Срок давности

Татьяна Пирусская, Светлана Тирская

В данном издании впервые публикуется фронтовой дневник разведчика Петра Соловьева, сохранившийся в архивно-следственном деле. Герой в августе 1942-го сбежал из плена, но вместе со своими товарищами был арестован органами НКВД. О трагической судьбе пятерых разведчиков вы можете узнать из опубликованного в книге журналистского расследования. Книга содержит нецензурную брань.

Подготовка текста Татьяна Пирусская, Светлана Тирская

Предисловие и составление Светлана Тирская

ISBN 978-5-0055-8869-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Срок давности

Можно только удивляться тому, что это архивно-следственное дело под грифом «Хранить вечно» оказалось в Госархиве Алтайского края. Ведь было заведено оно в 1942-м на фронте, в следственной части особого отдела НКВД 52-й армии, а пересмотрено Военной коллегией Верховного суда СССР в 1963-м — при чем же тут Алтай? Быть может, попало оно в спецхран ГААК по ошибке? Ведь хотя один из пяти героев этого дела и был уроженцем края, но переехал с семьей в Кемеровскую область еще до Великой Отечественной… Как бы то ни было, но в очередной раз я получила подтверждение тому, что не мы находим наших героев — они нас выбирают.

Петя

Петр Андреевич Соловьев родился на Смоленщине, в городе Сычевке. Окончил в 1938-м школу, поступил в Тульский механический институт на факультет боеприпасов и патронных гильз.

«Порой на меня находит такая тихая задумчивость и мои мысли кружатся вокруг одного чего либо как шмель около цветка и никак не хотят покидать его. Часто я задумываюсь над теми красотами природы, которая больше всего кладет отпечаток на мои чувства и помыслы. Короче говоря я больше лирик, чем воин» (стиль и орфография документов здесь и далее сохранены — прим. Авт.). Может показаться, что романтический юноша писал эти строки ясным днем. Вот только дата на странице дневника Петра Соловьева — 12 августа 1941 года…

На фронт наш герой ушел добровольцем в июле 1941-го, поначалу определили его в Московское военно-политическое училище им. Ленина. И потому поэтичных описаний природы в его дневнике очень много: лагерь, в котором проходили обучение курсанты, располагался в лесу. Буквально каждый день Петя фиксировал изменения в природе, как будто пытался сохранить эти воспоминания для будущих строк — поэзии иль прозы, кто знает? Похоже, наш герой был таки не чужд писательству: «Когда то я был настроен синтеминтально, — читаем в дневнике, — и иногда крик своей сентиминтальной души мог выразить на чистом листе бумаги, теперь же нет этих слов, умерло то прежнее, приятное чувство, оставив в душе тлеющий пепел». Другим подтверждением «писательской версии» служат поэтические строки в надсоновском духе в самом начале дневника: «В виденьях прошлого расплывчатых и смутных я жизнь прошедшую с волненьем узнаю…»

Вероятно, наш лирик был белой вороной в лагере. Как всякий тонко чувствующий человек, склонный к рефлексии. Меня нисколько не удивили откровенно депрессивные строки его дневника. Враг уже топтал землю родной Смоленщины, и Петя был готов отдать жизнь за победу. Но в лагере он столкнулся с муштрой, грубостью командиров и курсантов, «глупой пропагандой», отсутствием оружия, дурным питанием:

«Везде и всюду кричат о патриотизме, о нашей силе и непобедимости, а на самом деле это лишь похоже на действительность и все слова кажутся не исходящими от души а казенными — почти никто не говорит языком души…

Все, абсолютно все мне здесь неприятно, начиная от подъема и кончая отбоем и сном. Одна утеха и радость это лес с его богатством красок, с его шумом и тихой задумчивостью по ночам, с его стоном в бурю и его отзывчивостью, хотя и немой к страданиям, и крикам человека, он один может так отзыватся и утешить. Развеят грусть, тоску и утереть слезы и порой и выличеть человека. Ему одному можно поверить свои мысли и чувства, эх да что и говорить. Разве можно все пересказать, чем богат лес и природа. Природа очень богата красива монолитна и как портит человечество эту красоту своей грубой рукой».

И снова, в середине августа, Петя пишет:

«На занятиях сидеть и слушать выкрики, подчас дикие, звериные нет никакой охоты. Все люди сидят полусонные с угрюмыми лицами. На лице каждого выражена затаенная молчаливая злоба, в которой никто не может дать себе отчета. На кого он зол за что и почему? Никто не даст исчерпывающего ответа на этот вопрос. Вот так проходят дни нрзб один за другим и с каждым днем все больше и больше растет злоба к этой ненавистной войне и военщине вообще. За каждое пустяковое не выполнение правил наказывается и человек так унижается, что он по неволе нрзб казатся глупым, когда чут ли не каждый начинает повторят клеветнические слова и плевать, топтать в грязи за каждое неудачно сказанное слово. то лучше уж молчать!»

Да, картина, нарисованная нашим героем, весьма отличается от той, что изображалась в художественных и документальных фильмах. Там бодрые красноармейцы в залитых солнцем военных лагерях увлеченно занимались спортом, изучали вооружение армии, записывали под березками лекции бравых командиров. Наш же герой на лекциях писал в своем дневнике порой о птичках, о небе, о лучах заката…

***

Но вот учеба наконец окончена, 11 сентября 1941 поездом повезли ребят на Северо-Западный фронт. Через три дня Петя констатирует: «Направлен работать в качестве зам политрука в понтонный батальен… Нахожусь под Новгородом, в расположении штаба танковой дивизии спешившейся и занявшей оборону на берегу реки Волхов. Жду проводника в часть». Петя по-прежнему честен в дневнике: уже в первые дни на фронте видит он и твердость духа солдат, и «уйму беспорядков» в армии.

«Вот и окопы, самые настоящие окопы» — так начинается дневниковая запись от 16 сентября 1941-го. На двух страницах юный лейтенант записывает свои первые впечатления. Каким наивным, наверное, он казался бывалым бойцам. Тем, кто «здорово бил немца», прошел через жестокие бои… А Петя увидел, что «нет армейской дисциплины, нет армейской подтянутости, и с первого взгляда можно сказать, что это не регулярные войска Красной армии, а партизанский отряд. Нет знания основных положений караульной службы, а также и уставных положений».

Петя Соловьев привык к свисту снарядов, окопам, холоду. Но не хотел привыкать к сидению в обороне, скуке и безделью: «Даже нельзя сказать что это война или х… одна» — именно в таком виде он приводит крепкое солдатское выражение. И единственный раз на страницах дневника наш лирик пишет матерное слово полностью вот в каком случае: «В этом батальоне осталось всего около 200 человек, и начальства до х.. и никто ни черта не делает. Отсиживаются в берлоге, из которой даже не хотят вылезти. Вообще беспорядков до черта. Высшее командование совершенно потеряло авторитет среди бойцов за свои прошлые безобразные дела и теперешние». Какие? Обратимся снова к дневнику: «Часть… бежала от противника от самой границы, бросая материальную часть и снаряжение неся урон и теряя людей. По рассказам участников и очевидцев этого виной всему было начальство, которое бежало всегда впереди».

Да он безумец — писать такие вещи?! Иль бессмертным себя возомнил? То-то и оно, что смертным был. Причем, в любую минуту — смертным.

***

Что интересно, в дневнике Пети почти нет подробностей личной жизни — только описание фронтовых будней и леса. Лишь однажды вспоминает он милую Сычевку и пару раз — своих родных. На постое в Божонке, думая о хозяйках крестьянской хаты, он пишет: «От одной думы, что мои родные находятся в такой же, а быть может в худшей обстановке, я пропитываюсь теплым чувством доверия, участия и сочувствия к этой семье».

(Увы, тревоги нашего героя были оправданны. Сейчас мы знаем, какой след на сычевской земле отставила Великая Отечественная война. 17 месяцев шли там бои. До войны в Сычевском районе проживали около 45 000 человек (в городе — 8 248 человек), после оккупации осталось 16 000 человек (в городе — 3 152 человека). В Сычевском концлагере фашистами были истреблены более 3 000 человек, угнаны в фашистское рабство 7 000 человек. На фронтах сражались более 11 000 сычевлян.)

У меня даже появилась мысль, что о личном он писал в другой тетради (пропали три дневника и 50 писем). Еще думалось, что любимую девушку Люсю он раз и навсегда решил не вспоминать — быть может, они расстались перед войной?.. Но архивные документы опровергли, к счастью, эту мою догадку: Петя хранил телеграмму от Люси и ее фотографии. На оборотной стороне портретного снимка — похоже, девичьей рукой — по краю написано «Vale et me ama!.. („Прощай (будь здоров) и люби меня“ — латынь. Прим. Авт.) 1940 год. г. Тула». Все же остальное пространство на обороте снимка занимает надпись, сделанная красным карандашом: «В огне жестоких сражений я не перестаю думать и вспоминать об этой девушке, которая научила меня жить и понимать людей. Уже более 2-х лет как я ее не вижу, но память о ней еще совсем свежа. 5.7.42».

Взял с собой на фронт наш герой и фотографии друзей школьной, студенческой юности. На обороте одной из них, подписанной «другу Андреичу», сохранилось пожелание товарища-романтика — «Вспоминайте, люди, в час печали одиноких странников пустынь».

…Фронтовой путь Пети не отследить по «Памяти народа», а в дневнике его имеются «долгосрочные» пробелы. Причины их легко понять, если сопоставить с боевой историей 52-й армии. Глухая оборона, неудачная Любанская операция, Мясной бор… Между 29 ноября и 26 января «молчания» дневника поместились празднование Нового года в Божонке, переход Губарёво — Кунино — Наволок, что на берегу озера Ильмень. В кратком отчете о происшедших событиях радует запись: «Нахожусь среди хороших ребят в тяжелую минуту мало кто из них растеряется».

Что было потом? Почему Петя пропал на четыре месяца? Судя по всему, исполнилась его мечта — он попал в разведку. Все эти месяцы дневника при нем не было, и нашего героя как будто с верным другом разлучили… Судите сами: «2 мая 1942 г. д. Новосельцы. Вот я и снова пишу на эти дорогие для меня страницы после длительного перерыва из-за отсутствия данных записей при мне. Им ток же пришлось пройти свою суровую жизнь и через ряд рук и вот они опять попали ко мне. Радости, которая охватила меня при виде их, не было конца. Это время мне пришлось многое, многое повидать и пережить, что основательно перевернуло мои взгляды на вещи… Суровая боевая жизнь фронта, тяжелые переходы в снегах, короткая болезнь и недостаток питания окончательно подорвали мое здоровье… и вид мой уже не дышит свежестью бодростью и нет той прежней энергии, которая била ключом во мне 10 месяцев назад».

Но усталость и безразличие ко всему, маета от безделья уходят, когда наш герой узнает: боевая группа товарищей отправляется на задание. Петя радуется, что скоро и его очередь, но «одно не нравится мне — это то, что предстоит действовать с мальчишками, которые совершенно не имеют выдержки и нужной в этом деле уловки и хитрости». В конце мая отправляется и Соловьев на «трудную и рискованную работу». На этом дневник заканчивается. Но то было не последнее задание его разведгруппы…

В ночь на 5 августа 1942 года разведчики Данилов, Соловьев, Фукалов, Сергеев, Алмазов и Хвостиков под командой замполитрука Козырева были заброшены в тыл противника. 12 августа разведгруппа возвращалась с задания на лодке через Ильмень-озеро. Лодку опрокинуло волной, Козырев и Хвостиков утонули. Остальные бойцы попали в плен. Через несколько дней из плена бежали сначала Данилов и Соловьев, позже — Фукалов, Сергеев и Алмазов.

Их арестовали по подозрению в том, что они перевербованы немецкой разведкой. Когда это подозрение не подтвердилось, наших героев обвинили в разглашении сведений… уже известных противнику.

Иван Кузьмич

Иван Кузьмич Пархоменко родился в октябре 1911-го в Сумской области, в с. Пушкаревка. В Красной Армии служил с октября 1933-го; есть предположение, что в марте 1939-го он окончил Ташкентскую межкраевую школу НКВД и в том же марте было ему присвоено офицерское звание — сержанта госбезопасности. В действующей армии — с декабря 1941-го. В перечне его наград две медали «За боевые заслуги», медали «За оборону Ленинграда», «За оборону Советского Заполярья», «За победу над Германией», Орден Красной Звезды и Орден Отечественной войны I степени.

Служил в УНКВД Сумской области, УКР СМЕРШ 1 ДВФ. Закончил службу в январе 1959-го подполковником. Его имя внесено в Книгу Памяти блокадного Ленинграда.

***

Многие потомки соратников Гитлера каются за грехи отцов. Увы, иные внуки и правнуки наших соотечественников не признают вины предков в содеянных теми преступлениях, говорят: «Они просто делали свою работу».

Лейтенант госбезопасности старший следователь особого отдела НКВД 52-й армии Иван Кузьмич Пархоменко очень старательно делал свою работу. Округлыми гладкими буковками он выводил слова «Протокол допроса» и подчеркивал их двумя чертами… Дату подчеркивал одной чертой, слово «Вопрос» — прерывистой линией, а «Ответ» — непрерывной. Он допрашивал всех пятерых разведчиков и свидетелей, проводил очные ставки, изучал документы — подчеркивая красным карандашом крамольные высказывания. Каждый день, с утра до ночи и с ночи — до трех, до пяти утра…

Вероятно, усталость все же брала свое, и Иван Кузьмич порой ошибался. Вот, например, устроил он очную ставку Соловьеву с Сергеевым 21 ноября с 10.00 до 12.00, а в следственном деле находим протокол допроса Соловьева от той же даты, но с 10.00 до 14.30. Или констатирует Иван Кузьмич время допроса Фукалова 5 октября «0 ч 10 м — 2 ч 20 м», но слово расходится с делом: в этот день он допрашивал Соловьева — с 11.00 до 15.00 и с 20.00 до 5.00.

Как именно вел допрос Иван Кузьмич, можно лишь догадываться. Каждая из его встреч с обвиняемыми укладывалась в несколько страниц текста. Нашла я и в одну страницу протокол, всего лишь из двух вопросов и двух ответов (все подчеркивания — на нужных местах!):

«4 октября 1942 г.

Вопрос: До сих пор Вы не все рассказали следствию о совершенных Вами преступлениях. Предлагаем приступить к правдивым показаниям, прекратите бессмысленное запирательство?

Ответ: Мое преступление состоит в том, что я нарушил данную мною подписку — сознавшись на допросах у немцев в том, что являюсь советским разведчиком и сообщил с какими заданиями пришел на их сторону. Об этом я уже рассказал следствию на прошлых допросах. Других преступлений я не совершал и поэтому никаких дополнительных показаний дать не могу.

Вопрос: Вы продолжаете лгать. Следствие требует приступить к показаниям о ваших связях с немецкой разведкой?

Ответ: Никогда никаких связей с немецкой разведкой я не имел».

Вот и весь допрос Пети Соловьева. Но начат он был в 19.00, прерван — в 3.00.

Да, Иван Кузьмич писал не «окончен», а именно «прерван». И этот «прерывающийся» допрос пятерых разведчиков длился три месяца — сентябрь, октябрь, ноябрь.

По приговору военного трибунала 52-й армии от 30 ноября 1942 года были осуждены:

Сержант Данилов Андрей Сергеевич, 1918 г.р., уроженец Алтайского края. Троицкого района, с. Талдинки, русский, рабочий, с низшим образованием, беспартийный, ранее не судимый, в Красной Армии с 27 сентября 1941 года,

Рядовой Соловьев Петр Андреевич, 1919 г.р., уроженец Смоленской области, Сычевского района, местечка Артемово, русский, служащий, с незаконченным высшим образованием, беспартийный, ранее не судимый, в Красной Армии с 22 июля 1941 года, —

к высшей мере наказания (расстрелу) каждый.

Сержант Фукалов Григорий Архипович, 1918 г.р., уроженец Удмуртской АССР, Вавожского р-на, дер. Чумойка, русский, колхозник, беспартийный, с низшим образованием, ранее не судимый, в Красной Армии с 1938 года,

Рядовой Сергеев Николай Федорович, 1926 г.р., уроженец Ленинградской области, Мстинского р-на, дер. Плашкино, русский, колхозник, с низшим образованием, беспартийный, ранее не судимый, в Красной Армии с января 1941 года,

Рядовой Алмазов Анатолий Алексеевич, 1921 г.р., уроженец Калининской области, Луковнинского р-на, дер. Копыряни, русский, рабочий, беспартийный, с низшим образованием, ранее не судимый, в Красной Армии с сентября 1940 года, —

к 10 годам лишения свободы каждый.

9 января 1943 года Данилову и Соловьеву ВМН заменили 10-ю годами лишения свободы каждому.

Илюша

Подобные находки в моих исследованиях случались крайне редко. Но даже среди подобных эта — из ряда вон выходящая.

Я искала данные в списках жертв репрессий и военнопленных, малейшие зацепки, упоминания — на профильных сайтах, в военных мемуарах, а нашла… самого человека. Живехонького, в преклонном возрасте — Илью Ивановича Ш., выступавшего в популярной телепередаче лет десять назад. Признаюсь, поначалу я смотрела кадры из видеоархива не слишком внимательно, уж очень невероятным казалось совпадение. Да, совпадали имя и фамилия — причем, фамилия была крайне редкой! — ну, мало ли, чудеса случаются… Но вдруг ухо зацепил один факт из его рассказа, другой…

— Когда мы погнали колхозный скот, наш район заняли немцы, и я в 16 лет остался один, — вещал дедушка. — Приходит старшина, говорит: «Вот ты мне нравишься», — говорит. «Пойдешь к нам в разведку?» — говорит. Ну, а ума-то не было совсем… И как раз попали в разведку Волховского фронта, и нас переправляли через линию фронта, и мы там это… занимались разведкой. Ну, одно время нас переправили через озеро Ильмень, ну и нам же инструктаж дали, как вести себя, все справки какие-то туфтовые колхозные дали… И у каждого из нас было свое задание. Ну, я свое задание быстро выполнил, кинулся через линию фронта проходить, гляжу — хибарка маленькая, пацаненок бегает и женщина возле него. А уже три дня ходил я туда-сюда, значит, жрать же охота. Я говорю: «У вас ничего покушать нету?» Она дала, видно. Не успел я от ней отойтить, уже гляжу — за мной… А там была расквартирована эта испанская голубая дивизия. Ну и она болтанула что-то. Ну говорила что-то, ты ж понимаешь, они как-то были заинтересованы, и просто… Просто она сказала на меня «партизан».

Ну меня туда в штаб привели, ну, говорят, признавайся, по какому заданию тебя перебросили сюда. Да я говорю — какое задание, никакое. «Мы тебя расстреляем!» Ну а уже после второго раза — когда они меня шомполами отбили, я, в общем, одеревенел, я уже не чувствовал ничего, понимаете, такое положение было… Я пролежал там у них, очухался, пролежал три дня, и после того меня отправили в Эстонию.

Что было потом — по словам дедушки? Со слезой он рассказывал, как бежал из лагеря, пас коров у эстонца, потом его в числе пленных вывезли за границу. Сбежал и там, повезло — попал в семью заграничного коммуниста. «А коммунист такой был что очень даже бедный. Свой ресторан имел, свой магазин имел. И жил я у них как родный сын, даже я дома с отцом-матерью не жил, как у них там жил!» — вспоминал гость передачи. Но тянуло на родину — вернулся. Трудился на восстановлении шахт в Донбассе, с голодухи пошел со товарищи картошки накопать с чужих огородов. «Нас в милиции зацапали, за 75 копеек нам всем троим по двенадцать лет влупили!» Шесть лет проработал на Севере в лагере, освободился после смерти Сталина, женился…

Конец ознакомительного фрагмента.