Черный дар. Колдун поневоле

Татьяна Славина

Что делать, если ты получил в наследство черный колдовской дар: избавиться от него, или принять с благодарностью? Вместе с героями первой книги трилогии вы ответите на этот вопрос, пройдя тысячи дорог в нашем мире и встретившись с обитателями миров параллельных, став свидетелями любовных сцен и колдовских обрядов. Вы узнаете, что главное оружие против Сил Тьмы – это…

Глава 4

Деревня замерла. Сидя в занесенных снегом избах, люди ждали беды. И она приходила.

Однажды, заглянувшая к Поляне Поветиха, принесла нерадостную весть и Ясе.

— Эх, девонька, подружка твоя, Беляна, тоже заболела вчера. Я у них утром была — та же история, что и с другими. Чем детям помочь — ума не приложу!

— Ах, мамочка, разреши, я сбегаю к Беляне, навещу ее, — Яся просительно заглянула в глаза Поляне.

— Э, нет, — вмешалась Поветиха. — Не ходи туда. Кто знает, как эта зараза распространяется. Не хватало еще и тебе заболеть!

— И верно, не ходи, доченька. Помочь подружке все равно не сможешь, а вдруг сама заболеешь!

— Ну тогда, ну тогда… Вот, придумала!

Яся бросилась за печку, в свой уголок и принесла оттуда тряпичную куклу.

— Отнеси, бабулечка, эту куклу Беляне, она ей очень нравилась. Я уже большая, мне куклы ни к чему, а ей радостно будет.

— Ладно, ладно, отнесу, — покивала головой Поветиха.

Она вспомнила, как не успела отнести яблоки, и тяжело вздохнула.

А ночью Поляна проснулась оттого, что дочка, дрожа, залезла к ней под одеяло.

— Ох, мамочка, какой мне страшный сон привиделся! — девочка прижалась к матери, ища у нее защиты и успокоения.

— Страшный, говоришь? Ну, расскажи мне, а то снова заснуть не сможешь.

— Снилось мне, будто сижу я у Беляны в избе, а она больная на лавке лежит. И вот смотрю я, а у нее из живота вдруг какой-то светящийся шнур появляется и начинает тянуться к двери. Потом ползет под дверь, я тихонько — за ним. Дверь открыла, гляжу — а шнур в колодец, что у них в сенях, спускается. И вроде не шнур это, а как ручей светлый. И течет он из беляниного живота в колодец. А сама-то Беляна все бледней становится, все бледней. Тут дверь как хлопнет! Я от страха и проснулась.

Девочка прижалась к теплому боку матери, поджала колени к подбородку, натянув на них подол длинной рубахи. Ее била крупная дрожь. Даже зубы выстукивали — щелк-щелк — страшно!

Поляна обняла девочку, погладила ее по волосам, коснулась подрагивающей щеки.

— Ну, что ты, что ты, Ясочка моя! Чего снов-то пугаться? Сон — он и есть сон. Утро придет, ты про него и забудешь. Ишь, дрожь-то тебя как пробирает! Ничего не бойся. Я завтра к Беляне сама схожу, привет от тебя передам. А ты — спи. О страшном не думай. Лучше вспомни что-нибудь хорошее. Ну, хоть как мы летом на речку ходили. Помнишь, какая вода в ней была: теплая, прозрачная. А как она на солнышке сверкала! А стрекозки, стрекозки, помнишь, какие красивые над водой летали? А ты их все поймать норовила?..

Журчит полянин голос, то тише, то громче, как речка плавная течет. И Яся постепенно успокаивается. Вот уже и глаза прикрыла, вот уже снова она на берегу речки пересыпает из ладошки в ладошку горячий песок.

— Спи, доченька, спи, крошка моя! Пусть обойдут тебя стороной горести и страхи.

Наутро Поляна, как и обещала, отправилась к соседям проведать Беляну. Ухнув у крыльца в наметенный ночью сугроб, зачерпнув полные валенки рыхлого снега, хотела, было, вернуться, снег вытряхнуть, дорожку расчистить, да передумала. Идти-то до соседнего дома всего ничего, авось, снег в валенках растаять не успеет. А дорожку она потом расчистит. Поляна знала, с каким нетерпением ждет дочка вестей о подружке. Зачем же томить ее неизвестностью?

Вот и порог соседей. Мгновение Поляна помедлила, вглядываясь в дверную ручку: что ждет ее? Вдруг за дверью — беда непоправимая?

Тихонько отворив дверь, Поляна переступила порог, очутившись в темных сенях. И — вскрикнула от неожиданности. То, что она увидела в пропахшей плесенью темноте сеней, была словно картинка из ясиного сна. Из-под закрытой двери из горницы тянулся светлый ручеек, пропадая другим своим концом в колодце. Поляна зажмурилась, потрясла головой, отгоняя наваждение, но, когда она вновь открыла глаза, ничего не изменилось.

Женщина ринулась в горницу. Там было светло, но и в свете зимнего утра Поляна ясно разглядела текущий по полу «ручеек», начало которого — она уже знала это — нужно было искать в больной девочке.

О, Боги, что же это такое! Поляну забило крупной дрожью.

— Беляночка, дружочек, что с тобой? — кинулась она к лежащей на лавке девочке.

— Тетя Поляна, я так устала, мне так все надоело! — больная подняла подернутые оловянной поволокой безразличные глаза.

— Да что ты такое говоришь, милая? А я тебе от Яси, подружки твоей, привет принесла. Она ждет не дождется, когда ты поправишься.

— А я и не поправлюсь. Из меня силы уходят, словно водичка утекает. Мне уж и рук-то не поднять, да и не хочется.

— Водичка… Силы, как водичка… Ручеек, светлый ручеек… Силы уходят…

Поляна почему-то вдруг поняла, что источник болезни — вот этот, только что виденный ею светлый ручеек, с которым утекают силы, здоровье, жизнь несчастной девочки.

— Нет, не позволю! — Поляна неожиданно для себя взмахнула рукой.

И представилось ей, что в руке у нее — сияющий меч. Мгновение — и меч перерубил светлую полоску «ручейка».

— Ты чего это, соседка, руками машешь? — мать Беляны шагнула из сеней с ведром парного молока.

— А? Что? — Поляна очнулась и в недоумении оглянулась назад.

У порога она увидела мать девочки с подойником в руках, а вот светлый «ручеек» исчез. Вернее, конец его, обрубленный конец, мелькнул под ногами женщины и исчез за порогом избы. Поляна кинулась в сени, успев заметить, как «ручеек» скользнул в колодец и утонул в нем, растворился в темной воде.

Поляна вернулась в горницу и не поверила своим глазам: больная девочка сидела на лавке и, поддерживаемая матерью, пила из большой кружки парное молоко.

— Ты что это с моей доченькой сотворила, соседушка? — на Поляну смотрело счастливое лицо матери. — Гляди-ка, молочка она попросила! За два дня в первый раз. Сама попросила! А то и от водички отказывалась. Отвары, да настойки, что Поветиха приносила, еле-еле глотала, да и то ее уговаривать полдня приходилось. А тут говорит: «Мама, дай мне молочка парного!»

Поляна растерянно моргала глазами. Она сама не понимала, что же произошло. Хотя нет: то, что болезнь была связана со светящимся «ручейком», уносящим силы ребенка в стоячую воду колодца, это Поляна уразумела. Так же, как и то, что ей удалось ручеек этот прервать, а с ним — и утечку здоровья.

Поляна в изнеможении плюхнулась на лавку. В голове все еще мелькали обрывки каких-то мыслей, которые она пыталась выстроить в четкую последовательную шеренгу. Ей это почти удалось, но тут в избу ввалилась закутанная в платки Поветиха. И мысли Поляны вспорхнули, как стая напуганных воробьев, — ищи ветра в поле!

— Бабушка, милая, гляди, какое чудо у нас тут случилось! — мать Беляны на радостях кинулась обнимать знахарку, чуть не свалив при этом на пол неповоротливую в тулупе женщину.

— Никак, Беляна поправляться начала! — Поветиха подозрительно покосилась на Поляну. — Уж не ты ли помогла?

— Сама не пойму, как это получилось, — задумчиво произнесла Поляна. — Понимаешь, сначала Яся во сне увидела, а потом я — наяву. Будто тянется от девочки к колодцу ручеек светлый, а с ним силы и здоровье утекают.

— Так я и знала! Ведь говорила же, весь язык измозолила — не послушались.

Поветиха в досаде стукнула сухим кулачком по столу.

— Что говорила, бабушка?

— Говорила, что колодцы в доме рыть — беду в дом звать! Точно-то я не знала, какую именно беду, да только стоячая вода — она и есть стоячая! Не зря мне еще бабушка об этом говорила: жди беды от стоячей воды!

Поветиха повернула к Поляне сморщенное личико:

— А как же ты Беляне помочь смогла?

— Не знаю. Просто так захотелось помочь, оборвать этот ручеек проклятый! А как — не помню…

— Так, Поляна, собирайся, ты тут уже больше не нужна. Пойдем-ка с тобой к Ивице, я от него только что. Больно плох мальчонка! Может, и ему помочь сумеешь?

Наскоро обмотав голову платком, Поляна кинулась вслед за Поветихой. Та, даром что стара, шустро ковыляла к соседней избе. На пороге Поляна помедлила, потянув знахарку за воротник тулупа, чтобы и та остановилась.

— Постой, бабушка! Дай, я первая войду, посмотрю в сени, где колодец.

— И верно, иди вперед, а я за тобой следом. Мне тоже поглядеть охота!

Женщины потихоньку отворили дверь и с опаской заглянули в сени.

— Так и есть! — воскликнула Поляна. — Вот он, ручеек, и здесь течет.

— Где, где? — бабка Поветиха, подпрыгивая, пыталась заглянуть Поляне через плечо.

— Ничего не вижу, — пробормотала она разочарованно. — Какой ручеек-то?

— Ну, как же не видишь, вот же он, — Поляна шагнула пару раз и остановилась у колодца. — Гляди, вот он, прямо у моих ног!

— Да не вижу я ничего, темень — хоть глаз коли в сенях этих! Где ты тут чего увидела?

— Странно, а я — вижу. Погоди, дай-ка я вспомню, что делала в прошлый раз!

Поляна нахмурила брови, сосредоточилась, но вспомнить ничего не смогла.

— Да ты в горницу зайди, погляди на Ивицу, — Поветиха подталкивала Поляну в спину.

За дверью в избе звякнула упавшая на пол чашка. Женский голос, вздрагивая от страха, ударился в стены:

— Сыночек, сыночек, ты глазки открой! Ивица, мальчик мой, не уходи…

Поляна вихрем влетела в горницу. Там на лавке у теплого бока печки лежал мальчик. Его восковое личико без единой кровинки, заострившийся носик, редкое еле слышное дыхание — все говорило о том, что последние капли жизни утекают из этого хрупкого тельца. Но Поляна разглядела еще и светлый жгут, тянущийся из живота мальчика к входной двери. Был он тонок и еле заметен, но был! И последние силы утекали по нему в темный зев колодца.

— Нет, не позволю!

Опять на Поляну нашло какое-то наваждение. Опять почувствовала она в своей руке сияющий меч. Один взмах — и ручеек разрублен.

Дрожь еще била Поляну, вернее, какая-то внутренняя вибрация. На этот раз ей удалось запомнить свои ощущения, такие необычные и пугающие. Но вот гнев сменила радость, просто ликование какое-то! Женщина открыла глаза и недоверчиво взглянула на больного мальчика. Шнура уже не было. Ребенок открыл глаза, на щеках его робко проступал румянец.

Ошеломленная Поветиха стояла у изголовья больного, забыв захлопнуть рот. Мать мальчика еще сжимала его ручонки, уткнувшись лицом в одеяло, и не замечала произошедшей перемены. Поляна подошла к ней и тихонько тронула за плечо.

— Встань, принеси-ка молочка парного, напои сынишку.

Женщина подняла на Поляну обезумевшие от горя глаза:

— Какое молочко! Помирает Ивица…

— Да нет же, погляди, вот он и глазки открыл. Смотри, щечки порозовели, и губы тоже. Ивица, хочешь молочка?

— Хочу! — голос был еще слаб и еле слышен.

— Ох, — очухалась Поветиха. — Поляна, ты же его почти с того света вытащила! Как это у тебя получилось?

— Погоди, бабушка, не спрашивай! Я еще сама толком не разобралась. Одно знаю — это не случайность. Чувствую — могу помочь ребятишкам больным. Помнишь, ты говорила, будто сила во мне какая-то? Вот это она самая и есть, наверное. Пойдем-ка еще к кому-нибудь из больных сходим!

До поздней ночи ходили женщины из избы в избу, туда, где непонятная болезнь подкосила ребятню. И везде Поляна видела одну и ту же картину. Теперь она уже научилась управлять собой, сознательно вызывала в себе чувство гнева, представляя разящий клинок в руке, бесстрашно бросалась в атаку. А тем временем Поветиха рассказывала родителям детей, откуда взялась она, эта проклятая болезнь.

Мужчины, не откладывая, брались за лопаты и засыпали колодцы в сенях. Бог с ней, с водой, привезем из речки! Главное, чтобы дети больше не болели.

Вечер окутал небо звездным покрывалом. Поляне всегда казалось, что ночь надевает на небосвод черный зипун с множеством дырочек. Там, за этим дырявым покровом, по-прежнему светло и солнечно, яркие лучики пробиваются к ночной земле через прорехи, а нам кажется, что это звезды сияют.

Но сегодня небо было таким высоким, таким бездонным! Самые мелкие звездочки светились так ярко, будто это не светлые точки на черном фоне, а наоборот, сияющее небо покрыто легкой черной кисеей.

Поляна прислонилась к плетню и закинула голову. Силы почти оставили ее. Где-то далеко лаяли собаки. Одной из них, видимо, было особенно тоскливо: ее лай переходил в протяжный вой. Снег заскрипел и смолк: горячий язык Серка прошелся туда-сюда по щеке женщины.

— Ах ты, озорник! — Поляна оттолкнула навалившуюся на грудь, радостно виляющую хвостом и заглядывающую в глаза зверюгу. — Рад, что нашел хозяйку? Да перестань ты лизаться, черт лохматый! Видишь, и так еле стою.

Серок взвизгнул, восторженно принялся скакать вокруг Поляны, хватая ее зубами то за рукава, то за полы шубейки. Видно, пес решил, что сейчас самое время поиграть.

— Ну, отстань ты, Серок, в снег же свалишь сейчас! Тьфу ты, поганец! — Поляна отбивалась от разрезвившейся собаки, пока та не свалила-таки ее в сугроб.

Мгновение — или вечность лежала Поляна в мягкой пушистой снежной колыбели? Сверху на нее хлынул невесомый сияющий поток. Он остудил пылающие щеки, смыл усталость, наполнил душу ликованием. А Серок уже тыкал в бок носом, приглашая встать и продолжить игру. Поляна села в сугробе, отряхнула платок, заправила под него выбившиеся пряди волос.

— Ну, Серок, держись! Сейчас ты у меня получишь! — шутливо пригрозила она собаке.

Пес взвизгнул, запрыгал вокруг, залаял, припадая на передние лапы и виляя хвостом. Поляна поднялась на ноги и позвала собаку:

— Пошли, баловень, домой, а то Яся, поди, волнуется — куда это мамка запропастилась?

В избе большая печь исходила теплом и уютом. Головокружительно пахло свежеиспеченным хлебом. Поляна только сейчас поняла, что у нее живот подвело от голода. Лучина роняла горящие угольки в подставленную лохань с водой, и те шипели, недовольные тем, что их век так короток.

Яся сидела на лавке у лучины и, напевая немудреную песенку, крутила веретено. Увидев входящую мать, девочка отложила пряжу и бросилась к двери.

— Матушка, бедная моя, устала-то как! Сколько же ребят ты сегодня вылечила?

— Постой, Яся, кто же к тебе заходил, да все рассказал?

— А никто. Я сама узнала.

— Сама? Как это?

— Да очень просто, мамочка. Я тебе сейчас все расскажу, только дай с тебя валенки стащить. Садись к печке, погрейся, пока я на стол соберу. Ты же голодная, поди!

Дочка проворно накрыла столешницу чистой льняной скатертью и напластала источающие сытный дух ломти хлеба, налила в глиняную миску дымящиеся щи, достала расписную деревянную ложку.

— Ешь, мамулечка!

— Спасибо, дочка. Сама-то что не ешь?

— А я не голодна.

Яся устроилась у стола напротив матери, подперла щеку ладошкой.

— Ты мне рассказать хотела…

— Я сейчас, сейчас. Вот ушла ты Беляну проведывать, а я — волнуюсь, места себе не нахожу. Так бы и побежала следом! Ты же знаешь, что Беляна — моя самая лучшая подружка. Как мне хотелось пойти с тобой вместе! Села я тогда к окошку, смотрю на узоры морозные, а сама представляю, будто я с тобой рядом. Вот, думаю, мы сейчас к крыльцу подходим, вот — дверь открываем. Ручка на той двери особая — из кривого вишневого корешка сделана. Вот в сени вошли…

Тут я, и взаправду, как будто с тобой рядом оказалась. На окошко смотрю, а не вижу его. Зато вижу сени темные с колодцем, а к нему ручеек светлый из-под двери горницы бежит, как во сне моем давешнем! Потом будто вошли мы в горницу, а Беляна на лавке лежит. И ручеек тот из живота ее начинается.

Ты с Беляной разговариваешь, только я никак не пойму, о чем вы. А потом ты как рассердишься, хвать меч — откуда он взялся — не знаю. Как рубанешь мечом по ручейку — и разрубила его. Беляне сразу лучше стало. А потом бабушка Поветиха пришла, и вы с ней к Ивице отправились, а потом к другим больным ребятам…

Дальше я не смотрела: успокоилась, ведь ты Беляне и Ивице помогла. Ну, думаю, ты и остальным поможешь. Занялась хозяйством — корову доить, печку топить, обед варить.

Поляна забыла про еду. Она во все глаза смотрела на дочку:

— Ты видела? Ты видела это? И ручеек, и меч — видела?

— А что тут такого, мамочка? Я всегда, когда волнуюсь за тебя, смотрю, что ты делаешь, если ты не рядом. А как же иначе? Помнишь, когда ты ходила Синюшку с трубы снимать, я тоже смотрела. Вот только мне непонятно, почему ты никому не сказала о тех четырех типах, какие в дедовой избе ночью сидели?

У Поляны ложка из рук вывалилась.

— Так ты и об этом знаешь?

— Знаю, конечно. Это же так просто!

— Ничего себе, просто! А еще за кем ты смотреть можешь?

— Не знаю, я не пробовала. Я же о тебе волнуюсь, а не о других.

— А о Беляне?

Девочка помолчала немного, подумала.

— Нет, ее я видела, когда ты рядом с ней была. А так, одна, она мне только снилась.

Яся посмотрела на побледневшую мать и спохватилась:

— Да ты ешь, ешь — остынет же все! Тебе отдохнуть надо, вон ты какая бледная! Мы после с тобой поговорим. Сейчас поешь — и спать. Мы сегодня на печи обе ляжем, там тепло. А то к утру изба выстудится — чуешь, какой мороз на дворе!

Дочка еще щебетала о чем-то, а сон уже липкой паутиной окутывал уставшую Поляну. Зевнув и потянувшись сладко, она полезла на печку, подсаживаемая заботливыми руками дочки.

— Спи, мамочка, спи, родная моя!

Шелковистые колечки овчины приласкали щеки Поляны, и она провалилась в волшебное царство снов.