Пир на закате солнца

Татьяна Степанова, 2009

В госпитале творятся странные вещи. Сотрудница пресс-центра ГУВД Катя Петровская сама тому свидетель. И эпицентр этой страшной истории полковник Олег Приходько – Троянец, которого едва живого привезли восемь месяцев назад из Албании. Но у него уже ничего не спросишь, он мертв. Мало того, его труп загадочным образом исчез из морга… Катя вспомнила полоумную медсестру, потом мальчика с черешнями в больничном коридоре… Вспомнила слова его матери о том, что сына будто подменили после того, как они всей семьей навестили Олега Приходько. Генерал Москалев и полковник Приходько были друзьями, боевыми товарищами. Троянец… Странный псевдоним, сразу возникают ассоциации… Троянский конь: на вид одно, внутри совсем другое. Этакий носитель, внедренный в иную среду, с особой начинкой из горя, хаоса, смерти… А все началось там, в горах Албании…

Глава 3

Вечер в Архангельском

Ума Турман — белокурая бестия — взмахнула клинком… Рассеченный, раненный насмерть, изувеченный американский… Кровь горлом… булькающий хрип… О, великолепная мамочка! Черная мамба — американская мечта, ты показала класс, показала истинный класс… Ну, а еще что ты можешь, Ума? Покажи мне все, ПОКАЖИ, КАК ЭТО ДЕЛАЮТ, — я весь целиком на острие твоего меча…

— Данила, выключи телевизор!

— Это плеер, мама.

— Все равно выключи.

— Это «Убить Билла-2».

— Что?

Мать возникла на пороге гостиной. Данила не обратил внимания, он следил за тем, что происходило на экране. Героиня Умы Турман Черная мамба не просто сражалась, она убивала — нет, ДОБИВАЛА кого-то, корчившегося от боли.

Даниле Москалеву скоро должно было исполниться двенадцать. Он был крепкий, не по годам развитый мальчик. Совсем недавно он подслушал разговор родителей о себе — мать говорила отцу о каком-то «раннем созревании, переломном моменте».

Мать вообще чересчур много им занималась, постоянно контролировала: «Я люблю тебя, я очень тебя люблю. Ты самое дорогое, что у меня есть. Если бы ты знал, как трудно ты мне достался, какие были тяжелые роды. Но когда мне тебя принесли, маленького, совсем крошечного, в одеяльце… боже мой… Ты всегда должен помнить, как я люблю тебя, каких сил мне стоило то наше вынужденное расставание с тобой».

Вынужденное расставание — так мать называла четыре последних года, которые Данила провел в доме бабушки в Питере. Отец Данилы Виктор Москалев — генерал-майор, командир спецназа внутренних войск МВД — был назначен начальником Антитеррористического центра на Северном Кавказе. Его жена Регина поехала с ним сначала в Моздок, потом в Нальчик. Данилу в Нальчик родители с собой не взяли. Питер и бабушка были признаны гораздо более безопасным вариантом. В итоге четыре года жили врозь, с редкими наездами во время отпуска.

Этой зимой жизнь семьи снова переменилась — генерал Москалев был отозван в Москву и ожидал повышения. Семья поселилась на государственной даче в подмосковном Красногорске. Коттеджный поселок «Старица» располагался рядом с усадьбой Архангельское. Дома были добротные, новые, инфраструктура развитой, рукой подать до чудесного Архангельского парка, до старицы Москвы-реки. В поселке жили в основном бизнесмены и чиновники-федералы. Последние получали назначения и отправлялись к месту службы на периферию, освобождая госдачи. Бизнесмены же в связи с кризисом пачками уезжали за границу. Свою дачную недвижимость пытались сдать, но им в этом что-то не очень везло. Так что, несмотря на чудесные окрестности и развитую инфраструктуру, большинство особняков в поселке пустовало.

Это Данила отметил сразу во время первой же своей прогулки. Со школой, в которую он поступил, точнее, с показательной красногорской гимназией, тоже что-то не заладилось. Он привык к питерской своей школе на Лиговке. И был рад, что этот учебный год практически закончен.

Впрочем, друзей особых у него не было и на Лиговке. Максимум, на что его хватало, это смотаться с пацанами в кино — глянуть «Матрицу» или «Другой мир». Но все это были ненастоящие фильмы, какие-то комиксы для малолеток, там все было бутафорским, виртуальным, и страха особого не было, и боли настоящей. Фильмы, которые задевали его за живое, как, например, эта Черная мамба, он не любил делить ни с кем и смотрел в одиночку.

Прекрасная Ума со своим нелепым самурайским мечом… Взмах! Вопль! Вырванный глаз — и каблучком на него… Расплющивая в слизь…

Или та сцена драки в «Кванте милосердия»…

А кадры «метания копий» в «Апокалипсисе» Мэла Гибсона, все так натурально было снято — копье летит, вонзается в бегущего пленника, и он корчится на траве, как жук на булавке, землю царапает… Наверное, много грязи потом из-под ногтей актерам пришлось выковыривать.

— Ты чем тут занимаешься?

— Чищу ногти.

— Детка… Этот фильм… Выключи, это сплошное насилие. — Мать смотрела на экран. — Я не понимаю, как тебе может нравиться такое. Отец не переносит. Он звонил, он едет домой, сейчас будем все ужинать. Так что выключи, ты же знаешь, он будет ругаться.

Отец-генерал и правда ругался, когда заставал Данилу за просмотром такого кино. Данила не понимал отца — как так? Ведь сам сколько лет провел на войне, в «горячих точках» — сначала был в Косове, сам рассказывал, в каких-то там международных силах КЕЙ ФОР, потом в Чечне, в Дагестане. Борьба с терроризмом на Северном Кавказе, с вооруженными бандитами. Бандитов в плен не берут, вон по телевизору всегда сообщают — «убиты в ходе спецоперации, так как оказывали активное сопротивление». Данила в свои двенадцать неплохо во всем этом разбирался. В душе он был доволен, что его отец — генерал, это как-то грело. Не то чтобы крылья вырастали, но все равно это было приятно. Отец — генерал, герой-воин… Когда-нибудь он расскажет, КАК ЭТО БЫВАЕТ. КАК ЭТО ПРОИСХОДИТ НА САМОМ ДЕЛЕ. Уж он-то знает наверняка. И какой резон ему это скрывать? Вот уже несколько раз он обмолвился, что хотел бы, чтобы и Данила после школы поступил в военное училище. Ну если не в училище, то в Военный институт или в Высшую школу ФСБ или МВД.

Так отчего же он гневается, когда застает его, Данилу, за просмотром фильма Квентина Тарантино, где убивают и…

Странные люди — эти взрослые…

Мать не уходила из гостиной, и «Убить Билла» пришлось выключить. Мать подошла, потрепала его по голове, заботливо пощупала лоб.

— Как в школе?

— Двадцать третьего заканчиваем.

— Отец ждет назначения. Так что в ближайшее время нам всем вместе поехать отдыхать не удастся. Может быть, в августе.

Мать нравилась Даниле. Она была молодой и современной. Мелировала волосы, носила джинсы. Была высокой и стройной. Они с отцом были отличной парой — хорошо смотрелись со стороны.

— Ты куда, детка?

— Погуляю.

— Сейчас папа приедет, будем ужинать.

— Не хочется, голова болит.

— Ну хорошо, только недолго. Пойдешь в парк? Смотри, осторожнее.

Данила не ответил. Мать, только не начинай… детка… очень люблю, когда тебя принесли такого крохотного в одеяльце…

О своем появлении на свет Данила знал массу ненужных подробностей. Сморщенное личико, волосенки на голове, и самое главное — зубы. Оказывается, он родился уже с зубами — с двумя-тремя малюсенькими молочными клыками. Мать отчего-то это так умиляло, так умиляло. Она взахлеб по телефону могла часами рассказывать старым питерским своим подругам еще по институту, как Данила, когда она кормила его грудью, кусал… Он кусался…

Данила однажды представил себе, как это было. И что-то произошло. Случилось — один в один такое же, как, бывало, смотришь в Интернете тайком порнушку. Пришлось даже в туалет метнуться. А потом сидеть с пылающими щеками в гостиной, задыхаться, гадать — заметил ли отец, заметила ли она…

— Данила, а разве парк уже не закрыт? Семь часов. И погода портится.

Данила и на это не ответил матери. Хлопнул входной дверью, скатился по лестнице, выскочил за ворота.

В парк Архангельское он никогда не ходил через главные ворота, где была касса и продавали билеты. У него был свой путь туда. Он открыл его для себя еще зимой. Правда, тогда навалило высокие сугробы и преодолевать ограду было легко. Но потом он нашел липу, растущую у ограды. Взобраться на нее было пара пустяков, а уж затем как по мосту. Ловкости ему было не занимать.

Зелень и свет. Зелень майская, свет вечерний. К тому же погода и правда подвела: серое облако — первое в нескончаемой череде облаков, появившихся неизвестно откуда, зацепилось за шпиль башни, венчающей Старый дворец. Данила по аллее быстро дошел до террас, взобрался наверх. Вот здесь хорошо, далеко видно — луга, поля, рощи, весь парк как на ладони. Это место…

«Хорошо бы тут остаться насовсем, — думал Данила. — И жить бы здесь». Не в этом скучном дворце-музее, где тетки-смотрительницы заставляют надевать безразмерные войлочные тапки, а тут, в парке… в этом парке…

Ночью, когда светит луна.

И в сумерках, когда туман ползет с реки.

И днем, когда начинает накрапывать дождь.

Когда пропадают толпы туристов, когда охрана запирает ворота, когда все уходят, прячутся по домам…

Это хорошо или плохо, когда тебя все боятся?

Гуляющие в парке спешили к выходу: молодые мамы с колясками, стайка девиц. Данила провожал их взглядом. Первые капли дождя заставили его спуститься и нырнуть в боковую аллею.

Белые статуи, мокрый мрамор, темные стволы лип. Данила натянул на голову капюшон — дождь, а ему нипочем. Вот искусственный грот, если там затаиться, а потом выскочить с криком, то, возможно, те, кто будет мимо проходить… те девчонки, которые вчера играли тут в бадминтон, в обморок хлопнутся или же обо…ся — вот будет умора!

Они будут визжать, но их никто не услышит. А он…

То, что он видел на экране во всех этих «биллах», «квантах», «бондах», «чужих», то, что было на мониторе, когда он самозабвенно играл, жил там, в виртуале компьютерной игры, — ВСЕ ЭТО сейчас плескалось, как море, где-то там, далеко внутри, куда лень было заглядывать. Все это он уже проходил, как алгебру. Все это было уже надоевшим и пресным.

Даже Черная мамба — мамочка Ума… А ведь не прошло и часа, как он следил за ней, затаив дыхание.

И вот все улетучилось в один миг. Данила чувствовал пустоту. Это было непривычно, дискомфортно. Непонятный неприятный внутренний вакуум должно было что-то заполнить — очень скоро, совсем скоро.

Данила посмотрел на свои ладони, они были мокрые от дождя или от пота. Что-то должно было случиться.

Он поплелся по аллее, поднялся по ступенькам под своды открытой колоннады. Куртка и джинсы промокли насквозь, но он не замечал этого. Прислонившись к колонне, он смотрел на дождь. Невысокий русоволосый мальчик — крепкий, спортивный.

Двое охранников, шедших по аллее, не обратили на него внимания. Как не обращали внимания и на старую липу возле театра Гонзаго, по ветвям которой ловкому существу ничего не стоило пробраться в Архангельский парк хоть днем, хоть ночью.