока подходила к ученикам, которые болтали, но по пути к ним она собирала учебники с других парт и с размаху била книжной стопкой по головам нарушителей дисциплины. И это происходило не редко. Нас она постоянно называла «дебилы вы безмозглые», «кретины», и крик сопровождал каждый урок математики. Не удивительно, что мой мозг съеживался и отказывался работать.

Юность…

В училище я расслабилась, во мне появилась какая-то уверенность в себе и, самое главное, у меня прекратились постоянные головные боли. Я начала понимать математику, на контрольной у меня даже просили списывать. А я, в свою очередь, теперь не понимала, как можно не решить элементарных примеров и задач, это же так просто! И мне было так приятно давать кому-то списывать, ведь еще в прошлом году я сама искала, у кого бы списать…

Я начала расцветать, меня стали замечать мальчики, но, пообщавшись со мной, говорили, что я еще совсем ребенок. И это было правдой, тогда я еще совсем не интересовалась противоположным полом. Ребят, которые интересовались мной, я отшивала, потому что не знала, как себя вести и о чем с ними говорить. Помню, как на одном свидании нависла неловкая тишина, парень меня попросил рассказать ему что-то, а я грубо спросила:

— Что мне тебе, сказку рассказать?

За грубым ответом я пыталась спрятать свою неуверенность в себе. И только на втором году обучения один мальчик неожиданно стал здороваться со мной за руку, но не более того. Потом, спустя две недели, он спросил, как меня зовут и опять не предпринимал никаких шагов. И еще через время пришел вечером и позвал меня пообщаться. Его звали Славик, он был ненавязчивым, скромным парнем и постепенно приручал меня к себе.

Мы часто гуляли, болтали, Славик катал меня на своем мопеде. Как-то он привез меня к себе домой и показал свой бизнес. Славик выращивал шелкопрядов: нужно было резать ветки шелковицы и кормить ими толстых белых противных червей, которые потом заворачивались в кокон. Но, к сожалению, им никогда не суждено было стать прекрасными бабочками, и мне было их жаль.

Он познакомил меня со своей мамой. Меня это очень смутило, и Славик сказал:

— Что ты такая стеснительная?!

Да, я была стеснительная, зажатая, я могла рассказывать что-то, но запнувшись, терялась и замолкала.

Первый поцелуй был нежным, трепетным… Я очень привязалась к Славику. И вот наступил выпускной. Это был 1989 год. В то время выпускные были такие, что можно было сказать, что их и не было, во всяком случае, в нашем училище. У нас был просто сабантуй в общежитии.

Многие девочки напились. Я выпила совсем немного, но это была водка, и я быстро опьянела. Славик решил воспользоваться моим опьянением, он подхватил меня на руки и понес на второй этаж в свободную комнату. Опустив меня на кровать, он начал приставать. Но, даже будучи в опьянении, а я была в сильном опьянении и вокруг все кружилось, я сопротивлялась. Славик шептал мне на ушко, что я потом буду жалеть. Но я была непреклонна, я не собиралась отдаваться вот так, в чужой комнате, на чужой кровати, парню, который мне просто нравился.

Когда пришло время уезжать, мы обменялись адресами.

Витя…

Я вернулась обратно домой после училища. Мой брат Вова всегда брал меня в свою компанию, но перед тем, как привести меня, он всех друзей предупредил, чтобы никто при мне не ругался матом. Об этом я узнала позже, когда начала встречаться с одноклассником моего брата. Он только пришел из армии, и Вова ввел одноклассника в свою компанию. Увидев его, я подумала, что он похож на надутого индюка. «Самоуверенный, самовлюбленный индюк» — так я думала. Индюка звали Виктор, он был голубоглазый, стройный, высокий парень. Обычно друзья моего брата приходили к нему, и если брата не было дома, то сразу же уходили. Но Витя, узнав, что брата нет, не ушел. Я не знала, что с ним делать, и мы стали говорить ни о чем. Его визиты зачастили, и это заметили окружающие. Витя нравился всем, кроме меня. Брат говорил, что Витя хороший парень, и было бы отлично, если бы мы были с ним вместе. А я всем своим видом показывала, что этому не бывать. Зная, что Витя должен прийти, я уходила к подружке, и мы с ней гуляли по городу. Но от Виктора не так-то просто было сбежать, ведь за него был мой брат. Нас всегда нагонял его мотоцикл, на котором восседал Витя с букетом цветов для меня, и нам приходилось гулять втроем.

Мамин брат жил и работал в Крыму, в курортном городе Алушта, вместе со своей женой. У дяди была квартира в поселке Малый Маяк, которая пустовала. Он часто приглашал нас к себе в гости или просто пожить. И брат решил уехать в Крым, то есть сбежать из дому. Дома жить было невозможно — родители продолжали ругаться, втягивая нас в свои разборки. Мама требовала, чтобы мы повлияли на отца, отец жаловался на маму, а мы были словно меж двух огней.

Одному ехать Вове не хотелось, и он стал уговаривать старшего брата Валика ехать с ним. Но у Валика была семья, ребенок, он не мог. Друг брата, Олег Медведев, встречался с девушкой и тоже не хотел уезжать. А я все это время кружила вокруг Вовы и просила:

— Меня возьми!.. Возьми меня!!!

И меня взяли. А то, что взяли только потому, что с Вовой больше ехать никто не захотел — мне было все равно, главное, что меня взяли. Теперь стоял вопрос, как уговорить маму.

Мне было уже 17 лет, но для мамы мне было всего 17 лет, и ей было страшно отпускать меня. Брата она отпустила сразу, а мне пришлось долго ее уговаривать. И наконец, после долгих уговоров, мама согласилась.

Но теперь возник вопрос: а как мы будем питаться? Готовить-то мы не умели.

Помню, как-то брат попросил меня пожарить ему яичницу. Я поставила на огонь сковороду и разбила в нее яйца, но они почему-то прилипли к сковороде, и я не понимала почему. Позже, я узнала, что нужно было в сковороду просто вначале налить масла. Мама никогда не просила меня помочь ей на кухне, моей обязанностью была лишь уборка всего дома. И теперь я пришла к маме с тетрадкой, ручкой и под ее диктовку стала записывать рецепты борща, плова и других блюд.

И вот подошло время отъезда. Мы сели на мотоцикл. Коляска была полностью загружена. В первую очередь брат загрузил магнитофон «Ростов» и две колонки S 90, и это заняло всю коляску, места для вещей почти не осталось. Но мне было все нипочем — главное, что меня взяли! Родители продолжали ссориться, и я была счастлива уехать.

Крым…

Крым — это райский уголок Украины. Здесь есть море, лес, горы. И когда мы ехали на работу из поселка в Алушту — перед нами открывались великолепные виды. На работу мы ездили обычно на мотоцикле, но иногда я ездила на троллейбусе и всю дорогу пялилась в окно, любуясь красотой. Приехали мы в Крым уже осенью, когда почти все туристы разъехались, а местные жители уже привыкли к здешним красотам и не глазели восхищенно по сторонам. Но я дала себе слово, что всегда буду смотреть в окно и восхищаться окружающей меня красотой.

Мы работали с братом в стройбригаде при доме отдыха у моря в Алуште. Прорабом и начальником был наш дядя. Мне дали напарника, он только пришел из армии, и нас бросали на разные объекты. Мы штукатурили: то на огромных лесах свод под крышей, то подвал; делали плинтуса из цемента. Из бригады ко мне никто не приставал — дядю и брата уважали, и я была под их защитой.

Мой напарник Коля рассказывал мне про свою недавнюю службу. Я же почти ничего не рассказывала — обычно я стеснялась парней, хотя и не только их. Но с Колей мне было очень легко и свободно. С ним мы вместе учились штукатурить и вместе смеялись над своей работой. Но нас разделили: Колю дали в напарники моему брату, а меня отдали в женскую бригаду. Я красила, белила, работа была скучной, монотонной, женщины в бригаде были намного старше меня — озлобленные, сквернословящие, недовольные жизнью бабы.

Я скучала по своему напарнику. И только спустя много-много лет я узнала, что Колю увел у меня мой собственный брат!

Зарплата у меня была 350 рублей в месяц, что было в два раза больше маминой. Она на то время получала 170 рублей, и это считалось хорошей зарплатой. Свою зарплату я отдавала брату, он решал, что мне нужно купить из вещей. Продукты покупал тоже он, а я готовила, как могла. Как-то я приготовила вареники с капустой. Когда я их сварила, то тесто плавало отдельно от начинки.

А когда я решила заквасить капусту, мне было непонятно, почему она через время почернела. Тогда я не знала, что капусту нужно хорошенько помять и утоптать в собственном соку. Но брат терпел все.

Постепенно у Вовы появились друзья. В отличии от меня он был очень общительным, слыл душой компании и любимчиком девушек. Мы жили в курортном поселке, и как только потеплело, в наш многоэтажный дом стали приезжать и заселяться туристы. В соседней квартире поселились две девушки. И Вова, не зная, как сообщить им, что я всего лишь сестра, придумал хитрость. Когда я выходила из квартиры, девчонки стояли на террасе. И Вова окликнул меня вдогонку:

— Сестра, ты скоро прийдешь?

Мы до сих пор со смехом вспоминаем этот случай.

С моим мальчиком из училища мы продолжали переписываться, и я пригласила его приехать ко мне в гости.

Ответ пришел, и я на радостях принялась читать письмо — хотелось побыстрее узнать, когда Славик приедет. Но оно началось со слов: «Я не могу приехать, и мы не можем больше переписываться…» Буквы поплыли перед глазами, и я разревелась. Подбежал Вова — я же никогда не плакала, тем более не рыдала. Тогда он увидел письмо, прочел его и, издав звук, похожий на рычание, с такой злостью начал рвать его на части, что я испугалась и сразу успокоилась. Я подумала о том, что окажись Славик рядом — брат бы его придушил. Это меня очень быстро привело в чувство. Вова, ни слова не сказав, вышел. Эту тему мы никогда не обсуждали, но свои переживания я стала держать при себе.

Сердца трех…

Иногда к нам приходил дядя Коля. Как-то он сказал:

— Вы хоть окна вымойте и перед входной дверью подметите, а то такое ощущение, что здесь уже лет пять никто не живет.

Я посмотрела на наши окна и ужаснулась — они и вправду были грязными, но мы совершенно не замечали этого!

С весенними теплыми днями я стала подумывать о смене работы. И в один прекрасный день к нам в квартиру позвонили. Открыв, я увидела нашу двоюродную сестру Анжелу, она стояла на пороге с рюкзаком за спиной. Я была так рада ее видеть, ведь она мне всегда была не только сестрой, но и подругой.

Анжела жила в Черновцах, куда я каждое лето приезжала к бабушке на каникулы. В детстве нам с сестрой вместе было очень весело. Она была старше меня всего на два года. Мы постоянно выдумывали разные игры, шили себе бальные платья и ходили по резиденции университета, представляя, что мы принцессы.

С моей двоюродной сестрой меня связывали самые теплые воспоминания. Теперь она была рядом со мной. Моя душа ликовала! Мы устроились работать в санаторий «Утес», и нам было весело вместе. Санаторий находился на берегу моря. В то время, когда мы работали там, как раз снимали фильм «Сердца трех». В обеденный перерыв мы бродили по местам, где снимался фильм, плавали в море, а после работы ходили на дискотеку.

Дискотека находилась на берегу моря в трех километрах от поселка. Путь туда был не близкий и не из легких, особенно обратно. Дорога казалась бесконечной, она всегда шла в гору и серпантином, но наша молодость и пыл преодолевали все. В свои выходные мы с утра бежали на море, к вечеру, поднимались домой, а как стемнеет — снова бежали к морю, на дискотеку.

Там мы танцевали, не пропуская ни один танец. А когда дискотека заканчивалась, взбирались почти ползком, уставшие, опять в гору, домой. Нам было хорошо и весело. Мы познакомились с мальчиками, начали встречаться. Ребята показывали нам достопримечательности этого удивительного края, свои любимые места. Мы увидели скалу, которая стояла в море. И если на нее взобраться — слезть тем же путем было уже невозможно, оставалось только прыгнуть в море с большой высоты.

Высоты я боялась, но посмотрев, как легко все прыгают, решила взобраться на скалу. Я долго стояла на вершине. Снизу она казалась не такой высокой, и если бы можно было слезть — я бы слезла. Мне было очень страшно прыгать. Мой парень успокоил меня, взял за руку и с разбегу мы прыгнули вместе. Это было очень страшно, но спустя два дня я взобралась на скалу еще раз…

Анжела со своим парнем Андреем вела себя как стерва, ей все было не так. И Андрей стал поглядывать на меня, стараясь не оставлять нас с моим Славиком наедине.

Как-то Славик решил показать мне подводную пещеру и потащил меня туда. Но чтобы попасть в пещеру, нужно было проплыть под водой несколько метров. Мне было страшно, но Славик обещал, что не выпустит меня из рук. Свое обещание он выполнил, мы оказались в пещере, там было удивительно, наши голоса отзывались эхом. Такое я видела лишь в кино, это было как в романтическом приключении. Будучи отрезанными от внешнего, мы словно попали в параллельный мир. Мы целовались, но неожиданно в нашу пещеру приплыл Андрей. Славик был недоволен, он нервничал, но Андрей вел себя как ни в чем не бывало.

Мы с сестрой часто стали пропадать вечерами, и моему брату это не нравилось. Как-то Вова пригрозил Анжеле, сказав:

— Если ты хочешь шляться — шляйся, но не смей брать с собой Таню, иначе я быстро тебя отправлю обратно домой в Черновцы.

С этого дня мы стали вести себя как мышки, но не долго. Вова, получив отпуск, уехал к своей девушке в Харьков, и оставшись одни, мы творили, что хотели. Правду говорят: «с кем поведешься — от того и наберешься».

Моя сестра была красивой блондинкой с голубыми глазами, но легким поведением. Все парни сначала обращали свое внимание на Анжелу, я же для них была просто подружкой красивой девушки.

Мне очень хотелось заняться сексом, но не из-за сексуального влечения, а просто из любопытства. Анжела рассказывала о своих похождениях, и мне было интересно испытать на себе все то, что я слышала от сестры. Но Андрей всегда появлялся в неподходящий момент.

Однажды у нас со Славиком все-таки получилось, однако секс мне не понравился. Я ожидала чего-то потрясающего, но кроме боли ничего не испытала. Вскоре мы расстались, но не потому, что мне не понравилось заниматься с ним сексом, а потому, что он переспал с моей сестрой.

Анжелу я простила, хотя и не сразу. Андрей нашел меня, он все знал. Он прямо сказал, что я ему нравлюсь, и что он всячески старался не оставлять нас со Славиком наедине, но не усмотрел. Андрей предложил мне встречаться, серьезно встречаться, но я не могла. После случившегося я уехала домой, к маме.

Но долго пробыть дома не сложилось. С мамой у нас никогда не было близких доверительных отношений, я не могла поделиться с ней своими переживаниями. В Арцизе я почувствовала, что мой дом уже не здесь.

Конечно, у меня были подружки, и мы очень дружили. Но я не привязываюсь к людям, и когда наши пути расходятся — я не оглядываюсь. Я была бы рада видеть девчонок, ведь мы очень дружили, но делиться с кем-либо своими переживаниями мне не хотелось. И я уехала в Малый Маяк, который стал мне новым домом.

Хочу сказать пару слов о своих школьных подружках.

Наташа, маленькая наша Зайка. Зайкой она стала из-за своей фамилии «Заикина». Аня Ярмола — очень серьезная, воспитанная, настоящая подруга, с ней можно и в огонь, и в воду. Она была мне как старшая сестра и всегда заботилась обо мне. Как-то я долго на улице просидела на корточках, у меня сильно занемели ноги, словно на них вдруг обрушился миллион раскаленных иголок. Такое со мной было впервые, я не могла и шагу ступить. И Аня несла меня на руках в нашу комнату. Усадив на стул, она стала разминать мне ноги, и я чувствовала себя ребенком, любимым ребенком.

Когда я по вечерам после отбоя вылезала в окно к Славику, Аня всегда переживала за меня и отчитывала, если я возвращалась поздно. Она была мне больше, чем подружка и, наверное, даже больше, чем сестра — скорее, как мама.

Была еще Таня Иванова, с ней мы дурачились, как могли…

Возвращение…

Я вернулась в Малый Маяк. Анжела к этому времени уже уехала в Черновцы, и я была даже рада этому.

В конце декабря мой брат объявил, что к нам в гости встречать Новый год приезжает Витя. Настроение мое подпортилось. О моих «чувствах» к Виктору брат знал и предупредил, что, если я хоть словом или жестом покажу, что мне неприятно общество Вити, брат меня придушит. И для того, чтобы я поверила, что он не шутит, стал меня душить. На шутку это было совсем не похоже, дышать становилось все труднее и труднее, а потом, чтобы окончательно развеять все сомнения, он бросил меня в ванную с ледяной водой. Из-за перебоев с водой, ванная у нас всегда была, к сожалению, полной.

Когда приехал Витя, я вела себя смиренно. Мы ездили по достопримечательностям Крыма, гуляли по набережной Ялты, бродили по ботаническому саду, побывали в «Ласточкином гнезде». Витя принял мою кротость как надежду на более близкие отношения. Он и подумать не мог, что именно стало истинной причиной такого моего поведения, и искренне надеялся на то, что хоть не на много стал мне симпатичен.

Наступал 1990 год — странное время, когда деньги у людей вроде и были, но купить что-либо было трудно, все было в дефиците.

Мой брат в местном клубе по вечерам «крутил» дискотеку. В клуб поступили товары, и директор клуба разрешил ему выбрать что-то для себя. Это было 1 ноября, как раз на мой день рождения. Родители никогда не дарили нам подарков. Каково же было мое удивление, когда я открыла брату дверь, а на меня навалился огромный медведь, почти в половину моего роста! Медведь был таким красивым, и я была счастлива. В детстве я мечтала, чтобы мне купили олимпийского мишку, но мечта так и осталась мечтой. И только в мои 18 лет ей наконец мечте суждено было сбыться — этот медведь был таким же красивым, как олимпийский. Я носилась с ним целый день. Своей девушке мой брат тоже купил мишку, только в пять раз меньше. Став его женой, она потом частенько упрекала его этим.

Невеста…

Время в Крыму я всегда вспоминаю с теплотой. Вскоре мой брат объявил, что женится и переезжает в Харьков к жене. Я, конечно же, не могла остаться одна жить в Крыму и вернулась домой.

Мои родители и все наши родственники знали о чувствах Вити ко мне и о том, что я всячески избегаю его. Они считали своим долгом напоминать мне, что Витя из хорошей семьи и может стать мне хорошим мужем, но я и слышать не хотела об этом.

В Арциз приехала моя двоюродная сестра Анжела, и мы вместе стали ездить в клуб на дискотеку. В Крыму мы могли остановить любую машину, и нас всегда подвозили без проблем. Здесь же, в Арцизе, мы не рисковали. Но однажды, когда мы стояли на остановке, подъехала машина, и ребята предложили нас подвезти до клуба. Мы отказались, но женщина, стоявшая рядом, сказала:

— Девочки, вы садитесь, я номер машины запомню, не переживайте.

Мы сели в машину, но приехав в клуб, узнали, что сегодня дискотеки не будет. Ребята предложили отвезти нас домой. Мы уже доверяли им, но, как оказалось, зря. Водитель свернул в другую сторону, Анжелу потащили в посадку. Я осталась в машине с водителем, который начал приставать ко мне. Но я начала так яростно кричать и сопротивляться, что он спросил у меня:

— Ты что, девочка?

Я соврала, сказав, «да.» И добавила, что Витя Хохлов — мой парень. Тогда водитель завел машину и поехал. Я хотела выпрыгнуть на ходу, но водитель схватил меня за руку и прокричал:

— Я везу тебя домой!

Я спросила, как же моя сестра? Он ответил, что ее он привезет позже.

Водитель остановился напротив моей улицы. Я хотела выйти, но он остановил меня и сказал:

— Повезло Вите!

Анжела пришла домой через час после меня и рассказала, что была более сговорчивой, чем я.

В следующие выходные, мы опять поехали на дискотеку, но уже на автобусе. Однако и тут без приставаний не обошлось, хотя в этот раз мы отделались легким испугом.

Витя продолжал приходить. После случившегося я поменяла свое отношение к нему. Теперь мне казалось, что в Арцизе нет хороших ребят, и что брат и все мои родственники были правы, когда, говорили, что Витя надежный, из хорошей семьи, и лучшего мужа мне не найти. Тем более, что он меня любит. Мы с Витей стали встречаться.

Был конец 1991 года, по-прежнему в стране был дефицит товаров. И как-то Витя сказал:

— Надя, моя сестра, знает, как достать золотые кольца.

Я спросила — как, не понимая вообще, зачем? Витя ответил, что, если мы подадим заявление в загс, нам дадут справку, по которой мы сможем купить обручальные кольца, и что лучше нам пожениться в этом году, потому что его мама сказала, что следующий год — високосный и неудачный для брака. Вот так мне сделали предложение…

Мой брат женился и уехал жить в Харьков. Без него стало скучно. Мне уже исполнилось 19 лет, а на следующий год угрожало исполниться 20. Тогда мне казалось, что 20 лет — это так много! И я согласилась выйти замуж за Витю.

Мой брат женился всего 4 месяца назад. Свадьба была в Харькове, а значит, потрачена была довольно большая сумма денег. Поэтому мама предложила сделать скромную церемонию, но я была против, мне хотелось надеть красивое свадебное платье, чтобы меня все в нем увидели.

— Мама, я же у тебя единственная дочь! — укоряла я. И после долгих уговоров она сдалась.

Мы с Витей поехали в Одессу покупать мне платье. Но время было сложное, в то время меняли рубли на купоны, а все салоны почему-то были закрыты. Тогда мама Вити предложила купить свадебное платье у знакомой. Платье мне не понравилось, но было не ловко сказать об этом. Витина мама купила мне это платье, а я смотрела на него и уже не хотела пышной свадьбы. Я согласилась на скромную, мы отказались от столовой, где обычно проводились торжества.

Свадьба…

У родителей Виктора была четырехкомнатная квартира. И мы решили отметить праздник у них дома, договорившись в первый день пригласить только наших с Витей родных братьев и сестер, а второй день отпраздновать с друзьями. Так и сделали. Свадьба была назначена на 24 января 1992 года в квартире родителей Виктора.

Квартира была большой, одна только прихожая могла бы быть полноценной комнатой 3 на 3 метра. Левее от прихожей был просторный зал, а правее комната Виктора. Слева была спальня родителей Вити, тоже немаленькая. И еще левее от спальни родителей была большая комната Витиной сестры Любы. В квартире была также кухня, и конечно же, туалет с ванной.

В зале поставили несколько столов, а в прихожей установили магнитофон для танцев.

Моя свадьба казалась мне сплошным кошмаром, и не только казалась. Платье мне не нравилось, прическа не получилась. Я делала ее себе сама и когда вышла, услышала:

— Боже, кто ей делал прическу?!

И это был совсем не комплимент. Во время венчания, когда Витя нагнулся, чтобы поцеловать меня, его волос на виске загорелся от огня свечи в руке. Накануне свадьбы он сорвал себе спину и не смог меня вынести из ЗАГСа на руках. И я услышала в толпе приглашенных возмущенный возглас:

— Почему Виктор не вынес ее на руках?!

А когда после росписи мы зашли в квартиру, я увидела незнакомых мне людей, и много. Я спросила у Вити, кто все эти люди, на что мой молодой муж начал мне перечислять своих теть, дядь, двоюродных братьев и сестер. Я не понимала, что происходит, а как же договоренность, что на свадьбу приглашаются лишь родные сестры и братья?

Но и это было не все. У Виктора были две старшие сестры и брат-двойняшка. В отличии от Вити брат любил выпить и, напившись, решил своровать у меня туфельку. Это случилось тогда, когда я танцевала — брат моего мужа нагнулся и стал снимать с меня туфельку. Его двоюродный брат, тоже изрядно навеселе, решил ему помочь — один стал снимать одну туфлю, второй другую. Потеряв почву под ногами, я начала падать на пол, но братья даже не поняли, что произошло. Они с моими туфлями, счастливые, побежали требовать выкуп. А я оказалась на полу, без туфель, настроения и гордости. Мне хотелось бежать от всех этих незнакомых и чужих мне людей, мне хотелось плакать — все было не так, начиная с платья и заканчивая позорным моим падением. Мне хотелось исчезнуть…

Разочарование от свадьбы немного подсластил медовый месяц, который, правда, длился совсем недолго, всего три дня. Но все эти дни я купалась в любви мужа. Мне было с Витей хорошо, с ним я чувствовала себя спокойно и уютно. Я любовалась своим обручальным кольцом и всегда старалась выставлять его напоказ. Но Вите со мной было трудно. Я не привыкла спать не одна и предложила спать хотя бы под разными одеялами. И муж боролся со мной, постепенно приручая к своим рукам и своему телу.

Моя свекровь была внушительных размеров, высокой, интересной женщиной, а свекор был очень добрый. Его доброта ощущалась во всем — во взгляде, в жестах, он просто излучал доброту.

Родословная…

Родители продолжали ссориться. Мама мечтала купить небольшой домик и переехать от папы. И в октябре 1991 года вышел спасительный закон. Граждане, подвергнувшиеся раскулачиванию (репрессиям), были официально признаны репрессированными и имеющими право на реабилитацию.

Маме вернули дом, который принадлежал ее отцу и деду, дом, в котором она родилась и который отобрали при раскулачивании.

Бабушка родом была из самой богатой семьи Волкановых в селе Дмитровка и самой красивой девушкой в этом селе. Ее засватали, жених был из самой богатой семьи села Виноградовка. Бабушку выдали замуж, и она стала Петровой Пелагеей Петровной, переехав в село Виноградовка, в дом ее мужа.

Петровы были намного богаче Волкановых, бабушкиной семьи. Свекровь недолюбливала невестку и нагружала бабушку непосильной работой, при этом дочери свекрови слыли ленивыми и избалованными девицами. Зато свекор очень любил свою невестку, мою бабушку. Она была не только красива, но и трудолюбива, с покладистым характером. И при любой возможности свекор ее брал с собой в поездки, чтобы освободить от тяжелой работы, которой нагружала ее свекровь.

У свекрови был скверный характер, ее побаивался даже сам свекор, несмотря на то что был сильным, умным и дальновидным человеком. Но он предпочитал не связываться со своей сварливой женой, у него и без того было много дел. Свекор владел мельницей, маслобойней и многочисленными землями, на него работало много рабочих.

Как-то свекор уехал надолго, никто не знал куда. Когда он вернулся, то объявил семье, что купил в Белгороде-Днестровском целый квартал. Но несмотря на богатства семьи, работой загружены были все. Обязанностью бабушки было обеспечить хлебом всех рабочих и семью. Для этого ей приходилось замешивать тесто и выпекать 10 больших хлебов каждый день. Хлеб выпекался ночью, а днем находилась еще какая-то работа. И несмотря на то, что у бабушки уже родился ребенок, ее не освободили от ночной выпечки хлеба.

Начались репрессии. Свекра сожгли в извести, бабушке с мужем удалось бежать в Румынию, где они жили в одной семье, нанявшись в найм, так как пришлось бежать внезапно и почти без денег. Но для бабушки ничего не поменялось, разве что работы стало в разы меньше.

Прожив в Румынии какое-то время, стали поговаривать, что опасность миновала, и можно возвращаться домой. Бабушка с мужем вернулись. Но уже не в свой дом, потому что его конфисковали, и он стал клубом. Одно утешало, что тайник остался нетронутым.

Через какое-то время стали ходить слухи, что идет новая волна репрессий. Афанасий, муж бабушки хотел бежать с семьей, но бабушка накануне родила третьего ребенка и побоялась, что младенец не выдержит долгую дорогу. Прощаясь с мужем, бабушка не знала, что в следующий раз им будет суждено увидеться, когда родится их первый внук.

Афанасий приехал в Румынию, купил дом для семьи, обустроил все, нанял самолет, чтобы забрать семью. Но в 1940 году Румыния в течение нескольких месяцев потеряла 100 000 кв. км собственных территорий. Бессарабия, Северная Буковина и другие области перешли во владения Советского союза, и границы с Румынией были закрыты.

С июля 1941 года Черновцы были заняты румынскими войсками, которые воевали на стороне Германии. В период второй румынской оккупации в городе было создано еврейское гетто, массовые расстрелы евреев осуществлялись на берегу реки Прут. Многие евреи были депортированы. В 1944 году город без боя вновь был занят войсками 1го украинского фронта.

Когда в селе опять начались волнения, бабушка, собрав свои пожитки и детей, переехала в Черновцы. Первые, кто решил переехать в этот город, заняли лучшие дома и квартиры, ранее принадлежащие евреям, но бабушка была не из их числа. Ей достался маленький домик на улице Некрасова, 37, у которого была разрушена одна стена. И ей с детьми пришлось восстанавливать дом. Тяжелые испытания выпали на долю этой красивой и сильной женщины.

Фамильный же дом, после конфискации у семьи Петровых, стал клубом, потом школой. И вот наконец он вернулся к настоящему наследнику, Петровой Марии Афанасьевне, моей матери. Дом был не в очень хорошем состоянии, но мама была счастлива уехать хоть куда, лишь бы была крыша над головой и подальше от отца.

Дела семейные…

Я мечтала жить в Крыму и когда уезжала из Крыма, дядя сказал, что когда я выйду замуж, то могу переехать в его квартиру, и квартира станет моей. Но Витя был против. Зная, что у меня в Крыму были отношения, он ревновал меня и категорически не хотел переезжать. Но аргументировал свое нежелание переезжать лишь тем, что здесь, в Арцизе, у него есть работа. А что он будет делать там?.. Как я ни старалась уговорить мужа переехать в Крым, Витя был непреклонен.

Мои родители развелись и поделили дом. Свою часть дома мама переписала на меня, и мы с Витей решили переехать на мою половину. Во второй части дома жил мой папа. В доме было два входа, но одна кухня. И мы наш коридор превратили в кухню и ванную, чтобы жить отдельно от отца. С ним у меня были сложные отношения из-за постоянных его ссор с матерью и еще больше из-за того, что нас, детей, родители постоянно втягивали в свои разборки, пытаясь перетянуть каждый на свою сторону. Мама пыталась настроить нас против отца, постоянно требуя поговорить с папой, рассказывая нам все плохое, что сделал ей отец. И один и тот же рассказ повторялся не один и не два, и даже не три раза.

Помню, в детстве, когда папа приезжал на обед, мы с братом забирались в машину и играли в игру. Я была мамой, Вова — папой, и мы как будто-то бы ехали в гости и «по дороге» мы копировали наших родителей. Мы ругались, повторяя страшные слова своих родителей. Родители не матерились, но обзывали друг друга и желали друг другу смерти. Вспоминая все это сейчас, я понимаю, в какой страшной атмосфере мы росли, хотя и хорошего было немало.

В детстве мы с моим братом вечно шалили, летом брызгались, обливались, бегали друг за другом. И я решила устроить нам с мужем что-то подобное, мне тогда было всего лишь 19 лет. Но когда я облила Витю, он только и сказал:

— Ну, Таня…

Но я продолжала брызгаться, обливаться, мне хотелось дурачиться, но у меня так и не получалось втянуть мужа в игру. Он был слишком серьезным. Но именно Виктор научил меня мыть посуду сразу после еды, складывать вещи перед сном, а не разбрасывать их, где попало.

Да, чистюлей меня было трудно назвать. В мои 19 лет муж стал и моим воспитателем. Не сказать, что я была совсем грязнулей — я просто никогда не видела, что пора бы убраться в доме, пора бы прополоть огород, подмести во дворе. Всему этому учил меня Виктор. Я складывала свои вещи в шкафу, но уже на третий день на моей полке не было порядка, тогда как на полке моего мужа порядок был всегда.

Витя часто ездил в командировки, и мне это совсем не нравилось. Я возмущалась, что вроде как я замужем, но мужа никогда нет рядом. Решение проблемы подсказали Витины друзья. Ему посоветовали сделать мне ребенка, чтобы у меня не было времени скучать по мужу. Когда Витя мне это рассказал, я ответила:

— А как же ребенок будет расти без папы? Тогда мы вдвоем будем скучать по тебе!

И тем более, какой ребенок, ведь я готовилась к поступлению в медучилище. Но вскоре я узнала, что беременна. Хотя не совсем вскоре, а через год совместной жизни, в марте 1993 года.

Меня не обрадовала эта новость. Ребенок совершенно не вписывался в мои планы. Я вообще не думала о детях, я их не замечала. Помню, когда я жила в общежитии, мои подружки покупали детские вещи и целовали их, представляя, что это их ребенок, а я недоуменно смотрела и не понимала их. А подружки уже в училище и не будучи еще замужем готовились к материнству!

Я решила избавиться от ребенка. Я выпила таблетки, которые когда-то мне дала Анжела. Но после таблеток меня рвало два дня. Тогда я начала носить тяжести, парилась, но ничего не помогало. На аборт я, слава Богу, не решилась.

Беременность проходила тяжело. Меня все раздражало, особенно то, что я не смогу поступить в медучилище. Наконец, 26 ноября 1993 года я родила дочь

Дети…

Роды прошли тяжело, больница не отапливалась, в родильном зале было так холодно, что у меня стучали зубы и сводило все тело. Доченька родилась с родовой травмой, и из роддома нас отвезли в Одессу, в областную больницу. Дочке поставили диагноз «травма третьего шейного позвонка».

В больнице я была одна, поддержать и успокоить меня было некому. Мне на ум ничего не приходило, кроме как молиться. Но молитв я не знала, хотя в детстве бабушка учила меня молитве «Отче наш». Но это было так давно, и, хоть я и выучила молитву, но никогда не молилась. Спросить у кого-либо было неловко. Был 1993 год, вера в Бога не афишировалась.

И я, слово за словом, начала вспоминать молитву. До сих пор не понимаю, как я ее вспомнила. Память у меня была не очень хорошей, а молитве меня бабушка учила, когда я была еще совсем ребенком.

Я молилась, молилась бесчисленное количество раз в день. Мне было жалко этот маленький розовый комочек. Мне было жалко себя, мой ребенок мог расти инвалидом.

В патологии новорожденных нас держали целый месяц, палата детей находилась очень далеко от палаты мам. Кормление было по часам, каждые три часа. Но кормить грудью мне не разрешали, мне приходилось сцеживать свое молоко, а на это уходил целый час, потом нужно было перепеленать малыша, накормить, потом процедуры, капельницы, обход, и так бесконечно. Я почти не спала, детей ночью кормили тоже.

Нас, мамочек, называли «мачехи», потому что многие из нас, когда кормили детей из бутылочек, делали это, не беря детей на руки. Моя девочка лежала на специальном бублике, и ее нельзя было лишний раз тревожить из-за травмы. Но я, если честно, и не горела желанием. Любви я особой к ней не испытывала, только жалость.

В первый раз я поцеловала свою дочь, когда ей исполнился месяц от роду, и поцеловала без особой любви, а просто так. Полюбила я девочку позже, и любовь эта росла с каждым днем. Нас выписали из больницы полностью здоровыми. Дочку мы назвали Богдана. Я была счастлива, что в моей жизни появилась эта кроха.

Даночка росла красивой девочкой, у нее были зеленые глаза. Особенно зелеными они становились, когда она плакала. У моей девочки были красивые белые волосы и белая кожа. Удивительно, я с детства мечтала, чтобы у меня родилась дочь-блондинка. Лет в семь я даже решила, что перед родами покрашу свои волосы в белый цвет, чтобы доченька родилась блондинкой. И позже, прочитав роман «Унесенные ветром», мечтала, чтобы у нее были зеленые глаза. Так и случилось!!! Я обожала свою девочку и думала о том, как же я раньше жила без нее.

Вскоре муж потерял работу, и не он один. Страна переживала перестройку. Теперь Витя, как я и хотела, был всегда рядом.

Продуктами нас обеспечивала моя мама. Она держала свое хозяйство: поросят, курей уток, огород был засажен картошкой и разными овощами. И еще мама подрабатывала в молочном приемном пункте. Так что благодаря ей продуктами мы были обеспечены полностью, но денег нам не хватало, мы жили на детское пособие.

Друзья мужа, потеряв работу, начали искать другие пути заработка, но Витя упорно ждал, что в Сельхозтехнике, где он работал, все же появится работа.

Мы часто с Витей ездили к моей маме в село Виноградовку. Витя помогал ей во всем, а мама снабжала нас продуктами. Но я понимала, что нужно искать работу. Чтобы помочь нам, мой брат предложил открыть у нас в городе магазин автозапчастей. Товар он мог передавать из Харькова. Из этого мог бы получиться неплохой бизнес, но Витя мечтал быть дальнобойщиком.

Когда нашей доченьке исполнился 1 год, я узнала, что снова беременна. Это было неожиданно, мы предохранялись. Но на этот раз я не расстроилась, а даже была рада малышу, хотя и понимала, что будет трудно. Но мы с Витей все равно хотели двоих детей, ну пусть это случилось намного раньше, чем мы ожидали. И меня не пугало даже наше безденежье. Я была очень рада зародившейся в моем теле новой жизни. Я рассказывала своей доченьке, что у меня в животике растет малыш. И как-то после этих слов она ткнула мне в живот свою соску. Это было мило. Доченька меня радовала каждый день.

Когда я рассказала моему брату Вове, что опять жду ребенка, он сказал:

— Таня, ты что, дура?!

Но я была счастлива. Витя наконец нашел работу, как и хотел, дальнобойщиком, и стал пропадать надолго, а мы с доченькой оставались одни.

Как-то Витя уехал, не заготовив нам нарубленных дров. И, как назло, сгорела вилка на электроплитке. Газа у нас не было, и мы сидели с дочкой в холоде, готовить было не на чем. И тут ко мне пришла моя подружка Таня Иванова и спрашивает:

— Чего вы мерзнете?

И я обиженным тоном начала жаловаться на Витю, дескать он оставил нас без дров, еще и плитка не работает. На что Таня ответила:

— Это разве проблема? Показывай, где дрова.

В пять лет моя подруга потеряла правую руку, и теперь она вела меня в сарай, чтобы нарубить мне дров! После того, как она нарубила дрова и затопила печь, она еще и отремонтировала вилку от плитки, заменив ее на ненужную, от старого магнитофона. Мне стало стыдно, что я такая беспомощная, и с того момента я старалась сама находить решения проблемам.

Как-то Витя уехал в командировку и сообщил, что задерживается неизвестно на сколько. Деньги у меня закончились, и я решила сходить к родителям Вити, так как мы давали им в долг. Телефона у нас не было, и я с Даночкой и малышом в животе отправились к родителям мужа. Свекровь открыла дверь, я ей сообщила причину нашего визита, на что она ответила, что денег у них нет, она их вчера потратила на продукты. Свекровь перечислила продукты, которые она купила и в подтверждение своих слов принесла показать свой пустой кошелек. Дальше порога нас не впустили, и нам пришлось уйти. На следующий день свекор принес нам два яйца…

Но, слава Богу, у меня была мама. Мамы — они чувствуют, когда детям нужна помощь. Она привезла мясо, яйца, творог, сметану. Так мы и выжили.

Когда вернулся Витя, дочь его не узнала, и ей пришлось заново привыкать к папе.

Когда я забеременела во второй раз, то знала день зачатия и день родов. Так и случилось. 10 августа у нас родился сын, крошечный маленький мальчик. Я только научилась любить дочь, а у меня уже родился сын, и я не знала, что мальчиков тоже можно любить. Я очень переживала, что не полюблю сына. Тем не мнение, сына я полюбила еще быстрее, чем дочь. На этот раз мне понадобилось всего две недели. Зато Дана полюбила брата с первого взгляда, она не отходила от малыша ни на шаг. Сына мы назвали Вовой.

У нас в доме шел ремонт, который не успели закончить до родов, и мы на время переехали к родителям Вити. Сестра Виктора жила с родителями, у нее был сын, на полгода младше моей Даночки. И теперь в квартире оказалось трое детей, мал мала меньше. Но квартира была большой, и места хватало всем. Витя по-прежнему уезжал надолго, но мы были под присмотром, как мне тогда казалось. Но мне это только казалось.

Когда родился Вова, Даночке был всего 1 год и 9 месяцев, совсем кроха! Как-то ночью у Даночки начался лающий кашель, ларингит. Вова проснулся от шума и начал плакать, требуя внимания и еду. Дана кашляла и плакала от боли в горле. Я пошла в кухню и стала заваривать травы для ингаляции, чтобы смягчить кашель. Я разрывалась между двух плачущих детей, но никто из родных Виктора не встал, чтобы помочь мне. Я еще раз поняла, что я чужая в этой семье. Но обиду я не держала, ведь никто не обязан любить меня и моих детей.

Говорят, что мужчины хотят сыновей больше, чем дочерей. Но любят они все же дочек больше, и я сама в этом убедилась. Как-то мы всей семьей поехали к моей маме, и Витя, показывая на сына, сказал:

— Этому сегодня исполнилось три месяца.

— Кому? — переспросила мама.

— Этому… — ответил муж, показывая на Вову.

Мама удивленно сказала:

— Витя, это же твой сын!!!

Но Витя любил больше доченьку, она была его первенцем. Когда она родилась, он не работал, и Дана росла у него на глазах. Помню, когда Вове было всего лишь 1 год и 3 месяца, Витя поставил его в угол. Я спросила, что случилось, за что? Витя ответил, что дети устроили погром в кладовой. Тогда я спросила, почему в углу стоит только Вова? Он же еще маленький и не понимает, что можно, а что нельзя, и Дана была вместе с ним.

Витя ответил:

— Как я могу наказать Дану? Она же девочка!

Дана и Вова были пухленькими, с хорошим аппетитом, дети. И Алла, жена моего старшего брата Валика, однажды сказала:

— У Тани такие дети упитанные, хотя она и не сильно за ними смотрит, и не всегда у нее чисто. А моя Танюшка такая худенькая, я же все выглаживаю, все кипячу.

И это была правда. Алла — отличная хозяйка, у нее всегда было идеально чисто, и она очень вкусно готовила.

Аллу мы с братом знали с рождения, она жила у нас по соседству, через забор. Мой самый старший брат Валик женился на Алле. У них родился сын Виталик, и мы с Вовой ходили нянчить своего племянника. Мне тогда было 10 лет, и Алла всегда нас кормила. Нам нравилось у нее кушать, хотя мы никогда не отличались хорошим аппетитом. Но у Аллы мы всегда ели с удовольствием. И теперь, через десять лет, Алла родила дочь, Танюшку. Таня была старше Даночки на год.

На рынок я ходила с большой коляской: Вова спал сверху, а Даночка ехала снизу в багажном отсеке.

Витя часто перевозил целые контейнера с игрушками и привозил из каждой поездки игрушки нашим детям. Помню, как он привез Вове инерционную машинку. Мы стали играть с Витей вдвоем, направляя машинку друг другу. Потом Витя сделал из книжки трамплин, и мы продолжили игру. А возле нас бегал Вова, выпрашивая игрушку. Но Витя, увлеченный игрой, отмахнулся от сына, сказав «отойди, не мешай» и продолжил играть. Я долго хохотала. Просто, когда мы росли, у нас не было таких игрушек, и сейчас мы наверстывали упущенное.

Как-то Витя привез из рейса большой игрушечный грузовик, но детям не разрешалось с ним играть. Он стоял высоко, дразня детские взгляды. И мой медведь, которого мне подарил брат на мое восемнадцатилетние, тоже сидел высоко в целлофановом прозрачном пакете. Дети с ним играли только по большим праздникам. И как-то Дана у меня спросила:

— Мама, а когда ты умрешь, мишка будет мой?..

Но даже слова дочери меня не толкнули на то, чтобы отдать детям медведя на растерзание. Он так и пылился высоко на серванте, наблюдая за нашей жизнью, но не участвуя в ней.

Мы росли в те времена, когда дефицитом были даже игрушки. А у наших детей было их вдоволь благодаря тому, что Витя часто возил игрушки и мог найти лучшие. У Вовы были машинки на пульте, у Даны куклы, но, несмотря на это, дети мечтали завладеть недоступным.

Дана обожала своего брата. И когда наш огромный пес отвязался и стоял у открытой двери, к которой, ни о чем не подозревая, полз задом Вова, чтобы спуститься с порога — Дана бросилась к брату и начала его затаскивать в дом с криками:

— Бой съест Вову!

Когда Вова стал хорошо ходить, мы однажды спустились к воротам, потом пошли обратно, но, почти дойдя до дома, Дана обернулась и увидела, что Вова остался стоять у ворот. Она побежала к воротам с криком:

— Вову украдут, украдут Вову!

Мне иногда казалось, что Дана больше мама Вове, чем я…

Когда доченьке исполнилось 3 года, можно было отдать ее в сад, но для меня это было какое-то предательство. Я думала: «как я отдам Даночку в сад, если буду сидеть с Вовой дома?» В сад дети пошли, когда Вове исполнилось три года, а Даночке 5 лет.

На рынке мне сложно было подобрать себе вещи по вкусу, и я нашла швею, которая обшивала меня. Но не всегда она могла мне угодить. И тогда я пошла на курсы кройки и шитья и начала шить себе сама. И не только себе — я сшила дочке стильный брючный костюм, и многие интересовались, где я купила такой красивый костюмчик.

Конечно, не все у меня получалось, но многое удавалось на славу. Окружающие начали замечать необычные вещи, в которых я ходила, и делали мне комплименты. Шить мне нравилось. Как-то я сшила платье и отнесла его на рынок, чтобы мои знакомые выставили его на продажу вместе со своим товаром. Мое платье продалось за пару дней, хотя цена была немалой. Я стала даже подумывать сделать свой бизнес по пошиву эксклюзивной одежды.

С мужем мы жили хорошо, единственное что мне не нравилось — так это его работа. Витя редко бывал дома, мне не хватало его как мужа и как папы для детей. Мне тяжело было справляться одной с двумя малышами. Когда Витя приезжал, то, конечно, помогал мне во всем. Он был хорошим мужем и хорошим отцом, но мне хотелось, чтобы мы с мужем и детьми куда-то ездили вместе, хотелось ходить в гости вместе, а хоть иногда и на дискотеки. Но это единственное, чего не мог дать мне мой муж.

Каждое лето к нам приезжал из Харькова мой брат Вова с женой и дочкой Катей. И тогда у нас наступали праздничные дни. Мы с братом устраивали обливалки, догонялки — как в детстве. По вечерам Вова организовывал встречи с друзьями. Мы ходили в бар, там устраивали танцы, выезжали все вместе на море с ночевкой. Было весело, я как будто опять становилась ребенком. Но отношения с женой брата у меня не складывались. Она часто была недовольна им, жаловалась, что для нее он мало выделял денег, хотя они с дочкой одевались всегда лучше, чем мы. И машину брат купил, и на квартиру откладывал, а ей все было мало.

И однажды, когда они были у нас в гостях, брат заметил пропажу денег и немалых. У нас никогда не пропадали деньги, и мне было очень неприятно, что в моем доме случилось такое. Но вскоре все выяснилось.

Так как моя невестка решила, что она приехала отдыхать, она переложила на меня заботу о себе и своем ребенке. Чтобы переодеть Катю, я открыла дорожную сумку невестки с детскими вещами, но кроме вещей Кати, в сумке я обнаружила пеленку моей Даночки и еще несколько вещей, которые принадлежали мне. Я рассказала все брату, тогда он проверил все сумки и нашел еще пару новых вещей, тщательно спрятанных. На это Оля (так звали его жену), ответила, что ей деньги дала ее мама, и она здесь купила себе обновки. Но возник вопрос, почему эти обновки были тайно куплены и тщательно спрятаны? И примерно на ту же сумму, которая пропала.

Невестку я недолюбливала, но мой брат любил Олю, несмотря ни на что, и мне пришлось изменить свое отношение к ней. Со временем мы стали даже ладить, она начала помогать мне по хозяйству. Но, не знаю, к сожалению или к счастью, их брак не продлился долго. Вскоре они расстались.

Скорая помощь…

До декрета я работала на скорой помощи санитаркой. На эту работу меня устроила Алла, жена моего старшего брата Валика, которая работала бухгалтером в больнице.

Я была в бригаде водителя дяди Вани и фельдшера Людмилы Ивановны. Всего в смене у нас было 9 человек, мы дежурили сутки через трое. Скорая помощь находилась на территории больницы в маленьком домике. В нем было всего 4 комнаты и большой коридор, который делил дом пополам. Слева была диспетчерская и кабинет старшего фельдшера. Справа — комната для бригад и смотровая.

Фельдшера спали на раскладных креслах, санитарки на носилках, водители в диспетчерской. Тесновато, но коллектив был дружный, веселый, а работа — интересной.

Я выезжала с бригадой на вызовы, мой фельдшер иногда разрешала мне измерять давление, а как-то дала в руки шприц и сказала: «коли!», показав куда. От страха я сделала все как надо. И хотя после меня трясло, я была счастлива…

С той поры прошло 5 лет. Дети росли, Витя так же трудился дальнобойщиком. И мне пора было выходить на работу. На скорой помощи были большие сокращения, как и во всей больнице, и по всей стране. И так как во время сокращений я была в декретном отпуске, по закону меня не имели права уволить.

Алла, моя невестка, жена старшего брата Валика, работала главным бухгалтером в больнице и предложила мне вернуться на скорую санитаркой. Женщину, которую приняли на работу вместо меня, должны были уволить, чтобы я смогла выйти на свое место.

Мне не очень хотелось, чтобы из-за меня кого-то увольняли, но времена были тяжелыми, дети были еще маленькими, а на этой работе у меня выходило всего 6 дежурств в месяц, и меня это устраивало. Я могла уделять много времени детям и в то же время работать. И я решила воспользоваться своим законным правом на работу.

За пять лет моего декретного отпуска на скорой помощи произошли большие изменения. Все отделение из маленького домика в центре города перевели в новое здание больницы, которое находилось в микрорайоне. Санитарок сократили, и теперь на одну смену была одна санитарка, которая была невыездной. Но работа была посуточно, и меня это устраивало.

В мое дежурство я отвозила детей к родителям Виктора, они никогда не отказывали и рады были присмотреть за нашими детьми, за что я им была благодарна.

За время декрета я совсем одичала. На нашей улице почти не было соседей, дома стояли лишь с одной стороны улицы. Напротив нашего дома росли камыши. А из детей были только мои Дана и Вова. И детям нужен был сад, а мне очень нужна была моя работа. На скорой помощи я заново начала учиться общаться с людьми, с самыми разными — интеллигентными, и с полной им противоположностью.

Как-то на работе я вышла в другое помещение и услышала, как меня обсуждали, говорили, что я незаконно вышла на работу, и что если бы не Алла, моя невестка, то меня бы уволили. Я рассказала Алле об этих пересудах. Но она успокоила меня, сказав, что все по закону и добавив «не переживай».

Но я переживала. Оказалось, что женщина, которую уволили из-за меня, была женой одного из водителей, и сотрудники привыкли к ней. А я в декрете была аж 5 лет и была им чужой.

Отец…

Моему отцу был уже 71 год, у него было слабое здоровье, он болел астмой и в последнее время у него начало повышаться кровяное давление. Папу положили в больницу, я была как раз на смене. Вечером я принесла ему ужин, но заметила в его поведении что-то неладное. Я вызвала врача, у папы случился инсульт, и до утра он не дожил.

Когда меня везли с работы домой, водитель сказал:

— Хорошая смерть, сам не мучился и других не мучил.

Но мне было очень больно это слышать, я очень тяжело пережила смерть отца. Из-за ссор в семье, мы с папой отдалились, и я очень жалела о том, что порой так холодно относилась к нему. Меня терзало чувство вины еще много-много лет.

Похороны не обошлись без скандала, отец мой был человек неверующий, а мама ходила в баптистскую церковь. Она решила пригласить свой приход, чтобы отпеть по традиции баптистов. Но родственники отца были против. Наконец пришли к компромиссу. Было решено пригласить батюшку на кладбище, а баптисты отпевали папу дома.

Я вообще не понимала разделение этих вер, каждая вера изучала одно писание (Библию), верила в одного Бога — в Иисуса Христа, так к чему все эти разногласия и разделение вер?!

Когда баптисты пришли отпевать папу, мы с братом Вовой сидели возле отца. Баптисты стали петь. И мы с братом в какой-то момент начали одновременно смеяться. Мы смеялись у гроба своего отца и не могли остановиться. Нам было стыдно, и мы, прикрывшись, сотрясались от внезапного беззвучного смеха. Со стороны это было похоже на беззвучные рыдания. Многие годы этот случай был нашей с братом тайной, мы часто вспоминали об этом с ужасом и стыдом, не понимая, как можно рассмеяться у гроба отца. Пока не появился интернет и психологи, которые могли объяснить такое поведение человека.

Для нас с братом это была первая утрата, мы впервые вплотную столкнулись со смертью близкого нам человека. И в целом это были первые похороны в нашей жизни. И такое проявление эмоций стало своего рода щитом, предохраняющим психику от разрушительных для нее запредельных переживаний. Но об этом мы узнали много лет спустя, а до этого нас с братом многие годы мучили стыд и совесть.

В день похорон я стояла возле гроба своего отца. Я словно окаменела, лишь слезы катились из моих глаз. И тут я почувствовала, как маленькие ручки обняли меня за ноги — это была моя семилетняя Дана. Обняв меня, она молча стояла рядом, разделяя боль утраты. Я до сих пор помню ощущение от этих объятий. Это незабываемое ощущение, один жест был больше тысячи слов утешений! Среди большого количества родных и близких я чувствовала себя одинокой, пока эти маленькие ручки не дали мне понять, что я не одна.

После смерти отца мама продала дом в селе и переехала жить к нам, в половину дома, где жил папа.

Игорь…

На скорой был один водитель, очень дерзкий. Он с первого дня стал меня расспрашивать обо всем и в лоб предложил заняться с ним сексом. Я сразу растерялась, но потом спросила:

— У тебя есть жена?

— Да, — ответил он

— Значит, ты ей изменяешь? — спросила я.

— Не твое дело! — последовал грубый ответ.

С того дня Игорь — так звали водителя — стал мне грубить при любой возможности. Сначала его грубые замечания ставили меня в тупик, я отмалчивалась, но после, уже дома, прокручивала все его слова и думала: ну почему я ему не ответила, я же могла ему так возразить или по-другому ответить. В уме я Игорю всегда остроумно отвечала, но это было уже после «драки», как говорится. Но со временем я все же научилась защищаться.

Как-то Игорь сказал, что он меня не уважает, а вот Валюшу, санитарочку — вот ее он уважает. Впервые меня понесло, и я раздавила его фактами.

По вечерам, в спокойное дежурство, ужин переходил в посиделки. Игорь курил прямо за столом в столовой, а окурки засовывал в ножку стола, откуда они потом вываливались. А когда он выходил курить на улицу, окурки летели прямо на порог. И в рабочей машине, которую убирали санитарки, он всегда оставлял мусор — шелуху от семечек, фантики от конфет.

Я бросала ему обвинения прямо в лицо, возмущенно спрашивая:

— Ты уважаешь Валюшу? Расскажи, как ты ее уважаешь! Каждый бычок, засунутый тобой в ножку стола, которые ей приходится убирать — это, по-твоему, уважение? Или окурок, который ты бросил на порог, и который она должна вымести — это, по-твоему, тоже уважение?! А мусор в машине? И это все за тобой убирает «уважаемая» тобой санитарка!

Игорь пытался огрызаться, но я сразу давала отпор. Он возражал:

— А куда мне девать окурки?

— Ну не в ножку же стола! — шипела я. — Куришь — так принеси себе пепельницу!

После этого Игорь перестал ко мне придираться, на столе появилась пепельница и на пороге окурки больше не валялись. Но Игорь вообще перестал меня замечать.

Иногда по вечерам сотрудники играли в домино и когда не хватало игроков, приглашали меня. Однажды я попала в смену с Игорем, игрока не хватало, и он пригласил меня к себе в напарники. Несмотря на то, что наши противники слыли профессионалами в домино, мы разгромили их в пух и прах, и в конце партии мне удалось поставить им «лысого». Наши противники были в бешенстве! Мало того, что они проиграли, так еще и в конце игры от какой-то санитарки получить «лысого» — это было не просто обидно, но еще и позорно! После игры Игорь пожал мне руку, и с того дня у нас с ним установилось перемирие.

Мне нравилось, когда я попадала с Игорем в одну смену, дежурства в ней были веселыми и часто заканчивались сабантуем. У Игоря был друг, он играл на ионике, пел на днях рождениях, свадьбах и по приглашению приходил к нам на скорую. Сабантуй устраивали в гаражах у водителей. Было весело, я забывала о домашнем быте, забывала о детях — на работе я отдыхала. Конечно, мне приходилось мыть полы, убирать огромное отделение, мыть салоны трех машин, но на работе я не была мамой и по-своему отдыхала.

Игорь мне нравился, но не как мужчина. С ним было просто весело, вроде как с моим братом — он так же, как и Вова, любил шутить, дурачиться, а мне этого не хватало, Витя мне этого дать не мог, а брат, с которым можно было повеселиться, приезжал всего лишь раз в год.

В новом коллективе…

Коллектив скорой помощи был уникальным. Наш диспетчер, Ирина Леонидовна, она же Сабля, была потрясающим человеком. Шутки из нее вылетали, как из автомата. Худенькая, маленькая женщина с шикарными пепельными волосами, которая сама воспитывала двоих сыновей.

Лариса Леонидовна, фельдшер — красивая, сочная женщина, с короткой стрижкой, пышными губами и таким же бюстом, веселая, позитивная, за словом в карман не полезет.

Еще один фельдшер, Мария Михайловна — красивая, степенная женщина — была для всех мамой. Хотя она не была старшей по возрасту, с ней было спокойно и уютно, как с мамой.

Ножкина Татьяна Александровна — железная леди, интеллигентная, знающая себе цену женщина.

Валентина Николаевна, фельдшер, неумолкающая болтушка. Приезжая с вызова, она рассказывала обо всем: какой ремонт в квартире, где она побывала на вызове, какой шкаф, какие животные есть и так далее. От Валентины Николаевны ничто не могло ускользнуть.

Марьяна, диспетчер, была веселым беззаботным человеком. Она никогда ничего не брала в голову, никогда ни о чем не переживала. Она была просто классной. На себе Марьяна научила меня делать внутривенные уколы и даже как-то разрешила зашить пациенту рваную рану. Я ее обожала.

Ксюша, еще один наш фельдшер, была совсем молоденькой. Высокая блондинка, всегда на позитиве.

Ну и Мария Лукьяновна, санитарка. Бездетная женщина на пенсии, чистоплотная, идеальная хозяйка.

Помню, как мы со сменой пришли к ней домой на день ее рождения. Из приглашенных были только сотрудники, муж и сестра именинницы. Стол был полон еды, мне налили сливянки. Я обычно не пью, но она была такая вкусная и сладенькая, что я напилась и так быстро, что все еще даже во вкус не вошли, а я уже сидеть не могла.

У Лукьяновны была однокомнатная квартира, и я устроилась на кухне. Так как сесть было некуда (все стулья были в зале, под гостями), я легла под стол. Позже мне кто-то заботливо принес подушку, и я периодически ползала блевать в унитаз. Ходить я не могла. И по завершении вечера меня просто завезли домой.

Через пару дней, когда мы с мужем пошли на рынок (а на рынке можно было встретить всех), то увидели Марию Лукьяновну и ее сестру. Последняя спросила громко, на весь рынок:

— Ой, Маша, а это не та девочка, которая у тебя на дне рождении лежала под столом?

И Лукьяновна также громко ответила:

— Да, это та девочка!

И я не знала, что мне делать — плакать или смеяться.

Нина Андреевна, наш фельдшер, была очень порядочной женщиной, со своими принципами. Как-то на смене ночью, мы уехали кутить. Я обычно избегала таких мероприятий, но не в этот раз. И когда мы приехали — а это было на рассвете — Нина Андреевна ждала меня и ледяным голосом начала отчитывать:

— Таня, я от тебя такого не ожидала! Как ты могла уехать с ними? Я переживала за тебя, ладно они, но ты?!

Меня тронуло то, что кто-то за меня переживает. Мама никогда не переживала за меня, даже если я не приходила ночевать домой. Правда такое случилось всего один раз, но все же мама не переживала. И когда Нина Андреевна отчитывала меня, мне было как-то необычно приятно, что обо мне переживают и причем чужие люди.

Хотя людей на скорой чужими назвать было нельзя — мы проводили на работе целые сутки, а бывало и двое подряд. Мы ели вместе, спали вместе, спасали вместе — это сближало. Коллектив был сплоченным, жили как одна семья. Конечно, как и в каждой семье иногда были разногласия, но в общем это был дружный сплоченный коллектив.

Несмотря на то, что я родила двоих детей, фигура моя была красивой и не только как для мамы двоих детей. У меня была тонкая талия, плоский животик, изящные ножки с красивыми пальчиками. Я была симпатичной 26-летней женщиной, и мне не верили, что я мама двоих детей.

На фото: сверху — Дана и Танюша, ниже: сын на руках у моей мамы, я, бабушка и брат Валик.

Я никогда не считала себя красивой, но как-то на работе случайно услышала разговор двух коллег. Они обсуждали тот факт, почему ко мне всегда придирается одна сотрудница. И все решили, что она просто завидует мне, потому что я красивее ее. Я была очень удивлена услышанному, потому что всегда восхищалась красотой именно этой женщины, которая придиралась ко мне. Я не верила своим ушам. Но как часто бывает в жизни, не всегда красивый человек осознает, что он красив.

Когда появились первые сотовые телефоны, Вова, мой брат, был в числе счастливых обладателей такого телефона. Это было удобно, но дорого. С братом мы переписывались письмами, но еще в детстве мечтали, чтобы у нас был в доме телефон.

Летом Вова приехал с телефоном, но в то время в Арцизе еще не было сотового покрытия. Я, любуясь телефоном, мечтала о таком же. И когда наконец в городе появилось покрытие сотовой сети, Вова подарил мне телефон. Вернее, брат купил себе новый, а старый отдал мне, и моему счастью не было предела!

На скорой помощи я была первой, у кого появился мобильный телефон. И не только на скорой помощи, но и во всей больнице. Я работала санитаркой, но никогда не стеснялась этой должности. Я не считала зазорным мыть полы. Да, мне бы, конечно, хотелось быть фельдшером или диспетчером — это интереснее, чем бесконечная уборка, но у меня не было медицинского образования. И потом меня вполне устраивал график работы, а особенно коллектив. Но однажды мне дали почувствовать унизительное положение санитарки.

На работе я телефон всегда оставляла в сумке, и в одно из дежурств у меня его украли. Это был мелкий воришка, который в тот день обворовал не одно отделение. И вот тогда я услышала от некоторых фельдшеров возмущение: «нечего носить на работу дорогие вещи! И вообще, у наших врачей нет телефонов, а санитарка ходит на работу с сотовым телефоном!»

Мне было неприятно это слышать. И тогда впервые я почувствовала свое унизительное положение в коллективе. Хотя к нам, санитаркам, отношение было всегда хорошее, но как оказалось — всегда есть люди, которые укажут тебе на твое место. Но все равно мне нравился наш коллектив.

Помню, как мы на смене случайно попали в клуб «Майями». Это было, конечно, совсем не случайно. Дежурство было спокойным, а в клубе должен был быть мужской стриптиз, и как нам было туда не поехать? На скорой было три бригады, мы взяли одну из машин, так как машины были оснащены рациями, и в любой момент бригада могла выехать на вызов, так что все было под контролем.

Мы зашли в клуб. В этот момент на танцполе возле шеста танцевал полуголый красавец-мужчина. Я подошла совсем близко. Стриптизер, заметив меня, взял за руку и вывел на середину танцзала. Взяв веревку, он поднял мои руки и привязал их к шесту. Он начал гладить мои руки, спускаясь к локтям. Зал ревел, кричал. Руки стриптизера ползли ниже по боку. Я напряглась, его руки задержались возле груди, и я дернулась. Он наклонился ко мне и прошептал:

— Не бойся, я не позволю себе ничего лишнего…

Он держал в напряжении не только меня, но и весь зал. Как и обещал, вольности он себе не позволял. Он руками провел по моему боку, бедрам. Резким движением руки стриптизер сорвал веревку, связывающую мои руки, схватил меня в объятья и закружил в танце. Это было незабываемо! Я была на таких эмоциях, что сев в машину, стала взахлеб рассказывать водителю Игорю и всем о моем приключении.

Я написала сообщение Вите. Тогда был лимит на количество слов в сообщениях, и мой рассказ пришлось разделить на два. Муж чуть не получил инфаркт от полученного. Случилось так, что первым пришло сообщение, которое я отправила вторым, и мой муж прочитал следующие слова: «Его рука ползла вниз по моим рукам, моему телу, остановилась возле моей груди…»

Когда все выяснилось, Витя попросил аккуратнее писать ему сообщения.

Искушение…

Игорь стал оказывать мне знаки внимания, делал комплименты. На работу я ходила с оголенным животиком, тогда это было модно. И Игорю это нравилось.

Он часто смущал меня, говоря, что знает, какого цвета у меня сегодня белье, хотя я надевала длинный халат. Но я все старалась переводить в шутку. Хотя мне нравилось состояние, которое я испытывала рядом с ним, и оно становилось совсем не братским. Мы работали вместе уже семь лет. Валюша, санитарочка смены, в которой работал Игорь, ушла в декрет, и меня приняли на ее место.

Как-то после очередного сабантуя Игорь отвозил всех домой, и меня он отвез последней. По пути он остановился и начал приставать ко мне в машине. Я ему призналась, что после замужества (а замужем я была уже 15 лет), он первый мужчина, которого я захотела как мужчину. Я сама себя не узнавала. Ведь я всегда осуждала и не понимала женщин, которые изменяют своим мужьям, и сама не собиралась изменять мужу, тем более что Витя был верным мужем и хорошим отцом.

Игорь наклонился ко мне и поцеловал. Я не верила себе — я позволила целовать себя чужому мужчине и отвечала ему! Мы целовались страстно, но я отстранилась. И Игорь спросил:

— Почему ты остановилась, ты боишься меня?

— Я боюсь себя… — ответила я.

Мы целовались, как мне казалось, вечность. Но когда он попытался меня раздеть, я не позволила. Я честно призналась, что хочу его, но не могу так поступить по отношению к мужу. Сказала, что уважаю своего мужа, что Витя мне не изменяет, и я не собираюсь изменять ему. Игорь нагнулся и стал опять меня целовать. Я не была против, но он снова попытался раздеть меня. Когда я в очередной раз не позволила это сделать, Игорь сказал: тогда я… И он расстегнул ширинку, выпустив на волю свою твердую плоть. Меня это не испугало, хотя должно было бы. Я неожиданно для себя стала нежно прикасаться к его плоти, и мне это нравилось. Но я вышла на улицу, чтобы не искушать себя. Игорь вышел следом со словами:

— Мне нравится, как ты себя ведешь. И все равно ты будешь моей!

Но отвез меня домой. Как-то Игорь ехал с моим мужем в маршрутке и сказал Виктору, что уважает меня. И я понимала, за что именно. Мужчины добиваются женщин, а добившись, перестают уважать их.

Людмила Ивановна…

Когда санитарки были выездными, Людмила Ивановна была моим фельдшером. Она научила меня ставить уколы. Как-то мы с ней выехали на вызов, у женщины был сердечный приступ, ее губы посинели, но Людмила Ивановна вытянула ее с того света, и не ее оду. Она, конечно, была резкой женщиной, часто сквернословила, но неприличные слова из ее уст не резали ухо — Людмила Ивановна материлась словно пела.

Она была самым старшим по возрасту фельдшером. И часто сотрудники рассказывали, что, когда они приходили на скорую только после училища — она их всех подучивала. Рассказывали очень много смешных историй с участием моей Людмилы Ивановны. Но возраст брал свое, хотя не только возраст. Людмила Ивановна любила выпить. Еще она стала медлительной, невнимательной, начались жалобы со стороны пациентов, и руководством было решено собрать собрание, на котором должны были обсудить поведение сотрудника и принять меры.

Собрание проводилось на скорой помощи, присутствовали все сотрудники, кроме водителей. Была озвучена жалоба и предложен вариант понижения в должности с фельдшера до медсестры и перевода Людмилы Ивановны в отделение травматологии.

Все сотрудники молчали. Я не могла поверить, что никто ничего не говорит в ее защиту. Я всегда считала, что на скорой самый дружный коллектив, они же всегда покрывали друг друга. Людмиле Ивановне до пенсии оставалось доработать всего два года, но все продолжали молчать. И я не выдержала!

Я встала, мой голос дрожал, но я говорила. Я говорила о том, почему люди такие коварные, почему они не пишут слова благодарности тогда, когда им спасли жизнь? Почему пациенты могут лишь жаловаться? Ведь спасенных людей было намного больше.

Я рассказала, как Людмила Ивановна при мне купировала сердечный приступ, она вытянула пациентку с того света.

— Почему вы вычеркиваете эти спасенные жизни? — возмущалась я.

Я рассчитывала на то, что меня поддержат остальные сотрудники, но меня не поддержал никто. Мое выступление растрогало лишь саму Людмилу Ивановну, она расплакалась…

После собрания Игорь, водитель Людмилы Ивановны, возмущался, почему никто не встал на ее защиту, почему водители не присутствовали на собрании — он бы защитил своего фельдшера. А так одна лишь санитарка Хохлова не побоялась! Но этого было мало, заступиться должен был весь коллектив.

Скорая помощь гудела по поводу этого события. Кто-то оправдывал себя за молчание, некоторые считали, что Людмила Ивановна сама виновата в случившемся. Но вскоре все пожалели о своем бездействии. Как оказалось, если бы все вступились за нее, Людмиле Ивановне дали бы доработать до пенсии. Через несколько лет Людмилы Ивановны не стало, она умерла от раковой опухоли.

Курсы парикмахеров…

Каждое лето мой брат приезжал в Арциз, и это лето было не исключением. Но в этот раз он привез к нам знакомиться свою новую девушку. На вид ей было лет 18. Стройная, красивая брюнетка. Не знаю как Вова, но я полюбила ее с первого взгляда. Душа у нее была очень чистая. Мы подружились сразу, хотя обычно я тяжело привыкаю к людям.

Инне было 27 лет. Она была образованной начитанной, умной — Инна знала все. Люди говорили, что мы с ней очень похожи внешне и даже голосами.

Брат отдал нам с Виктором свою машину «Опель-универсал» в бессрочный и беспроцентный кредит. Я сдала на права и теперь могла не ждать мужа, чтобы поехать на рынок или с детьми к морю.

Но, к сожалению, «Опель» часто ломался, и тогда я звонила Виктору. В телефонном режиме мы с мужем вместе ремонтировали машину. Так как наш город был небольшим, всего 15 тысяч населения, то многие друг друга знали. И часто наблюдали, как я ковыряюсь в машине с телефоном в руке. И как-то мне один знакомый рассказал, что наблюдал за моей жизнью: сначала я ходила с коляской, потом стала ездить с детьми на велосипеде, теперь я села за руль авто. Вот так часто мы наблюдаем за чьей-то жизнью со стороны и видим, как взрослеют подростки и сами становятся родителями, видим их успехи и падения.

Брат всегда был против моей работы на скорой помощи и каждое лето уговаривал сменить работу. К уговорам подключилась Инна. Они оба твердили мне, что нехорошо мыть полы, пора что-то менять. Я и сама понимала, что нужно что-то менять, тем более что Витя стеснялся моей работы. Когда у мужа спрашивали, кем я работаю, он отвечал, что я мою водителям ноги. Виктора всегда возмущал тот факт, что водитель не может убрать у себя в кабине. Но мне не было унизительно. Санитарки все равно обязаны были мыть в салоне, где возили пациентов, и не составляло большого труда помыть и в кабине у водителей.

Мне было тогда уже 32 года, и казалось, что уже поздно что-то менять. Но на меня оказывали такое давление, что я согласилась. Было решено, что я еду в Харьков поступать на курсы парикмахеров.

Трехмесячные курсы мне оплатили Вова с Инной, и не только курсы, но и инструмент, а это оказалось недешево. Я не хотела принимать помощь, но Инна так лихо все расписала, что я смирилась. Она уверила меня, что ей необходима моя помощь, так как она не любит готовить и все равно наняла бы себе помощницу. А так я буду «отрабатывать» деньги, которые в меня вложили. Но я прекрасно понимала, что Инна просто хотела успокоить мою совесть.

Мне трудно было оставлять моих детей так надолго, но я решилась. С детьми остался Витя.

Занятия начались с ноября. В квартире у брата было тепло, даже жарко, и мне было очень непривычно, что печь не нужно топить, и когда хочется в туалет — не нужно выбегать на улицу. Да, туалет у нас в Арцизе был на улице. Я помню, когда кухня у нас была еще неутепленной, сын Вова, встав однажды с горшка и увидев пар, сказал:

— Мама, смотли, дым!

На кухне было холодно. У Даны всегда были холодные ручки, и я периодически согревала их у себя на животе, веселя дочку тем, что при прикосновении холодных маленьких пальчиков к моему теплому животу я кричала, а Дана хохотала.

Мой брат каждое лето поднимал вопрос о том, что нужно установить унитаз в доме, но Витя говорил, что яма будет часто наполняться, а машина не сможет подъехать, чтобы откачать. Он приводил массу доводов, и вопрос оставался открытым до следующего года. А на следующий год, все повторялось.

Зима в Харькове всегда была холодной, но в этом году она выдалась еще холодней, чем обычно — морозы доходили до — 25 градусов. Я бежала с курсов и думала, что у меня отвалятся щеки. Из-за таких сильных морозов к нам на курсы приходило мало людей на бесплатные стрижки. Соответственно, практики у меня было очень мало. Можно сказать, что ее совсем не было.

Жили мы дружно и весело. У Инны была дочь Кристина. Кристине было 9 лет, и мы с ней жили в одной комнате. Я Кристине иногда помогала делать уроки. Помню одну историю.

Кристина попросила помочь ей решить задачу, задача 4 класса. Я пыхтела, пытаясь одолеть задачу, но она не поддавалась, Кристина уже предложила бросить, сказав, что в школе спишет у подружки, у которой папа математик, и он обязательно решит. Но меня уже было не остановить. И только к вечеру задача была решена, но теперь было интересно — правильно ли? Когда на следующий день Кристина вернулась из школы, моим первым вопросом было, правильно ли мы решили задачу? Ответ мне запомнился на всю жизнь:

— Тетя Таня, мы единственные в классе решили задачу!

— А как же подружка, у которой папа математик?

— А ее папа домой ночевать не пришел…

Как легко дети могут выдать своих родителей, даже не подозревая об этом.

Время обучения пролетело быстро, и я вернулась домой.

Бабушка…

Когда я приехала в Арциз, заболела моя единственная и любимая бабушка, ей было 96 лет. Вечером она упала, ее тело просто перестало подчиняться ей.

Бабушку к нам привезли из Черновцов три года назад. Из-за глаукомы она потеряла зрение, и я часто приходила ее кормить тем, что готовила моя мама. И бабушка говорила мне:

— Таня, зачем ты мне несешь? Ты сама все съешь, а маме скажи, что уже покормила меня…

Помню еще одну историю. Я пришла к бабушке и увидела на ее постели муравьев. Сказав ей об этом, я услышала в ответ:

— Не мешай им, они ждут, когда я умру…

Бабушка была удивительным человеком, с отличным чувством юмора. Она всегда старалась меня чем-то угостить, но, к сожалению, мне не хватало времени уделять ей должного внимания. Лишь брат Валик часто приходил и подолгу беседовал с бабушкой и нашей мамой.

Врач выписал бабушке поддерживающее лечение. Ухаживала за ней я. Мама была очень брезгливой, а я делала все: подкладывала судно, подмывала, кормила, давала таблетки, а бабушка только лишь говорила:

— Простите меня…

Ей было стыдно, что она нам доставляла хлопоты. Но мне она не была в тягость, только было очень тяжело видеть, как угасает жизнь любимого родного человека.

Через неделю бабушки не стало. Я, конечно, понимала, что выздоровления ждать не стоило, но все же смерть всегда приходит внезапно.

Бабушка… Столько выпало на ее долю, но она всегда осталась добрым, мудрым, светлым человеком до последних своих дней.

Новая работа…

Время шло и нужно было найти работу, но я тянула. Я понимала, что боюсь стричь, переживала, что могу испортить стрижку. Я даже придумала причину, по которой не могу быть парикмахером: аллергия на чужой волос. Но пришлось взять себя в руки, ведь в меня верили брат и Инна. Они вложили в меня не только веру, но и деньги. И я отправилась на поиски работы.

В микрорайоне я зашла в салон «Твой стиль», так как слышала, что там требуется мастер. В зале находилась парикмахер, занятая клиентом. Я спросила, есть ли у них администратор? Мастер отвлеклась от своего клиента:

— А что вы хотели?

— Я — мастер-парикмахер, я ищу работу.

— А что вы умеете?

— Я только закончила курсы, — призналась я.

— Так, значит, ничего не умеете… — прозвучали ее мысли вслух.

— Но нам нужен специалист с опытом работы. — сказала мастер, теперь уже обращаясь ко мне.

Я не расстроилась и пошла дальше. Я зашла в следующий салон, который назывался «Космо». Он находился внутри домов микрорайона.

Оказавшись внутри парикмахерской, я не поверила, что в Арцизе может быть такой роскошный салон. В холле на полу лежала белая плитка с узором в греческом стиле, у стены стоял кожаный диван, а перед ним — фигурный журнальный столик. С холла вниз вели две полукруглые ступени. Салон излучал чистоту, уют и комфорт.

Когда я представлялась, то уже не говорила, что я мастер-парикмахер, а просто сказала, что недавно закончила курсы и ищу работу. Я не поверила, но меня взяли. Хотя пока только на испытательный срок, но меня взяли!

В салоне было два мастера маникюра, хозяйка была косметологом и теперь уже два парикмахера. Хозяйка салона Жанна была очень красивой женщиной. Голубоглазая, с вьющимися рыжими волосами, ямочкой на щеке, очень обаятельная дружелюбная женщина лет сорока.

Парикмахер Аля была девятнадцатилетней низенькой, маленькой девочкой из села, с красивыми серыми раскосыми глазами, с пышными губками, с красивым пышным бюстом, но с маленькой попой и кривыми ножками.

Маникюрщица Лариса — 36-летняя блондинка с веселыми веснушками, голубыми огромными глазами и маленьким симпатичным носиком, но довольно резкая и прямолинейная женщина.

Лана, мастер маникюра и подружка хозяйки салона. Темноволосая симпатичная женщина с красивой фигурой и хитрыми глазками, всего на год старше меня.

Я по-прежнему боялась стричь и боялась клиентов. Я буквально холодела от ужаса, когда они приходили. Работала я медленно, очень медленно, но минусов не было. Пару раз я просила помощи у Али. Она работала парикмахером уже три года и никогда мне не отказывала, а я помогала Але в окрашивании.

Мне приходилось работать шесть дней в неделю, так что оставался только один выходной. Было сложно привыкнуть к такому графику. Работая на скорой помощи, у меня было много свободного времени, а в салоне мне приходилось сидеть с 10 до 18 вечера с понедельника по воскресенье. И приходилось именно сидеть, так как работы было мало, проходил целый день в ожидании одного клиента, а иногда за целый день не было абсолютно никого. Порой я сомневалась, нужно ли было все менять и увольняться со скорой. Но каждый день я шла на работу в надежде, что сегодня будет больше клиентов, чем вчера.

Я старалась всегда говорить правду, и многим это не нравилось. Как-то Лариса предложила бесплатно сделать мне маникюр с покрытием и рисунком, я согласилась. Рисунок выбирала Лариса, и когда она закончила, то спросила, нравится ли мне ее работа? Я ответила правду, что качество мне нравится, но рисунок не очень…

Лариса ответила вроде в шутку, с улыбкой на лице, но в голосе чувствовалось недовольство.

— Ого, ей сделали бесплатно, а ей еще что-то не нравится!

Но я не собиралась никому льстить. И когда однажды я похвалила работу Ларисы, она сказала:

— Ого, даже Тане понравилось!

И тогда я поняла, что все-таки нужно говорить правду, тогда люди начинают ценить то, что ты им говоришь.

Долгожданный отпуск…

Когда я начала водить наш «Опель», мой муж, который никогда на меня не кричал, начал повышать на меня голос, как только я садилась за руль. Ему казалось, что я все делала не так, хотя я считала, что неплохо справляюсь, но тем не менее, Витя всегда критиковал мое вождение.

Летом мы с Витей и моим братом Вовой планировали поездку в Крым, но, когда пришло время, муж, чтобы не ехать, прикрылся работой, а брат чем-то другим. Но я была решительно настроена на поездку. Каждый год я надеялась на отдых, но у Виктора всегда находились причины откладывать его на неопределенное время. Меня это очень раздражало, и в этот раз я все взяла в свои руки.

Я предложила моему самому старшему брату Валику поехать со мной, и, к счастью, он не отказался. Мы взяли нашу маму, моих детей и поехали. За рулем всю дорогу была я. Опыта вождения у меня было мало, но мне было совершенно не страшно, правда лишь до того момента, пока мы не пересекли перевал. Дорога серпантином вела вниз, спуски были крутые и повороты по 90 и 180 градусов. Теперь мне стало страшно по-настоящему, но я не передала руль Валику.

Остановились мы на даче у дяди Коли, маминого брата. Я с детьми спала в машине. Наш «Опель-универсал» раскладывался так, что мы спали втроем в полный рост. Я взяла с собой матрас и подушки, и машина превратилась в спальню. Мама с Валиком спали в доме у дяди.

Утром мы ходили по грибы, дети собирали лесной орех и яблоки на заброшенных дачах. По вечерам мы беседовали, и посреди одной из бесед дядя Коля пристально посмотрел на меня и сказал:

— Мне так нравится Танина фигура. Дух, один дух!

Мы рассмеялись сомнительному комплименту дяди. И таки да, особой упитанностью я никогда не отличалась.

Дядя Коля изучал теософию, учения Блаватской и Рерихов. Дядя рассказывал, что нужно говорить «спасибо» врагам своим, ибо только они нас чему-то учат. Еще он рассказывал об астральном теле, о других мирах, о том, что души перерождаются, и не один раз. Нам было интересно, но по-настоящему заинтересовался и начал изучать эту философию только Валик.

Утром мы отправились в лес за кизилом, а потом поехали к морю. Как мне нравилось здесь: море, лес горы, инжир! Мне не хотелось уезжать. Крым для меня был раем.

Вернувшись из отпуска, я так красочно рассказывала о нашем отдыхе, что мой брат Вова на следующий год решил поехать с нами, и мы действительно поехали. Витя, как всегда, в последний момент ехать отказался, а Инна и вовсе не захотела. И мы взяли с собой нашего племянника Виталика, сына Валика.

Он был младше меня на 10 лет, женатый, красивый 26 летний парень. Его жена Олеся не смогла поехать с нами из-за небольшой травмы копчика, про что я до сих пор говорю, что Олеся не поехала с нами, потому что потеряла хвост, словно ящерица.

Эта поездка в Крым была еще увлекательней прежней, так что без приключений не обошлось. Перед дорогой Витя проверил техническое состояние нашего «Опеля», и мы выехали. Но после перевала машина везти нас дальше категорически отказалась. Мы провозились с ней пару часов и кое-как дотолкали «Опель» к дачному поселку, где жил дядя. За рулем «Опеля» сидел мой сын Вова.

В поселке нас ждал сюрприз. На одной из дач росла ежевика, ветки были облеплены огромными ягодами. Увидев сладкое чудо, мы все одновременно, не договариваясь, бросили толкать «Опель» и принялись поедать плоды, даже не заботясь о том, что машина самопроизвольно катилась с горки, а за рулем сидел 14 летний мальчик, который мог бы не среагировать и вовремя не затормозить. Но в этот момент это совершенно никого не волновало. Увидев плоды, все дружно переключились на ежевику. Ветки ее были совершенно неколючими, плоды размером со сливу, и мы словно саранча опустошали ветку за веткой.

Машину удалось отремонтировать, и мы все вместе поехали в Алушту, в квартиру дяди. Там нас ждали море и дискотека. На дискотеке я попросила Дану не называть меня мамой, мне было неловко танцевать с дочкой. Тем более, что никто не верил, что у меня такие взрослые дети.

Мы ходили в стриптиз-клуб, играли в карты, курили кальян и очень хорошо проводили время. Я думала о том, почему все так складывалось? Наверное, просто потому, что мы поехали без мужей и жен. Почему-то супруги всегда во взаимных претензиях и чаще всего, к сожалению, портят друг другу отпуск.

Когда я озвучила свое наблюдение, Вова, мой сын заметил:

— Да, но если б еще и Дану оставили дома — было бы еще лучше!

И правда, ссорились между собой лишь мои дети, но в целом отпуск проходил идеально.

Решив попутешествовать по Крыму, мы ездили по таким серпантинным дорогам, с такими спусками и на такой скорости, что не только мне, но и всем нам бывало страшно.

Но стало еще страшнее, когда на следующий день, подвозя нашего друга Колю, моего напарника, мы пустили его за руль нашего «Опеля». Подъехав к своему дому, Коля на прощание отметил хорошее качество тормозов нашей машины и ушел. Я села за руль и, отъехав немного, нажала на тормоз — педаль провалилась! Скорость была небольшой, и я спокойно сказала:

— У нас нет тормозов…

Но после того, как Коля только что похвалил тормоза нашего автомобиля, мне, конечно, никто не поверил. И пришлось еще не один раз повторить возникшую проблему, прежде чем меня услышали. Брат ручником притормозил автомобиль. И так, на ручнике, медленно, со смехом и шутками, мы доехали к дому дяди. Вспоминая вчерашнюю поездку по серпантинам на огромной скорости, мы понимали, что нам очень повезло. И если бы тормоза отказали вчера, мы бы не выжили. За рулем была я и не думаю, что я смогла бы быстро и правильно среагировать. Мы еще долго со смехом вспоминали эту историю и подтрунивали над Витей, который перед поездкой тщательно проверял автомобиль.

На фото: Дана, я, брат, Вова сын, Виталик.

Мне было хорошо, я уже привыкла обходиться без мужа. С машиной это делать было легче. Наши отношения с Витей дали трещину. Он всегда хорошо относился к моей маме, никогда не отказывал ей в помощи, но с ее переездом на половину моего отца все постепенно изменилось. Во дворе мама начала переделывать все по-своему. Витя, когда был дома, помогал ей, но потом все поменялось. Приезжая из командировки, Витя рассказывал моей маме анекдоты про тещу. Ей не очень это нравилось, и она сказала об этом мне. Я попросила мужа больше этого не делать. Однако в следующий его приезд маму ждал свежий анекдот: «Теща — это клад, а клад, по обыкновению, должен находиться в земле!» Это было неприятно всем.

Виктор был хорошим, добрым человеком, и это было непохоже на него. Тем более, что мама нас кормила тогда, когда он не работал, и подкармливала до сих пор. И Витя всегда помнил об этом. Я не могла понять, что происходит. На мои вопросы, почему он так поступает, Витя отмалчивался.

И вот война между мужем и мамой началась. Мама мне высказывала свои обиды на Витю, Витя же высказывал свое недовольство тещей мне. Я оказалась между двух огней.

Когда мне надоело быть под двойным обстрелом, я отказалась выслушивать жалобы обоих, сказав: «разбирайтесь сами, без меня». Но потом мне пришлось сильно об этом пожалеть. После ссор с Витей у мамы ночью поднималось давление, шла носом кровь. Я полночи сбивала давление, а утром мне нужно было идти на работу, переживая за здоровье мамы.

Я понимала, что каждый по-своему прав, но так как мама построила этот дом — она имела полное право делать в нем все, что хочет. Я пыталась объяснить это Вите, но муж не слышал меня. Тогда я стала объяснять, что из-за его скандалов с моей мамой страдает не только она — страдаю я. Я говорила:

— Вы скандалите с мамой, ты уезжаешь, а мама весь негатив выливает на меня. Потом у нее поднимается давление, я полночи не сплю. Ведь плохо не только ей, но и мне. Но Виктор меня не слышал. Он вел свою войну с тещей, и, как оказалось, ему было не важно, какой ценой. Тогда я решила предложить мужу, как мне казалось, идеальное решение проблемы. Я предложила, чтобы он взял свою семью и переехал жить на съемную квартиру. Я даже предложила переехать жить к родителям Виктора. Мне казалось, что мама имеет право жить в своем доме, который они с отцом построили, спокойно и так, как хочется ей. Но Витя был не согласен, он отказывался что-либо предпринимать. Я оказалась бессильной в решении этой проблемы. И это нас отдаляло…

Вася…

Мы с коллективом салона «Космо» иногда ходили на корпоративы. И скорая помощь обо мне не забывала. Меня пригласили на день рождения Марии Михайловны, фельдшера скорой помощи, хотя я была всего лишь санитаркой и уже не работала там. Но все же меня пригласили, и мне было очень приятно. Я сшила себе нарядное длинное платье, оно переливалось блестками, которые были тогда в моде.

Я сделала себе прическу и пришла. Скорая помощь умела гулять, было весело, мы танцевали. А я так любила танцевать! Мы станцевались с Васей. Вася — новый фельдшер, он поступил на работу после моего увольнения. Парень среднего роста, симпатичный. Несмотря на небольшой лишний вес, он очень хорошо танцевал, и мы с ним не пропускали ни один танец.

Блестки на моем платье стали осыпаться и приклеиваться ко всем, с кем я танцевала, а они разносили эти блестки дальше. И в конце вечера все приглашенные и весь танцпол были в мох блестках. В перерыве между танцами мы с Васей вышли на улицу, чтобы отдышаться. Мы общались, он был опьянен мной, обнимал и вдыхал мой запах, как сумасшедший. Он рассказывал мне о Болгарии, где он учился, о его партнерше по танцам. В Болгарии Вася ходил на латиноамериканские танцы.

Мы гуляли по улице, нас видели все, но я не переживала о своей репутации. Витя доверял мне, а я доверяла себе. Тем более Вася был младше меня на 9 лет. Жил он в Виноградовке, и я предложила после торжества отвезти его домой. Он был не против.

Когда мы выехали за город, он попросил остановить машину. Когда я остановилась, Вася нагнулся ко мне и попытался поцеловать, но я отстранилась. Тогда он спросил:

— А зачем тогда ты меня увезла?

Я удивилась и напомнила ему, что, узнав, что он живет аж в Виноградовке, а это 19 км от Арциза, и транспорт уже давно не ходит, я любезно предложила ему отвезти его, и он не отказался. Вася посмеялся надо мной и сказал, что его машина ждет его в Арцизе. Мы долго еще болтали о разном. От вечера я получила массу удовольствия.

С Васей мы встречались раз в год на день медработника, куда меня всегда приглашали. И в очередную встречу из-за меня чуть не подрались сотрудники, Вася и Андрей. Вася рассказал мне, что Андрей после дня рождения Марии Михайловны устроил ему допрос. Андрея интересовало, был ли у Васи со мной секс или нет? А я и представить себе раньше не могла, что из-за меня могут драться мужчины, один из которых моложе меня на 9 лет. Мне это конечно же льстило, но, слава Богу, до драки не дошло.

Однако мне так нравилось танцевать с Васей, что я даже подумывала пригласить его куда-нибудь потанцевать. Но я понимала, что это плохая идея. Вася воспримет это как согласие на секс. Трудно объяснить мужчине, что я просто люблю, очень люблю танцевать. Тем более, что в последнюю нашу встречу Вася обвинил меня в том, что я в танце такая открытая, теплая, а как танец заканчивается, я закрываюсь.

Да, я закрывалась, меня воспитывал мой брат. И он всегда мне рассказывал о своих победах над женщинами, заявляя, что мужчины, чтобы заполучить женщину, могут такого наговорить! Что он, собственно, и делал со всеми своими женщинами. Так что мужчинам я особо не доверяла. И вообще, у меня был любящий муж, который гордился и всегда восхищался мною. Витя иногда даже говорил, что часто думает о том, что недостоин такой женщины, как я.

Шаг за шагом…

В салоне я понемногу набиралась опыта, но не всегда было все гладко. Как-то ко мне записалась женщина, ей нужно было сделать укладку на свадьбу. Она сказала, что перед укладкой пострижется, но не постриглась. Волос у женщины был тонким, и как я не старалась, но укладка не получалась, и женщина ушла недовольная.

Жанна, хозяйка салона, сказала мне, что если будет еще один такой минус, то я не буду больше у нее работать. Я очень расстроилась, но не стала сидеть и ждать второго минуса. Я договорилась, чтобы у нас в салоне провели обучающий семинар, Аля тоже была «за», и мы вместе учились делать начес, разбирать колористику.

Колористика для меня на курсах была темным лесом, я ее не понимала, а здесь поняла всего за 15 минут!

Клиентов у нас появлялось все больше. Мы с Алей становились хорошими мастерами. Некоторые клиенты обслуживались по очереди у нас обеих, а потом, определившись, оставались у выбранного мастера.

Таким клиентом был Павел Новиков. У Павла в Арцизе было свое предприятие (металлобаза) и семья — жена и сын. Паша любил дразнить нас с Алей. Как-то он сказал:

— Если хотите, чтобы у вас было больше клиентов, кто-то должен стать моей любовницей! И все из любопытства будут приходить в ваш салон обслуживаться, чтобы посмотреть.

Паша каждый раз подтрунивал над нами и всегда говорил, что Таня стрижет лучше, но голову моет лучше Аля. Но я понимала, что Павел специально так говорил, чтобы мы еще лучше старались. Паша наконец определился и ко мне приходить перестал. Но спустя какое-то время он позвонил мне и попросил его подстричь. Я не хотела, тем более что салон был закрыт на ремонт, и я принимала своих клиентов на дому, но все же согласилась. С того дня Паша стал обслуживаться только у меня, и я была не против — все-таки у нас с Алей велась борьба за клиентов.

Так как Арциз — небольшой город, и здесь почти все друг друга знают, наши постоянные клиенты обслуживались у нас семьями и становились нам родными. Мы общались не только о погоде, но и на личные темы. И вообще я заметила, что, когда ты работаешь с людьми — волей не волей со временем становишься психологом.

Случай в клубе…

Как-то в нашем клубе «Сказка» в честь праздника было организовано стриптиз-выступление, и мы с Алей решили пойти вместе, а я взяла с собой еще и Дану.

Мы заказали столик. В клуб я надела серое короткое платье, к подолу которого пришила длинную в пол бахрому. С прической я не стала заморачиваться. Обычно после мытья головы мой волос рассыпался естественными волнами, которые мне очень шли. Я смотрела в зеркало и понимала, что нравлюсь себе.

Выступление было превосходным, солировала девушка с просто идеальной фигурой. Гибкая, пластичная, она держала в напряжении весь зал. Она танцевала, и видно было, что от танца она сама получала такой кайф, что это передавалось всем зрителям. Я смотрела и получала удовольствие, хотя я была женщиной. И я могла представить, какое удовольствие получали мужчины.

После выступления была дискотека. К нам подошел парень, который учился в школе Даны и всего пару лет как закончил 11 класс. Но выглядел он значительно старше своих лет, и я, как мама-квочка, была готова отражать всех, кто приблизится к моей дочери. Я понимала, что после такого выступления все мужчины были на взводе, и заслонила собой Дану, давая понять, что я не разрешаю ее уводить.

Парень ушел. Мы танцевали от души. И когда мы с Даной шли в дамскую комнату, он снова подошел к нам и сказал:

— Дана красивая, но мама просто огонь!

Я поняла, что о нас уже навели справки…

В конце дискотеки парень подошел ко мне и пригласил на медленный танец, я была не против. Как он танцевал! Я не верила, что он старше моей дочери всего лишь на два года — он был уверенным в себе мужчиной, и пластика его движений поражала. Он двигался в такт музыке, что было большой редкостью для мужчин. Я получала наслаждение от танца. Он вел, и мы кружили по всему танцполу. В конце танца, увлекшись, он плотно прижался ко мне и начал наваливаться на меня. Я откланялась и почти легла на рядом стоящий стол. Я возмущенно сказала:

— Ты чего?!

Он отпустил меня, я нашла Дану. Музыка смолкла, все уже расходились. Мы пошли к машине, я села за руль и хотела закрыть дверь, но над дверью навис он и молча смотрел на меня. Я поблагодарила его за танец, завела машину, давая понять, что разговор окончен. Парень отошел, и мы уехали. Но я еще долго была под впечатлением этого вечера, и это выступление мне запомнилось на долгие годы.

Павел…

Витя решил взять в аренду под выплату грузовик, но выплачивать он собрался без каких-либо нотариально заверенных документов. Я была против. Я была очень против! Я пыталась убедить мужа, что нельзя ничего делать без документов, пыталась через брата повлиять на решение мужа, но Виктор твердил, что хозяин машины — его друг детства и что он не поступит подло. И я чувствовала, что кричу в пустоту.

Как-то ко мне приехал Новиков на стрижку. Он был хозяином большого предприятия, и я решила подключить Павла, подумав, что Виктор, возможно, прислушается к нему. В салоне были только мы, Витя приехал за мной раньше времени, и я решила завести при Павле разговор с моим мужем о его решении вкладывать в чужую машину свои деньги. Это было моей ошибкой, но я так переживала за мужа и его легкомысленное решение, что мне нужно было что-то делать. Я надеялась, что Витя прислушается к кому-то, кто в жизни чего-то добился.

Но мой муж, к сожалению, не стал никого слушать. И в результате Виктора кинул его друг детства.

Паша приходил на стрижку два раза в месяц, вечером, к концу моего рабочего дня и всегда предлагал меня подвезти. Но я почти всегда была на машине, либо на велосипеде. Но в этот раз Паша закатил велосипед в салон и настоял подвезти меня. А я так устала, что не отказалась от предложения. Паша ехал медленно, играла музыка, я расслабилась после трудового дня, и Паша предложил прежде, чем отвезти меня домой, сделать небольшой круг. Нехотя, но я согласилась.

Когда он привез меня домой, то предложил как-нибудь вместе съездить в Одессу. Я, конечно же, отказалась, но Павел не отступал. Он преподносил поездку, как ничего не означающее событие, и я пообещала подумать. Ведь Витя меня поездками не баловал.

Помню, когда мы были в Одессе втроем с Даной и Витей, мы с дочкой попросили заехать в ресторан, поесть суши. Мы никогда не пробовали суши и нам очень хотелось. Но когда мы с Даной в один голос закричали:

— Вот суши бар, тормози! — но Витя дал газу, и мы проехали мимо.

Мне было очень обидно.

На поездку с Павлом в Одессу я согласилась. Это было с 13 на 14 июля. В тот вечер был сильный ветер, дождь с грозой, температура воздуха упала до 13 градусов, это было странно и нетипично для середины лета.

Мы выехали. Неожиданно Паша взял меня за руку, и меня ударило будто током. Либо от напряжения, которое я испытывала из-за поездки, либо по другой причине, но руку я не резко, но убрала. Паша расспрашивал, что я люблю, чего бы мне хотелось, и я призналась, что больше всего я люблю танцевать. Мы заехали в ресторан, Паша заказал морепродукты, которые я очень любила. Он сделал мне комплимент, ему нравилось, что я не пользуюсь косметикой и духами.

Я перестала пользоваться косметикой, когда забеременела Даной. А духами я перестала пользоваться, когда начала работать парикмахером. Слишком много запахов было у нас в салоне, я стала слишком чувствительной к ним и старалась избегать лишнего.

Паша рассказывал мне, что, прежде чем стать предпринимателем, он работал на стройке приемщиком металла. Потом одолжил 300 долларов и купив машину «ЗИЛ», стал сам принимать металл и возить его. На заработанные деньги он купил участок на вокзале и так понемногу раскручивался, почти с нуля.

Когда принесли счет, я хотела заплатить за себя, но Паша был категоричен:

— Мужчина здесь я!

Но как мужчину я Павла как раз и не воспринимала. После ресторана Паша стал искать, где бы можно было потанцевать, но летние дискотеки не работали из-за непогоды: был сильный порывистый ветер, лил дождь, гремел гром, били молнии и на дорогах валялись сломанные ветки. Казалось, что сама природа была против нашей встречи.

Мы немного посидели в караоке-баре, и Паша решил повезти меня в Затоку, которая славилась своими дискотеками, в надежде, что там найдется хоть одна работающая. Я видела, как Павлу хочется мне угодить, сделать вечер незабываемым. Мне было приятно, но все же я себя чувствовала не очень хорошо. Мне казалось, что я использую Павла. Я понимала, что мужчина не будет так просто уделять женщине внимание, и при следующей встрече я начала разговор.

Но Паша уверил меня, что секс ему от меня не нужен, секса у него хватает, ему просто нравится общение со мной. В свою очередь, я понимала, что Павел как мужчина меня не интересует. Он был на семь лет младше, а для меня мужчины, которые младше меня, мужчинами не являлись.

И к тому же он был женат, его жена обслуживалась в нашем салоне и иногда у меня. Красивым мужчиной Пашу нельзя было назвать — невысокого роста, кареглазый, лысеющий. Шея у него была как-то втянута в туловище. В общем, я была уверена, что Павлу очаровать меня никак не получится. И только поэтому я согласилась поехать с ним. Я смотрела на него, представляя, что он меня обнимает и целует, и мне становилось неприятно.

Наши с Пашей поездки были нечастыми. Иногда мы ездили на море. Паша не забыл, что я люблю танцевать, и в следующий раз повез меня в Сергеевку на дискотеку. Я танцевала, правда стеснялась поначалу, но хорошая музыка сделала свое, я расслабилась и танцевала от души. Когда прозвучал медленный танец, я пригласила Пашу, и мы танцевали так, как я люблю. Мы не топтались на месте, как многие, а закружились в такт музыке, вернее я закружила Пашу, окунув его в мой мир танца.

Когда танец закончился, Паша признался, что обычно, танцуя медленный танец, он рассматривает всех и все вокруг, но в этот раз я так его увлекла, что он перестал замечать окружающее и испугался, что не сможет меня удержать, и совсем не физически.

— Ты так танцуешь, я боюсь тебя, я боюсь тебя не удержать…

В танце я показывала весь свой темперамент. Когда я танцевала, то всю себя отдавала музыке и танцу, и часто мужчины ошибочно думали, что я могу быть доступной, хотя я не танцевала вульгарно.

Когда мы ехали обратно, Паша спросил меня, почему я так одеваюсь. А одевалась я действительно не так, как все, всегда выделяясь из толпы. Я ответила, что так самовыражаюсь, потому что не владею силой оратора. Пришла моя очередь задавать вопросы, и я спросила:

— Алю ты тоже возил на дискотеку?

Паша поменялся в лице, и остаток пути домой мы ехали молча. Я терялась в догадках. «Что творится в его голове?» — думала я. Обычно мы всю дорогу болтаем, а тут… И тогда я решилась на вопрос:

— О чем ты думаешь?

— О себе…

Тогда я поняла, что мой вопрос об Але вогнал Павла в ступор. Он не знал, что именно мне известно об их отношениях с ней. А это значит, что у Паши с Алей были какие-то отношения, и он невольно только что сам мне во всем сознался.

Мы молчали всю дорогу. Меня это напрягало, я пыталась завязать разговор, но ничего не получилось. Я думала, что это наша последняя поездка.

Но вскоре Паша позвонил. Тему его отношений с Алей я больше не поднимала, мне было все равно. Я была нелюбопытным человеком и Аля, которая недавно приехала в Арциз, больше знала людей и о людях, чем я, которая родилась в этом городе. И мне совсем не было дела до отношений Али и Паши — это личное дело каждого, и меня это совершенно не волновало.

Паша иногда звонил, и мы подолгу болтали, а иногда просто катались по проселочным дорогам. Он рассказывал мне о своем детстве и юности, о своей маме. Мне нравилось слушать о жизни Павла, она была интересной, но не из легких.

Паша рос в многодетной семье, детей было пятеро — три брата и две сестры. Он был четвертым по старшинству ребенком. Отец Паши умер, когда он был совсем еще маленьким, мама воспитывала детей сама, и на ее плечах был, кроме этого, отец-инвалид.

У деда Паши были ампутированы обе ноги. Мама работала учителем в школе. После работы ее ждала гора непроверенных тетрадей, пятеро детей и отец-инвалид. Водопровода в доме не было, и часто Паша ходил в школу неопрятным, и с ним никто не хотел сидеть.

Мама пела Паше песенку:

«Солнышко во дворе, а в лесу тропинка.

Сладкая ты моя ягодка малинка!»

Иногда они с мамой ходили на речку ловить сетью мелкую рыбешку. Нажарят они ее, а старший брат придет и съест все. Летом Паша часто уходил утром из дому и бродил по полям, без куска хлеба целый день, питаясь лишь тем, что найдет в поле, и возвращался только вечером. И не всегда дома было, что поесть. Жили они бедно.

Паша рассказывал, а я представляла маленького голодного мальчика. Мне хотелось найти этого ребенка, обнять и накормить. Паша рассказывал про одну бездетную семью, которая жила по соседству. Они часто приглашали Павла к себе с ночевкой. Дядя Валик брал Пашу с собой на охоту. Он научил его многому, и Паша сожалел, что при их жизни он никак не отблагодарил эту семью. Но я сказала:

— Почему ты думаешь, что в жизни происходит лишь дай на дай? Тебе дарили внимание, когда-нибудь и ты о ком-то позаботишься. И, возможно, этой бездетной семье ты был тоже нужен, ведь они должны были кому-то отдавать заботу и тепло. Им Бог не дал своих детей, и ты им был нужен может даже больше, чем они тебе.

Паша долго смотрел на меня и наконец произнес:

— Сколько же всего в тебе… Я иногда помогаю людям, но окружающие не всегда меня понимают.

Как-то Паша попросил меня принести мои фотографии еще до замужества. Когда Паша рассматривал их, то сказал, что обычно не любит смотреть какие-либо фото, но ему было интересно, какая я была в юности. Посмотрев мои фотографии, он признался, что, если бы он меня встретил в мои 19 лет, я бы ему не понравилась.

С каждой поездкой мы с Павлом сближались все больше. Он не показывал свою заинтересованность мной как женщиной, и меня это радовало и успокаивало.

Будни…

Как-то я попросила Витю свозить меня в клуб потанцевать, но он, как всегда, ответил:

— Иди танцуй с кем хочешь, только меня не трогай!

Я знала, что Виктора очень раздражала клубная музыка, но надеялась, что хоть раз в месяц можно было меня побаловать. Но Витя не считал нужным уступать, и мне ничего не оставалось, как смириться. С мужем мы стали чаще ссориться. Мне не нравилась его работа, дома его никогда не было, вместе мы никуда не выезжали. На море с детьми я ездила сама. В отпуск в Крым я ездила с детьми и братьями.

И я часто задавала мужу вопрос.

— Вот тебя никогда нет дома, но и денег ты зарабатываешь немного. Нам едва хватает на жизнь и выплату авто, которое мой брат, сжалившись над нами, не продал, а отдал нам в бессрочный кредит. Витя, оглянись! Почти все, что есть у нас в доме, купили не мы. Стиральную машинку нам отдала Инна, диван и кресла в зале — это тоже ее подарок. Витя, твоя работа разве стоит того?

Но Виктор был непреклонен. Однажды он даже сказал, что разрешает мне секс с другим мужчиной. Меня это удивило и даже обидело, но позже я поняла, что Витя просто был уверен, что я не сделаю этого, и не без основания. Я всегда все рассказывала мужу: про наши сабантуи на скорой помощи, про Васю, про то, что ко мне иногда пристают клиенты, и про то, как я быстро их ставлю на место. Муж был во мне уверен.

В наш салон пришла работать Оля, мастер маникюра. Она перешла к нам с другого салона. Очень красивая брюнетка, с голубыми глазами, моложе меня. Оля была очень хорошим мастером и с огромным багажом клиентов. Олю любили все. Несколько лет назад она боролась с раковой опухолью и победила ее. Но спустя время случился рецидив. Оля боролась, но в этот раз не смогла победить болезнь.

Мы с коллективом пришли на похороны, людей было много. Мы стояли во дворе, возле дома Оли, и вдруг Лариса со злостью в голосе сказала:

— Почему Бог такой несправедливый? Почему он решает, жить человеку или умереть, почему он забирает жизни так рано?!

Я слушала эти слова и внутренне ими возмущалась. Я подумала о том, что это люди несправедливы. Почему, когда женщина идет на аборт — она может решать, родиться этому ребенку или нет? Она легко идет на аборт, и ее за это не осуждают, а это же, по сути своей, убийство!

Бог дает нам огромный дар, новую жизнь, а мы убиваем эту жизнь. Так почему, когда он решает забрать чью-то жизнь, мы осуждаем Бога?! Забирая наши жизни, он знает, что это во благо. А мы, лишая жизни еще неродившееся дитя, зачастую поступаем просто эгоистично. По сути, нам жалко куска хлеба, нам жалко нашего времени на этого ребенка, и мы легко и просто убиваем новую жизнь.

Но свои мысли я держала при себе, не все люди готовы слышать правду.

Я сама была в числе этих убийц, сама ходила на аборт и не один раз. И если бы я заболела, то безропотно приняла это справедливое наказание. Хотя если честно, я никогда не сожалела о совершенных мной убийствах.

Я стала неплохо зарабатывать в салоне. Скоро моя Дана должна была стать выпускницей, и я начала собирать деньги на выпускное платье. Мне хотелось, чтобы у моей доченьки было самое красивое платье, и я готова была отдать за него любые деньги. Я понимала, что после выпускного Дана уедет учиться, а на следующий год уедет учиться и Вова. Я очень переживала и не знала, что мне делать, когда дети разъедутся. Несколько лет назад я даже сказала Вите, может завести еще одного ребенка. Но сама понимала, что это не очень хорошая идея. Я, наверное, предложила это только чтобы подразнить мужа, потому что Витя категорически не хотел больше детей.

И я понимала, что не решусь на еще одного малыша, тем более что я после сына сделала четыре аборта, «четыре убийства», и последний был неудачным. После него у меня возникли большие проблемы, и мне сказали, что я, возможно, больше не смогу иметь детей. Но тогда я не расстроилась, у меня было двое прекрасных детей, и я была благодарна Богу за них.

Дети у меня росли хорошие. А чего еще нужно было желать? Ведь известно, как сложно бывает с детьми: нужно заставлять их мыться по вечерам, чистить зубы, делать уроки, заправлять постель и прочее… Мне было трудно, я практически одна растила детей, приходилось зимой топить печь, носить уголь и дрова. Чтобы искупаться и выкупать детей, нужно было растапливать титан. Бесконечная стирка, уборка и разборки между детьми — все это выматывало. Да и после рождения сына я сказала, что не соглашусь больше рожать, даже за все золото мира. Вторые роды были слишком тяжелыми. И я сразу отметала мысли о пополнении нашей семьи. Но не смотря на трудности, которые пришлось пережить, я радовалась моим детям, они росли дружными.

Как-то Алла, жена моего брата, рассказала историю про моих детей. К Алле с Валиком в гости пришли Дана с Вовой, поиграть с Танюшей. Все вместе они вышли гулять к другим детям, и между ними возникла ссора. И когда началась драка, Дана собой закрыла Вову. Я гордилась своими детьми и иногда даже радовалась их шалостям.

У нас была собака Макс, помесь спаниеля с дворнягой, светло-рыжая кудрявая веселая псина. Макс была девочкой с мужским именем и Ириска — белая, пушистая, наглая кошка. Они каждый год приводили нам щенков и котят, дети перемешались с животными и росли добрыми и счастливыми. Наша собака провожала детей в школу, а на обратном пути она шла на базар и часто с базара тащила кость или кусок куриного окорочка своим детям. По понедельникам рынок не работал, и наша Макс сидела дома. Она любила и на работу со мной ходить, всегда находила в заборе лазейку и кралась за мной, так чтобы я не видела ее. И когда я почти подходила к работе, она радостно подбегала ко мне, понимая, что я уже не верну ее домой.

Как-то мои дети покрасили нашу собаку краской для пасхальных яиц. Я долго не могла найти ее, только к вечеру я зашла в сарай и нашла там Макс. Она сидела, виновато опустив голову. Я ее погладила, пожалела, и только тогда она выбежала из сарая. И когда я увидела свою собаку при дневном свете, я долго хохотала — она была вся розового цвета, и тогда я поняла, почему Макс не хотела выходить из сарая, просто мои дети покрасили ее.

Помню, как я зашла в магазин, а моя Макс осталась за дверью. Дверь в магазине была наполовину из стекла, и Макс прыгала у двери, чтобы увидеть мня. Она прыгала, а уши ее развевались. И она прыгала так всякий раз и до тех пор, пока я не выходила из магазина или пока хозяйка, сжалившись, не запускала Макс внутрь.

Летом, когда дверь в кухню была открыта, Макс заходила и съедала всю кошачью еду, которую я оставляла Ириске. Наевшись, Макс заваливалась под стол и спала. Увидев, что Макс в очередной раз заходит в кухню и ест корм Ириски, я прогоняла собаку. Но Макс решила, что я против лишь того, что она спала в кухне и она брала в зубы кошачью миску и быстро бежала на улицу.

Я была счастлива, у меня были прекрасные дети и верный муж, но все же мне не хватало его внимания. Нам всегда чего-то не хватает…

Моя дочь из ребенка незаметно превратилась в длинноногую красивую девушку-подростка. Помню, когда она уже заканчивала девятый класс, я не планировала покупку нарядного платья на тот небольшой выпускной, который обычно устраивали после вручения аттестатов. Дана не собиралась покидать школу, и я не видела смысла в этом выпускном.

Но как-то, вернувшись из школы, Дана сказала мне с завистью, что ее однокласснице мама купила очень дорогое и красивое платье на выпускной. И мне стало обидно за свою девочку. Тем более, Дана в школе училась хорошо, и я подумала, почему бы не купить ребенку красивое платье?

Было решено, мы идем на рынок! Но на рынке не нашлось подходящего платья на девочку-подростка — ее фигурка еще не совсем сформировалась, и мы пришли домой ни с чем. Тогда я стала перебирать все вещи, которые у нас были. Я достала белое короткое стрейчевое платье — оно больше всего подходило Дане, но все же смотрелось уж очень простенько и обычно. Тогда я стала перебирать все ткани, которые у меня были и нашла белую длинную бахрому. Я пришила ее к подолу, и получилось такое красивое вечернее платье! Нити бахромы доходили до пят, и это добавляло изюминку к платью. Я любовалась своей девочкой и тогда поняла, что она уже не ребенок.

На выпускном, когда вручали аттестаты, родители стояли все вместе. И когда вызвали мою дочь, а вызвали ее последней, по алфавиту из-за фамилии, я услышала, как родители говорили:

— Красиво!

— Какое красивое платье…

И за все время вручения аттестатов отметили лишь платье моей Даны. Я была горда своим ребенком и собой. И в очередной раз поняла, что не все решают деньги, иногда нужно просто желание и немного фантазии.

Мы с детьми каждое лето устраивали обливалки. Каждый год я их обливала, и мне это сходило с рук. Я всегда оставалась безнаказанной и почти всегда сухой. И вот мои дети подросли, и я как всегда неожиданно облила их. Дана с Вовой погнались за мной, но им было сложнее бежать с полными ведрами, и я легко убежала за калитку, на улицу. Немного простояв за воротами, я вошла во двор. Детей не было видно, и я пошла дальше. Но стоило мне подойти к гаражу, как на меня сверху водопадом полилась вода! От неожиданности я застыла. Еще не успев опомниться от водопада с крыши, я получила напор воды из открывшейся двери мастерской! Мои дети наконец отыгрались на мне за все годы. Они радовались и ликовали — Вова, сидя на дереве, а Дана в мастерской, и я радовалась вместе с ними.

В десятом классе моя дочь стала встречаться с мальчиком, он был сыном подружки нашей хозяйки салона, Жанны. Очень красивый мальчик Вася. Но они недолго были вместе, вскоре он стал встречаться с девочкой из другой школы.

Дана пережила разрыв отношений. Но вскоре Вася опять начал писать ей. Как оказалось позже, это начала писать Дане новая девочка Васи с его странички. Снежана, так звали девочку, начала переписываться с Даной от имени Васи и предложила опять встречаться. И Дана согласилась, ни о чем не подозревая. А Снежана задумала спровоцировать конфликт. Посыпались угрозы с ее стороны в адрес Даны, она грозилась приехать к ней в школу и устроить драку. Снежана занималась боксом.

Дана мне рассказала обо всем и боялась идти в школу. Но я решила, что это всего лишь пустые угрозы, и девочка не посмеет приехать в школу и устроить разборки. Но я ошибалась, в обед дочь позвонила мне и сказала, что ее побила Снежана.

Я была в бешенстве, помчалась домой. Дочь плакала, я хотела найти эту тварь, которая посмела поднять на моего ребенка руку, и убить ее. Я позвонила брату Вове, он остудил мой пыл, сказав, что меня могут посадить — девочка-то была несовершеннолетняя. Вова посоветовал обратиться в милицию.

В милицию я обратилась, но не переставала обдумывать план мести. Я хотела нанять кого-то, чтобы эту тварь встретили на улице и размазали, чтобы она корчилась от боли и страдала. Из милиции нас направили в травматологическое отделение, где Дану осмотрели и с диагнозом «сотрясение головного мозга» оставили в больнице.

Я была сама не своя, вспоминая, что дочь мне рассказывала о конфликте, а я так легкомысленно к этому отнеслась — как я могла?! Уже то, что девочка сама спровоцировала ссору, могло насторожить меня, но я бездействовала. Мне было плохо, я не спала ночами, меня трясло. В голове у меня созревал план за планом, как отомстить ей. Витя был в командировке и не мог мне помочь, не мог найти даже слов утешения. Он не знал, что сказать, что нужно делать. Слава Богу, у меня был брат, и я была не одна.

Снежану тоже положили в больницу и с тем же диагнозом. Я думала, что это была всего лишь защитная реакция, инстинкт самосохранения, что диагноз Снежане купили. Но как оказалось, моя Дана может за себя постоять. Она не растерялась и двинула нападавшую школьной сумкой, полной учебников, прямо по голове так, что у Снежаны хлынула кровь из носа.

Я немного успокоилась, но все равно ходила сама не своя и по-прежнему не могла спать. Жанна, хозяйка салона, заметила, что со мной что-то не так, я похудела, глаза впали. Она спросила, что случилось, но я не смогла произнести ни слова и расплакалась. Ничто так не угнетает, как чувство вины. Успокоившись, я все рассказала Лене, и она мне посоветовала пойти в школу, где училась Снежана.

Я так и сделала. Но прежде, чем пойти туда, я навела справки об этой девочке. Как оказалось, Снежана слыла особой взрывного характера и постоянно провоцировала подобные ситуации, но до полиции дело дошло впервые. Я поехала к директору школы, но та меня заверила что Снежана — девочка с хорошим поведением. Я сказала, что на самом деле это не так. Но директор школы дала мне понять, что я зря трачу свое время. Я поехала в школу, где училась моя дочь, мне нужно было спросить, где были учителя, почему никто не вмешался.

Я во всем винила Снежану, но на самом деле понимала, что я и только я была виновата в случившемся. Моя дочь обратилась ко мне за помощью, а я отмахнулась, не придав большого значения этой ситуации. А ведь я могла предотвратить этот инцидент — могла найти эту девочку, поговорить с ней, показать, что мою дочь есть кому защитить. Но я этого не сделала и всю вину переложила на Снежану — девочку-подростка, у которой просто разгулялись гормоны.

Так поступают лишь слабые люди, лишь слабые люди не признают своей вины, а перекладывают ее на других. Я съедала себя изнутри…

Общение с Пашей продолжалось. Как-то во время встречи Паша нагнулся ко мне и хотел поцеловать. Я отстранилась и удивленно отрицательно покачала головой. Он не стал настаивать, я же не знала, как себя вести и не проронила ни слова. Домой я ехала на своей машине и меня трясло.

Когда Паша позвонил, и я ему хотела высказать все, что думала, то услышала, что я, как дорогое вино, которое нельзя пить, а лишь пригубив, наслаждаться.

Я попросила больше так не делать, Паша ничего не ответил, но попыток больше не было. Время шло, мы стали общаться более тесно, мы стали делиться личным. Паша рассказал, что его жена беременна и совсем его забросила, не уделяет ему внимания, и поэтому он ищет общения с другими. Он рассказывал мне, что у него было очень много женщин одновременно, не считая жены. Он рассказывал то, что мне было даже неловко слышать — такое можно рассказать лишь очень близкому другу. Как-то Паша сказал мне, что по сравнению со мной все женщины — такие дуры…

Поначалу я не верила всему, что говорил Паша, особенно если это касалось меня. Не доверять мужчинам меня научил мой брат. Но со временем я находила подтверждения словам Павла.

Часто он жаловался на свою жену, которая, по его мнению, была не права, не отпуская его в Карпаты с секретаршей и детьми. У Паши был сын, и у его секретарши Лены тоже был сын, мальчики ходили в один класс и дружили. И мне приходилось объяснять Паше, что это ненормально — хотеть поехать в отпуск со своей секретаршей, а не с женой. Я часто становилась на сторону его жены, так как старалась объективно подходить к ситуации, и Паша однажды сказал мне:

— Ты знаешь, мне даже нравится, что ты защищаешь мою жену.

Мне были непонятны его слова. Обычно жалуясь, люди ждут понимания и поддержки, я же не могла дать этого Павлу, но, тем не менее, ему нравилось это мое качество «всем находить оправдание и всех понимать». И мне иногда казалось, что Паша намеренно рассказывал истории, просто чтобы протестировать меня.

Я очень любила современную музыку, и для меня Паша закачал в свой автомобиль популярные хиты. Лена с Дашей, его секретарши, сказали Паше, что он завел себе молодую любовницу. Когда он рассказывал мне это, то хитро посмеивался. Но я тогда не понимала, почему именно он посмеивался — потому, что я старше его, но меня заочно приняли за молоденькую, или же потому, что меня назвали его любовницей.

Секретарша Павла, Лена уже давно стриглась и окрашивалась у меня, еще до того, как стал обслуживаться Паша. Лена была маленькой, щупленькой замкнутой женщиной, красивой ее назвать было трудно.

Еще у Паши работала Даша, она тоже стриглась у меня. В отличии от Лены, она была очень разговорчивой и приятной женщиной с длинными черными волосами и карими глазами. От Павла я знала, что Лена трудоголик, а Даша любит отлынивать от работы. Он иногда возил их по очереди в Одессу, водил по ресторанам, объясняя это тем, что людей, которые имеют доступ к твоим деньгам, нужно держать как можно ближе.

Паша продолжал жаловаться на свою жену, и я как-то не выдержала, сказав:

— Слушай, если тебе с женой так плохо, ты всегда жалуешься и отпуск свой ты проводишь с секретаршей, а не с ней, так почему ты не разведешься?

— Знаешь, я столько раз хотел развестись. Влюбляюсь в женщину, думаю — разведусь и женюсь! Но проходит месяц, и любовница начинает меня раздражать. И так постоянно! Анна сама часто подает на развод. Она подает, а я все улаживаю. Так и живем.

— А зачем ты все улаживаешь? Паша, если она опять предложит тебе развод, ты соглашайся! Могу поспорить, что она этого не сделает, она не разведется с тобой.

Паша недоверчиво посмотрел на меня, но ничего не ответил.

Женился Паша по залету. Ему было 20 лет, Анне же 27. Невысокая блондинка с русыми волосами, с красивыми голубыми, как небо, глазами и широкими скулами. Паша не верил, что такая как она, может быть с ним.

Еще когда встречались — уже тогда они часто ссорились, расходились, сходились, опять разбегались. И через полгода после очередного разрыва отношений Анна позвонила Павлу, попросив подрезать деревья в ее саду. Так он с ней и остался.

Анна забеременела, но Паша не сразу решил жениться. В поликлинику Анна попросила Павла пойти вместе с ней, планировался осмотр на УЗИ. Она зашла в кабинет, через время вышел врач, чтобы позвать Павла. Врач назвал его фамилией Анны, и тогда Паша решил жениться, чтобы ребенок был на его фамилии. Но спустя время понял, что это, возможно, была ловушка для брака, ведь можно было просто дать ребенку свою фамилию.

Расписался Паша тайно, не сказав своей маме ни слова. После росписи они с Анной пришли к ней и рассказали, что расписались. Мама очень расстроилась и сказала в сердцах:

— Будете всю жизнь жить как собаки!

Так все и случилось. Но вовсе не из-за слов мамы Павла. Просто она была очень мудрым и проницательными человеком. Свекровь не вмешивалась в жизнь молодоженов, но и особой любви к невестке не питала. У Анны был сложный характер, людей она делила лишь на плохих и хороших. Люди, которые не разделяли убеждений Анны, были плохими, а люди, которые соглашались с ней во всем — хорошими. Когда Паша отказывался делать то, что хотела Анна, в него летело все, что попадало ей под руку. Однажды произошел скандал между молодыми, на кухне они были не одни, но даже присутствие свекрови не остановило Анну — в Пашу полетел нож, от которого он увернулся, и нож чуть не попал в Аню, Пашину сестру.

Как-то Паша позвонил мне и сообщил, что жена родила дочь, и я первая, кому он сообщил эту новость, первая, с кем он хотел поделиться. Паша говорил, что хотел сына, потому что с его сыном Артемом не получилось быть близкими. Анна всегда настраивала его против Павла, и ей это удавалось.

Я возражала Павлу. Я говорила, что он просто не понимает. Папы всегда хотят сыновей, но дочек любят больше. Дочки тянутся больше к папе, чем к маме. Я рассказывала Паше о своей Даночке.

Когда она была маленькой, Дана всегда залезала к нам с Витей в кровать и не разрешала мне даже дотрагиваться до ее папы. Она выгоняла меня с подушки, на которой они лежали с Витей. Я говорила Паше, что дочь будет на его стороне, но он сомневался. Он рассказывал, что не понимает отцов, которые моют своих дочек.

— Как можно мыть девочку? — возмущался Паша.

На что я ему возражала, сказав, что он как миленький будет купать свою доченьку и будет любить ее больше всех, и она будет защищать его перед женой.

Как-то Паша пожаловался на Анну, что она купила дочке кроссовки за кучу денег, а малышке было всего лишь полгода. И зачем ребенку в таком возрасте вообще обувь?

Я сказала Паше, что Анна просто сумасшедшая мама. Паша очень обиделся на мои слова. Я не ожидала от него такой реакции и начала объяснять ему, что все мамы, у которых дочки, немого сумасшедшие. Я рассказала Паше, что на выпускное платье для Даны я уже собрала 10 000 гривен, а это в то время была огромная сумма, свадебное платье стоило дешевле. И Павел успокоился.

Я ехала на велосипеде домой. Зазвонил телефон, я взяла трубку, это был Паша.

— Оглянись, я еду за тобой, сворачивай вправо, хочу тебя с кем-то познакомить!

В машине сидел Паша, держа на руках свою дочь Машеньку. Девочке было месяцев восемь, она была худеньким, подвижным ребенком. Я из вежливости поиграла с ней, но только из вежливости — чужие дети особых эмоций у меня никогда не вызывали, разве что они были пухленькими и красивыми.

В нашем салоне обслуживалась одна клиентка, жена начальника МРЭО Катя. Катюша была блондинкой с красивыми серыми глазами, шикарной улыбкой, просто изящная красивая женщина, всегда веселая и юморная.

Обслуживалась она у всех у нас: у Жанны делала бровки, у Ларисы ноготки, у нас с Алей укладку. На праздники она часто приносила нам всякие деликатесы: лягушачьи лапки, торт с черносливом. И все, что она приносила, было творением ее рук, и ничего подобного я никогда не пробовала. А я была человеком привередливым в еде, сладости ела выборочно и мало, только то, что мне нравилось. Бисквитные же торты я вовсе не ела.

Но выпечка Кати мне запомнилась навсегда. Каждый торт, каждый пирог был шедевром. Мы обожали нашу Катюшу, которая стала нам больше, чем просто клиентка. К нам в салон стал приходить и муж Кати, он обслуживался у Ланы, мастера маникюра. И через какое-то время мы узнали, что Лана стала его любовницей. Узнав эту новость, весь салон гудел и возмущался, и не только салон — весь город!

Жанна не могла успокоиться:

— Как можно было есть за одним столом с Катей, пить вместе и спать с ее мужем?

Будучи женщиной справедливой и со своими принципами, Жанна решила откровенно поговорить с Ланой. Но разговор не получился. Лана резко ответила, что ее жизнь — это ее личное дело, и она никому ничего не обязана объяснять.

Жанна была подавлена случившимся и перестала общаться с Ланой несмотря на то, что они были не только подругами, но и родственниками.

Однажды Паша спросил:

— Ты думаешь обо мне, когда я не рядом?

— Когда я еду по городу и вижу машину с твоей базы — тогда я вспоминаю тебя, — сказала я Паше. Но на самом деле я часто думала о нем.

С Пашей мы все чаще виделись и общались. И как-то он наклонился и губами прикоснулся к моим губам так нежно, что я не отстранилась. Паша своими губами ласкал мои губы медленно, словно вечность у нас была впереди. Потом он на мгновение проник языком внутрь. Теплая волна возбуждения разлилась по всему моему телу, потом проникновения стали учащаться, и вот мы слились в поцелуе, который длился бесконечно.

Этот поцелуй отличался от поцелуев моего мужа, от поцелуев водителя со скорой помощи. Я чувствовала слабость и негу в своем теле. После поцелуя говорить ничего не хотелось, и я не понимала, почему я позволила себя целовать.

Паша завел машину, и мы поехали. Он взял меня за руку, и я стала нежно водить своими пальцами по его руке: я проводила по его пальцам, по ладони, по внешней стороне руки и опять спускалась вниз, гладя между пальцами….

Дружеские отношения перерастали во что-то большее. Я мучалась, долго уговаривая себя, что этот поцелуй совсем ничего не значит, это всего лишь поцелуй. Но в глубине души я понимала, что это не так, это не просто поцелуй.