Светлый путь в никуда

Татьяна Степанова, 2019

Криминальный обозреватель Пресс-центра ГУВД Московской области Екатерина Петровская вместе с полковником Гущиным становятся участниками расследования жестокой расправы над семьей знаменитой писательницы Клавдии Первомайской. «Последнего великого детского классика» убили накануне ее столетнего юбилея вместе с дочерью и внучкой на даче в известном поселке отечественной интеллигенции «Светлый путь». Кате и полковнику Гущину предстоит распутывать мрачный клубок тайн, которые всю жизнь окружали неоднозначную личность Первомайской, сочинявшей стихи и сказки для детей и одновременно написавшей десятки доносов во времена СССР. Что же стало причиной столь бесчеловечного преступления? И кто был главной целью убийцы – сама ли столетняя писательница или кто-то из ее близких?..

Глава 9

Черный лебедь

После разговора с Эсфирью Гущин достал из кармана пиджака пачку сигарет и закурил.

Что же вы наделали, полковник?

Голос старухи все звучал в ушах Кати. Быстро темнело. На «Светлый путь» опускался теплый пасмурный безлунный вечер. Сигаретный дым…

Гущин снова начал звонить. И опять Катя все слышала. Позвонил сначала патологоанатому. Что со вскрытием? Патологоанатом ответил, что начали работать, но это исследование не одного дня — их же трое.

— Что там с нижней одеждой Виктории Первомайской? — спросил Гущин.

— Без белья.

Катя вспомнила рассказ хостес из бара — золотоволосый вертопрах по имени Егор, спасенный от пьяных хулиганов. Комбинезон от «Дольче Габбана» на голое тело при поездке в бар в возрасте пятидесяти пяти лет — многозначительная деталь.

Затем Гущин позвонил экспертам-баллистикам. Спросил, что с гильзами, собранными на месте убийств.

— Гильзы от патронов 9,7 калибра. Не чистые, много царапин, — отвечал эксперт. — Мы сначала предположили, что это пистолет «беретта». Но модель смущает — это может быть лишь «беретта» 1935 года, а это старье, они выпускались до середины шестидесятых. Так что это маловероятно. Скорее всего, этот калибр подбирали под травматику, переделанную под стрельбу боевыми патронами. Порой случается такая неумышленная имитация. Но мы только начали исследования. Выводы по гильзам и по трасологии в заключении дадим.

— «Беретта» тридцать пятого года, — хмыкнул Гущин. — Интересно. Коробка на восемь патронов у такого пистолета. В доме было истрачено шесть, два патрона оставались для старухи даже без перезарядки.

Он докурил сигарету, глянул на часы.

— А теперь куда, Федор Матвеевич? — спросила Катя.

— В клуб этот, в «Аркадию», хотел заехать. Нам в любом случае показания Лебедева необходимы.

— Так время уже к девяти часам. У них что там, фитнес допоздна?

— В будни да, а сегодня воскресенье. У них по выходным вечеринки для своих, — Гущин направился к машине. — Как мы выяснили сегодня, «Аркадией» владеет некая Алла Ксаветис, ей сеть фитнес-клубов досталась после громкого развода с мужем. Но от сети остались лишь «Аркадия» да фитнес-клуб в Померанцевом переулке, остальные разорились. И доли там проданы юридической нотариальной фирме «Гарфункель, Парамонов и партнеры». Герман Лебедев, кстати, в этой фирме младшим партнером. Он сейчас представляет интересы Ксаветис и занимается юридическим сопровождением клубных дел.

— Он ее… Помните, что Нелли нам о нем сказала?

— Возможно, и так. Хозяйку допросить не удастся — она пять дней назад улетела на Кипр. И пока неизвестно, когда вернется. А Лебедев сегодня работает в офисе в клубе. Мне менеджер сказала, он часто работает по выходным и засиживается допоздна.

Они снова отправились в «Аркадию». Кате не хотелось туда. Там, в «Аркадии», началась их погоня за Иваном Титовым, окончившаяся так страшно.

«Аркадия» встретила их темнотой, огоньками в парке — мерцала подсветка, горели масляные светильники-факелы в каменных чашах. На КПП их пропустили молча и угрюмо.

Звуки джаза…

И тот самый темный вальс Питера Гандри откуда-то из глубин парка. Видно, здесь все от него кайфовали.

Катя и Гущин оставили машину на стоянке и пошли к главному корпусу. На лужайке — огоньки, огоньки. Свечи под стеклянными колпаками, кейтеринг ресторана — вышколенные официанты у накрытых для ночного ужина столов. Барбекю, открытый бар, шведский стол с закусками. На подносах фужеры с шампанским и просекко. И при этом совсем мало гостей. Катя заметила лишь несколько пар. И еще стайку каких-то разряженных девиц, пьяных и томных. Время фитнеса уступило времени ночных развлечений. Только развлекались единицы. Обслуги было больше, чем гостей.

По дорожкам парка катались на цирковых колесах жонглеры, клоун-меланхолик подкидывал в воздух белые тарелки. Полуголый акробат, одетый факиром, изображал глотателя огня — выдувал целый факел оранжевого пламени. Ему вяло аплодировали из кустов, где скрывались столики и мягкие кресла.

Тихая, замогильная какая-то рублевская вечеринка — одна из последних на вольном воздухе перед осенним ненастьем.

На ресепшен в главном здании дежурила Нелли в странном костюме Белой Коломбины — ее набеленное и густо накрашенное лицо напоминало гипсовую маску.

— Карнавал тут у вас воскресный? — спросил Гущин, поздоровавшись с ней.

— Администрация старается хоть как-то прежних клиентов привлечь. Сейчас же все по домам сидят, кто не уехал. — Нелли вздохнула. — Это раньше по клубам тусовались, а сейчас дома у комелька. Зря все это, деньги на ветер. Мы, наверное, разоримся скоро. Придется другую работу искать.

— Герман Лебедев здесь? — спросил Гущин. — Нам надо с ним побеседовать.

— До сих пор в офисе. Сейчас я ему позвоню. Скажу, что опять полиция приехала, — Нелли набрала внутренний номер. — Герман, к вам приехали. Да, опять эти… хорошо, поняла.

Она указала рукой в сторону лужайки.

— Офис — первое бунгало по аллее. Он к вам сейчас выйдет.

Они пошли. Катя оглянулась — Нелли подозвала жестом сотрудницу, тоже одетую Белой Коломбиной или шахматной пешкой, словно просила подменить ее на ресепшен.

Они обогнули лужайку. Джаз стихающий… вальс-фантом, уплывающий в ночное небо — и раз, два, три… Мелодия скрипки… Что-то о потерях, боли и разбитых мечтах.

Она попыталась представить толстушку Анаис здесь, среди этого полумертвого карнавала. Миллениалы помешаны на розовом… Кошечка Китти. Необъятные шорты. По утрам и днем — пилатес и йога, а по ночам — шампанское и…

Вон двое на мягком диване за столиком уже колесами успели закинуться, отплыли в нирвану.

Герман Лебедев уже ждал их возле офиса. Если он что-то и выпил на этой вечеринке, то сейчас это по нему не было заметно. Одетый в строгий черный костюм-тройку и белую рубашку, он походил на очень красивого похоронного агента. Черный галстук приспущен, волосы снова слегка растрепаны. Он курил сигарету.

— Полиция Московской области, — Гущин официально представился. — Нам в прошлый раз не удалось с вами побеседовать. А это необходимо.

— Я понимаю. Я слышал в новостях. — Герман Лебедев глубоко затянулся сигаретой. — Ужасно. Шок. Мы все здесь все еще до конца не можем поверить. Двойной шок.

— Вы были знакомы с Анаис, как нам тут сказали.

— Она занималась здесь, в клубе.

— Но вы с ней общались.

— Да. Тут был неприятный инцидент. Мне пришлось вмешаться.

— Мы в курсе, — Гущин разглядывал его.

Катя, надо признаться, тоже. Такой мужчина… Боже, боже… Но сейчас у него вид какой-то… словно он на все махнул рукой. Отчаяние, безысходность… Он горюет, что ли, так сильно о девушке, за которую заступился перед ее ревнивым приятелем, когда тут, в «Аркадии», разыгралась та трагикомедия с поединком и лопнувшим лифчиком?

— А после той драки что было? — спросил Гущин.

— Ничего. Тишина.

— Титов больше здесь не появлялся?

— Нет. Кто бы мог подумать.

— А она?

— У нее здесь были регулярные занятия, насколько я знаю. Она часто приезжала.

— И вы виделись с ней?

— Конечно. Здоровались. Все как обычно.

Катя изучала его — слишком лаконичные ответы. И с мрачным выражением лица все это вроде не вяжется, вся эта показанная холодность, бесстрастность. Там еще что-то есть. В его взгляде.

— Она приходила к вам в зал исторического фехтования?

— Да, часто, но она не фехтовала. Это вообще тяжелый вид спорта.

— Иван Титов не угрожал вам после того инцидента с ножом? Не звонил? Мейлов не слал?

— Я с соцсетями не дружу, — сказал Герман Лебедев. — Это они, молодежь. Нет, все было очень тихо, спокойно. Все было так нормально. Поэтому я… мы все здесь глубоко потрясены случившимся.

— Значит, вы сейчас постоянный юрист клуба?

— Это что-то вроде подработки. Хотя здесь дел очень много. Документация, отчетность, все запущено. Банковские кредиты, долги. Я разбираюсь потихоньку. Основная моя работа в нотариальной фирме вместе с партнерами.

— Известная уважаемая фирма, — кивнул Гущин. — На юридическом петербургском форуме ваши коллеги — частые гости.

Герман Лебедев снова кивнул равнодушно и отбросил сигарету. Когда он говорил, на его щеках возникали ямочки. Это, с одной стороны, представляло контраст с его мужественной внешностью, твердыми чертами, а с другой — лишь добавляло привлекательности.

Катя запретила себе пялиться на него вот так — в открытую…

Ах, как она понимала сейчас Анаис!

Трудно устоять.

Почти невозможно.

Даже когда он мрачен и безразличен. А когда появляется, как рыцарь, чтобы защитить вас? Когда улыбается вам? Когда закрывает вас колетом от нескромных взглядов, от позора? Крепость сдается сразу, гарнизон счастлив умереть за одну его улыбку, за одно его слово.

Он глянул на нее. Можно утонуть в этих серых глазах. Но сейчас там… что? Не поймешь. То ли дымка боли, то ли сигаретный дым.

— Хорошо. Спасибо, — сказал Гущин. — Пока все. Если возникнут вопросы, мы к вам обратимся.

Герман Лебедев снова кивнул им. Повернулся и пошел в офис.

Они медленно побрели назад — мимо лужайки, где так и не прибавилось гостей. Но зато там сейчас выступали цирковые артисты.

Пустая поездка, думала Катя. Немного узнали мы в этой «Аркадии».

Но… все изменилось в единый миг.

Кто опять сказал, что реальность и природа не терпят повторов? Все снова повторилось. Затрещали кусты и…

Им преградила путь темная фигура. Кате померещилось, что это он… Титов восстал из мертвых и явился к ним сюда, чтобы…

Белая маска лиц, черные провалы.

В следующий миг она узнала Нелли. Та накинула на свой карнавальный костюм Белой Коломбины длинное черное пальто.

— Соловья баснями кормят, — произнесла она тихо, оглядываясь туда, куда ушел Герман Лебедев. — А лебедей… Что он вам тут наговорил. Надо же, сама сдержанность. Ничего… совсем ничего. Ну, мужики, ну, лгуны.

— Нелли, вы что, подслушивали в кустах? — спросила Катя.

— Ну, виновата. Но интересно же. Мне страх как интересно было, что он вам расскажет. И потом, ведь Анаис убили… Пусть и не подруга она мне, но… я от нее ничего, кроме добра, не видела. Она нормальная девчонка была, добрая. Пусть и дурочка влюбленная.

— А он что, нам неправду сказал?

— Он вам вот столько сказал, — Нелли жестом показала пальцами «чуть-чуть». — А про самое-то интересное умолчал.

— А что самое интересное? — Катя ощутила, что она тоже… вся захвачена предстоящими сведениями о нем.

— Знаете, как его тут у нас за глаза называют? — спросила Нелли. — Черный Лебедь.

— Черный Лебедь? — переспросил Гущин.

— Ага. И со всеми смыслами. Видели, какой он? У нас тут каждая вторая и из персонала, и из клиенток всех возрастов готовы… он лишь бровью поведет, они все рады на шее у него моментально повиснуть. Я сама… что лукавить… У меня только парень есть постоянный, мы живем, так что… Но и я бы не устояла, если бы он только намекнул. И никто бы не устоял, если бы он захотел. Любая бы с радостью. Но он здесь ни с кем никогда, понимаете? Никогда ничего не было. Он чувства хозяйки Аллы щадил. Может, у него на стороне баб вагон — так оно и есть, наверное, но здесь, в клубе, никогда раньше. Алла его бешено ревнует. Ей же за шестьдесят, ему сорок. У нас тут болтали…

Нелли облизнула губы, словно сладкого чего-то вкусила. Катя подумала, что патологические адские сплетницы — находка для полиции.

— У нас болтали, что она денег уйму заплатила, ну, чтобы ребенка как-то… якобы у нее где-то в Италии в клинике яйцеклетки… ну, чтобы они с Германом ребенка. Это в ее-то возрасте. Баба с катушек слетела. И он ее, наверное, щадил. Может, даже и жениться планировал. Она же так богата. Но все это было до, понимаете?

— До чего? — спросил Гущин.

— До той поножовщины. До их дуэли с Титовым из-за нее. — Нелли округлила глаза и перешла на шепот: — Она-то, Анаис, конечно, поплыла. Влюбилась в него насмерть. Но и он тоже…

— Что он? — Катя уже умирала от любопытства.

— Черный Лебедь-то наш. Тоже поплыл.

— То есть? Что вы хотите этим сказать, Нелли?

— А то, что он… это самое… Я думаю, это все потому, что он ее сиськи голые увидел в такой ситуации. Ну, когда с нее все сползло, и она стояла перед ними… перед охраной — сама беззащитность, сама невинность. У мужиков же ничего не поймешь порой. Они и сами не знают — всю жизнь уверяют себя, что им нравятся лярвы худые, красотки-модели, а потом бац… Взял и на пышке женился. Ну, как Шон Бин — хозяин Винтерфелла. Я говорю вам — он, Герман… его самого как током в той ситуации шарахнуло. Ее сиськи, соски торчком. Вообще все — и то, что он защитил ее и что ранили его из-за нее. Кровь же ручьем у него текла. И она смотрела на него так, словно умереть за него готова. А мужики сорокалетние… я где-то читала… они в принципе не могут устоять, если девчонка моложе на двадцать лет и влюблена в них сильно. Он и не устоял.

— Это ваши догадки? — уточнил Гущин. — Умозаключения? Или есть что-то конкретное? Факты?

Нелли ухмыльнулась накрашенным ртом Коломбины.

— Я их видела. И слышала. И это произошло не сразу. Неделя примерно прошла. И он неправду вам сказал — Анаис больше в зал исторического фехтования, где он саблей махал, не приходила. Она до той стадии дошла в этой истории, когда предмет обожания уже избегают, потому что… сил уже нет. Поклоняются издали. Молча. Как божеству. А вот он… он стал приходить туда, где она занималась. Я его видела — стоит на галерее и вниз смотрит. А они там в йоге все. Или в зал для танцев тоже зайдет. Словно дела какие-то. Ну а потом… это произошло. Это самое. На моих глазах.

— Вы что, за ними подглядывали? — спросила Катя.

— За Анаис бы не стала. Смех один. Но за ним… Черный Лебедь… он всех нас тут интересует. Я не удержалась. Это случилось там, — Нелли махнула рукой в темноту. — Она пришла на конюшни. Она ездить верхом пыталась. Ей самую спокойную конягу нашли, старого пони. Такая милота, хохма. Она стояла, ждала, пока его оседлают и выведут в падок.

Герман Лебедев подошел к ней сзади.

— Здравствуй, Анаис.

Она оглянулась. Ее лицо моментально вспыхнуло.

— Жарко было опять в тот день, — рассказывала Нелли. — А он как и сейчас — люди в черном. Он всегда в черном костюме. Или в этом своем белом колете для фехтования. Знает, что ему это чертовски идет. Но там, у конюшен, он был без пиджака — только белая рубашка и жилет от тройки. Анаис в костюме для верховой езды вся взмокла, раскраснелась.

— Здравствуйте.

— У тебя тут занятия?

— Да.

— Я не помешаю?

— Нет. Я… я давно хотела вам сказать…

— Что? — Он улыбнулся ей.

— Я хотела поблагодарить вас. За то, что вы…

— Да ну, брось. Какие благодарности. И вообще глупо получилось. Такой театр абсурда.

— Абсурда? — ее голос упал.

— Он глупый мальчишка, этот твой жених.

— Он мне не жених. Мы никогда с ним… я никогда… ничего не было!

— Забудь, Анаис, — он смотрел на нее с высоты своего роста.

— Нет, не могу, — она подняла голову. — Он вас сильно порезал?

— Ерунда.

— Он вас ранил.

— Затянулось все уже.

— Не могло так быстро зажить. Ножевая рана.

Он смотрел ей в глаза. И она смотрела в его глаза не отрываясь.

— Ну, убедись сама, Анаис.

Он медленно расстегнул на себе черный жилет от костюма-тройки, потом белую рубашку, раздвинул полы, обнажая свой накачанный торс. Слева на груди багровел порез от ножа. И он правда уже затянулся. Кожу просто рассекли, и теперь рана быстро заживала.

Анаис смотрела на рану. Потом она увидела еще один шрам на его теле — на левом боку под ребрами. Очень глубокий, но давний, давно зарубцевавшийся. Как завороженная Анаис протянула руку и коснулась этого старого шрама. Прикосновение к его телу стало для нее почти шоком. Она и сама не могла сказать, как она осмелилась так себя вести с ним.

Лебедев замер, когда ее пальцы скользнули по глубокому шраму на его боку.

— И колет не спасает от сабельных ударов, — прошептала Анаис. — Острая сабля… Я всегда боюсь за вас, когда вы в зале. Это не спорт, это бой — колет не спасает.

— Не бойся, Анаис.

Он взял ее руку, сжал и двинул вверх, медленно скользя по своей коже — ее маленькая пухлая кисть скрывалась в его кулаке. Он положил ее руку на свежий порез. Туда где сердце. И Анаис услышала, как оно часто и глухо стучит под ее ладонью.

В этот момент конюх вывел в падок старого пегого пони, уже оседланного для урока верховой езды.

Герман Лебедев выпустил руку Анаис. Конюх смотрел на них, держа пони под уздцы.

— Анаис повернулась и пошла, — продолжила свой рассказ Нелли. — Взгромоздилась на пони. Конюх убрался назад в конюшню. Она осталась одна в загоне. А Лебедев не ушел. И даже не застегнулся — жилет только застегнул на одну пуговицу. А рубашку — нет. Так и стоял перед ней, облокотившись на ограду загона. И она… Она и ездить-то не умеет! А тут она дернула поводья, ударила старичка-пони пятками в бока и пустила его вскачь по кругу!

Пони, наверное, страшно удивился. Один круг он проскакал тяжелым галопом, а она все понукала его, неумело дергая поводья и постоянно кренясь то на один бок, то на другой.

— Ее было просто не узнать! — сказала Нелли. — Это выглядело смешно, по крайней мере для меня, я еле сдерживалась в своем укрытии, чтобы не расхохотаться громко. Но Черный Лебедь не смеялся.

Он смотрел на Анаис, на ее рыжие густые волосы, выбившиеся из-под черного шлема. Она снова дернула поводья, развернула пони и погнала его прямо в сторону препятствий — барьер, куртина подстриженных кустов, маленький ров, через который прыгали более опытные наездники. Она вскрикнула и направила пони на барьер, все понукая, подгоняя. Старый толстый пони прыгнул — там было совсем не высоко. Преодолел препятствие, но потом неожиданно замер, уперся передними копытами, тряхнул головой и… сбросил с себя наездницу.

Анаис упала на песок. Мягко, она не ушиблась. Она перевернулась и села, согнув ноги, глядя, как Лебедев идет к ней через весь загон. Секунду он стоял над ней, выпрямившись во весь свой высокий рост. Протянул ей руку. Но она словно боялась вновь его коснуться, поэтому он нагнулся и сам взял ее за руку, осторожно и бережно поднимая с песка.

Анаис поднялась. Они стояли близко друг к другу. Анаис не поднимала на него глаз, тогда он шагнул к ней вплотную. И она спрятала свое пылающее лицо на его груди.

— Храбрая, — сказал Черный Лебедь. — Ты храбрая, Анаис.

Он чуть отстранился, приподнял ее лицо за подбородок, словно желая лучше его рассмотреть. Она не сопротивлялась, ее руки безвольно висели вдоль тела. Он еще отступил, теперь разглядывая ее уже всю — как-то сбоку. Улыбнулся виновато и очень мягко. И в следующий миг легко поднял Анаис на руки.

— Ее! С ее-то весом! Как пушинку! — воскликнула Нелли. — Я тогда просто обалдела. Ну, Черный Лебедь!

Он держал ее на руках.

— Храбрая, — повторил он. — Мальчишка просто не мог в тебя не влюбиться. Узнал тебя раньше и лучше, чем я. Но теперь ты знаешь, Анаис, кое-что о страсти. О том, как это бывает на свете.

Держа ее на руках в своих объятиях, он взглянул ей в глаза. И поцеловал ее.

— Меня никто так не целовал, — нервно, отрывисто сказала Нелли. Вся напускная веселость в ее тоне, весь стеб пропал. — Даже парень мой. Это, в общем, лучше даже не видеть… потому что зависть… Я и перед лицом ее смерти скажу — она такого не заслужила. Такого поцелуя, как тот. Он словно умирал там. Словно в последний раз. Так хотел ее. Такие поцелуи в кино только красавицам, секс-бомбам, а она ведь была…

Конец ознакомительного фрагмента.