Он, она и пушистый детектив

Татьяна Полякова, 2019

Сколько радости нам приносят любимые домашние животные! Они могут выслушать, утешить, составить компанию… и даже помочь расследовать запутанную историю! Именно это происходит в остросюжетных рассказах Татьяны Поляковой, Анны и Сергея Литвиновых, Евгении Михайловой и других писателей из нового сборника «Он, она и пушистый детектив». В них лохматые и хвостатые четвероногие любимцы как могут помогают своим хозяевам не только раскрыть криминальную тайну, но и найти свою любовь и счастье!

Оглавление

Из серии: Великолепные детективные истории

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Он, она и пушистый детектив предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2019

Анна и Сергей Литвиновы

Экклезиаст ведет расследование

Из рассказов частного детектива Паши Синичкина

Весной все обостряется.

Первыми это замечают влюбленные, врачи-гастроэнтерологи и психиатры.

Но и частные сыщики — тоже. На этот период приходится бум слежек за неверными супругами — да и за партнерами по бизнесу тоже. Поэтому в апрельские денечки ко мне в офис порой натуральная очередь стоит. Так и в этот раз. Чтобы принять следующую посетительницу, мне пришлось выпроваживать предыдущую через запасную дверь, ведущую прямо из моего кабинета в другой коридор. Промариновав просительницу еще минут семь, я попросил мою Римку ее ввести. «Ладно», — буркнула секретарша в интерком весьма неласково, из чего я досрочно понял: клиентка будет девушкой видной. И в моем вкусе. Уж что-что, а за годы совместной работы секретарша мой вкус познала лучше меня самого.

И впрямь: девчонка, пришедшая ко мне, оказалась особой эффектной. Длинные ноги. Короткая юбка. Высокие каблуки. И, главное, глаз горит. При взгляде на нее я сразу понял: что-то между нами да будет.

— Присаживайтесь, — бросил я. — Что привело вас ко мне?

Она уселась, целомудренно одергивая юбку — а на деле привлекая дополнительное внимание к своим ножкам.

— Я работаю в газете, — она назвала, я такой никогда не слышал, — и хотела бы взять у вас небольшое интервью. — Девушка достала из сумочки и протянула мне визитку. Екатерина Маврина, никогда не встречал. Да и откуда мне встретить, я ведь газет не читаю. Разве что «Советский спорт», да и то в Интернете.

— Слушаю вас внимательно.

— Вы не возражаете, если я воспользуюсь диктофоном? — Девушка положила на мой стол свой мобильник, включила видеокамеру и нажала пуск.

Далее последовали вопросы, на которые я уже замучился отвечать — от знакомых и журналистов, которые, да, и раньше встречались в моей жизни. Случались ли в моей практике перестрелки, потасовки и прочие силовые действия? Кто из знаменитостей к моим услугам прибегал? Доводилось ли мне нарушать закон и какие у меня отношения с правоохранителями?

Я ответствовал, коротко и емко. Когда мне надо, я умею произвести впечатление. Екатерина смотрела на меня почти восхищенно.

Когда интервью подошло к концу, она сказала: «Когда я напишу, я позвоню вам. Согласуем статью». А я на это: «А зачем тянуть? Начнем согласовывать прямо сейчас. Например, рядом с моим офисом расположен парк «Кусково». Погуляем по аллеям. А как проголодаемся, зайдем в кафе или ресторан. Я угощаю».

Екатерина мне отвечала в смысле, что ход моих мыслей ей в принципе нравится, но сегодня она никак не может разделить со мной досуг или трапезу, сильно занята, но вот если я ей позвоню на недельке, то она, типа, сможет пересмотреть ради меня свое расписание. Так и договорились, и я проводил гражданку Маврину мимо своей Римки, которая смотрела на нас разъяренной мегерой.

С секретаршей моей Римкой отношения у меня сложные. Мы мирно проработали несколько лет, покуда она не возомнила, что влюблена в меня и хочет за меня замуж[1]. Я дал слабину, и мы даже съездили вместе за границу. Но после пары месяцев совместной жизни она сказала, что допустила ужасную ошибку и просит меня освободить ее от своего присутствия. И ушла из личной жизни моей, и с работы уволилась. Я перебивался с разными бездарными и туповатыми помощницами битый год, пока Римка наконец не возникла снова и не попросила меня принять ее обратно — пока только на роль секретаря. Притом что не раз и не два она мне заявляла, что мы не созданы друг для друга, она в то же время крайне негативно относится к гражданкам, к которым я проявляю не служебный, а личный интерес.

А Екатерина меня, признаюсь, захватила. Поэтому вечером, из дома, я даже пробил ее, а также средство массовой информации, которое она представляла, по всем возможным базам и социальным сетям.

А еще через пару дней она сама позвонила мне, щебетала весело и кокетливо (весна все-таки), и мы в результате беседы уговорились пропустить пункт «культурные мероприятия» и приступить непосредственно к мероприятиям развлекательным, а именно посещению ресторана. Я предложил проверить «Настойки и наливки» на Маросейке.

В заведение она пришла одетой гораздо более скромно, чем первый раз. Оно и понятно: изначальное впечатление Екатерина произвела. Теперь начиналось самое интересное: флирт. Своего рода танец для двоих, который облегчает (или утяжеляет, как получится) совместный путь в койку. И подогревает градус будущей любви.

Моя профессия предполагает умение допытываться и внимательно слушать, а мало что бывает более приятно девушке, чем неприкрытый интерес к ее особе. Я выспрашивал Катрин о ней, любимой. Она охотно щебетала. В ее рассказе она представала служительницей всех возможных муз, нечто вроде да Винчи в юбке. Екатерина, оказывается, не только статьи писала, но и картины акварелью, и в театре играла, и в кино. «Правда, в кино пока одни эпизоды, но тут меня в сериал утвердили, подруга героини, пять съемочных дней».

— А в театре ты кого играешь?

Екатерина скромно потупилась:

— Кормилицу в «Ромео и Джульетте». И Белочку в утренниках.

Попутно я не забывал вливать в нее заявленные в названии ресторана настойки и наливки. В итоге, когда прибыло вызванное мной такси, мы уселись вместе на заднее сиденье и начали целоваться, когда водитель не выехал еще из ресторанного двора. Поэтому ничего удивительного, что следующее утро застало меня в ее постели.

Так начался наш короткий и бурный роман. В кровати девушка оказалась особой страстной, в меру умелой и ласковой. А по ходу дела я узнавал симпатичные подробности ее жизни. Выяснилось, что Екатерина родом не из Москвы, по окончании театрального, три года назад, зацепилась за столицу. Снимает квартиру на пару с подружкой, тоже актрисулей. Бегает по кастингам и пробам. На телевидении порой играет маленькие роли в дневных шоу. Разные сплетни, что становятся ей известны по ходу, сливает, под псевдонимом, в газету «ХХХ-пресс». Она даже прониклась и подарила мне акварельку собственного производства. Я в живописи понимаю слабо, но картина мне понравилась. В основном позитивным мироощущением. Изображены были берег моря, лодки, маяк, жара, парус. Я сказал Кате, что повешу акварель в офисе.

— Смотри, чтобы твоя секретарша ее не изрезала, — предостерегла Катя, из чего я сделал вывод, что она не только умна, но и наблюдательна.

— Ничего, — успокоил я, — не скажу, что она твоя. Скажу, что художника НН, с которого я снял обвинение в педофилии.

По ходу нашего романа выяснилось, что на длинные майские выходные ни она, ни я из Москвы никуда не уезжаем. В связи с ростом курса цены за границей для русских возвысились катастрофически. Но я вкручивал Катерине иное: зачем выезжать, ведь лучше мая ничего прекрасней в столице не бывает — и не кривил душой. А она заверяла меня, что не отправляется на отдых оттого, что весна — время запусков разнообразных сериалов, поэтому ей придется бегать на кастинги.

На самый Первомай она пригласила меня на дачу к своим друзьям. По каким-то мало уловимым признакам я понял, что мое общество для нее в этот раз важно. Коль скоро далеко ее родители, она, видать, хотела, чтобы меня оценил ее круг. А я что? Я себя не стесняюсь. Готов предстать пред взыскательными взорами ее друзей в полной своей красе.

Дача, где нас ждали, оказалась от Москвы настолько далеко, что была, скорее, близко к Петербургу. По праздничным пробкам мы тащились туда так долго, что неоднократно пришлось останавливаться: первый раз на заправке, по Катерининой просьбе, чтобы справить естественные надобности, другой раз по моему требованию, чтобы пообедать, и в третий — в глухом тверском лесу (по обоюдному согласию), чтобы предаться стремительной любви.

Если друзья Кати, когда выбирали место для возведения собственного особняка, искали самую глухомань, то они достигли своей цели. Дорога с автострады плавно ухудшилась до изрытой ямами двухполоски, а потом до покрытой лужами грунтовки. Промелькнул поселок — половина домов заколочена, в бывшей церкви давно провалилась крыша. Еще километров десять, и мы подобрались к нашей цели. В блеске весеннего солнца бликовала река. «Надеюсь, это не Енисей», — пошутил я. Моя спутница оценила шутку.

По-над рекой, почти на самом крутом берегу, возвышался особняк. Никаких заборов или плодовых деревьев. Счетчик километража показывал триста пятнадцать от Москвы. Вокруг нетронутая трава, а в ней — пара живописно разбросанных автомобилей: неслабых — «Рейндж Ровер», «Порше Кайен». «Гости уже собрались», — шепнула мне Катя.

Мы выбрались из машины. Воздух и впрямь был чистейший, хоть закупоривай его в банки и отправляй в столицу на продажу. Наперебой заливались весенние пичужки. Неподалеку от особняка начинался лес, одевающийся, словно в зеленый пух, в молоденькие, многообещающие листочки.

Я достал из багажника наш скромный вклад в грядущую трапезу: пару бутылок виски, джин и сухое. Катерина вытащила собственноручно испеченные пирожки с рисом-яйцами: «Как бабушка делала». Разумеется, пирожками ей хотелось произвести впечатление не столько на своих приятелей, сколько на меня. Скрывать не буду, ей это удалось.

На высокое крыльцо вышла встречать нас хозяйка. «Марина, — шепнула мне Катя. — Актриса. Жена». Марине было лет под сорок, а может, все сорок пять. То ли оттого, что моя спутница сказала, что женщина из артистических кругов, то ли потому, что внешность у нее была самая типичная, мне показалось, что я хозяйку где-то видел. Типаж у нее был свойской бой-бабы. Полная, но не рыхлая, а плотно сбитая. Мощные руки, короткие толстые пальцы с вызывающим алым маникюром. Такими в старых советских фильмах изображали продавщиц пива и прочих буфетчиц.

— Явились — не запылились, — густым, хорошо поставленным голосом приветствовала нас хозяйка. — Ну, давай, Катюха, знакомь меня со своим. Ишь, какого молодчика отхватила! — И она, еще до представления, фамильярно шлепнула меня пониже спины. От того, как зажглись при виде меня ее глазки, и от исходящего от нее крепкого запаха алкоголя я понял, что баба она и впрямь не промах, и муженек (если только он у нее имеется) от нрава ее, вероятно, немало страдает.

После процедуры знакомства мы вошли в дом. Внутри он оказался с легким индуистским привкусом — что совершенно контрастировало с хабалистым образом хозяйки. Где-то курились благовония, наполняя воздух ароматом жженого дерева. В прихожей всех встречал Ганеша в половину человеческого роста из черного дерева. Свет был приглушен, задрапирован цветастой материей. Исподволь наигрывала восточная музыка: ситары всяческие или, я не знаю, саранги.

К нам подошел и стал знакомиться, обнюхивая, абсолютно черный наглый кот.

— Брысь, Экки, — отогнала его хозяйка.

— Экки? — удивился я. — А какое полное имя?

— Экклезиаст.

«Ого», — только и оставалось воскликнуть про себя.

Тут возник хозяин — и вот он к реквизиту из фильма «Зита и Гита» подходил идеально: бледный, болезненно худой человек лет сорока пяти. Буквально кожа и кости. Глубокие тени под глазами. «Гена», — сказал он и подал холодную, влажную руку.

«Он тоже актер», — шепнула мне Катя, когда мужчина отошел. Но его я нигде раньше не видывал — впрочем, может, в массовке заключенных концлагеря.

Мы прошли в гостиную-столовую. Она была в два цвета и огромной, площадью метров пятидесяти. Как полагалось в архитектурных журналах, делилась на две зоны. Одна — для отдыха, с длинным диваном, креслами, камином, здоровенным телевизором. И вторая — столовая, где царил длинный стол с восемью пока не занятыми стульями.

Стол оказался накрыт закусками. Мы с Катей передали хозяйке наш вклад в трапезу. Часть моих бутылок отправили в холодильник, часть выставили. Катины пирожки вывалили на блюдо. Наскоро мне были представлены остальные гости.

С особенным почтением все присутствующие относились к стройной даме в эффектном брючном костюме. Немудрено, если род занятий ее произносился собравшимися с придыханием: Эльвира, продюсер. Даме на вид было лет тридцать пять, что означало в действительности, что ей под пятьдесят. Ее сильно выдавала неестественно натянутая и блестящая кожа на лице. Когда нас представляли друг другу, в ее глазах, как и у хозяйки дома, вспыхнул огонек специфически женского интереса. Вспыхнул — но, слава богу, сразу погас. А то потом не отобьешься, и никакая юная Катерина не поможет — тем более что она, как и большинство здесь собравшихся, была от продюсерши Эльвиры, похоже, сильно зависима.

Присутствовала еще одна пара: седой и длинный, молчаливый господин и его супруга, легко годящаяся в амплуа: «графиня со следами былой красоты». Господин сам представился мне, протянув руку: «Вениамин, брат». На мой резонный вопрос: «Брат — чей?» — он ответствовал просто: «Хозяина, Гены». «Графиню со следами былой красоты» звали Верою.

Наконец суматоха, вызванная нашим приездом, утихла, и хозяйка пригласила всех к столу. Рассадку она осуществила таким образом, что мы с Катей оказались лицом к брату Вениамину, «графине» Вере и продюсерше Эльвире. Еще одно место напротив нас оказалось вакантным. В одном ряду с нами оказались исхудавший хозяин, а также дебелая хозяйка.

Хозяйка вдруг зычно выкрикнула, адресуясь куда-то на второй этаж: «Андрей, к столу!» Через пять минут спустился меланхоличный Андрей — полный молодой человек лет двадцати, со скучающей и презрительной физиономией. Из уха его тянулся проводочек наушника. Вот для кого пустовало место — Андрей занял его напротив нас.

Со стороны кухни, смежной со столовой, выскользнула девушка с блюдом румяных, горячих пирожков.

— Это самосы! — провозгласила хозяйка Марина. — Национальное индийское блюдо. — И скомандовала: — Арина, раскладывай!

Если б не столь ясно обозначенный статус девушки: за стол ее не посадили и «Арина, раскладывай!», — я бы принял ее за дочь хозяйки. Девушке было годика двадцать три, и была она столь же, как Марина, мощна и ядрена, с крепкими плечами, руками и икрами. О том, что она является прислугой, свидетельствовала также ее одежонка: чистенькая, но застиранная и очень бедненькая, прямо-таки грошовая.

Провозгласили первый тост, за Первомай. Все (кроме прислуги, скрывшейся в кухне) выпили, поели, а потом начался всеобщий разговор: как всегда, когда собираются незнакомые и малознакомые люди, обо всякой ерунде: продуктах в магазинах, планах на отпуск, сериальных премьерах. Затем сбились на киношные байки, и тут солировали хозяйка Марина и продюсерша Эльвира. Хозяин Гена в основном отмалчивался, но иногда вставлял пару-другую реплик и охотно смеялся шуткам продюсерши (и криво улыбался на рассказы жены).

Потом оказалось, что многие курят. Все встали, пошли во двор. Ближе к вечеру птицы, и без того наяривавшие в столь укромном уголке, разгалделись вовсю. Наконец хозяйка позвала всех в дом и возвестила: «А сейчас — горячее! Всех прошу за стол!» Прикрутили наконец звучавшую под сурдинку назойливую индуистскую музыку и включили яркий свет: огромную люстру под потолком и настенные светильники. Девушка Арина вынесла из кухни огромное блюдо с рисом и кусками курицы. «Курица в соусе карри и рис по-индийски!» — торжественно провозгласила Марина. Попробовали, «графиня» Вера воскликнула: «О, как вкусно!» — создавалось впечатление, что она подлизывается: «Мариночка, как ты это готовишь?» Хозяйка, торжествуя, давала пояснения:

— Рис варю, как обычно. Потом сливочным маслом, растопленным, заливаю и прогреваю минут десять в духовке. А в цыпленке все дело в соусе. Я тушу его в бульоне, куда добавляю муку, лук, собственно карри и яблоки.

Тут вдруг высказался ее муж, задохлик Гена. Он произнес отчетливым шепотом, в стиле «реплики в сторону» — но так как дикция у него была по-театральному поставлена, то слышно оказалось абсолютно всем:

— Только готовила это совсем не ты, а Аришка.

Хозяйка метнула в него обжигающий взгляд. И тут произошло нечто, смысла чего в первый момент никто не понял. Кто-то — например, брат хозяина Вениамин — даже рассмеялся, решив, что его родственник просто дурачится. Да и все поначалу решили, что это прикол такой. Хватив виски, хозяин, субтильный Гена, вдруг захрипел, стал ловить ртом воздух. Потом он неловко осел на стуле. На губах его показалась пена. А затем он, опрокинув свой стул, повалился на пол.

— Ну, будет, Гена! — недовольно высказалась Марина. — Полно дурачиться!

Но только Гена не отвечал. Он неловко дернулся на полу, а потом вытянулся и недвижимо замер. Все словно остолбенели. Марина бросилась к мужу и стала трясти его:

— Гена, Гена, да что с тобой!

Но тот не отвечал, и только голова его безвольно моталась по полу.

— Марина, оставь его! — гаркнула продюсерша Эльвира. А потом обратилась ко всем: — Есть здесь врач? Умеете оказывать первую помощь? — Меня когда-то, в школе милиции, учили — но было это кучу лет назад, и к живому человеку свои скромные умения я бы применять никогда не рискнул. А так как никто, включая меня, не двинулся с места, она бросила: — Надо вызывать «Скорую», — схватила свою сумочку и нажала на телефоне кнопку быстрого доступа.

Дальнейшие события показали, насколько современный человек, не исключая такого бравого мэна, как я, бывает беззащитен и беспомощен перед лицом вдруг нагрянувшей смерти. Да, мы попытались что-то сделать. Неумело орудовали, вроде осуществляя искусственное дыхание. Расстегнули Гене рубашку до пупа. Пытались вдувать ему воздух в рот. Но все было бесполезно. Он не шевелился и не дышал. Постепенно до нас стал доходить весь ужас создавшегося положения. Прямо на наших глазах уходил из жизни сравнительно молодой, полный жизни (несмотря на всю свою худобу) человек. Да, практически — ушел. Он не дышал, лицо его замерло и обострилось. И мы ничем не смогли ему помочь, только растерянно и бестолково толкались у тела. Марина подложила своему мужу подушку под голову. Она тихо заплакала. Полный ее сын Андрюша выглядел остолбеневшим — проводок из уха он тем не менее не вынул. На пороге кухни стояла и смотрела во все глаза на происходящее Ариша.

Примерно через двадцать минут — удивительно быстро, учитывая чертову даль, в которую мы забрались, — явилась «Скорая помощь». Фельдшер со скучающим лицом послушал пульс, даже приладил на безжизненной руке хозяина манжетку переносного кардиографа. Но из прибора потянулась печальная, ровная, не отягощенная зубцами линия. Все было кончено. Фельдшер снял с дивана покрывало и накрыл им бедного хозяина с головой.

— Внезапная смерть, — проговорил он на прощание. — Возможен криминал. Я должен сообщить в полицию.

Марина снова заплакала. На лице брата Вениамина вдруг промелькнула мгновенная торжествующая гримаска. И только прислуга Арина, прибежавшая из кухни, вдруг бросилась сверху на прикрытое пологом тело Гены и стала по-бабьи причитать над ним и плакать.

Я подошел к кушаньям и напиткам, что потреблял перед смертью покойный. Понюхал. Его бокал источал очевидный запах миндаля.

— Господа, — проговорил я, — а ведь хозяин, вполне вероятно, был отравлен.

На миг воцарилась тишина. Замерла и затихла на теле оплакивавшая Геннадия прислуга. А затем послышался строгий голос продюсерши Эльвиры: «Внимание! Я прошу всех выслушать меня! Кто это сделал? Я предлагаю тому, кто совершил убийство, признаться прямо сейчас, до прихода полиции».

Моя Катя, вся побледневшая, ни кровинки в лице, вцепилась мне в руку. Ее ноготки впились мне в ладонь. Немая сцена продолжалась. Все переводили взгляды друг на друга. Эльвира — на Марину. Вениамин — на юношу Андрея. Вера — на нас с Катей. И только Ариша, казалось, не замечала ничего, стояла на коленях у тела и оплакивала формально чужого ей человека. Впрочем, чужого ли? С какой стати она так убивалась?

И тут снова высказалась продюсерша. В пиковой ситуации особенно заметно стало, что она женщина, привыкшая командовать и повелевать.

— Раз никто не хочет признаваться — я не желаю, чтобы в моих делах и моей личности копались всякие малограмотные районные полицейские. Екатерина мне поведала, — ее взгляд устремился прямо на меня, — что вы, Павел, являетесь частным детективом. Это так? — Я смиренно подтвердил, что она права. — Тогда вам следует, — голос дамы звучал непреклонно, — раскрыть это дело, здесь и сейчас, до того момента, как тут начнут шнырять отечественные полисмены, доморощенные Шерлоки. Чтобы мы им предъявили уже готового обвиняемого, желательно вместе с его признанием.

Признаться, я слегка потерялся.

— Но дело так быстро не делается. — Пробормотал: — Подумать только, вы хотите, чтоб я раскрыл убийство, да еще в пожарном порядке, до приезда полиции.

— Не кокетничайте, — отрезала Эльвира. — Кто знает, когда полицейские до нас доберутся. Сегодня праздничный день, все пьют, и полисмены не исключение. Берите, Павел, бразды правления в свои руки.

Я оглянулся по сторонам. Катя смотрела на меня с надеждой. Она шепнула: «Давай, дорогой, у тебя получится». Да и остальные — Вениамин, «графиня» Вера, хозяйка Марина и даже малахольный Андрей взирали на меня, словно я был если не мессией, то его младшим братом.

— Ради бога, — развел я руками. — Я попробую. Но я ничего не обещаю. — И я как бы мысленно нацепил на себя мундир расследователя и через минуту, ощущая себя в новом качестве — на работе, обратился к вдове: — Я вижу, в доме много видеокамер. Как и где я могу получить к ним доступ?

Взор Марины заметался:

— Я… я не знаю. Этим только муж занимался. Я представления не имею, как тут все устроено. Есть ли пульт какой, или он через компьютер всем управлял? Нет, нет, я совершенно ничего не знаю.

— Тогда это отложим. Давайте так. Я побеседую с каждым из вас. В отдельной комнате. А остальные, прошу вас, по ходу, не обсуждайте с товарищами по несчастью обстоятельства дела. А первой, — я обратился к продюсерше, — я попрошу вас.

Она криво усмехнулась:

— По принципу, кто предложил, тому и отвечать? Что ж, идемте. — И она сама указала мне на кухню. Да, это помещение, смежное со столовой-гостиной, и мне представлялось наиболее удобным для опросов свидетелей. Все рядом, далеко ходить не надо. Мы вошли в кухонное помещение, и я закрыл за нами дверь в столовую. Продюсерша первая заняла место за столом. Я уселся напротив.

— Кто убил Геннадия? — с места в карьер спросил я, внимательно отсматривая реакцию визави.

— Помилуйте, откуда я знаю?!

— Вы убили его?

— Нет. — Тут, по моим наблюдениям, она, как мне показалось, не соврала. Но все-таки что-то она скрывала, какой-то камень за пазухой имела. Я продолжил опрос:

— Кому выгодна смерть Геннадия? Кто выгодоприобретатель?

— Представления не имею.

— Наверное, Марина? — подсказал я. — Она жена. Она и сын, они ведь все после него наследуют?

Продюсерша покачала отрицательно головой:

— Не так все просто. Насколько я знаю, они официально были не расписаны. Жили, что называется, во грехе. И только собирались пожениться. Вроде бы этим летом, на Петра и Февронию, планировали и обвенчаться, и расписаться.

— А сын, этот Андрей?

— Он только ее, Марины, отпрыск. К Гене никакого отношения не имеет. От первого Марининого мужа — они развелись лет пятнадцать назад.

— Как они вообще жили, хозяйка и покойный? Насколько были обеспечены? Чем зарабатывали?

— Я с ними знакома давно, сначала с Мариной, потом и с Геной. Они вместе живут уже лет десять или, скорее, двенадцать. Гена из очень богатой, старой артистической семьи. Тоже, как и Марина, закончил театральный. Особых звезд с неба не хватал. Как я понимаю, все — дом, карьера и деньги — было на ее плечах. А он по жизни порхал. Увлекался то тем, то другим, то пятым, то десятым. В последнее время, например, стал упертый веган и йогой очень серьезно занялся. В Индию ездил за просветлением. Впрочем, эпизодики и кое-какие небольшие роли режиссеры ему подкидывали. Сказывалась поддержка Марины и старых друзей, — под «старыми друзьями» продюсерша, похоже, имела в виду себя. — Однако Гена изначально был человеком небедным, и не все родительское состояние успел профукать. Этот дом, к примеру, где мы находимся, — как я знаю, построен на Генины деньги. Они как раз продали участок, доставшийся ему от родителей — запущенный, зато находящийся рядом с Москвой, и на вырученные средства этот дом возвели и обустроили. Вдобавок ему осталась роскошная квартира в центре Первопрестольной, они с Мариной ее сдают.

— Так, значит, формальный наследник покойного — его брат? Этот самый Вениамин?

— Думаю, да. Больше родственников у Гены нет.

— А Вениамин кто таков?

— С ним я знакома мало. Он не из наших сфер, — последнее продюсерша произнесла так, что становилось ясно: всех тех, кто непосредственно не занят делами киношными-телевизионными, она считает гражданами второго сорта. — Занят каким-то бизнесом. По-моему, родители и его тоже неплохо обеспечили, однако давали ему при жизни деньгами, чтобы Веня раскрутился. Так что он не должен быть на Гену в обиде — впрочем, чужая душа потемки.

— Да и деньги никогда лишними не бывают. Выгодоприобретателем смерти, выходит, становится Вениамин?

— Похоже, что так, — пожала плечами Эльвира.

— А прислуга Ариша? Почему она так убивается? У них с Геннадием что, имелись интимные отношения?

— Понятия не имею. Ни он со мной на эту тему не делился, ни Маринка никогда не жаловалась.

Я видел, что продюсерша в целом искренна со мной, хотя чего-то недоговаривает. Хотелось бы мне знать чего. Впрочем, у расследователя имеется свое преимущество: спрашивать обо всем без обиняков.

Эльвира в ответ на мой прямой вопрос, о чем она умалчивает, только расхохоталась.

— Я скрываю? Разве только то, что вы мне нравитесь. Нравитесь — и как мужчина, и как герой. Вы, Павел, умный и харизматичный. Хотите, я вам пробью шоу на телевидении? Идею и тему продумаем вместе? — Она испытующе поглядела на меня и покрутила на пальце кольцо с бриллиантом — бриллиант был огромный, карат на пять.

Я сделал отстраняющий жест руками:

— Давайте мухи — отдельно, котлеты — отдельно. Я сейчас веду расследование, по вашему же заказу. И вы, наряду со всеми остальными, находитесь под подозрением. Поэтому, — с легкой учтивой улыбочкой заметил я, — ваше предложение можно расценить как попытку подкупить следствие.

Она хрипло засмеялась:

— А вы, Паша, не столь просты, как кажетесь на первый взгляд. Ладно, отыщите убийцу, тогда и поговорим о вашем будущем шоу.

— Я вас больше не задерживаю.

Эльвира встала. Пока я провожал ее до дверей, то размышлял, кого мне вызвать на допрос следующим. Отравление — преступление преимущественно женское, подумалось мне. Выпуская из кухни продюсершу, я выглянул в гостиную и оценил обстановку. В глазах Катерины, когда мы вдвоем с Эльвирой показались на пороге, промелькнула ревность. Юный Андрей, Вениамин и его супруга Вера выглядели совершенно индифферентными — иными словами, болтались по гостиной, как не пришей кобыле хвост. Хозяйка Марина сидела за столом, закрыв лицо руками. И в точно такой же позе глубокой скорби пребывала Ариша. А на тело покойника, укрытого с головой покрывалом с дивана, взгромоздился, свернувшись калачиком, кот Вельзевул — или, тьфу, черт, как там его звали — Экклезиаст? Его никто не гнал.

Я в последний момент придумал пригласить к себе на допрос Веру — «графиню со следами былой красоты». По двум причинам: и преступление, по ходу, женское, и выгодоприобретателем, судя по словам Эльвиры, является эта семейка.

Я указал женщине на стул и с лету спросил, вперившись ей в зрачки:

— Вы убили Геннадия?

Она нервно расхохоталась:

— Господь с вами, с чего вы взяли?

— Его отравил ваш муж?

— Да нет же, отчего?!

— Вениамин и вы — прямые наследники Геннадия.

— И что, значит, сразу надо убивать?

— Вы знали, что они с Мариной формально не женаты? Что вот-вот собирались пожениться?

— Знала — и что?

— А то, что, когда бы они поженились, вам с мужем ничего б не обломилось.

— Перестаньте! И потом, они с Мариной много лет прожили вместе. Я думаю, она и сын ее в любом случае имеют право и на дом этот, и на квартиру в Москве.

— Нет, согласно Семейному кодексу, ни на что она права не имеет.

— Мы, во всяком случае, ее выселять отсюда не станем.

— Вы говорите, что не вы Гену убили. Хорошо. А кто — как вам кажется?

Женщина нервно оглянулась и понизила голос:

— По-моему, это сделала сама Марина.

— С чего вы взяли?

— А кто, кроме хозяйки, имеет свободный доступ ко всем блюдам? Напиткам?

— Но зачем ей убивать своего сожителя?

— А вы видели, как Гену оплакивает Ариша? Она горюет явно больше, чем Маринка. Наверняка между нею и покойным что-то было. А какая нормальная жена потерпит, чтобы ее муж ей изменял — да с кем? С прислугой! Только я вам ничего не говорила. Еще не хватало нажить мне в лице Маринки врага. Она, знаете ли, особа мстительная.

— Я понял вашу позицию, — заметил я. — Что ж, я вас больше не задерживаю.

Я проводил Веру. Сначала я думал, что следующим вызову мужа Вениамина, но после того как женщина безапелляционно указала мне на Марину, я пригласил на кухню жену убитого. Попутно я оглядел мизансцену, сложившуюся в гостиной. Все пребывали на своих местах, находясь в разной степени уныния. Черный котяра продолжал возлежать на прикрытом трупе. Я взял со стола бутылку виски и вызвал к себе свежеиспеченную вдову. Марина безропотно встала и прошла ко мне на кухню.

— Хотите выпить вискарика? — предложил я.

Она испуганно отшатнулась.

— Нет, зачем?

Я понюхал горлышко бутылки: нет, цианидом не пахло.

— Вы подлили яд в бокал своему мужу?

— С чего вы взяли?!

— Вы знали, что ваш супруг и прислуга Арина находятся в связи?

Женщина поникла.

— Да, я знала.

— У вас есть мотив. Вы хотели отомстить супругу за измену и поэтому его убили.

— Нет-нет-нет! — прокричала она. — Он обещал мне, что все прекратит! А Аришку мы договорились уволить, я бы ее рассчитала, со следующего месяца! Нет, нет, я не убивала.

— Так у кого, по-вашему, поднялась рука на Геннадия?

— Вы ведь понимаете, что точно я знать ничего не могу, что у меня могут быть только подозрения?

— Да, я все понимаю. Говорите.

Женщина понизила голос:

— Я думаю, она, Ариша, и убила.

— С какой стати?

— Только она подавала еду и напитки — кому, как не ей, было проще всего подлить яд моему супругу?

— А мотив‐то какой у нее, по-вашему, был?

— Она была девушкой. Он совратил ее. Он испортил мои отношения с нею. Теперь она лишится хорошей работы, теплого места.

— С трудом верится, чтобы это могло стать мотивом для убийства.

— А Арина, насколько я узнала ее, особа странная, не вполне адекватная. Даже если б не ее связь с Геной, я бы ее все равно уволила. Вдобавок она по образованию фармацевт. Где-то у себя в Тмутаракани соответствующее учебное заведение окончила. Поэтому в ядах толк понимает.

— Хорошо, я вас услышал.

Я проводил Марину и пригласил на кухню Арину. Она села скромненько, на краешек стула. Глаза у нее были заплаканные. Эта посторонняя, не сильно образованная, провинциальная девушка и впрямь убивалась по покойному гораздо более сильно и искренно, чем жена или же брат.

Я ее с места в карьер огорошил:

— Расскажите, Арина, как вы подлили яд в стакан вашему любовнику.

— Это не я.

— То, что покойный был вашим любовником, вы не отрицаете?

— Чо уж тут отрицать, теперь все видят.

— А кто, по-вашему, отравил Геннадия?

И тут она молвила — совершенно спокойно и убежденно:

— Андрюшка.

— Андрей?! — поразился я. — Сын Марины? С какой стати?

— Слабый он до меня, — эпически начала девушка. — Много раз приступал. А он мне как до фонаря, если по-простому говорить. Гнала я его. А Андрюшка знал, что я с Геной замутила. Ревновал. Бесился. Вот и приговорил отчима-то. — Тут она вдруг спохватилась и заговорила быстро-быстро: — Но у меня против него никаких улик или, там, алибей нет! Это я гипотезу такую построила.

— А сама ты, значит, Геннадия не убивала?

— Нет! Не дура же я.

— Я тебя понял.

Я выпроводил Арину и пригласил к себе в кухню Андрея. Времени поразмыслить у меня особенно не было, но, подумал я, если допустить, что Геннадия ухайдокали домашние — сожительница, пасынок или любовница, — почему понадобилось делать это прилюдно? С нашим участием? Почему не замочить его келейно, втихую? Или расчет был перевести стрелки на кого-то из нас, гостей?

Я усадил молодого человека, сказал ему наконец вытащить наушники и спросил, он ли убил отчима.

— Ты че мне паришь, дядя?

Я не стал пенять на его лексикончик, лишь спросил:

— Арина говорит, что ты в нее влюблен, поэтому ревновал ее к отчиму. За это ты и убил Геннадия.

В ответ юнец разразился длиннейшей и гнуснейшей речью, пересыпанной грубыми ругательствами. Из нее, в кратком и цензурном изложении, следовало, что Арина страдает чрезмерной похотливостью, вследствие чего находится в невменяемом состоянии и потому воздвигает на него напраслину.

Мне захотелось промыть его рот хозяйственным мылом, но некогда было заниматься воспитательным процессом. Поэтому я только прервал его излияния и спросил:

— А кто тогда, по-твоему, отчима убил?

— Конечно, брательник его, Веня, — сказал тот без тени сомнений. — Ты че, сыщик, закон не знаешь: кому выгодно, тот и убил. Вениамин теперь все схарчит: и дом, и хату. А мы с маманей сосем.

— Иди уже отсюда, Цицерон, — поморщился я. Сделав оборот, колесо снова замкнулось на Вениамине. Я выпроводил юнца и попросил брата погибшего пройти в кухню. Но тот в ответ буркнул: «Не пойду я. С какой стати? Кто вы такой и кто вас уполномочивал? Самозванцы вы тут все какие-то».

— Не самозванцы, — вступилась за меня продюсерша. — Назначить Пашу следователем — солидарное решение всех присутствующих в этом доме. И если вы, Вениамин, уклоняетесь от беседы — есть основания полагать, что вы замешаны в преступлении.

— Нет ни у кого никаких оснований! — отрезал Веня. — Не буду я с ним разговаривать, да и все.

Я не стал настаивать. Беседы все равно меня не слишком продвинули в раскрытии убийства. Однако у частных детективов имеются и другие методы, помимо допросов подозреваемых. Например, наблюдения.

Или — включить мозги.

И я подумал: Катя. И вспомнил о том, как в первый же вечер нашего знакомства мониторил Интернет и социальные сети в поисках издания, где она работает, и ее личных публикаций.

Потом я еще раз осмотрел огромную гостиную. Четыре видеокамеры в разных углах, надо же. И еще две на кухне. И не исключено, что есть дополнительно скрытые.

Потом я подумал о черном котяре, который, уютно свернувшись, по-прежнему дремал на теле покойника. И о том, как Эльвира вызывала «Скорую помощь». И тут я все понял.

— Катя, пойдем-ка, — поманил я свою девушку. Только пригласил ее не в кухню, а во двор — прямо из гостиной на улицу вела дополнительная дверь. Тщательно закрыв ее за нами, я огляделся. Видеокамер во дворе видно не было.

Весенний день неспешно угасал. Птицы трещали не умолкая, решая насущные вопросы продолжения рода.

Я подступил к Кате вплотную и напрямик спросил:

— Кто из собравшихся знает? И кого вы используете втемную?

Она сделала лицо кирпичом, но зрачки у нее, я успел заметить, предательски заметались. Она пробормотала:

— Не понимаю. Ты о чем?

— Эльвира, положим, знает, — продолжил я. — Она, скорее всего, кашу и заварила. А остальные?

— Что ты несешь? — с раздражением выпалила девушка, но негодование ее выглядело наигранным, и я, не обращая внимания, продолжал:

— В первый же день нашего знакомства я просмотрел, много ли статей подписано в московских газетах фамилией «Екатерина Маврина». И что бы вы думали? Ни одной.

— Я ведь говорила тебе, что пишу под псевдонимом, — буркнула она.

— И тебе, якобы журналистке, ни разу не хотелось выступить под своим настоящим именем? Не верю, как говорил светоч вашей профессии товарищ Станиславский. Вот в то, что ты актриса, я верю. Не мне судить, хорошая или нет, но меня ты развела знатно. Да и роль руководителя кастинга тебе, я считаю, удалась. Спасибо, что пригласила на главную роль. А я еще недоумевал, зачем, в самый первый день, ты меня на видео снимаешь? Обычно ведь журналисты только диктофон используют — им информация важна, а не то, как человек держится.

— По-моему, ты бредишь, — зло проговорила девушка.

— Значит, меня Эльвира на главную роль в итоге утвердила? Она ведь у вас тут всем рулит? Интересно бы узнать, участвовали ли в кастинге другие частные детективы? И как далеко в ходе отбора ты заходила с ними?

— Ты явно сошел с ума.

— Да? А яркий свет, который, как специально, включили перед тем, как подали горячее? А видеокамеры, которых в доме полно, но просмотреть которые невозможно? А «Скорая помощь», которую Эльвира вызвала нажатием одной кнопки, я это точно заметил. Одной, быстрым набором. Но у многих из нас телефон спецслужб в быстрый набор забит? Только у детей. А «Скорая помощь» — почему она в такую глушь приехала через пятнадцать минут? А полиция все не едет? А кот, который пригрелся на покойнике и спит?

Но так как Катя не признавалась — хотя губы у нее задрожали, — я распахнул стеклянную дверь и, больше не обращая на девушку внимания, вернулся в гостиную. Ни на кого не глядя, я подошел к лежавшему на полу телу, согнал кота: «Брысь, Экклезиаст!» — а потом размашистым жестом содрал с покойника покрывало, укрывавшее его с головой. Надо отдать ему должное — лицо его при этом не изменилось, не дернулось. Видать, Геннадий и впрямь йогом оказался умелым. Поза «шавасана», или «мертвого человека», удавалась ему что надо. Он и не дышал, казалось. И пульс не прощупывался.

— Ну-с, господа, — провозгласил я, — не настал ли тот момент, чтобы еще раз внимательно осмотреть покойника? Например, где, спрашивается, трупные пятна? За это время — прошло почти два часа — они уже должны были появиться.

Краем глаза я отсматривал реакцию присутствующих. Эльвира хмурилась. Ясное дело, я срывал ей историю — но притворяться я не хотел и не умел. Довольно они меня дурачили. Но все остальные — казалось, они ни в чем не были осведомлены и теперь глазели на меня и на мои манипуляции с трупом как на богохульника или умалишенного. Я распахнул пошире рубашку покойника на груди.

— Ой, беда, — глумливо проговорил я. — Нет, нету никаких трупных пятен. А рефлексы?

И тут я поступил жестоко — но товарищ, морочивший всем голову, того заслужил: я отвесил щелбан по его глазному яблоку.

— А! — заорал «труп», схватился за лицо и сел.

— Итак, господа, — проговорил я прежним усмешливым тоном, — мы воочию наблюдаем воскрешение Лазаря. И это достойный финал той трагикомедии, которую поставила гражданка Эльвира при участии Екатерины Мавриной. Браво!

Я видел, как меняются лица собравшихся — Марины, Вениамина, Веры, Ариши, Андрея, — и понимал, что их всех, как меня, и впрямь обвели вокруг пальца. Никто из них не знал и не ведал, что покойник ложный, а смерть — инсценировка. Тем интереснее было наблюдать за их реакцией — я, догадавшийся чуть скорее остальных, каюсь, находил в этом определенное удовольствие. Можно сто раз винить Эльвиру в изощренном коварстве, но она точно все рассчитала: любопытство и желание подглядеть в замочную скважину — базовое свойство человека, которое кино, а особенно телевидение, прекраснейшим образом эксплуатирует.

Оживший Геннадий поднялся на ноги. Вид у него, надо признать, был довольно виноватый.

Лицо Марины в минуту изменилось от недоумения до потрясения, а затем и гнева. Она сделала пару шагов по направлению к бывшему покойному и залепила ему мощную оплеуху — у него голова чуть не оторвалась.

Ариша, в свою очередь, уселась на стул, закрыла лицо руками, пробормотала: «Господи боже ты мой», — и облегченно заплакала.

Вениамин проорал, адресуясь к брату: «Черт, какой же ты все-таки идиот! Как я тебя ненавижу!» Я видел, что он тоже готов засветить Геннадию в пятак, но Марина счастливо опередила его — два раза лупить шута было перебором, и поэтому он только трахнул кулаком о собственную ладонь и отошел в сторону.

Юноша Андрей разразился длиннейшей и витиеватой матерной тирадой, поминая отчима, его и свою мать, а также присных до пятого колена.

Вера вздохнула: «Боже мой, какие вы все идиоты. Одно слово, артисты».

Вид Кати, вслед за мной вернувшейся со двора, был виноватый — но непонятно с чего: то ли передо мною — за то, что обманула, то ли перед Эльвирой — оттого, что я довольно быстро сорвал им игру. И только Эльвира сохраняла спокойствие — возможно, лишь наружное. Она громко хлопнула в ладоши и провозгласила: «Съемка окончена. Всем спасибо, все свободны!»

Тут воскресший Лазарь вдруг опустился на колени и проговорил: «Простите меня, пожалуйста, все», — и поклонился до земли, уткнувшись лбом в пол. Я бы, может, и извинил его, на него я зла не держал, он мне был никто, и я его не оплакивал — да только не уверен был: отпущение грехов, о коем он молит, — чистая монета или снова игра?

— Вставай, шут гороховый! — зло проговорила Марина, но я заметил, что в глубине души она, пожалуй, восхищается актерскими и йогическими талантами невенчанного супруга, которому удалось провести и ее, и всех прочих на мякине.

Эльвира выглядела довольной.

— Теперь нам надо, — проговорила она, — урегулировать кое-какие юридические формальности. Начнем с вас, Павел. Вы прекрасно держались.

Она достала из своей объемистой сумки отпечатанную на принтере бумагу официального вида и протянула ее мне. То был договор между мною, Павлом Синичкиным, и продюсерской компанией «Эльвира-плюс»: за исполнение роли в документальном шоу «Кухонное следствие» и последующее отчуждение в пользу компании прав на использование моего изображения мне полагался гонорар в размере 6000 (шести тысяч) рублей. Подготовились, значит, заранее и фамилию мою вписали.

— Да вы смеетесь, что ли? — Я вернул документ продюсерше.

— Идемте, — она решительно взяла меня под руку и вывела во двор, где не было никаких видеокамер.

— Вас что, не устраивает сумма? — начала она. — Нормальный гонорар для начинающего актера. Сто долларов за съемочный день.

— Я не актер, и я не хотел сниматься. И не хочу.

— Хорошо, пусть будет триста долларов.

— Вы меня не поняли. Я не желаю освещать своим присутствием это ваше «шоу», построенное на лжи и обмане.

— Пятьсот баксов, но это потолок.

— До свидания.

— Послушайте, Павел! Я, конечно, не видела отснятый материал и могу судить только по своим впечатлениям на площадке, но, поверьте мне, у нас получилось прекрасное шоу. У него будет отличный рейтинг, и его мало того что будут смотреть — о нем начнут говорить, а это гораздо более значимое достижение. Вы в одночасье станете знаменитым, популярным. Это и вашему бизнесу очень поспособствует — вы даже не представляете, насколько сильно. И потом: это только начало. Я и впрямь готова делать постоянное шоу с вами. Я сделаю вас звездой!

— Вы не поняли меня, — вздохнул я. — У вас одно на уме: шоу, рейтинг, звездность. Вы, телевизионщики и киношники, на этом помешались. Вы думаете, что в мире ничего, кроме этого, не существует. Что на этой ерунде свет клином сошелся. И люди, ради того, чтобы засветиться на экране телевизора, готовы на все.

— А это разве не так? — иронически проговорила Эльвира.

— Нет, моя дорогая, не так. Совсем не так. И я вам это докажу. Хотя бы тем, что ничего подписывать я не буду и ни в каких ваших представлениях участвовать не желаю.

Я отстранил ее и зашагал к своей машине. Если признаться, чувствовал я себя довольно тошно. Эльвира, при деятельном участии Кати, развела меня как лоха. А я купился: весна, девушка-артистка, акварелька в подарок. Фу. Я не любил, когда меня разводят и когда я покупаюсь.

Я подошел к своей машине, но тут меня нагнала Катя. Я не знал, этот порыв — ее ли собственная инициатива, или продюсерша надоумила. Выглядела девушка искренней, но кто их знает, актрисуль, где у них кончается искренность и начинается игра.

— Послушай, Паша, — заговорила она, — ты прости меня. Прости, ради бога. Да, это была идея Эльвиры, и это по ее заданию я искала тебя. Наврала про журналистку. Но я ведь нашла. И никто ведь не заставлял меня ни быть с тобой, ни спать с тобой. Я все сама, по своей инициативе и зову сердца. Шоу — это все бред и тлен. Не хочешь, и не надо, Господь с ним. Ты только, пожалуйста, не уходи от меня, только останься.

Да, возможно, и даже наверняка, в ее монологе был элемент игры — но женщины ведь всегда играют, не правда ли? Но надо отдать ей должное: она меня впечатлила.

— Я подумаю, — сказал я. — Но здесь я оставаться больше не хочу.

— Я поеду с тобой.

— Нет. Мне надо побыть одному, подумать.

— Кто же меня в Москву довезет?

— Попросишь свою Эльвиру.

— Пашенька, ну как ты поедешь, ты ведь пил?!

— А ты разве не заметила — весь сегодняшний вечер только минералку. Как знал, что мне фигурять в главной роли.

— Пожалуйста, будь осторожен.

Я сел за руль, закрыл дверцу.

Катя с виноватым видом помахала мне на прощание.

Через пару минут я въехал в лес. Грунтовка вела через сосновый бор, в нем уже стемнело, и птицы, что гомонили здесь с самого рассвета, наконец утихли. Фары дальнего света выхватывали то песчаную дорогу и лужи на ней, то мох пообочь и янтарные стволы сосен. Я выключил кондиционер и открыл все окна. Свежайший, холодный весенний воздух наполнял машину и мои легкие.

Вот продышусь, проветрюсь перед Москвой, думал я, а завтра, на свежую голову, пойму, как мне быть и что делать дальше — с Катей и вообще.

Авторы благодарят за помощь в подготовке рассказа частного детектива Олега Пытова.

Оглавление

Из серии: Великолепные детективные истории

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Он, она и пушистый детектив предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

Примечания

1

Подробнее об этом можно прочесть в романе Анны и Сергея Литвиновых «Бойся своих желаний» (издательство «ЭКСМО»).

Смотрите также

а б в г д е ё ж з и й к л м н о п р с т у ф х ц ч ш щ э ю я