Врата ночи

Татьяна Степанова

Скованные наручниками кисти рук – единственное, что оставляет оперативникам этот серийный убийца. У начальника `убойного отдела` Никиты Колосова нет никаких улик, чтобы очертить круг подозреваемых. Нет зацепок и у Кати Петровской, сотрудницы пресс-центра УВД, но она чувствует, что преступник совсем рядом: он покушается на жизнь ее мужа, звонит их другу Сергею Мещерскому. Катя уверена, что она где-то встречалась с этим монстром, а возможно, встречается и сейчас. Он словно дразнит своих преследователей, неотвратимо приближаясь к ним, но по-прежнему остается невидимкой…

Глава 7

ЧИСТОКРОВНЫЕ ЖЕРЕБЦЫ И КОБЫЛЫ

Расставшись с Катей, Мещерский поехал домой. На пороге квартиры его встретил телефонный звонок. Мещерский отчего-то не сразу взял трубку. Медлил. Телефон настойчиво звонил.

— Алло, я слушаю.

— Сергей, добрый вечер. Ну как, встретились с Белкиным? Помог он вам разобраться?

Звонил Скуратов. Мещерский сам дал ему свой домашний номер — он был указан на визитке «Столичного географического клуба» вместе с телефоном и факсом офиса. Мещерский подробно рассказал о работе в фондах музея:

— Как только документы полностью будут готовы, мы сразу же…

— Ну и отлично, — судя по голосу, Скуратов был доволен. — Вы с ходу взяли быка за рога. А то мы с Астрахановым начали помаленьку увязать во всем этом архиве. На завтра у вас что-нибудь запланировано?

— Буду в авиаагентство звонить. Но, Алексей Владимирович, там и в таможенной декларации, и в документах на перевозку и фрахт необходимо будет указать характер груза, который экспедиция повезет…

— Вы завтра после обеда свободны? — спросил вдруг Скуратов.

— Ничего срочного вроде нет.

— Тогда я пришлю за вами машину в офис. Завтра наши собираются в Берсеневке. Конезавод знаете? От Московского ипподрома. Мы там помещения арендуем. У нас там неплохая конюшня. Воздуха свежего глотнете подмосковного. Заодно и с характером груза ознакомитесь на месте. Договорились? Так мы ждем вас. В половине второго машина придет за вами.

Голос клиента был энергичен, приветлив и настойчив одновременно. Мещерский вздохнул. Берсеневка… Кто ж не знает в Подмосковье Берсеневки? Элитного дачного муравейника на Истринском водохранилище с особняками, кортами, ухоженной парковой зоной отдыха. А тут, оказывается, еще и мини-ипподром имеется. Ехать туда ему было лень. Он так устал за эту неделю, что охотнее скоротал бы вечер на диване перед телевизором. Но кто платит деньги, тот заказывает и песню. Хозяин, то есть клиент, — барин.

На следующий день Скуратов прислал за ним черный «БМВ». Водитель был молод, спортивен, немногословен. А дорога на Берсеневку чудесна. Правда, все утро в Москве лил дождь. И Мещерский думал, что в такой потоп ехать за город — дело заведомо проигрышное. Но к полудню тучи рассеялись, выглянуло солнце. Асфальт на шоссе был мокрым и блестел как зеркало.

В сам элитный дачный городок они не въезжали. Бывший конезавод Московского ипподрома располагался в пяти километрах от Берсеневки, в живописной березовой роще. За ней расстилались поля и луга, полого спускавшиеся к водохранилищу.

Мещерский был готов к тому, что увидит толпу гостей, вереницу иномарок. Слова «ипподром», «конюшня» в его воображении невольно ассоциировались с атмосферой шумного, многолюдного зрелища. Но все оказалось совершенно иным.

Машина свернула в рощу, миновала указатель «Опытная станция №5 Сельхозакадемии», снова свернула на новенькое бетонное шоссе и уперлась фарами в железные ворота глухого высокого забора. Как оказалось впоследствии, забор огораживал лишь участок, где располагался конно-спортивный комплекс военно-исторического общества. Здесь имелась и охрана. Остальную часть бывшего конезавода, где помещался детский конный клуб «Казачок», Станция юного натуралиста, а также обширное поле для выездки, никто не сторожил.

Военные историки арендовали лишь небольшую часть огромных угодий конезавода, некогда славившегося на весь Союз и патронировавшегося самим маршалом Буденным. Об этих днях славы свидетельствовал позеленевший бюст маршала перед ветхим особнячком-избушкой, где располагались дирекция и ветлечебница.

Арендуемый военными историками участок вплотную примыкал к полю для выездки. На небольшом пятачке стояло сразу несколько новых, построенных по современным проектам зданий: клуб, в котором располагались столовая, бар, бильярд, тренажерный зал и сауна, здание медпункта, раздевалка для жокеев и собственно сами конюшни и «конский лазарет».

Мещерского высадили у дверей клуба. На его деревянной веранде в пластмассовых креслах за столиком сидели трое — Скуратов, Алагиров и Астраханов. Последнего «южноармейца» Мещерский видел до этого всего несколько раз и лишь мельком. Он входил в попечительский совет общества, оказывал Скуратову помощь в хозяйственных вопросах. И как оказалось, конно-спортивный комплекс был его непосредственным детищем и вотчиной.

Кроме этой троицы, на территории был лишь обслуживающий персонал: конюхи, бармен, официанты — они обслуживали столик на веранде и накрывали в столовой к ужину. Позже подошел ветеринарный врач, работавший по совместительству на Станции юных натуралистов и в «конском лазарете».

Мещерского приняли радушно. Скуратов спустился по ступенькам ему навстречу, повел на веранду. Алагиров сказал официанту, чтобы подали еще одно пластмассовое кресло. Мещерскому по его просьбе принесли холодного чая. Беседа потекла неспешная, обстоятельная, доброжелательная. Мещерский понимал: позвали его сюда, в этот тихий спортивный уголок отдыха и мужских развлечений, совсем не для того, чтобы показать «неплохую конюшню». А для того, чтобы в неформальной обстановке приглядеться еще и еще раз, прощупать: как-никак им всем предстояло рискованное путешествие, от которого можно было ожидать самых разных, порой весьма неприятных сюрпризов.

— И все же, простите, хоть я и подробно ознакомился со всеми материалами, никак в толк не возьму, — после подробного изложения того, как продвигаются дела, Мещерский решил прояснить и обострить ситуацию, — почему именно сейчас у вас возникла идея повторить поход баратовской казачьей сотни?

— Мы везем на место одной из их стоянок мемориальную плиту с бронзовым крестом. Скульптор выполнил заказ — время воздвигать памятник. Вы же читали дневники — на берегу реки Диалы сотня подверглась нападению лурского ^[1] отряда. Пятеро казаков и прапорщик были зверски убиты. Там в песке до сих пор их кости. Мы просто хотим, чтобы ни одна могила русского солдата, русского казака, как бы далеко от Родины она ни находилась, не была забыта. Это наш долг. Собственно, ради этих целей и существует наше общество и наш фонд.

Скуратов говорил, Мещерский слушал. Взглянул на собеседника. Тон Скуратова был серьезен и торжествен. А глаза… В них плясали лукавые теплые огоньки.

— И все же предпринимать такое путешествие, пусть даже с такой благородной целью, как увековечивание памяти русского казака-первопроходца, во время столь сложной политической ситуации в регионе… — Мещерский постарался, чтобы и его тон по серьезности, торжественности и двусмысленности соответствовал скуратовскому. — Учитывая, насколько осложнены сейчас наши отношения с исламскими странами в связи с военной кампанией в Чечне… В то время, когда на Кавказе идет война…

— Именно когда на Кавказе идет война.

Это тихо произнес Алагиров. В беседу он не вмешивался, вел себя очень сдержанно. Мещерский наблюдал за ним с любопытством: парень лениво потягивал апельсиновый сок. Звали его Абдулла.

— Абдулла, сколько ты не был в родных горах? — усмехнулся Астраханов.

— Пять лет, Вася.

И от Астраханова, неожиданно вступившего в беседу, Мещерский узнал, что отец Алагирова, ныне покойный, — бывший генеральный прокурор Кабардино-Балкарии, дядя — известный оперный дирижер, что в Нальчике у семьи Алагировых родовой дом, где проживают мать и две младшие сестры-школьницы, что старшая сестра Абдуллы, Вера, недавно принята в балетную труппу Мариинского театра, а сам Абдулла два года назад окончил Институт стран Азии и Африки, знает арабский и английский, а также свободно говорит на курдском, грузинском, чеченском, черкесском и нескольких языках дагестано-лезгинской группы.

— А что вы делали после окончания университета? — полюбопытствовал Мещерский. — Работали?

— Учился, — ответил Алагиров.

— Наверное, в аспирантуре?

— Не совсем… Но в принципе да.

Скуратов на это кашлянул. Астраханов хмыкнул. А Мещерскому показалось, что еще немного — и он тоже догадается, где мог учиться этот юный отпрыск талантливого кавказского рода. «Кравченко бы сюда, — подумал Мещерский. — Этот сразу бы учуял, откуда этот полиглот — из резерва МИДа или внешней разведки».

Необычно было и то, что о жизни этого тихого парня с колоритнейшим именем Абдулла рассказывает так добродушно, подробно и свободно Астраханов. А сам Алагиров словно наблюдает ситуацию со стороны, будто и не о нем идет речь — потягивает апельсиновый сок да то и дело шлепает ладонью по коленям, обтянутым узкими голубыми джинсами, на которые пикируют злобные подмосковные июньские комары.

Астраханов был одного возраста со Скуратовым или, быть может, на год постарше. Довольно красивый, ленивый, правда, чуть больше, чем нужно, раскормленный и холеный мужчина с бритым бледным лицом, смоляными волосами и задумчивыми серыми глазами. Брови его были как-то странно приподняты, точно на лице его навечно застыло удивленно-капризное выражение. Внешне он напомнил Мещерскому типичнейшего маменькиного сынка, но…

— Вы угадали, Сергей, мы самым невежливым образом водим вас, нашего менеджера и будущего проводника по диким нехоженым тропам, за нос, — усмехнулся он. — До сих пор мы не открыли вам истинной причины нашего вояжа именно по такому маршруту, именно в то время, когда в регион так не советуют ехать. Но час настал, — он кинул насмешливый взгляд на Скуратова, который помалкивал. — Хотите узнать, в чем кроются эти причины?

— Был бы вам очень признателен, — опять же в тон ему ответил Мещерский.

— Астрологический прогноз. Крайне благоприятный расклад. Парад планет, в этом году все планеты собираются в созвездии Тельца. А Телец как раз и управляет странами и религиями Балкан, арабского региона и Кавказа. Если не сейчас, то когда же? Вы меня понимаете?

Мещерский молчал. Когда вот так откровенно над вами издеваются, смеются вам прямо в лицо… как поступить? Встать и уйти, свистнуть ему в его насмешливую холеную физию или же стерпеть унижение?..

На веранде повисла пауза. Алагиров пил свой оранжевый сок и, казалось, наслаждался и его сладостью, и напряженностью этой хрупкой тишины.

— Сергей… Послушайте меня…

Мещерский поднял голову — до этого он смотрел на клетчатую клеенку, покрывавшую летний столик.

Астраханов смотрел на него испытывающе и серьезно. И тон его уже не был презрительно-ядовитым.

— Мы должны знать того, на кого нам придется полагаться на маршруте как на самих себя, — сказал он тихо. — Человек должен быть не болтун, не трус, не трепло, не скандалист. С выдержкой, которая не ломается из-за циничных шуток, угроз, оскорблений. Вы меня понимаете, Сергей, какой нам нужен человек?

Мещерский глянул на него, на Скуратова.

— Я вас понимаю.

— Прошу у вас извинения.

Мещерский кивнул — принято. А сам подумал: в элитных спецподразделениях, поговаривают, новичков бьют под дых без всякой там «психологии» и душеспасительных бесед и наблюдают, чего просочится больше — слез, крови, соплей или злости. А эти… Эти господа военные и историки с их вежливыми тихими подходцами кулаков не марают. Берут этакий виртуальный ножичек и кромсают ваше самолюбие, вашу выдержку. Что ж, у каждого свои методы проверки на прочность, проверочки…

— Вы верхом ездить умеете? — спросил Астраханов.

— Умею, но… В общем, не очень. Не джигит.

— Вот кто у нас джигит, — засмеялся Скуратов, кивая на Алагирова. — А он ведь, знаете, Сергей, как волновался, как готовился. Ночь сегодня не спал, ей-богу, все хотелось свежему человеку, вам то есть, свое мастерство продемонстрировать. Мальчишка же еще сущий!

Алагиров усмехнулся — смуглое лицо его разом просветлело. Поднялся, дружески хлопнул Мещерского по плечу:

— Айда, Серго, красавцев наших поглядишь. Там и груз, там и все. Что на это скажешь?

И по тому, как он просто и легко перешел с ним на «ты», Мещерский понял, что какую-то часть негласного экзамена он уже сдал более или менее успешно. Но понял и то, что эти необычные клиенты будут исподволь присматриваться к нему еще очень долго.

В конюшне царило лихорадочное оживление — иначе описать эту веселую атмосферу Мещерский затруднялся. Конюшня была большой: двадцать восемь лошадей, содержавшихся в аккуратных, отделанных свежеструганным деревом денниках. Пахло сеном, овсом, лошадиным потом, выделанной кожей. На стене у входа висели уздечки, украшенные наборным металлом. Тут же на стеллаже были сложены новенькие седла.

Хозяйничали конюхи, а над ними был свой начальник — седенький крепыш Иван Данилыч, в прошлом якобы профессиональный жокей, ныне же тренер. «Наш конский папа», как представил его на ухо Мещерскому Скуратов.

Они в сопровождении Ивана Даниловича шли по проходу вдоль стойл. Пофыркивание, тихое ржание… Мещерский смотрел на лошадей. Почти все они были накрыты синими суконными попонами с аббревиатурой АЮР — «Армия Юга России». Все это — и само здание конюшни, и вычищенные до блеска стойла, и весьма дорогие конно-спортивные аксессуары, и сами ухоженные, сытые лошади — свидетельствовало о том, что у «югоармейцев» имеются средства, и не на один лишь поход на Восток.

И, словно опять угадав его мысли, Астраханов, а он чувствовал себя тут как рыба в воде, начал с воодушевлением рассказывать Мещерскому, «как все тут у них начиналось». Как строились новые помещения, набирался персонал, как приобретали лошадей — скольких пришлось выхаживать…

Подвел к одному из денников. Его занимал молодой гнедой жеребчик с белой отметиной на лбу и перебинтованными бабками.

— Вот этого с Алексеем по бросовой цене купили, выбракован был подчистую, — он потянул коня за узду, поворачивая его голову к Мещерскому. И тот увидел, что конек — кривой на один глаз. — Родовая травма, — вздохнул Астраханов. — Под нож бы пошел. А Лешке сильно приглянулся. Пожалел он его. Одним словом, купили на конеферме, выходили. Жеребенком-то слабеньким был, в чем душа держалась. А вот ничего, выправился. Резвый, шустрый. Пусть себе живет. Ему и одного глаза хватает — солнце видит. А призы брать — другие найдутся.

В дальний конец конюшни Мещерского не повели.

— Нет, этих в деле надо смотреть, — решил Скуратов. Он повел Мещерского к боковой двери-воротам, выходившим прямо на поле для выездки.

Солнце клонилось к горизонту. Наступал вечер. Комары стали еще злее. Мещерский то и дело хлопал себя ладонью по шее и щекам. Они встали у кромки поля, облокотившись на полуразвалившуюся изгородь.

— Денег соберем к следующему году и здесь все приведем в порядок, — сказал Скуратов и, глядя на садящееся за дальний лес солнце, добавил: — Если живы будем, конечно.

— Конечно, проще было бы ехать на джипах и вездеходах, — усмехнулся в тон ему Мещерский. — По пескам — по горам, нынче здесь, завтра там… Я вот все думаю, как эти ваши питомцы перелет до Тегерана перенесут. А потом пустыня Гилян… Там, конечно, все совсем не так, как девяносто лет назад, но все-таки это аравийская пустыня, не что-нибудь. Там нам массового падежа лошадей не избежать.

Дробный топот копыт по пыли… Из ворот конюшни галопом вырвался вороной жеребец под седлом. На нем сидел Алагиров — и как сидел! Конь, направляемый умелым седоком, стремительно обогнул круг. Заплясал, загарцевал, встал на дыбы. Алагиров показывал его восхищенному Мещерскому. Выездка была безупречной.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

Название одного из курдских племен.