Двое – не один, спуску не дадим

Татьяна Хмельницкая

Смерть любимого человека и невозможность вести полноценное расследование его гибели – это боль, загнавшая меня в скорлупу одиночества. Но вскоре моя жизнь изменилась: в ней появился напарник – парень из будущего, а с ним и вероятность поймать убийцу. Новые сослуживцы и бодрящие условия существования в рамках «Космос – Земля» – фон для расследования. Такой же, как и возникшая угроза для моей жизни, и странное дело о гибели шпионов. Но такие мелочи меня не остановят.

Глава 2

Широкий проход. Под ногами чёрные и белые глянцевые плиты, словно шахматная доска. Именно в этой популярной игре и прижилось поначалу слово: «Гроссмейстер».

М-да. Теперь верхушка Ордена наименовалась Гроссмейстерами, и они всеми признанные знатные игроки! Рыцарское братство вот уже лет двести играло исключительно по правилам, даже в самые сложные годы. Наверное, потому на мировой арене Орден не только удержался, но и стал отдельной империей, колонизирующей планеты.

А почему? Доход есть — вот почему! И народ грамотный!

Впрочем, если проводить параллели, то игрой в шахматы на нескольких мировых досках Орден не отделывался. Его миссия состояла в чём-то ином — неуловимом. Существовала некая сверхзадача, которой «маэстро игры» следовали. По иронии судьбы, Гроссмейстер — титул, присваиваемый семёрке руководителей Ордена. Повелось это ещё со средневековья — так называли главных людей в цехах. Теперь огромный материк Земли и несколько обитаемых порабощённых и заселённых колонистами планет, стали цехом для Ордена.

Тряхнула головой. Неуютно мне в стенах, отделанных фресками, выполненными в готическом стиле. Но я точно знала, что это подделка — красивая копия, состряпанная для услады глаз. Ну, или ради какой-то другой цели. Например, для показухи. Чем не цель, если средства, потраченные на неё, оправдывает?

Сила — в вере, а как не поверить, если ты изначально помещён в коробку с подсказками на стенах и потолке, которые так и тянет рассматривать, любоваться, сравнивать, удивляться тонкости письма? На то и расчёт, начиная со Средневековья с его Крестовыми походами. Доминирование религии над праздностью бытия. М-да. Сейчас, увы, религией стала сама праздность.

Говорят: «Не верь глазам своим»², но именно этот человеческий орган первым атакуется в обычной жизни всеми, кто пытается навязать собственное мнение. Это — практика заезженная и срабатывающая без погрешностей всякий раз, как её применяют.

А-ля готические фрески, окружающие меня с трёх сторон, с их яркими, динамичными цветами, напряжёнными, давящими сюжетами, призваны внушать благоговение и страх перед будущим. Мол: «Задумайся, всяк сюда входящий, для чего ты живёшь?» Но я ловила себя на мысли, что именно они вносили новизну в моё собственное мироощущение, даря некий иной посыл — возвращали к прошлому, к понимаю: кто мы есть и кем готовы стать.

Реальность на картинах передавалась через метафоры — некий универсальный элемент насаждения истины — открытый и понимаемый всеми. Кто не любит сказки? В каждом из метаморфических существ живёт человек: ведь поступки иллюзорных тварей людские, простонародные. Так проще смотреть на жизнь: через призму иносказания. Вроде и не с тобой происходит — обычным средним человечишкой, а с неким существом, которого не существует.

Не верь глазам своим. Но как им не поверить, если в глубине всякой груди есть своя змея³. И я верила не только глазам, что смотрели на пёстрые фрески, но и словам, сказанным Гроссмейстером, сопровождающим меня по коридору.

Свет слепил глаза — они слезились. На ум пришла странная мысль: «А что если выхватить нож, болтающийся в ножнах на поясе мужчины, пырнуть им собеседника, чтобы полилась кровь и сбежать?»

Что мне будет? Ну, поймают, засадят в тюрьму на пожизненное — и всё. Даже в мыслях слово: «Пожизненное» было пропитано движением, существованием, дыханием. В тюрьме люди обитают — вот что основа основ!

Сейчас мне предлагалось стать агентом, который в любой момент превратится в кусок мяса. Очень плохая перспектива! Я планировала коптить эту землю ещё много-много лет.

— Вы всё поняли? — голос человека в штатском ударил меня в спину.

— Да.

Я не обернулась, не сбавила шаг. В душе я была благодарна, что мужчина не уговаривал проникнуться учениями Ордена, стать его рабом. Я всё ещё была свободна в собственном выборе, хотя рисованные лица с картин на стенах призваны одним взглядом лишить меня именно этого.

— С вас снимут все обвинения, но вы должны постараться ради себя и нашего дела.

Правильные слова — правильные акценты. Так и есть: постараться ради себя и для их дела, чтобы сняли обвинения, освободили от обязательств. Мне растолковали причины избавления от бремени, стань я агентом, но дали поручение, которое нельзя не выполнить.

— Да.

— Направо, — Гроссмейстер немного притормозил, пропуская меня вперёд.

Я свернула в небольшой «отросток» с фресками менее динамичного сюжета и цветовой гаммы. Интуитивно поняла, что это выход для меня в прямом и переносном смысле.

Там, за круглым шлюзом меня ждал город — мой мегаполис. Он принадлежал мне с тех самых пор, как я осознала себя в этом мире, сделала первый шаг, сказала первое слово. Он — мой город — укрывал меня, помогал выжить в трущобах и вольготно чувствовать себя в дорогих номерах отелей.

Не оборачиваясь, подошла к электронному замку, а сопровождающий остался стоять в проёме, что показалось символичным. Ха! А-ля готические фрески заставили всё же разыграться моё воображение!

— Код электронного замка: сорок пять, одиннадцать.

Нажав на первую кнопку с цифрой «четыре» я не могла освободиться от мысли, что даже в случайном наборе шифра содержался некий символизм.

В нумерологии цифра «четыре» означала устойчивость и прочность. Философы наделяли её едва ли не божественным предназначением. Четыре стихии: земля, воздух, огонь, вода. Проще: четыре — материальный мир, в который меня отпускали.

Подушечка пальца коснулась кнопки «пять». Лёгкое нажатие и риск, который олицетворяла цифра, встретит меня в ближайшем будущем.

Следующее в коде: «один». Это — число цели. Агрессивное и амбициозное. Оно входит в любую из Матриц. Да и как не входить, ведь единица — сущность, порождение Абсолюта. Абсолют же — матрица или Космос. Любое число, умноженное на единицу, останется равным себе — вот ведь фокус! Или именно в этом философия бытия?

Я вдавила последнюю цифру, которая тоже была единицей. М-да. Загадка: почему две единицы в коде на выход из стен Ордена? Две единицы не случайны — факт. Один и один — дуалы, связанные между собой на пространственном уровне. Они вне времени, вне сетки физических координат.

Моя цель — защита себя, как единицы в обретении некой полноценности, через связь с другой сущностью. Живой и настоящей, пусть и обитающей за двести лет до моего рождения. Так мне объяснил Гроссмейстер, с этим и уйду отсюда.

Раздался щелчок, и шлюз мягко распахнулся. В «аппендикс» с фресками влетел тёплый ночной ветер, а взгляду открылся городской пейзаж и гоночный автоплан, припаркованный к помосту. Как он здесь оказался одному Богу ведомо, но пригнали машинку — спасибо вам Гроссмейстеры.

Вступив на помост, я широкими шагами направилась к автоплану, приложила к стеклу ладонь, и полётное средство распахнуло дверь. Но в отражении на стекле была не я, а неизвестный блондин с широким подбородком и крупными глазами.

Тряхнула головой, встала ровнее. В самом деле, что за наваждение?

Неожиданно возникла шальная мысль: помахать сопровождающему рукой, когда я, забравшись в салон, повернула ключ зажигания. Я так и сделала, но моего жеста оценить было некому — рыцаря Ордена уже и след простыл. Оно и понятно: парень нырнул в глубины защищающего его бытия, к своим фрескам, правилам и незыблемым законам не нарушаемым вот уже двести лет подряд.

Средневековье. Крестовые походы. Готика, родившаяся во Франции — некогда европейском государстве, а ныне — территории, под юрисдикцией Ордена стеклодувов на самой границе с окрестностями клана Золотого змея. М-да…

Раздался грохот. Я резко села в постели. Огляделась.

Комнату заливал неоновый свет рекламы. Он касался чёрного квадрата видеофона, лежащего внутри корпуса подзарядника на стене. Часть кровати тоже накрыл падающий из окна свет, и я невольно убрала ноги, чтобы они оставались в тени.

На ум пришёл отрывок из странного сна, где в отражении окна автоплана новой марки появился блондин. Подскочив с кровати, точно ужаленная, я бросилась в санитарную комнату, к висевшему на стене зеркалу. Теперь в отражении была только я — девушка двадцати пяти лет с пухлыми губами, рыжими, вьющимися волосами и голубыми глазами, а не парень с квадратным подбородком и светлыми волосами.

Бр-р-р-р! Приснится же такое! С успокоительными нужно быть аккуратнее.

Открыв кран, умылась прохладной водой и снова взглянула в зеркало. Искала в нём не себя, а ответ на вопрос: «Что это было?»

Гроссмейстер? Серьёзно? Странное название, пришедшее из далёких времён. Да-да, тот парень со светлыми волосами из сна размышлял об этом.

Братьев Ордена называли рыцарями, а верхушку — Вещими, даже тех, кто входит в Круг Семи. Откуда взялись гроссмейстеры, даже если представить, что я видела второе Предузнание? Помнится, так назывались первые рыцари, создавшие братство. Они обладали гипнозом и телепатией. Когда братство разрослось, переименовали не только мастеров, но и рыцарское сообщество.

Вода лилась, пока я, уперев ладони в металлический умывальник продолжала обдумывать увиденное. Больше всего меня заботило ощущение, которое при этом испытывала: я была частью иллюзорного действа. Так обычно происходило, когда я ментально роднилась с Ноном, в буквальном смысле, влезала в его тело и управляла им. Но я никогда не слышала и мыслей дуала, а только продолжала видеть образы.

Опустила голову ниже плеч и хорошенько тряхнула ею — до боли в шее, до белых, блестящих точек перед глазами. Зажмурилась, чтобы унять сердцебиение.

Это был сон — яркий, динамичный, вкусный, как сама жизнь, но всё же сон. Я засиделась, разбирая копии документов, которые обнаружились на электроном носителе, спрятанном в нашем с Ноном детском тайнике.

Помню, слонялась по улицам без особой причины. Вглядывалась в лица прохожих и думала о дуале. Ноги сами привели меня к тайнику в городском парке. Постояв возле руин древней крепости, я обошла её с южной стороны и прошмыгнула в узкий, короткий лаз. Именно там, в глубине на левой стене и находился старый тайник, которым очевидно пользовались первые владельцы рассыпающейся рухляди. Каково же было моё удивление, когда на сырой, холодной кладке я обнаружила «орбис-парва».

Я выдернула маленький, электронный носитель из тайника, стиснула его в руке и бросилась со всех ног домой.

Только захлопнув входную дверь и подперев её спиной, я перевела дыхание. Затем долго ходила по комнате не решаясь раскрыть ладонь. Мне казалось, что ощущение от сжимаемого мной корпуса носителя мне мерещилось.

Наконец, я решилась: включила компьютер, ввела пароль и, запустив программы «невидимки» и «чистки следов», разработанные Ноном, отправилась в ближайшее вирт-кафе. Там я, состыковав передачу данных с компьютеров, погрузилась в просмотр.

Внутри были документы. Множество документов. Впрочем, снимков тоже хватало. Это была вся информация по делу маньяка-гипнотизёра, рассматриваемому нашим аналитическим отделом. Я восприняла находку, как знак — подачу, сделанная Ноном на мою часть поля. Он что-то хотел мне сказать, объяснить, но, очевидно, не успел или не посчитал нужным втягивать, пока сам всё не проверит.

У напарника точно была догадка, и он смог связать все убийства в одну цепь событий, отличающуюся от главной версии, пока дело по трём убийствам не забрали себе рыцари из Первого отдела комитета собственной безопасности Ордена. Наверное, хотел всё проверить, прежде чем посвящать в детали меня. Но напрашивался вопрос: зачем продолжать заниматься делом, которое расследует другая служба? Это как минимум глупо.

Нона Возова глупцом назвать язык не поворачивался. Оставалось предположить, что случилось нечто из ряда вон выходящее, заставившее напарника скопировать документы, относящиеся к делу вплоть до виртуальной стенограммы последнего перед операцией по задержанию совещания.

Шея затекла, и я подняла голову, так и не открыв глаза. Из памяти всплыла картинка из сна: на покрасневшем от заката небе чётко видны два диска планет. Оба довольно крупные, но по цвету различались: оранжево-красный и молочно-голубой.

Ну, и фантазия у меня! Привидится же такое! Воображение — хоть в сказочники переквалифицируйся! Это от усталости и излишней впечатлительности — личный изъян, с которым я безуспешно боролась всю свою жизнь.

Распахнув веки, я не сразу сосредоточилась на собственном отражении. Взгляд рассеянно натыкался то на белую чашу умывальника, то на рыжие, взлохмаченные волосы в отражении зеркала.

Вода продолжала течь из крана тонкой струйкой, и я воспользовалась этим — снова умылась. Закрутив маховики, вытерлась полотенцем. Зачем-то схватила расчёску и несколько раз глубоко и яростно провела ею по волосам. Щетина «массажки» болезненно прошлась по коже головы, но мне это даже понравилось — я переключилась на другие ощущения.

Заплетя волосы в косу, и стянув заколкой её кончик, поправила мятую футболку, расправила складки рукой. Трикотаж натянулся, обрисовывая контуры моего тела.

М-да. Похудела. Как сказал бы Нон: «Сдала, подруга». Так дело не пойдёт. Питаться нужно, впрочем, как и жить. Только ни того ни другого делать не хотелось. Я тосковала по напарнику, другу, мужчине, любовнику, брату, дуалу коим для меня был Нон Возов. Я отказывалась верить в его смерть. У меня были причины: отложенная связь внутри нашего с дуалом Модо, которая чувствовалась и сейчас.

Я ждала его. О, как же я ждала Нона! Без него не представляла будущего, впрочем, как настоящего. Моим прошлым он был всегда. Почти каждое мгновение моей осознанной жизни наполнял он — Нон.

Не помню, как очутилась в интернате — событие стёрлось из памяти, хотя в личном деле написано, что в Орден попала в возрасте четырёх лет. Это очень поздно. У любого из братьев и сестёр, возраст посвящения составлял не больше полутра лет от роду. Нон очутился в числе посвящённых в годовалом возрасте.

Помню, в первую ночь в интернате я крутилась в кроватке, стоящей рядом с окном. На других — лежали девочки примерно моего возраста. Я смотрела в потолок и тихо плакала, вытирая кулачком щекочущие кожу слёзы. В тот момент мне казалось, что я одна в целом мире и не понимала: почему так вышло и за что меня бросили?

Неожиданно дверь тихо открылась, и порог спальни переступил мальчик. Его русые волосы были взъерошены, а глаза — заплаканы. Он обвёл взглядом кроватки с девочками. Когда взор остановился на мне, быстро сократил разделявшее нас расстояние и замер у изголовья. Его маленькая ладошка коснулась моих волос, а с губ сорвался шёпот:

— Я тебя чувствую. Не плачь, тогда и я плакать не буду. Я сильный и не плакса — так и знай.

Я кивнула мальчику, а он добавил:

— Не знаю, как это получается, но теперь ты и я будем всегда вместе, даже тут. Особенно тут.

Пацанёнок дотронулся пальчиком до своей головы и поджал для убедительности губы. Через пару минут он развернулся и скрылся за дверью. Позже нас представили друг другу, и мы не расставались с того самого момента никогда.

Я любила Нона, была с ним счастлива, хоть и понимала, что создать семью нам не дадут — закон Ордена стеклодувов, будь он не ладен! Мы с Ноном успешно его нарушали — это была тайна, скелет в нашем общем шкафу. Опасность и прыжок над пропастью.

Но кто тот блондин из сна? Сцена на фоне пёстрого неба с двумя крупными дисками казалась трагичной — шагом в неизвестность. Или бездну.

О! Это воображение! Почему я размышляла о том парне? Он — сон. Осталось только сесть и додумать историю до конца, да так, чтобы он жил долго и счастливо. Сказочница! Других дел нет, что ли? У меня жизнь полетела в Тартарары, а я на сне помешалась!

Вот что мне действительно сейчас необходимо, так это анализировать, мыслить, взвешивать. Важно попытаться осознать то, что хотел сказать мне Нон.

Бросив взгляд на зеркало, я покинула санитарную комнату и уселась за рабочий стол, где была разложена нарисованная накануне схема. Она включала в себя имена всех, кто был убит. В их числе и Нон. Его имя я написала в углу листа: ведь считала напарника потерпевшим, не вписывающимся в общую картину преступления.

Кому я вру? Судя по жертвам, в пресловутую картину преступления не вписывались все, кто отображён на листе. Ощущение такое, что все, кто был убит — случайные люди, очутившиеся не в том месте и не в то время. Роднила жертв лишь особая металлическая фишка с цифрой «одиннадцать», оставленная злоумышленником на каждом трупе.

Как там во сне было? Тот блондин на супернавороченном автоплане сильно загонялся по нумерологии. Одиннадцать — это один и один. По его размышлениям сущность, которая связана с другой сущностью по средствам дуализма.

Хм. Занятно. Родоначальником такого отношения к цифрам стал Пифагор, а его ученик Платон считал, что у мироздания есть математический код. Хорошо бы! Если бы шифр отыскался, то решились бы многие проблемы бытия. Тогда написали бы формулу гениальности, долголетия, любви, ревности…

Что-то я не в ту степь в размышлениях ушла. Возвращаемся!

Итак, в деле о маньяке с фишкой, которое мы расследовали с Возовым, аж три единицы, и все с ярко выраженными подавленными гипнотическими способностями. Потому дело забрал себе Сыск Ордена, а не обычные следователи полиции, и передал в наш отдел.

Покопавшись в ментальной карте потерпевших, мы с Ноном обнаружили, что у всех жертв при их жизни отмечалась одинаковая по свойствам и стилю блокировка на неясные пси-факторы. Такое сплошь и рядом случается при кодировке людей во время гипнотического сеанса, после назначения такового судом или специальной службой Порядка.

Но сама блокировка — шифр из сочетания понятий, образов и цифр — оказалась нелегальной. Это было установлено экспертами, проработавшими рукописные записи потерпевших, аудио и видео треки. У каждого время корректировки личности произошло в канун смены одной работы на другую. Но почему жертвы маньяка не воспользовались легальной услугой?

Рисковали? Да. Молчание об изменениях в личности — преступление перед обществом, пусть и каралось административным кодексом. Но у них всё получилось и, приобретя новую блокировку сознания, они изменили личность — значит и жизнь.

Что в их существовании случилось такого, для чего потребовалась корректировка?

Или так: что произошло такого, что три человека обратились не в специальные ведомства, обслуживающие проблемы подобного рода, а к кустарю, гипнологу-нелегалу?

Индивидуальность, интимность давно перестали быть частью нашего мира. Любые изменения, как субъективные, так и объективные вносились автономно компьютерными программами или специальным ведомством в личные анкеты каждого живущего на планете.

Трое скрыли изменения в личности, доверившись ремесленнику, и тем самым вручили своё будущее в нечистые руки — это первая версия, к которой мы пришли с Ноном.

Подобное влекло за собой наличие клиентской базы нелегала с полным перечнем незарегистрированных в государственных базах кодов, — а значит к целому ряду серьёзных проблем.

Кодировка сама по себе — благо, и как любой дар его можно очернить, навязав следующую надстройку блоков, превратив человека в живую куклу.

Далее — по накатанному: тонкое тело убийцы отреагировало на вибрации закодированных кем-то людей. Или кто-то воспользовался клиентской базой кустаря-одиночки и сотворил монстра, подбрасывающего фишки с цифрой «одиннадцать».

А может и сам гипнолог зачем-то пожелал проредить пласты тех, с кем поработал однажды. Сделать такое просто: сделай чудовище из одного бывшего «пациента» и заметай следы, науськивая его на всех подряд. По статистике такие преступления случаются чаще других. Мы с Ноном пошли по стандартной инструкции и теперь мне понятно, что именно в этом состоял промах.

Тонкие тела — «психо-духовные» составляющие всех живых существ, их жизненная энергия. Ордену удалось продвинуть в Совете Лиги наций законопроект о принудительной гипнотической кодировке граждан, признанных судом ведущими неблагонадёжный образ жизни. Это случилось около ста пятидесяти лет назад, и в рамках закона воспитано уже четыре поколения.

Неблагонадёжность — история с продолжением. Каждый гражданин планеты подвергся в той или иной степени гипнотическому кодированию. Это отмечено в их личных анкетах. Другими словами — к каждому из людей подобран индивидуальный ключик, повернув который, можно остановить индивида на краю бездны.

Ещё в школе учащихся заставляли писать ответы на вопросы в тестах, а высокой комиссией отслеживались их результаты. Вопросы в анкетах не повторялись, и подготовиться к прохождению задания невозможно.

В старших классах ребят обычно просеивали через сито повторно, ведь именно в этот момент начинает формироваться, так называемая, лояльность к чему-то запрещённому.

Мы с Ноном окончили обычную школу, и никогда не писали опросники — мы ведь из Ордена. Делали вид, что, как и все готовимся к важному событию, а сами штудировали законы, чтобы предстать перед наставниками. У нас тоже решалась судьба, только иначе: нас волновало, кем мы станем внутри общества рыцарей. Судьба забросила нас в аналитический отдел Сыска.

Что-то я увлеклась воспоминаниями. Нужно возвращаться к трупам.

Итак, все потерпевшие прошли гипнотическую кодировку нелегально — факт. В «портфеле» жертв, двое мужчин и одна женщина. Все примерно одного возраста: от двадцати трёх до двадцати шести лет.

Я поднялась из кресла и прошлась по комнате. Мне нужны были эти рефлекторные, монотонные, естественные для каждого человека движения, чтобы сбить желание снова сконцентрироваться на мысли: «Что же хотел сказать Нон, оставив в тайнике орбис-парва с копиями дела?» Я потратила на обдумывание двое с половиной суток — результат нулевой. Эта тропа не моя — нужно самостоятельно, отрешённо мыслить.

У меня хорошая память и личное дело каждого из потерпевших помнила наизусть. Оставалось лишь ещё и ещё раз воспроизвести в голове сухой текст заключения о стабильности и гражданственности убитых.

Итак. Первой погибла девушка Луиза Граф. Ей исполнилось двадцать три года. Проблем с законностью не имела и легальную гипнотическую кодировку не проходила один раз. К повторной услуге показания отсутствовали, согласно документов, предоставленных службой Порядка. Работала Луиза Граф в сталелитейном цехе диспетчером роботизированных станков.

Почему её зверски убили — вопрос не такой уж сложный.

Граф оказалась в тот день в Вастумном районе — дне общества, где проживали отщепенцы, отбросы, неблагонадёжные граждане, бывшие уголовники. Потому её смерть поначалу показалась полиции естественной — нечего ходить, где не просят. К тому же выглядело место преступление так, будто там орудовал маньяк. Только вот фишка — металлический кругляш с цифрой «одиннадцать» — выбивался из общей картины.

Вастумный район — место, отыскиваемое на каждой из обживаемых разумными расами планет. В него выселяли лиц, не поддающихся гипнотическому воздействию. А так же тех, кто подвергался перекодировке сознания длительного действия больше семи раз. М-да. Чем не повод, чтобы отыскать нелегала, если пагубная страсть, сильнее комбинации стандартных или усиленных мер кодировок личности.

Я подошла к столу, упёрлась одной рукой в столешницу, другой — отыскала фотографию убитой.

Внешне Луиза ничем примечательным не выделялась: светлые газа, тонкие губы, скуластое худощавое лицо, светлые короткие волосы. Не похоже, чтобы она была склонна к тайным страстям, которые бушуют в сердцах юных дев, не пользующихся вниманием противоположного пола. В деле говорилось о молодом человеке по имени Нил Фейерверков — её женихе.

Стоп! Где у меня его фотография? Ах вот! Забилась под компьютер.

Со снимка на меня смотрел русоволосый парень с зелёными глазами, круглолицый, с пухлыми губами и носом-картошкой. Я совместила две фотографии и невольно ухмыльнулась.

М-да. Парочка хоть куда! Правду говорят: противоположности притягиваются.

Ладно. Что там ещё про Луизу Граф? Так-так. При поступлении на работу было отмечено, что кодировок не проводилось. А устроилась девушка в пекарню сразу после окончания школы — в пятнадцать лет. Спустя пять лет Граф сменила профиль и на новом месте работы обнаружилась пометка о кодировке.

— Странно, правда? Вроде всё легально: ведь она сообщила в анкете об изменениях.

Ох! Болтаю открыто, а слышен только мой голос. К кому я обращаюсь, я ведь одна! Привыкла, что Нон всегда рядом…

С трудом сглотнула, облизнула губы. Чтобы не расплакаться глубоко вдохнула — шумно и протяжно выпустила из лёгких воздух.

Луиза. Не забываем. Снова настраиваемся на работу. А лучше записать всё, что показалось мне странным, несовпадающим, излишним.

Открыв новую вкладку на компьютере, я написала в трёх колонках: «Портрет потерпевших. Странности. Несовпадения». Далее начертала имя девушки, рядом — её адрес.

И первое с чего следует начать: раздобыть карту проверок психо-эмоционального состояния. Записано.

Нужно выяснить, говорила ли девушка комиссии, какого свойства была кодировка: долговременная или пополняемая? Такое никто не станет скрывать — себе навредишь. Записано.

А ещё следует отправиться к участковому врачу девушки и поинтересоваться о проблемах Луизы Граф. Может у неё была серьёзная болезнь и девушка не смогла выдержать эмоционального напряжения. Затем — отправлюсь к жениху. Записано.

В дверь постучали. Я дёрнулась, смахнув со стола фотографии влюблённой парочки.

— Минутку! — мой голос оказался уверенным, немного хрипловатым, какой бывает со сна.

Быстро подобрав карточки, я покидала их в сейф, встроенный в стене. Туда же отправился и лист с именами жертв.

— Иду, иду!

Примечания

2

высказывание Козьмы Петровича Пруткова — литературная маска, под которой в журналах «Современник», «Искра» и других выступали в 50 60-е годы XIX века поэтыАлексей Толстой братья Алексей, Владимир и Александр Жемчужниковы.

Согласно нескольким свидетельствам современников, также немалое участие в создании наследия Козьмы Пруткова принял штабс-капитан Александр Аммосов, рано умерший вследствие тяжёлых ранений. В частности, его перу принадлежит известнейшая басня «Пастух, молоко и читатель».

3

высказывание Козьмы Петровича Пруткова — литературная маска, под которой в журналах «Современник», «Искра» и других выступали в 50 60-е годы XIX века поэтыАлексей Толстой братья Алексей, Владимир и Александр Жемчужниковы.

Согласно нескольким свидетельствам современников, также немалое участие в создании наследия Козьмы Пруткова принял штабс-капитан Александр Аммосов, рано умерший вследствие тяжёлых ранений. В частности, его перу принадлежит известнейшая басня «Пастух, молоко и читатель».