Из круиза с любовью

Татьяна Осипцова, 2007

Отправляясь в круиз по Средиземному морю Виктория Соколова не предполагала столкнуться с человеком, который спас ее когда-то. И у нее, и у Володи за плечами неудачный брак, а у Вики еще и большая любовь, закончившаяся трагически и оставившая на сердце глубокую рану. Вскоре оба понимают, что эта неожиданная встреча ― счастливый дар судьбы. Но кто мог знать, что Володе опять придется спасать Викторию…

Втащив в каюту чемодан и сумку, Виктория устало плюхнулась на одну из двух кроватей.

Четырехчасовой перелет до Неаполя измотал ее, да и коллеги по турбизнесу, в основном молодые девушки, вели себя чересчур шумно. Многие, боясь самолета, наклюкались, и каждая норовила обсудить с Викторией Анатольевной животрепещущую тему: нападение на директора турфирмы «Q & U» Елену Евгеньевну Егорову. У Виктории с Еленой была одна каюта на двоих, однако, когда все уже собрались в Шереметьево, та сообщила по телефону, что загремела в больницу. Накануне вечером ее подстерегли в подъезде бандиты: избили, ворвались в квартиру и обокрали. Известие вызвало общий шок, и все гадали, что именно воры вынесли из квартиры небедной директрисы.

Жалея Елену, Виктория все-таки не могла не радоваться, что двухместная каюта-люкс оказалась в ее полном распоряжении. Она не любила жить в одном номере с чужими людьми, а знакомство с Еленой Евгеньевной можно было назвать лишь шапочным. Теперь она насладится одиночеством, которое при ее напряженной жизни выпадает не часто. Впереди две недели комфортабельного отдыха и масса новых впечатлений. Правда, в Риме, Неаполе и Барселоне она бывала, и не раз, в Тунисе тоже отдыхала года три назад, зато Сицилию, Сардинию, Мальту и Монако увидит впервые.

Она безвольно валялась, пока не ощутила, что корабль двинулся с места. Тогда встала, немного полюбовалась через иллюминатор на огни удаляющегося Неаполя и открыла чемодан. Вскоре белье с одеждой перекочевали в шкаф, предметы гигиены ― в ванную комнату, а плейер, книжка и косметика на туалетный столик. Привыкшая путешествовать, Вика чувствовала себя дома в любом, даже не слишком просторном номере, особенно если его ни с кем не надо делить.

Часы показывали, что время ужина уже давно настало и, переодевшись в платье, которое с некоторой долей воображения можно назвать вечерним, Вика вышла из каюты и двинулась к ресторану.

Ее попутчицы уже расположились неподалеку от входа, за столом на восемь мест. Увидев Викторию Анатольевну, девушки заулыбались и жестами стали звать к себе, указывая на соседний столик, но она лишь помахала им в ответ и направилась в глубь зала. Она не собиралась проводить тур в компании молодых коллег, но не потому, что они простые сотрудницы из разных турагенств, а она ― владелица собственного, просто в последнее время ее стал раздражать стиль общения молодежи, их бесконечные разговоры о скандалах с кавалерами, тряпках и моделях сотовых телефонов; сплетни о Ксении Собчак, участниках проекта «Дом-2» и прочая ерунда…

Она нашла местечко за столиком на четверых, где ужинала пожилая немецкая пара. Пока делала заказ, подошел еще один мужчина и по-английски попросил разрешения сесть. Объясняясь с официантом, она лишь кивнула. Когда закончила делать заказ, сосед неожиданно спросил по-русски:

— Вы не поможете мне сделать выбор? Ни черта не понимаю в этих итальянских названиях!

Вика, водя пальцем по строчкам меню, рассказала о составе тех блюд, которые знала. С ее помощью сосед заказал салат с морепродуктами, стейк из тунца и белое вино.

Официант отошел, а мужчина представился:

— Меня зовут Владимир, а вас?

— Виктория, Вика, ― ответила она, наконец внимательно взглянув на него.

Симпатичный мужчина. Правильные черты лица, умные серо-голубые глаза, русые волосы с легкой проседью зачесаны назад. Плечи в меру широкие; о росте, пока не встанет, нельзя определенно судить, но, похоже, немаленький.

Сосед поинтересовался:

— Вы говорили с официантом по-итальянски… Хорошо его знаете?

— Совсем чуть-чуть, на самом простом бытовом уровне. Глупо вовсе не знать языка, если часто бываешь в стране.

— А вы часто ездите в Италию? ― удивился он.

— Два-три раза в год.

— Отдыхать или по работе?

— Иногда удается и отдохнуть, а вообще я работаю в турбизнесе, и на данный момент Италия одно из моих любимых направлений.

— Вы москвичка? ― продолжал он расспрашивать, пристально, с интересом вглядываясь в ее лицо.

Виктория кивнула и пояснила:

— Но, как почти все москвичи, родилась на периферии. Поселок Максатиха ― наверно, и не слыхали о таком? Это в Тверской области. А вы москвич?

— Коренной, в третьем поколении.

— А вы чем занимаетесь?

— Геологоразведкой, учился в МГРИ.

— Отчего-то я считала, что все геологи нищие. У меня соседка работает в НИИ геологии, так она ни разу за границу не выезжала. Или вы большой начальник?

— Я тоже этом НИИ работал когда-то. Сейчас у меня небольшая собственная фирма: выполняем отдельные госзаказы, но в основном занимаемся частными. А как зовут вашу соседку?

— Ира Нейман.

— Ирина? Я прекрасно ее помню! Она окончила институт на год позже меня, и кстати, в экспедиции не ездила, сразу пристроилась на непыльную работу в музее НИИ. Ну, надо же! ― сосед покачал головой. ― В который раз убеждаюсь, что теория глобального знакомства работает: между нами всего одно звено. Разве не удивительно найти общих знакомых, встретившись случайно на Средиземном море?

Вика улыбнулась: и в самом деле удивительно. А он приятный мужик. Может, закрутить с ним роман? Интересно, почему он путешествует в одиночестве? Наверняка ведь женат. На вид лет сорок, в таком возрасте свободных мужчин раз-два и обчелся, все стоящие прибраны к рукам.

Официант принес полный поднос и расставил заказанное на столе. Приступив к ужину, Виктория гадала: закрутить или не закрутить? С одной стороны ― какой-никакой, но у нее есть Игорь, и она только что мечтала наслаждаться одиночеством, а с другой… В ее жизни давно не было ничего, похожего на яркие чувства, да и секса в последнее время, можно сказать, почти не было… Конечно, сама она инициативы проявлять не станет, но, если ее проявит сам Владимир ― отбрыкиваться, пожалуй, не будет. В конце концов, всего две недели, и даже если он женат… Спросить, что ли? Нет, неудобно. К тому же давно известно: все мужики на отдыхе холостые.

Они закончили ужинать одновременно, и вышли на палубу. Виктория достала сигарету, Владимир щелкнул зажигалкой и сам тоже закурил.

— Может, вы, как представитель турагентства, поведаете, какие развлечения имеются на этом теплоходе?

— Я знаю немногим больше вас. Собственно, такие рекламные туры нам предоставляют как раз для того, чтобы мы могли все увидеть собственными глазами, проверить маршрут, уровень сервиса, дополнительные услуги, а потом рассказывать клиентам, что их ждет, и с бо̀льшим энтузиазмом втюхивать путевки. Насколько я помню, здесь по вечерам работают две дискотеки, есть кинозал, интересная концертная программа.

— Может, сходим, потанцуем? ― предложил Владимир.

— Не сегодня, ― мягко отказалась Вика. ― Честно говоря, последняя неделя перед отъездом была просто сумасшедшая, я жутко устала. Да и нынче с утра… Представляете, на женщину, которая должна была жить со мной в одной каюте, напали бандиты. Ее ударили по голове на пороге собственной квартиры, ворвались туда, все перерыли, украли золотые украшения, шубу дорогущую, еще что-то. Я весь день телефоны обрывала, не могла понять, куда Елена пропала, пока она не позвонила из больницы. Так что, простите, сил на танцы у меня сегодня нет. К тому же разница во времени… У нас уже почти час ночи.

— Тогда предлагаю небольшой променад на сон грядущий. Давайте просто пройдемся по теплоходу, посмотрим, где что находится, чтобы быть в курсе.

Прогулка заняла около получаса. Похоже, их одних в этот вечер не прельстили увеселительные заведения на громадном судне. Бары ломились от посетителей, на дискотеках яблоку негде было упасть. Даже в бассейне, несмотря на позднее время, плескалось несколько человек.

Владимир проводил Вику до дверей ее каюты.

— Смотрите-ка, мы и живем рядом. Я всего через три двери от вас.

— Ничего удивительного, обычно номера бронируются подряд, и все земляки оказываются недалеко друг от друга. У вас тоже двухместный люкс? Тогда почему вы один?

Он усмехнулся:

— Так получилось. Моя спутница в последний момент сделала финт ушами.

— Что? ― не поняла Вика.

— Свалила в неизвестном направлении, ― Володя помолчал, а затем добавил, глядя на нее пристально: ― Хотя, может, и к лучшему… Вика, неужели вы не узнали меня? А я вот узнал почти сразу. У вас такие необычные раскосые глаза… ― он запнулся, подбирая точное слово, ― как у газели… Их просто невозможно забыть…

Она уставилась на него, ничего не понимая.

— Правда, когда я подобрал вас возле чердачной двери в одном халатике, вы от холода и стресса совсем ничего не соображали, и, кажется, не расслышали, как меня зовут. К тому же прошло уже восемнадцать лет… Ну что, вспомнили?

Он смотрел выжидающе. Не сводя с него глаз, Виктория кивнула. Потом пробормотала:

— Увидимся завтра, спокойной ночи, ― и спешно скрылась в своей каюте.

Владимир озадаченно постоял перед закрытой дверью.

Что это она? До сих пор тяжело вспоминать про тот случай? Столько времени прошло… Ей сейчас должно быть лет тридцать пять или чуть больше. Он помнил ее бледной, лохматой и зареванной девчонкой, которая от пережитого потрясения еле-еле отвечала на его вопросы. А теперь это красивая, уверенная в себе женщина. Кажется, тогда волосы у нее были темнее ― впрочем, все женщины красятся. Зато какая роскошная фигура! Ему никогда не нравились худышки. Эталоном женской красоты Владимир считал Катрин Денев в зрелом возрасте, и, пожалуй, Вика ― женщина такого же типа. Рост, осанка… Может, другой овал лица, но четко очерченные губы, красиво изогнутые брови, а глаза… необыкновенные, и правда, как у газели.

Просто фантастика, что они встретились через столько лет, да еще на другом краю света! Может, это знак судьбы? Она второй раз их сталкивает, и условия как нельзя более благоприятные: оба оказались на отдыхе в одиночестве, впереди еще две недели на шикарном теплоходе… Может, все окончится легким флиртом, а может, и до постели дойдет.

При мысли об этом Володя почувствовал легкое возбуждение. У Вики такая шелковистая смуглая кожа… Когда они стояли на палубе, его так и тянуло потрогать голое плечо. Лямка открытого платья периодически сползала, и Виктория все поправляла ее, подергивая этим самым плечом.

Он тряхнул головой, отгоняя наваждение.

Размечтался! Может, она давно и серьезно замужем? Ведь даже не спросил. Хотя, пожалуй, нет. Она смотрела слишком заинтересованно для женщины, имеющей нормальную семью. Впрочем, чего гадать? Завтра все узнаю. Спрошу, она ответит. Женщины обычно не скрывают, что состоят в браке, напротив, гордятся этим ― в отличие от нас, мужиков.

Владимир мысленно усмехнулся и направился к своей каюте.

Вика лежала на кровати, уставившись в потолок.

Неужели, и правда, тот парень? Я совсем не помню его лица. Но откуда еще он может знать, как я сидела в ступоре возле чердачной двери старинного дома в Гнездиковском переулке? Только я была не в халатике, а в ночной рубашке ― голубой ночной рубашке в мелкий синий цветочек, с оборками на кокетке. Я сшила ее сама из отреза ситца, который нашелся в загашнике у бабушки. В восемьдесят восьмом году почти все было дефицитом, и бабушка очень гордилась своей запасливостью и тем, что материал пригодился. Ситец был куплен едва ли не в сталинские времена, я даже сейчас помню, каким он был на ощупь…

* * *

В Максатихе имелось всего две школы. Вика Соколова училась в школе № 1 и окончила ее очень хорошо: в ровный ряд оценок «отлично» в аттестате затесались лишь три четверки. На выпускном вечере, который состоялся 18 июня 1988 года, школьная директриса сказала Викиной маме, что такой дочерью можно гордиться. И мама гордилась, а вот отец…

Вика не любила отца и боялась его. Она не помнила, чтобы в детстве он брал ее на руки или ходил с ней гулять; он никогда не интересовался ее учебой. Для отца дочь была лишь еще одной парой женских рук в доме.

Викина мама, Маргарита, работала на деревообрабатывающем комбинате, и возвращалась оттуда, валясь с ног от усталости. С семи лет девочка научилась мыть посуду и полы, разогревать обед, а к десяти годам освоила стиральную машину и гладила все, вплоть до мужских рубашек, на что, как известно, требуется особая сноровка. С весны до осени Маргарита ежедневно после работы моталась на огород, 10 соток возле речки Мологи, а каждую субботу, сделав наскоро еду на два дня, прихватывала Вику и уезжала на автобусе к своей матери в Малышево, потому что боялась оставаться дома. Обычно к вечеру муж напивался так, что мог наброситься на любого, кто под руку попадется: на жену, на дочь… Случались и драки с соседями.

Вика долго не понимала, за что отец так ненавидит их с матерью, и считала, что драки в семье обычное дело. В их трехэтажном доме едва ли не каждый день хоть в одной из восемнадцати квартир случался скандал с мордобоем. Мужики в поселке пили почти все поголовно, а женщины привычно терпели трепки и затрещины. Одна могучая тетя Катя из семнадцатой квартиры никогда не давала спуска своему пьянице, сама лупила его всем подряд. Вика иногда скрывалась от отцовского гнева за ее широкой спиной, если мамы не было дома.

Отец работал трактористом в леспромхозе, вставал еще до рассвета, но и возвращался рано. Придя с работы, обедал, выпивал первый стакан водки и почти сразу начинал цепляться к дочери. Причиной недовольства могло стать что угодно: не вытертая плита, несколько пылинок на телевизоре, кошачья шерсть на диване, остывший, или наоборот, слишком горячий суп. Надеясь избежать придирок, Вика старалась вылизать всю квартиру, но отец все равно находил повод. Сперва он называл ее размазней, свиньей, клушей или дурой, потом переходил на мат, порой брался за ремень. Если девочке удавалось вырваться, она хватала свой портфель и неслась в соседний подъезд к тете Кате. С ее Юлькой, одноклассницей и подружкой, они вместе делали уроки, а позже Вика шла встречать маму с работы. Счастьем было, если отец, напившись, засыпал к их приходу, но так случалось не всегда. Однажды, ― Вика тогда уже училась в шестом классе, ― отец налетел на них прямо с порога:

— Явились, с-суки! Обе-две теперь шляетесь! Сама б… и эту сучку приблудную такой же воспитываешь! Еще год-два, и принесет тебе в подоле! С таких лет шляется…

Мать хотела закрыться в большой комнате, но отец кинулся туда за ней. Послышались удары, Вика привычно тихонько завыла: жалко было маму, но вмешиваться она запрещала.

Сквозь тонкую дверь доносились вопли отца:

— Получай, б…, получай!.. Что ты там бормочешь? Ни с кем и никогда? Как же… ври больше… Ни в нашей, ни в твоей породе сроду чернявых да косоглазых не было… Нагуляла с кем-то, б…

Вика все стояла с портфелем в руке, так и не сняв пальто, когда озверевший отец вывалился в тесный коридор:

— Чего вылупилась? Очереди ждешь?!

Девочка шмыгнула за дверь и понеслась к Юльке. Она изо всех сил давила на звонок, слыша, как на первом этаже хлопнула дверь и отец, матюгаясь, уже поднимается по лестнице. Но вот дверь в квартиру распахнулась и на пороге показалась величественная тетя Катя.

— Вик, это ты трезвонишь? Забыла чего?

И тут она увидела Викиного отца, вступившего на площадку с ремнем в руке. Задвинув девочку в коридор, Катерина подбоченилась.

— Толь, ты чего это, никак в гости?.. Так в гости с бутылочкой ходят, а не с ремнем! Шел бы ты, милый, домой.

Ростом отец был едва по плечо дебелой соседке. Затормозив перед ней, как перед несокрушимой преградой, Анатолий забормотал:

— Дочку, Вику давай…

— Не дам, и не проси! ― отрезала тетя Катя. ― Девчонке завтра в школу. Чего ж ей, опухшей да с синяками идти? И тебе на работу, день-то будний… Так что иди, Анатолий, проспись.

Она подтолкнула его в сторону лестницы, ногой захлопнула дверь в квартиру и стала напирать могучим бюстом:

— Ну чего, сам дойдешь, аль проводить? А то я ведь провожу…

На крыльце, уже вытеснив его из подъезда, добавила:

— И не вздумай сейчас на Ритке зло вымещать, я ведь не поленюсь, оденусь и постою под вашей дверью. Хоть звук услышу ― участкового вызову!

— Только участковому и делов, что семейные разборки… ― пробормотал Анатолий, поворачивая к своему подъезду.

— А не придет, ― крикнула вдогонку тетя Катя, ― сама вашу дверь высажу и так тебе наподдаю ― век помнить будешь!

— Вот бабы-дуры, ― сокрушалась она, поднимаясь на свой третий этаж, ― совсем ни во что себя не ставят! Да с чугунной сковородой наперевес ни один мужик не страшен. Врезать пару раз ― потом думать будет, прежде чем руки распускать… Вик! ― позвала она, войдя в квартиру. ― Оставайся. Небось, уместитесь с Юлькой на ее диване, а матери я передам, что ты переночуешь у нас.

Не раз Вика ночевала у гостеприимной боевой соседки, до самого начала восемьдесят седьмого года, когда Юлькина семья уехала из Максатихи. Тети Катин брат умер после участия в ликвидации Чернобыльской аварии и старенькая мать осталась одна в большом доме на Ставрополье. Приехав с похорон брата, тетя Катя собралась в три дня. Соседям объясняла:

— Чего здесь в двух комнатенках ютиться, когда там домина пустой? Опять же ― скотина и огород тридцать соток прямо перед домом, а не за километр. На Ставрополье земля сама родит, а тут как ни пластайся, урожай все равно жалкий. Там прокормиться можно ― а здесь? В магазин колбасу раз в месяц завозят, а то и реже. Не то что мяса, костей на бульон не укупишь! И в Москву не намотаешься ― полдня в пути проведешь, в очередях отстоишь, а на неделю не затоваришься. А дальше с этой перестройкой и ускорением еще хуже будет…

Задушевная подружка уехала вместе с матерью и отцом. Первые несколько месяцев девчонки слали друг другу письма, но потом переписка как-то сама собой увяла.

А в первую свою ночевку Вика шепотом жаловалась подруге, как вызверился на нее отец, какими словами обзывался.

Конечно, мат девчонкам был не в диковинку, напротив, они воспринимали его как естественную связку между словами ― все взрослые мужики так говорят. Но о смысле матерных слов Вика просто не задумывалась. Она была на удивление скромной девочкой, ей некогда было гулять с ребятами после школы. До прихода отца надо было переделать кучу дел, а уж когда он возвращался с работы, ни о каком гулянье и речи не шло. К тому же два раза в неделю она занималась в кружке местного краеведческого музея. Вообще самым большим удовольствием для Вики было устроиться в уголке дивана под торшером и читать взятые из библиотеки книжки про дальние страны, про необычных животных, обитающих на другом краю света. Однако спокойные вечера выдавались в их доме нечасто.

Летом, в Малышеве, ей тоже было не до гулянок. На каникулы бабушке подкидывали шестерых внуков, и все младше Вики, поэтому приходилось и готовить, и убирать, и нянчиться с малышами, да еще помогать бабе Ане с поливкой огорода.

Зато Юлька постоянно болталась на улице и набралась там определенных знаний. Она-то и объяснила Вике значение непечатных слов, которыми отец обзывал ее с матерью, а еще передала услышанную от взрослых сплетню о том, что Анатолий считает Вику не своей дочерью. Оказывается, перед ее рождением он на полгода завербовался на северную стройку. Вика появилась на свет через девять месяцев и три дня после его отъезда, и, хотя родилась больше четырех килограммов, то есть явно была переношена, Анатолий считал, что жена спуталась с кем-то сразу, как он уехала на север. Тут Юлька объяснила подруге все подробности подсчетов сроков беременности и добавила, что по мнению соседок, Вика Анатолию родная, и ни с кем Маргарита не гуляла ― в поселке такое не скроешь! Но Анатолий продолжал упирать на то, что дочь родилась чернявая, единственная из всей белобрысой родни, да еще с необычным разрезом глаз…

— Он называет меня черноглазой и косоглазой, ― всхлипывала Вика, ― но ведь косоглазая ― это когда один глаз в одну сторону смотрит, а другой ― в другую.

— Врет он все, ― успокаивала Юлька, ― глаза у тебя ярко-карие и только немного раскосые. Да не плачь ты, красивее твоих глаз я не видела! А отец у тебя ― козел!

Наверное, именно с этого дня отношение Вики к отцу изменилось. Не то, чтобы она сразу возненавидела его, просто больше не ожидала внимания или одобрения, старалась пореже попадаться ему на глаза. Если начинал приставать со своими придирками, молча выслушивала ругню. Также, молча, порой терпела и побои, а когда было совсем невмоготу ― бежала к своей защитнице тете Кате. Она интуитивно старалась не ввязываться в скандалы с отцом, сохранять спокойствие в его присутствии. Несколько раз в детстве у нее случались нервные припадки от страха за себя и за маму. При этом тело будто немело, Вика замирала, плача и раскачиваясь, ничего не видя и не слыша. Через некоторое время она, обессиленная, ложилась и засыпала как убитая на целых двенадцать часов, и только после сна приходила в себя, могла нормально двигаться и говорить.

Об этих приступах Вика вспоминала с ужасом: так ведь и с ума сойти недолго! Нет, лучше изо всех сил сдерживаться, но не позволить отцу сделать из нее психопатку…

Поэтому на всех окружающих Вика Соколова производила впечатление очень спокойной, послушной и уравновешенной девочки. Как говорили учителя, на редкость услужливой. Класс надо помыть ― пожалуйста; сделать стенгазету ― пожалуйста; прочитать стихотворение на концерте ко дню учителя, сажать деревья на субботнике, позаниматься с отстающим одноклассником… Вика никогда ни от чего не отказывалась. Девочка подсознательно ждала похвалы, одобрения, любви, которых ей так не хватало дома. Конечно, мама любила ее, но, измотанная работой, запуганная извергом-мужем, Маргарита была скупа на ласки и выражение любви.

Лет с десяти Вика увлеклась занятиями в кружке при их небольшом, деревянном, покрашенном темно-зеленой краской краеведческом музее. Его директор, Зинаида Карповна, худенькая пожилая тетка с широким, похожим на утиный клюв ртом, выделяла Вику среди остальных ребят. Она видела, что девочка всерьез интересуется историей края, старалась привить ей гордость родными местами. И Вика действительно гордилась тем, что их поселок известен с XVI века, что в нем имеется пусть недействующая, но очень красивая Христорождественская церковь. Зинаида Карповна рассказывала, что до революции по православным праздникам сюда стекался народ из небольших соседних деревень. Она устраивала для ребят пешие походы по живописным окрестностям Максатихи, возила их на экскурсии в Калинин, бывшую Тверь, в Ярославль и даже в Москву. В областных центрах ощущалось дыхание старины, только они выглядели неухоженными и сонными по сравнению с кипящей жизнью столицей. Вика влюбилась в Москву и тайно мечтала поскорее вырасти, окончить школу и уехать туда учиться на географа.

После торжественного вручения аттестатов Маргарита сказала дочери:

— Ты уж, Викуля, долго не гуляй. Сама знаешь, какой у нас отец ― ни за что в навоз втопчет! Постарайся к одиннадцати вернуться. Я тортик испеку, вместе отпразднуем.

Тяжело вздохнув, Вика пообещала вернуться к одиннадцати. Вот опять: другие будут танцевать, веселиться, а потом гулять по берегу Мологи… Это, наверно, так здорово ― гулять всю ночь до самого рассвета! И ведь на самом деле отцу на нее наплевать, все его запреты из одной вредности. Вика была уверена, что случись с ней что, отец будет только материться да злорадничать.

Впрочем, ближе к одиннадцати она поняла, что никакой романтической прогулки не получится. Все восемь парней из их класса напились водки, да и девчонки почти все были пьяные. Смотреть на них было противно, поэтому Вика без сожаления оставила одноклассников и отправилась домой.

Идя тихими темными улицами, она думала о том, что скоро распрощается с Максатихой, где из достопримечательностей только заброшенная церковь да братское кладбище с обелиском Славы, где вся культура сосредоточена в маленьком местном музее и небольшом поселковом ДК, а единственным развлечением жителей с младых ногтей является водка…

Какое счастье жить в Москве! Там по ночам светят яркие фонари. Там самые лучшие театры и музеи, и люди там совсем другие… Скоро она поедет туда и поступит в университет — обязательно поступит! Физику, химию и биологию на географический сдавать не надо, а гуманитарные предметы и математику она провалить не может.

Дома ожидал сюрприз: из Твери приехала баба Лида, сестра недавно умершей бабы Ани. По случаю приезда тетки жены, женщины строгой, отец был почти трезв. Вместо поздравления, увидев дочь, он буркнул:

— Ну, нагулялась?

А Баба Лида расцеловала внучку и поздравила с получением аттестата зрелости.

Все уже сидели за столом, и отец опять потянулся к бутылке домашней яблочной наливки, привезенной гостьей.

Взрослые опустошили рюмки до дна, Вика тоже пригубила сладкого винца.

— Ну, как, не раздумала еще в университет поступать, может, лучше сразу замуж? ― шутливо начала расспросы баба Лида.

— Замуж пока никто не берет! ― в тон ей весело ответила Вика. ― Придется поучиться.

— И кем же ты после этого географического факультета станешь?

— Может, учителем в школе, или кружок буду вести, как Зинаида Карповна, а если повезет ― стану профессиональным путешественником, как Сенкевич. Буду снимать фильмы и вести телепередачи.

— Размечталась! ― фыркнул отец.

— А жить-то где в Москве собираешься?

— Как где ― в общежитии! ― рассмеялась Вика. ― Ты что, бабушка, не знаешь ― студенты университета в общежитиях живут.

— Ни… черта! В общежитии ты жить не будешь! ― прихлопнул рукой по столу отец. ― Пойдешь в наше ПТУ. Чтобы моя дочь жила в этом б… то есть борделе… Никаких университетов!

«Дочь? ― хотелось крикнуть Вике, ― а ты хоть когда-нибудь обращался со мной, как настоящий отец с дочерью?»

Ей-богу, не было бы здесь бабушки, она бы не стерпела.

— Правда, Викуля, я слышала, что в этих общежитиях такое творится… ― поддержала отца мать.

Вика лишь укоризненно взглянула на нее и выбежала из комнаты.

Свернувшись калачиком на своем диванчике, она тихо плакала. Все мечты прахом! ПТУ деревообработки — тоже мне, образование… А после, как мама, всю жизнь слушать жужжание пил? Она ведь уже почти оглохла на своей работе…

«Нет, ― вытерла слезы Вика. ― Я все равно поступлю в университет. Уеду, пока его не будет, а там — пусть ищет в огромном студенческом городке, авось, не найдет. Пять лет можно прекрасно прожить в общежитии на стипендию, а потом…»

Что будет потом, Вика не очень представляла. Может она найдет работу в Москве, а может выйдет к тому времени замуж… Пять лет ― это жутко много, когда прожито всего семнадцать.

А Рита тем временем пыталась загладить перед теткой неловкость ситуации.

— Прямо не знаю… жалко девчонку, так учиться хочет! С другой стороны, и отпускать ее жить в общежитии страшно. Уж такого я про эти общаги наслушалась! Там ведь как на вокзале: день, ночь ― без разницы! Шатаются ребята и девчата из комнаты в комнату, пьют, курят. Да будь ты хоть золотой ребенок, в таких условиях нормально учиться невозможно…

Отец хмуро кивнул. Баба Лида сочувственно вздохнула, но вдруг встрепенулась.

— Слушай, Рит, а Кира-то наш, ты забыла про него? Он ведь в Москве живет.

— Дядя Кирилл? ― уточнила мать.

— Ну да, двоюродный мой. Толь, ты его видел в марте на Аниных похоронах, светлая ей память… ― Баба Лида торопливо перекрестилась.

— Это бохатый, что ли? ― отец всегда произносил это слово на южный манер, с хаканьем, показывая этим свое презрение ко всяческим богатеям. ― Который на черной «Волге» с шофером прикатил?

— Никакой он не богатый, просто человек занимает ответственный пост в райкоме, что-то по строительству дорог…

— То-то дорожки у нас бархатные! ― завелся отец, но мать прервала его.

— Так я не поняла, к чему ты дядю Кирилла вспомнила? Что, думаешь, он Викулю к себе жить пустит? Он ее раз в жизни видел, да я сама его почти не знаю!

— Я ж тебе говорила, что Зинаида, его жена, почти год как померла. Помнишь, про поминки в ресторане рассказывала? Ну вот, а сейчас, на Аниных-то похоронах, я его и спросила: «Как же ты, Кира, живешь-можешь один ― без жены, без дочки?» Дочка его уж лет пятнадцать как замужем за дипломатом, по заграницам раскатывает!

— Ишь ты, шишка на шишке! ― вставил отец, выпивая под шумок еще рюмочку домашней наливки.

Баба Лида продолжала, не обращая на него внимания:

— А он мне и отвечает, что для уборки нанял домработницу, хоть и недешево выходит, но в квартире чистота. А вот с кормежкой ― беда. Он ведь язвенник, ему все протертое да на пару надо, а в ресторанах такого не подают. Это Зинаида ему диету обеспечивала. От неправильного питания у Кирилла недавно обострение случилось, почти месяц в больнице провалялся, ― она сделала многозначительную паузу. ― Вот я и думаю: Викулька у нас кулинар хоть куда, надо будет, и диетические блюда освоит, а между делом может и квартиру убирать, ей ведь хозяйничать не впервой. Может, мне с Кирой поговорить? Вдруг согласится выделить комнатку за готовку и уборку? У него их целых четыре! Все-таки не чужая она ему, внучатая племянница… Завтра с утра я ему позвоню. Так и скажу: тебе, Кира, прямая польза для здоровья, и родственникам доброе дело сделаешь.

— Ты как, отец, не против? ― вопросительно поглядела на мужа Рита.

— Смотря как он за ней следить будет…

— Да чего за ней следить! ― воскликнула баба Лида. ― Девка золотая! И времени на глупости у нее не останется, если не только учебой, но и хозяйством Кириным будет заниматься. Я даже думаю, ей на питание тратиться не придется ― не будет же Кира мелочиться, его деньжищ с лихвой хватит Вику прокормить.

— Ой, теть Лида, только бы он не отказал! Уж Викуля постарается ему угодить!

И Маргарита поспешила к дочери, рассказать о том, какая замечательная идея пришла в голову бабы Лиды.

Вика слушала недоверчиво. Она не помнила никакого деда Кирилла. На похоронах бабы Ани она вообще никого и ничего не замечала ― это была первая в ее жизни потеря близкого человека, она страшно переживала.

— Ну как же, ― пыталась напомнить мать, ― такой полный, солидный, в шляпе. Он еще на черной «Волге» приехал.

— Машину помню. Вся деревня шла пешком, а «Волга» плелась сзади.

— Вот-вот, а в ней ехал двоюродный брат твоей бабушки. Кем он тебе приходится?.. Двоюродным дедом, а может, троюродным? Короче, ты ему внучатая племянница. Дядя Кирилл в московском райкоме не последний человек, у него персональная «Волга».

— А сколько ему лет?

— Должно быть, чуть за шестьдесят, он ведь моложе бабушки Лиды. Ох, Викуля, лишь бы он согласился! Тогда и с питанием у тебя проблем не будет ― в райкомах ведь снабжение, распределители всякие. Продукты для таких, как он, вообще не проблема. Главное, отец не против, все-таки ты будешь под присмотром родственника…

— Да под чьим угодно присмотром лучше, чем под его! Старый козел! ― не выдержала Вика.

— Тише! ― шикнула на нее мать. ― Поживет без тебя, глядишь, поймет, какое золото ты у нас. А сейчас пойдем чай пить. Зря я, что ли, торт пекла?

Около двух часов дня в ближайшую субботу Вика с мамой стояли перед дверью в квартиру Кирилла Митрофановича Суханова. Всю дорогу из Максатихи до Гнездиковского переулка Маргарита то и дело принималась за наставления:

— Смотри, доченька, не подведи бабу Лиду. Уж как она тебя дяде расписывала! И умница ты, и повариха замечательная, и руки-то у тебя золотые. Самое главное ― старайся ни в чем дяде не перечить. И не дай бог кого в эту квартиру пригласить!

— Кого я приглашу, мам?

— Ну, мало ли? Познакомишься с кем-нибудь из поступающих, подумаешь, что пока дяди нет, можно подружку чаем угостить… Дядя Кира человек не простой, большой начальник, а значит ― строгий. Да, номер телефона никому не давай! И сама не вздумай мне звонить ― увидит он счета за межгород, может рассердиться. Я уж сама иногда с работы буду звонить ― с почты-то дорого… На выходные лучше домой приезжай, нечего ему глаза мозолить. Только заранее еду приготовь.

Дверь им открыл полноватый пожилой мужчина.

Вика и Маргарита вежливо поздоровались, хозяин ответил и пригласил в квартиру:

— Проходите в гостиную.

Они скинули в коридоре босоножки, но во что переобуться не нашли и пошлепали за хозяином босиком.

Дядя Кирилл расположился за большим овальным столом, гостьи по его знаку тоже уселись.

Вика украдкой огляделась: ничего не скажешь, богато! Мебель основательная, с инкрустациями, горка полна хрусталя и фарфора, люстра с подвесками над центром стола, окно закрывают тяжелые шелковые портьеры с кистями, на полу толстый узорчатый ковер… Такое Вика только в кино видела.

Потом она посмотрела на Кирилла Митрофановича. Он был почти лысый, небольшого роста, но выглядел солидно. Полное, слегка обрюзгшее лицо с оттопыренной нижней губой нельзя было назвать неприятным, серые глаза из-под кустистых бровей смотрели внимательно и в то же время высокомерно. Под его взглядом Вике стало немного не по себе.

— Ну что ж, давай знакомиться, юная особа. Твою мать, Риту, я прекрасно помню, а вот тебя видел лишь на Аниных похоронах, но там мы не познакомились. Меня зовут Кирилл Митрофанович Суханов, можешь звать меня дядя Кирилл, а ты, значит, Виктория…

Вика молча кивнула, думая при этом: «Какой же ты дядя? Ты дедушкой мне приходишься».

— Итак, надумала поступать в университет? Похвально! И что же, надеешься пройти по конкурсу?

— Викуля очень хорошо училась, ― нашла нужным вставить Рита, ― у нее в аттестате только три четверки.

— Вот как! ― удивился Суханов. ― Ну, тогда, я думаю, моя помощь не потребуется.

Вика с матерью переглянулись. Действительно, у работника райкома наверняка везде блат, он мог бы помочь…

— Спасибо, дядя Кирилл, ― вежливо ответила Вика, ― я думаю, что сама поступлю. На географический факультет в прошлом году конкурс был всего три с половиной человека на место.

— Хорошо, что ты уверена в своих силах, ― заметил Кирилл Митрофанович. ― И когда начинаются экзамены?

— Первого августа, последний экзамен двенадцатого. А с первого июля месячные подготовительные курсы, я на них уже записалась.

— То есть через неделю ты должна переехать сюда? Что ж, я не против. И то, что экзамены до двенадцатого числа, тоже удачно, с четырнадцатого августа у меня путевка в санаторий. Поеду на Мацесту, ― объяснил он, обращаясь к Маргарите, ― тамошние воды мне полезны. Пойдем, я покажу комнату, в которой ты будешь жить.

Кирилл Митрофанович распахнул одну из дверей в коридоре и объяснил:

— Раньше здесь жила моя дочь. Как видишь, скромно, но все необходимое имеется. Обстановку не меняли после отъезда Аллы. Она замужем за дипломатом, сейчас они за границей, ее Станислав второй консул в Марракеше… Гостиную вы видели, в спальне и моем кабинете ничего интересного нет. Тогда пошли на кухню.

Войдя, Вика мысленно ахнула: просторная, метров двадцати кухня была поделена на две зоны стойкой с вьющимися растениями. Ближе к двери стоял стол в окружении венских стульев. В глубине, за цветами, скрывалось прекрасно оборудованное место для готовки.

Дядя Кирилл открыл дверцу одного из столов.

— Вот здесь кухонный комбайн, немецкий. Инструкции к нему, микроволновке и стиральной машине найдешь в этом ящике. Они специально переведены на русский язык. Я всегда старался облегчить труд моей покойной жены, ― пояснил он и сделал паузу. ― Надеюсь, пылесосом ты пользоваться умеешь?

Вика кивнула.

«Наверно, он считает, что в Максатихе о пылесосах не слыхали», ― обиженно подумала она.

— Пылесос немецкий. Очень удобный, поскольку в квартире много ковров. Так, что же еще…

Хозяин присел к столу, гостьи стояли перед ним, как школьницы перед учителем.

— По поводу питания. Продукты я привожу из распределителя, холодильник всегда полный. Тебе, Виктория, останется покупать только хлеб и молоко. Деньги я буду класть вот в этот ящик.

Маргарита раскрыла было рот, но хозяин перебил:

— Она будет питаться со мной, нечего холодильник всякой ерундой забивать. Вика, возьми с полки книгу. Да, эту, «Диетическое питание», моя Зина готовила по ней. Посмотри раздел «Язвенная болезнь», там кое-что помечено ее рукой. Ну что, девочка, справишься?

Вика перелистала книжку: ничего сложного, ни соусов, ни зажарок, все вареное да пареное, чего тут уметь?

— Гости у меня бывают не часто, но к их приходу что-нибудь поинтереснее сумеешь изобразить?

— Викуля очень неплохо готовит, ― ответила за дочку Рита.

— Вот как? Такая молодая ― и готовить умеет? ― довольно пренебрежительно заметил дядя Кира, вставая и кидая взгляд на часы.

— Итак, Виктория, жду тебя вечером тридцатого. А сейчас ― извините, мне надо собираться.

Мама с дочкой напялили в коридоре босоножки, попрощались и вышли из квартиры.

Неделя перед переездом в Москву пролетела быстро. Конечно, Вика похвасталась одноклассницам, в какой шикарной квартире будет жить. Девчонки только охали и завидовали.

Она перебрала весь свой гардероб, сшила новую ночную сорочку и юбку. Отобрала учебники и конспекты, которые возьмет с собой, съездила в Тверь к бабе Лиде, поблагодарить, что помогла так хорошо устроиться.

Мать каждый вечер приставала с наставлениями: ванну и туалет надолго не занимай, свое белье в ванной не суши, в халате целый день не разгуливай ― не дома, и так далее…

Вика отвечала, что о таких глупостях можно и не напоминать, но Маргарита не унималась.

— Чашки с чаем в комнату не таскай, не дай бог, разобьешь или мебель попортишь. Сиди у себя и занимайся. Телевизор смотри, только если дядя Кира пригласит, тогда не отказывайся, неудобно…

Иногда и отец вступал:

— Смотри там! Будешь шляться, узнаю ― убью! Чтоб перед людями меня не позорила!

Дочь ничего не отвечала. Что с козлом разговаривать…

Наконец наступил день отъезда. Свой дом Вика покидала без сожаления, и про себя решила, что если дядя позволит, то будет и на выходные в Москве оставаться. Может, по маме и соскучится, а отца чем реже видеть ― тем лучше. Для нее начинается новая жизнь, вдали от этого постылого поселка.

Мечтая о том, как поступит в университет, как будет каждую неделю посещать музеи, гулять по городу, который любит, но знает недостаточно хорошо, Вика и не заметила, как доехала на автобусе и поезде до Москвы. Без двадцати восемь вечера она с двумя сумками вошла в квартиру Кирилла Митрофановича.

Тот принял ее радушно. Сегодня он вел себя приветливее, чем в прошлый раз. Показал хитроумную полку для тапочек и обуви ― а они-то в прошлый раз босиком разгуливали; повесил в шкаф-купе Викин плащ, сам донес до комнаты тяжелую сумку с книгами.

— Тут кое-что из учебников дочери осталось, ― указал он на секретер, ― можешь пользоваться, если пригодится. Постельное белье в диване, сменное в этом шкафу. Устраивайся. Через пять минут жду тебя на кухне, будем чай пить.

— Спасибо, дядя Кирилл. А вы ужинали? Я тут купила книжку о приготовлении в микроволновке. Там есть блюда, которые вашему желудку не повредят, и сделать можно буквально за десять минут.

— Молодец, ― он потрепал ее по плечу. ― Ну что ж, холодильник и кухня в полном твоем распоряжении.

Омлет со свежими овощами, приготовленный Викой, дяде понравился. Потом они пили чай с импортным печеньем из красивой коробки, и дядя Кирилл расспрашивал ее о родне. У кого кто родился, кто кем работает? Вика знала от бабы Лиды, что он практически не общается с родственниками, последние двадцать лет появляется лишь на похоронах.

— Теперь уж только на мои приедет, и все. Из стариков я последняя, а племянников он знать не хочет, ― рассказывала бабушка. ― Родных сестер и братьев у Киры не осталось ― а было четверо, он младшенький, пятый. Оба брата в войну погибли на фронте, одна из сестер тоже воевала, ей обе ноги снарядом оторвало, так она с собой покончила, вены взрезала, прости ее Господи! ― Баба Лида перекрестилась. ― Вторая сестра, Фрося, шесть лет назад скончалась ― да ты ее помнишь! А Кирка к началу войны еще школьник был. За отличную учебу его, единственного с Максатихинского района, в «Артек» послали, аккурат в июне 41-го. Как война началась, детей всех оттуда на Урал эвакуировали, и Кирка в детдом какой-то попал. Потом там же на заводе работал. Только призывной возраст подошел ― тут и война кончилась.

Сейчас дядя высокопарно объяснял Вике:

— Плохо, конечно, что я оторвался от семьи ― человек должен помнить, откуда он родом, где его корни. Но так уж получилось, девочка. В войну оказался один в эвакуации. С пятнадцати лет трудился на оборонном заводе, ковал, как говорится, победу в тылу. Никогда не чурался общественной работы, поэтому вскоре меня избрали секретарем комсомольского бюро. После войны вернулся домой, поступил в Калининский машиностроительный техникум, потом оказался в райкоме комсомола. Затем Высшая партийная школа, перевод в Москву, работа в райкоме… Жизнь была напряженная, не то что сестер да племянников, жену с дочкой не каждый вечер видел! Приду с работы ― все спят, гляну на часы ― двенадцать ночи. Это только в последние годы напряженка спала, а в сталинские и хрущевские времена пообедать не всегда успевали, вот язву себе и нажил…

Дядя посмотрел на часы и включил пристроенный на подвесной полке портативный телевизор. Начиналась программа «Время». Вика посидела немного рядом с внимательно слушающим новости дядей, затем тихонько, стараясь не шуметь, помыла посуду и выскользнула из кухни. В своей комнате она повесила вещи в шкаф, разложила учебники и занималась до тех пор, пока к ней не заглянул дядя Кирилл.

— Я пошел спать. Завтра, к восьми утра, приготовь мне, пожалуйста, геркулесовую кашу. Спокойной ночи!

Месяц пролетел как один миг. По будням с девяти до часу Вика была в университете на подготовительных курсах. После занятий убирала в квартире, иногда в это время автоматическая машинка стирала белье. Затем, слегка перекусив, она брала учебник и шла в сквер возле памятника Пушкину ― до него рукой подать, только пройти переулком да пересечь широченную улицу Горького, самую красивую улицу столицы.

Возвращалась Вика часов в пять. Если требовалось, гладила белье или шла в ближайший магазин за хлебом и молоком, потом готовила ужин из двух диетических блюд. С помощью комбайна и микроволновки это было несложно. Дядя ее стряпню одобрял, уверял, что со времени смерти жены не ел так вкусно. За ужином и чаем Кирилл Митрофанович любил поговорить, видно, радовался, что есть кому слушать.

Он рассказывал о своей работе, о том, как сложно следить за дорожным хозяйством в таком громадном городе, о совещаниях в горкоме, о том, как снимали стружку с руководителя Мосдорстроя. Порой пускался в рассуждения о политике: говорил, что Горбачев еще зелен для руководства страной, наделает ошибок с этой перестройкой, а потом, когда его переизберут, много разгребать придется.

— Зачем он водку тронул? ― возмущался дядя. ― Ты хоть представляешь, какую часть бюджета составляют водочные деньги? Ограничил Андропов продажу с одиннадцати до семи ― это было правильно. А сейчас перестраховщики виноградники вырубают! Водки, вина не купить, в квартирах самогон варят… Нет, с водкой шаг был неправильный. Тем более в данный момент, когда экспорт нефти не приносит в казну столько денег, как прежде…

Вика делала вид, что внимательно слушает, хотя в основном пропускала разглагольствования дяди мимо ушей. Какую выпускницу школы могут интересовать валовый национальный продукт, конверсия военной промышленности, снижение гонки вооружений, перестройка, программа «Жилье―2000», ускорение и интенсификация?.. Однако она высиживала с дядей на кухне до начала программы «Время», когда могла отправиться в свою комнату заниматься. В одиннадцать Кирилл Митрофанович желал ей спокойной ночи, она умывалась и ложилась спать.

Жить с дядей Вике нравилась. Разве можно сравнить размеренную и спокойную жизнь с почти ежедневными скандалами, постоянными придирками вечно пьяного отца? Даже комната была больше ее собственной раза в три, а если учесть высоченные, под четыре метра потолки…

Во всех смыслах в Москве Вике дышалось легче. Всего один раз за месяц она съездила домой, поглядела на отцовскую рожу, выслушала очередную порцию мата не пойми в чей адрес. Переспала ночь на своем старом продавленном диванчике и рано утром уехала. Дядя выходные дни проводил в обкомовском профилактории, и к тому, что она остается в столице, отнесся положительно, сказал, что сигнализация сигнализацией, а когда живой человек в доме, все-таки надежнее.

В эти свободные от занятий дни Вика просто гуляла по городу. В первый раз она пешком дошла до Красной площади, по пути любуясь домами по обеим сторонам широченного бульвара. Дядя рассказывал, что в тридцатых годах бывшую Тверскую расширили, дома целиком отодвигали вглубь кварталов — и как умудрились? Она смотрела на вывески и удивлялась: чего только нет на улице Горького! И театры, и Моссовет, и знаменитый Елисеевский магазин… Дома разные, но каждый по-своему красив.

Вике представлялось, что если бы она родилась в одном из этих домов, то выросла совсем другим человеком… Не может быть, чтобы за этими окнами жили такие же люди, как в их поселке, где одни рабочие с деревообрабатывающего комбината и комбикормового завода. Должно быть, здесь живут ученые, инженеры, артисты ― интеллигенты, которые не напиваются ежедневно, не колотят своих детей чем попало, а напротив, ведут с ними по вечерам неспешные беседы об искусстве и истории, ходят гулять к памятнику Пушкину, водят в театры и музеи. Как счастливы дети, выросшие в таком доме!

Дойдя до конца маршрута, Вика полюбовалась на кремлевские башни и Мавзолей, заглянула в ГУМ. В отделы, где выкинули дефицит, выстроились очереди, но Вика даже не стала интересоваться, что дают ― все равно денег в кармане нет.

В другой раз она решила освоить набережную Москва-реки. Несмотря на жаркий день, возле воды было свежо и приятно. По сверкающей на солнце глади порхали прогулочные кораблики и катера.

В третий раз Вика прошлась по Арбату. Эта улица показалась ей необыкновенной. Здесь устроили пешеходную зону, транспорт совсем не ходил. Вместо асфальта землю устлали кирпичиками брусчатки, посредине улицы поставили вазоны с цветами, а рядом с ними фонари под старину и скамеечки для отдыха. Прямо на тротуаре устроились художники с картинами и мольбертами, продавцы сувениров. Народу на Арбате — видимо-невидимо! Люди просто гуляют, глазея по сторонам. В толпе немало иностранцев, их сразу заметишь в общей массе. В светлой одежде, будто умытые лучше, чем наши, старички и старушки с фотоаппаратами на шее и планами города в руках о чем-то возбужденно болтали на немецком, английском, итальянском языках… Вику удивило, что интуристы попадаются в основном пожилые. Старушки лет семидесяти в узких брючках и кроссовках бодро вышагивали на пару с такими же древними, но деятельными старичками.

Вот бы баба Лида так вырядилась, думала Вика, или баба Аня покойная! Даже представить невозможно… Ее бабушки сроду брюк не носили, всю жизнь проходили в длинных юбках. По зимнему времени надевали под них трико с начесом, а сверху теплые рейтузы. У себя в деревне баба Аня носила стеганную телогрейку и пуховый платок на голове, а если шла в гости или ехала в Калинин, то выряжалась в габардиновое пальто 50-х годов с каракулевым воротником собачьими ушами; еще у нее имелась цигейковая шуба. Эти вещи, одеваемые только на выход, бабушка хранила в шифоньере, в двойных марлевых мешках, на дне которых болталась ломкая от сухости пижма, первое средство от моли. После смерти сестры баба Лида забрала себе и пальто, и шубу.

Побродив по Арбату, дождавшись, когда зажгутся фонари, осветившие по-прежнему оживленную улицу, Вика повернула в сторону дома.

Даже оставаясь одна, она не решалась пригласить знакомых девушек с курсов или пойти вечером к ним в гости. Запрещено ― значит нельзя.

В воскресенье она с особой тщательностью делала уборку в квартире, чтобы к приезду дяди все блестело. В оставшееся время готовилась к экзаменам или рассматривала цветные альбомы с репродукциями картин великих мастеров. У дяди чуть не целая полка была заставлена альбомами по искусству. В магазинах таких книг не увидишь, а в доме работника райкома чего только нет!

Несколько раз за этот месяц звонила мама и уверяла, что дома все хорошо, отец бушевать стал пореже, видимо, стареет. Вика считала иначе: он не видит дочери, которая постоянно подпитывала его бешенство.

Где-то с год назад Вика решилась спросить у матери, неужели она отцу не родная? Маргарита истово замотала головой:

— У меня в жизни никого, кроме Толи, не было! А эти его подозрения ― просто бзик на почве алкоголизма. Все алкаши такие…

— Мам, он же издевался над тобой, почему ты не развелась?

— Легко говорить, доченька… А жить где? Квартира-то отцовская служебная… К матери, в Малышево, в покосившуюся избу без водопровода? Печку топить да воду носить?.. К тому же работы там нет, один льнозавод. А Максатиха, что ни говори ― райцентр, без работы не останешься. Зарплата у отца хорошая, всю ее он никогда не пропивал… А если б одни алименты, как бы мы с тобой прожили?..

— Может, ты бы опять замуж вышла, нашла кого-нибудь получше отца…

— Замуж, с маленьким ребенком? Да и где они, хорошие мужики? Брось, доча. Уж как сложилась жизнь, так ее и доживать буду.

Математику и сочинение Вика сдала на «отлично». Немного волновалась перед историей, боялась, что попадется вопрос про Великую Отечественную ― она иногда путалась в названиях фронтов и направлениях ударов. Однако, повезло: один вопрос оказался про эпоху Возрождения, а другой про II съезд РСДРП. Про Ренессанс она только что прочитала очень интересную книгу из дядиной библиотеки, поэтому дала подробный, развернутый ответ. На второй вопрос тоже ответила бойко: все, касающееся истории партии, в школе заставляли заучивать наизусть. В итоге ― пятерка. Остался последний предмет, география, но за нее Вика нисколько не опасалась ― уж любимую географию она сдаст играючи.

Экзамен был назначен на субботу, а за ужином в четверг дядя Кирилл сказал:

— Викулька, я завтра на работе последний день перед отпуском. У нас принято отвальную устраивать, только мне не хотелось бы в ресторане. Наемся там всякой гадости, придется потом несколько дней на таблетках сидеть. Я продуктов целый холодильник навез, ты сообрази для меня несколько не острых блюд, курочку, что ли, потуши… Ну, а для моих товарищей все, что найдешь: там и семга, и осетрина, и икра есть. Свининки нажарь с лучком, под водочку они это дело любят.

Кирилл Митрофанович поморщился, вспоминая, как плохо ему бывает после жирного.

— Мы часам к семи подъедем. Сервируй на четверых в гостиной. Посуда внизу в горке, а как правильно накрыть стол, посмотри в «Книге о вкусной и здоровой пище», вон она на полке стоит. Надеюсь, я тебя не сильно напрягаю? К экзамену-то подготовилась?

— Я, дядя Кирилл, географии совсем не боюсь, это мой любимый предмет. Меня ночью разбуди ― на любой вопрос отвечу! А ужин праздничный мне совсем нетрудно приготовить.

Вика говорила вполне искренне. Ей было даже приятно услужить дяде Кириллу. Она успела привыкнуть к этому немного занудному старику. Если бы не он, пришлось бы ей делить комнату в общежитии с тремя абитуриентками.

Приготовить настоящий праздничный ужин из продуктов, которые нашлись в холодильнике, ей показалось даже интересно. Там были сплошные деликатесы: свиная вырезка, балыки, импортные консервы, крабы, осетрина, икра… Кое-что из этого Вика видела впервые и, занимаясь готовкой, напробовалась от души.

Больше пяти часов она провозилась на кухне. Временами сверялась с рецептами из книги, по ней же красиво сервировала стол.

Управившись со всем, она надела белую юбку и голубую шелковую блузку, в которой собиралась завтра идти на экзамен, затем заколола свои темно-пепельные волосы наверх, посчитав, что с распущенной гривой перед солидными людьми неудобно.

Дядя Кира и его друзья появились в начале восьмого. Гости церемонно представились Вике. От волнения она запомнила только одного Егора Степановича, седого мужика, который кинулся целовать ей ручку. Мужчины прошли к столу, а она с книгой устроилась на кухне ждать, когда дядя прикажет подавать следующие блюда.

— Ну, Митрофаныч, ты даешь! Такую фемину отхватил… ― не сдержался Егор Степанович, усаживаясь за стол. ― А говорил: девчонка, племянница… Мне бы за такую племянницу подержаться!

Мужики заржали. По случаю предстоящей пьянки все находились в приподнятом настроении, и как обычно бывает, их тянуло на сальности. Вынужденные держать себя в строгих рамках на работе, за стенами райкома они любили вот так расслабиться. Конечно, в баньке или в ресторане можно было бы не хуже оттянуться, вот только Кирилл с его язвой….

— Можете не верить, но Викулька мне действительно племянница, ― заявил Кирилл Митрофанович таким тоном, что поверить было трудно.

А уж признаваться, что внучатая, он и вовсе не собирался. Сейчас Суханов сообразил, что присутствие в его доме молодой и красивой девушки придает ему, как мужчине, вес. Егор-то явно завидует!

Гости принялись наполнять тарелки. Количество разнообразных закусок впечатляло. Каждый выбирал, что хотел. Кирилл Митрофанович поспешил похвастать гостям:

— Это моя Викуля приготовила.

— Неужели? ― удивился Георгий Васильевич, инструктор из отдела пропаганды. ― Быть не может! Я думал, тут орудовал опытный повар.

— «Моя Викуля», ― заметил оговорку Егор Степанович и подмигнул остальным. Все понимающе заулыбались.

— Не стесняйтесь, ребята, ― потчевал хозяин. ― Наливайте сами, кто что хочет: виски, водка, коньяк… вино тоже есть. Я ― водочку, другие напитки моя язва воспринимает с неудовольствием.

— Ну, Митрофаныч, хорошо тебе отдохнуть! ― провозгласил Георгий Васильевич, поднимая свою рюмку

Мужчины чокнулись и выпили. Некоторое время все усердно работали челюстями, прерывая еду репликами:

— Ты семгу вчера брал? Солоновата…

— А это с чем салатик? С крабами?

— Передай-ка мне балычка…

— Буженина прекрасная, неужели домашняя?

Выпив еще по паре рюмок, гости закурили. Некурящий хозяин поспешил на кухню.

— Викуля, ты грязные тарелки перемени, а закуски пока оставь. Через полчасика можно горячее подавать.

Пока Вика убирала тарелки, мужчины с интересом поглядывали на нее. Егор Степанович, усмехаясь, обратился к хозяину:

— Не знал я, Митрофаныч, что ты у нас мусульманин!

— Ты это о чем? ― не понял Суханов.

— Это ж шариат какой-то! Хозяйку, которая все это приготовила, красавицу ― за стол не усадить!

Ни на кого не глядя, Вика поспешила из комнаты со стопкой грязных тарелок. За ее спиной послышался хохот. Вскоре на кухне появился возбужденный дядя Кира.

— Давай-ка, Викуля, поставь себе приборчик и выпей с нами винца.

— Ну что вы, дядя Кирилл, у меня ведь завтра экзамен…

— Винцо слабенькое, от одной рюмочки ничего не будет. А то мне перед гостями неудобно. Потом нам горячее подашь и можешь идти спать.

Вике совсем не хотелось садиться за стол, но перечить она не решилась. И правда, неудобно ― она ведь не кухарка, а родственница.

Ее появление встретили всеобщим одобрением.

— Вот это дело! А то, что это ― родственницу на кухню сослал!

— Да еще такую красавицу!

— Которая такой стол соорудила!

— Комсомолку и без пяти минут студентку! ― завершил хозяин. ― Завтра Вика сдает последний экзамен в университет.

Посыпались вопросы: куда поступает, кем будет, какие оценки получила на предыдущих экзаменах.

— Ну, за это стоит выпить! ― предложил Егор Степанович. ― Пожелаем Вике сдать и этот экзамен на «отлично»!

Она хотела лишь пригубить, но мужчины заставили выпить до дна. Вскоре последовал еще один тост: «За прекрасную хозяйку, замечательную кулинарку и вообще ― украшение этого стола!»

Пришлось еще раз выпить, а тут же Вика поторопилась принести горячее. Поставив блюдо на стол, сказала, что через двенадцать часов экзамен, поэтому ей пора спать.

После ухода девушки со всех сторон посыпались шуточки:

— Ну, Кирилл, красивую ты себе деваху отхватил!

— Признайся, Митрофаныч, ты с ней уже, того…?

— А глазки-то, глазки! Цвета спелой вишни. В точности, как у оленихи! Я при Брежневе на охоте в Подмосковье был, видел близко, вот как тебя! ― вытянул руку Георгий Васильевич.

Уже порядком захмелевший Суханов ничего не отрицал и не отказывался. Ему было лестно, что коллеги считают его мужиком, способным завести молоденькую любовницу. А ведь до сегодняшнего вечера он относился к Вике как к бедной родственнице, немного скрасившей его одиночество, поддерживающей в чистоте квартиру и готовящей не вредные для его желудка блюда. К тому же приятно было сознавать, что в глазах родни (пусть и вовсе не хочется ее знать), он выступает этаким благодетелем… В затуманенном алкоголем мозгу стали рисоваться весьма приятные картинки: он под ручку с такой молодой красавицей в театре, в ресторане, на курорте… и, наконец, в постели…

Да, девушка очень хороша! Как это он раньше не замечал?.. Достаточно высокая, но не баскетбольного роста, с сильными загорелыми ногами, покрытыми легким пушком. Почему-то именно этот пушок вызвал сейчас легкое возбуждение… Грудь вполне развита, не то что у этих «мисс», которых в последний год выбирают везде, даже в деревне Зажопино. Все они, на вкус Кирилла Митрофановича, состояли из одних острых ключиц, локтей и коленок.

Что за мода пошла на стиральные доски, думал он. То ли дело раньше! Как говорится: берешь в руки ― маешь вещь! И Вика именно такая: аппетитная, но ни в одном месте не толстая… А что, если действительно?.. Он мужик еще не старый, вполне может… Тем более уже год без жены.

Постоянных любовниц Суханов никогда не заводил, считал опасным для карьеры. Иногда, во время банных развлечений, случалось у него с комсомолками, «приданными к их подразделению»… С последнего такого раза уже почти три месяца прошло. А он ведь еще мужик!

Закончив подтрунивать над хозяином, гости принялись за горячее. Разговор перешел на серьезные темы.

Все были недовольны Горбачевым, а говорить откровенно могли только в таком вот тесном кругу, подальше от райкома.

— Обещает слишком много! ― возмущался куратор отдела строительства. ― Каждой семье к двухтысячному году отдельную квартиру… Как же!

— А что? Хрущ за неполных десять лет сколько построил!

— Настроил, а не построил! Одно слово ― хрущобы! Но тогда надо было людей из бараков расселять, строительство картонных домиков было оправданным. Но строились-то они на двадцать лет, их срок уже истек! Пора сносить и возводить новое жилье, отвечающее современным требованиям. А как строить, когда вот уже второй год после Чернобыля все силы брошены на Украину? В один саркофаг сколько бетона вбухано, на целый район бы хватило! А он еще собирается новый город для атомщиков…

— Средства надо вкладывать в дороги! ― вступил Кирилл Митрофанович. ― Хорошие дороги ― это основа инфраструктуры, без них никуда.

— В России испокон веку две беды: дураки и дороги! ― изрек Георгий Васильевич. ― И эти самые дураки сейчас без ума от счастья, что будут строить социализм с человеческим лицом. Вот выдумали! А раньше какое было? Звериное?.. Бред! Раньше больше порядка было. Расслабились в последние годы при Брежневе. Жаль, Андропову здоровья не хватило задуманное до конца довести. Уж он был кремень, голова ― не то что нынешний пустомеля… С таким хорошего не жди! Народу импонирует его открытость и простота, а генсек не простым должен быть, а иметь силу держать шестую часть суши в кулаке!

— А эти разговоры о многопартийности? Куда мы катимся, а? Только партия способна руководить и контролировать всю хозяйственную деятельность в стране, а если их будет несколько?.. Что ж тогда ― каждой по обкому и райкому?

Было еще много высказываний в подобном духе, все говорили о трудностях работы в нынешнее непростое время.

Товарищи уже переместились на диван и кресла вокруг низенького столика, уставленного бутылками с крепкими напитками и боржоми. Наконец Егор Степанович хлопнул в ладоши:

— Все мужики, хватит о наболевшем. Мы ж сюда пришли развлечься и напиться, а сами себе настроение портим. У меня для вас сюрприз!

Он прошел в коридор и вернулся со своим портфелем.

— Вот, ― достал он видеокассету, ― вторая серия «Эммануэль».

— Порнушка! Я первую видел!

— Это «Черная Эммануэль», здесь такая негритяночка!

— Да ну, черная, противно, ― сморщился Суханов.

— Брезгуешь, Митрофаныч? Конечно, имея такую девчонку в соседней комнате…

Хозяин дома самодовольно улыбнулся. Он начинал свыкаться с мыслью, что Вика станет его любовницей.

Видеодвойка проглотила кассету. Дубляж гнусавым голосом диктора звучал не всегда внятно, но понимать было особо нечего. На экране творилось такое!.. Пожилые мужики, не избалованные разнообразием секса, а про лесбиянок узнавшие совсем недавно, смотрели, как завороженные, даже реплики перестали отпускать. Тосты прекратились, каждый потихоньку потягивал свой напиток. Когда лента кончилась и экран зарябил, Георгий Васильевич крякнул:

— М-да!

— Вот бы так покувыркаться! ― размечтался Егор Степанович.

— Стары мы уже, мужики, для таких подвигов, ― заметил Василий Тимофеевич из отдела строительства, ― не дай бог, кондратий хватит, аккурат на такой вот негритяночке, от избытка чуйвств-с!

— Митрофаныча вон не хватает! Это мы с вами сейчас к своим старым боевым подругам вернемся, с ними и после такого просмотра ничего не изобразишь. А хозяин наш ― под бочок к молодой телочке. Да поднабравшись впечатлений от «Эммануэлек»… Честно, Кирилл, аж завидки берут!

Кирилл Митрофанович слабо улыбался. Хоть бы гости выкатились поскорее! Фильм его возбудил, и он мечтал успеть донести свое возбуждение до Викиной комнаты, а там…

Но товарищи покинули его квартиру только в половине первого ночи. Они могли не спешить: три черные «Волги» с водителями ожидали их возле подъезда.

Едва закрыв за гостями дверь, Кирилл Митрофанович поспешил в ванную. Там он торопливо разделся, попрыскал одеколоном под мышками, облачился в мягкий махровый халат, который два года назад его жена купила в Венгрии, подтянул живот и полюбовался на себя в зеркало.

«Конечно, не Ален Делон, но пока еще и не Жан Габен», ― оценил он себя.

Выпив еще рюмочку для храбрости, напевая мелодию из «Эммануэль» и подогревая таким образом свое возбуждение, Суханов двинулся к комнате, где спала племянница.

Голова с непривычки слегка кружилась от выпитого, к тому же весь день был заполнен хлопотами, поэтому Вика заснула, едва коснувшись головой подушки. Разбудила ее полоса света, упавшая прямо на лицо. На мгновенье свет заслонила чья-то тень. Вика на секунду зажмурилась, чтобы пошире раскрыть сонные глаза…

Мыча какую-то мелодию, к ней приближался дядя.

Ничего не понимая, девушка приподнялась на локте. Чего это дядя Кира к ней зашел? Может, ему плохо, язва расшалилась?..

Но дядя, подойдя вплотную к ее постели, вдруг распахнул свой халат, обнажая волосатое пузо, а под ним…

— Дядя Кира, вы чего?.. ― в ужасе пробормотала Вика, отползая к самой стенке и натягивая одеяло до подбородка.

— Викочка, Эммануэль ты моя… ― непонятно прошептал дядя и бросился на диван, пытаясь стащить с племянницы одеяло. ― Ну что ты, разве ты не любишь своего дядю, дядя добрый, хороший, дядя хочет тебя…. Ну же, возьми его в руки и…

Тут Кирилл Митрофанович понес такое, чего Вика сроду не слышала, хоть и выросла в рабочем поселке. Он тыкался своим членом, пытался стянуть с нее трусики и раздвинуть крепко сжатые ноги… обслюнявил ее всю, тяжелой тушей навалившись сверху. И все бормотал: то называя Эммануэль, то суля златые горы, если согласится…

Растерявшаяся и еще слабая со сна девушка вначале почти не сопротивлялась, лишь повторяла негромко:

— Не надо…

Но Суханов только усиливал натиск, его противная рука поползла к самому потаенному…

Дальше Вика помнила плохо. От ужаса она перестала стискивать ноги и изо всех сил заехала дядюшке коленом в пах. Кирилл Митрофанович взвыл, инстинктивно схватившись за больное место.

Освобожденная, Вика кинулась в коридор, не зная, куда спрятаться, и слыша, что дядя, матюгаясь, топает за ней. Не думая ни о чем, выскочила на лестничную площадку, захлопнула за собой дверь и прижалась к ней спиной. Через пару секунд бросилась вниз, но остановилась: куда она ― ночью, в одной рубашке, босиком?

Попробовать позвонить соседям? Ерунда! Это только в кино люди по ночам неизвестно кому двери открывают. Пока она будет звонить, пока из-за двери будут выяснять, чего ей надо, дядя затащит ее обратно в свою квартиру… Закричать во весь голос? Личный опыт подсказывал, что вряд ли кто-нибудь выглянет. Во всяком случае, в ее доме на вопли в любое время дня и ночи никто не обращал внимания, считалось, что семейные разборки дело сугубо личное, а если вмешаться, то можно и самому схлопотать.

Услышав, как заворочались замки в дядиной двери, Вика со всех ног кинулась наверх. Третий этаж, четвертый, пятый и, наконец, чердак и коричневая, обитая жестью дверь с громадным навесным замком. Притаившись возле нее, она прислушалась. Дядя вышел на площадку, прошелся вниз по лестнице, крикнул пару раз: «Вика!» Матюгнулся и вернулся в свою квартиру.

Она осторожно подошла к перилам, заглянула в широкий пролет ― никого. Внезапно накатила слабость, ноги подкосились, и она опустилась на последнюю ступеньку лестницы.

Такое с ней случалось после особенно сильных скандалов, которые устраивал отец. Она как бы впадала в ступор, сидела, слегка покачиваясь, тупо глядя в одну точку не меньше часа. Потом жутко начинала болеть голова, и, тихо плача, Вика ложилась. Полностью она приходила в себя лишь часов через двенадцать.

Мама водила ее к участковому врачу, та советовала обратиться к невропатологу или психиатру, но Рита испугалась: еще поставят дочь на учет, а то и в сумасшедшие запишут. Все-таки не часто это случается, может и так пройдет…

Последний приступ был года три назад.

Вика не знала, сколько времени просидела на ступеньке, уставившись в зеленую стену. Вначале, как всегда, ничего не чувствовала и ни о чем не думала. Потом начала болеть голова, она ощутила, что очень замерзла, сидя на каменных плитах. Но сил подняться не было, она только тихонько заскулила, привалившись к чугунным завиткам перил. Ей следовало подумать, что теперь делать, но мозг обессилел и окоченел, так же, как босые ноги. Слезы ручьем текли на сшитую недавно ночную рубашку, на мелкие синие цветочки.

Сейчас бы лечь в теплую постель, в темноту, с головой под одеяло и ждать, пока боль пройдет. Но темноты нет. Зачем здесь так много света?.. Лампочка у входа на чердак светит так, что глазам больно. Для чего ночью освещать лестницу? Ночью не ходят на чердак, все спят…

Вика закрыла глаза, чтобы не видеть забранную железной решеткой лампочку…

Очнулась оттого, что в лицо ей прыснули холодной водой. Вытерев глаза, она постаралась сфокусировать зрение и увидела молодого парня со стаканом в руке. Затем удивленно огляделась: чужая комната, она лежит на диване, прикрыта толстым пледом…

Парень улыбнулся.

— Ну, слава богу, очнулась, а то я уже думал «скорую» вызывать.

— Не надо… «скорую», ― заплетающимся языком еле выдавила из себя Вика.

В таком состоянии она не могла говорить.

— Ты что, пьяная? Вроде от тебя не пахнет…

Она медленно помотала головой.

— А чего тогда босая на лестнице сидела? Если бы я твой скулеж не услышал, замерзла бы совсем! Ночи уже холодные, на улице всего десять градусов. Ты что, из дому сбежала? С родителями поссорилась?

Вика опять отрицательно помотала головой и через силу пробормотала:

— С дядей. Он хотел меня…

Слезы опять полились ручьем.

— Та-ак, понятно… ― протянул парень. ― То есть ничего не понятно… Это чужой дядя или твой?

Вика кивнула.

— А папа-мама есть?

Опять кивок.

— Далеко?

Парень говорил с ней короткими простыми фразами, как с умственно отсталой.

— В Максатихе, ― с трудом выговорила она.

— Впервые слышу. Где это?

— Калининская область.

Последние слова, казалось, отняли все силы, и Вика устало закрыла глаза.

— Ладно, ― неизвестно кому сказал парень, ― часика три можешь поспать, но в шесть часов мы должны выйти. Я уезжаю далеко и надолго, но провожу тебя до вокзала и посажу на поезд.

Вика его не слышала. Она спала.

― Эй, просыпайся! Чай в постель! ― раздался задорный незнакомый голос.

Вика открыла глаза и не сразу сообразила, кто этот парень и где она. Ей с трудом удалось сесть.

— Болит что-нибудь? ― участливо спросил он.

Она покачала головой.

— Тогда чего такая вялая? Ты, часом, не наркоманка?

— Это нервное, ― чтобы говорить, Вике все еще приходилось прикладывать усилия.

— Но идти-то сможешь?

Она кивнула.

— Ты извини, что я тебя выгоняю, но мне самому пора. Еду в экспедицию на три месяца. Тебя как зовут-то?

— Вика.

— А я Володя. Слушай, Вика, а твой дядя ведь здесь где-то живет? Давай я схожу, врежу ему ― заодно и твои вещички заберу, а?

Она замотала головой, в глазах отразился такой страх, что парень поспешил сказать:

— Не хочешь ― не надо. Тогда пей чай, и ложечку элеутерококка прими, он тебя взбодрит. Открывай рот… Вот так! А теперь будем соображать, во что тебя одеть.

Он распахнул шкаф, недолго порылся в нем.

— Выбор небольшой. Извини, я человек небогатый и лишнего у меня нет. Вот эти штаны и рубашка, думаю, подойдут… Держи. Ванную найдешь или проводить?

Вика поднялась, слегка качнувшись при этом, подхватила вещи и побрела в коридор. В ванной она ополоснула лицо и поглядела в зеркало. Ну и вид! Лицо бледное, под глазами синяки, какая-то ссадина на скуле, спутанные патлы висят сосульками. Она нашла на полке расческу, кое-как привела волосы в порядок и начала одеваться. Тяжелая, как чугун, голова работала плохо, она еле сообразила, что если сядет на ванну, то не будет падать, натягивая потертые джинсы. С пуговицами на застиранной клетчатой рубашке тоже пришлось повозиться.

В дверь постучали:

— Готова? Времени мало…

Выходя в коридор, она едва не упала ― штаны были слишком длинны, а ей не пришло в голову их подвернуть. Это сделал Володя. Поднявшись, он почесал в затылке.

— А вот во что мне тебя обуть? Нельзя же идти по городу босиком? Ножка у тебя немаленькая… Размер тридцать восьмой?.. У моей мамы тридцать пятый.

Парень покопался на обувной полке и достал истрепанные кеды. Конечно, они были велики, но Вика послушно всунула в них ноги. Затягивая шнурки потуже, парень приговаривал:

— Теперь не свалятся. Как говаривал незабвенный Доцент: «Пускай думают, что мы спортсмены»…

Вика юмора не поняла, она не помнила никакого доцента.

— Не так уж и плохо, ― оглядел ее с ног до головы Володя, ― в крайнем случае, можешь сойти за хиппи.

Он подвернул ей рукава на рубахе, Вика даже не шевельнулась, чтобы помочь. Потом взглянул на часы, подхватил объемистый рюкзак и скомандовал:

— На выход!

Через пять минут они были в метро. По дороге парень попробовал развлечь ее разговорами, но, увидев, что она не реагирует, умолк.

На Ленинградском вокзале Володя потащил ее за руку к расписанию и вскоре радостно сообщил:

— Поезд через десять минут ― я вполне успеваю. Пошли покупать билет.

Пару минут спустя он вручил ей зеленоватый бумажный чек.

— Спасибо, ― тихо поблагодарила она его. ― Ты не жди, иди, я сама.

— Нет уж, в вагон тебя посажу.

Перед дверью в вагон он шутливо погрозил пальцем:

— Смотри, Калинин свой не проспи! Там-то недалеко?

— На автобусе. Билет восемьдесят пять копеек.

— Держи рубль. Родители, наверное, дома ― сегодня ж выходной. Ну, Виктория, счастливо!

Он слегка подтолкнул ее, она обернулась в дверях.

Симпатичный парень в стройотрядовской форме махнул ей рукой и поспешил к метро.

Открыв дверь на звонок и увидев дочь, Маргарита зажала рот рукой, будто сдерживая крик.

— О, господи!.. ― вполголоса выдохнула она.

Вика скривилась, из глаз опять полились слезы. Мама обняла ее, прижала голову к груди, постояла так немного, укачивая и успокаивая, а затем повела на кухню. Там усадила за стол и прикрыла дверь.

— Вика, что случилось?.. Почему ты в таком виде?..

Сквозь слезы и рыдания она рассказала маме все.

— Вот ужас!.. Кто бы мог подумать?.. Такой солидный человек, партиец… ― запричитала мать, и вдруг спохватилась: ― А как же экзамен?

— Какой экзамен, мам! ― простонала в отчаянии Вика. ― Со мной же опять «это» было, голова до сих пор чугунная… Да и в чем бы я на экзамен пошла, в ночной рубашке?.. Если бы не этот парень, я бы окоченела там, на чердаке. Он и обогрел меня, и одел, и на поезд посадил… Пока ехала, немного в себя пришла…

— Все-таки есть еще добрые люди на свете! ― вздохнула мать.

Дверь на кухню открылась и ввалился отец, в мятой майке и трусах, опухший после вчерашней пьянки.

Увидев дочь, буркнул: «Явилась!» и полез в холодильник за солеными огурцами.

Хлебнув рассолу прямо из трехлитровой банки он, видимо, немного пришел в себя и сообразил, что дочки здесь быть не должно ― жена весь вечер вчера долдонила про последний экзамен. Поставив банку на стол, он уставился на Вику.

— Ты, б… на кого похожа? Во что это вырядилась, а?.. Откуда ты вообще явилась? С б…к, сука дешевая?.. Это у тебя экзамены такие? Этому ты там в Москве научилась? Какая, на…, учеба? Б…во одно!.. Это все ты, ― он ткнул пальцем в жену, ― научила!.. Сама б… и дочь твоя такая же!.. Убью, сука!!!

Он бросился на Вику с кулаками. Рита, как всегда, кинулась принять первые удары на себя, схватила мужа за руку.

— Толя, опомнись, у нас несчастье!

— Несчастье? Небось, изнасиловали?.. Дошлялась! А не х… выпендриваться! Студентка, б…! ― отец отшвырнул жену и опять потянулся к дочери.

Вика сама не поняла, как у нее в руках оказался большой кухонный нож.

— Только тронь, попробуй… ― проговорила она отчетливо с такой решительностью и злобой в голосе, какой сама от себя не ожидала. ― И запомни: никогда больше ты не поднимешь на меня руку, а если увижу, что маму бьешь ― зарежу вот этим самым ножом!

— Сядешь, гнида! ― просипел отец, отступая к холодильнику.

— Отсижу ― выпустят, зато твоей поганой рожи больше не увижу! ― крикнула Вика с надрывом.

— Доченька, что с тобой? ― испугалась Маргарита.

— Ничего!

Вика рванулась из кухни, в коридоре бросила нож на пол и выбежала вон из квартиры.

Слезы душили ее. Она шла куда глаза глядят, лишь бы подальше от постылого дома.

Все, все пропало! Учеба в университете накрылась, рухнули все надежды! Дядя, которого она считала безобидным старым занудой, оказался психованным насильником…

Вика вспомнила голую тушу, которая ерзала по ней, резкий запах одеколона, и ее передернуло от омерзения. И у этого человека она рассчитывала прожить все пять лет!.. Гад, извращенец!..

И что теперь? Опять оказаться в одной квартире с ненавистным отцом? Нет, ни за что!

Ее переполняла злость и обида. Почувствовав, что голова начинает наливаться болью, Вика приказала себе: «Не думать об этом! Забыть, а то опять отключусь!»

Возле гаражей ее окликнули:

— Эй, тезка, привет, куда несешься?

На скамейке сидел Лешка Соколов, однофамилец, но не родственник. Он жил в соседнем доме и окончил школу три года назад.

Кивнув ему, Вика зашагала дальше. Лешка поднялся со скамейки и увязался за ней.

— Ишь ты, какая стала, еле узнал! А чего так вырядилась? Хиппуешь, что ли? Я уж месяц, как дембельнулся, а чего-то тебя не встречал… Чего не отвечаешь-то, а, Вик? ― Он заглянул ей в лицо. ― Э, да ты вся зареванная… С родичами поцапалась? Небось, опять папаша твой чокнутый?.. Не бери в голову! Он же псих, все знают. Ты куда несешься-то?

Вика не отвечала. Она свернула на улочку, застроенную частными домиками, Лешка за ней. Он шел, не отставая, и все болтал и заглядывал в лицо.

Поселок кончился. За ним раскинулся выделенный под покос луг. Вика зашла за первый же стожок и рухнула в сено. Сил не осталось. Еще и полсуток не прошло после первого стресса, а она так сорвалась! А если второй раз подряд впадет в ступор? А вдруг отупение не пройдет? Тогда прямая дорога в дурдом, лечиться…

Лешка присел перед ней на корточки.

— Вик, кончай переживать… Три к носу, как говорится. Хочешь, я твоего папашу отметелю?.. ― он протянул руку и погладил ее по голове. ― Как этот придурок смеет обижать такую славную девочку, такую хорошую девочку, такую красивую девочку…

«А он ничего, ― вяло подумала Вика, ― симпатичный и добрый».

И опять тихие слезы потекли из глаз, стало еще жальче себя.

— Не плачь, Вик, ну чего ты все плачешь?.. ― Лешка присел рядом и обнял ее.

Она невольно прижалась, так хотелось, чтобы кто-то сильный жалел ее и защищал.

— Ну же, моя хорошая, красивая девочка…

Лешка стал целовать ее в глаза, в щеки, в губы… У нее не имелось сил сопротивляться, да и не хотелось. Вскоре она сама целовала и обнимала его…

Все случилось как-то быстро, немного больно, но не противно. Барахтаясь, они вырыли в сене небольшую ароматную нору, и теперь лежали там, обнявшись. Было неудобно, сухая трава кололась.

Немного поерзав, Вика неожиданно проговорила:

— Не могу больше видеть его рожу!

— И не надо! Не дрейфь, Викулька, все будет хорошо, и мы поженимся!

— Ты серьезно? ― она приподнялась.

— А то! Ты, Викуля, девка красивая, одни глаза чего стоят! Да к тому же еще хозяйственная. Вон моя мать все уши мне про тебя прожужжала, очень ты ей нравишься… Я ― тоже ничего. В армии отслужил ― это раз, почти устроился на работу в Москве, зарплата будет неплохая ― это два. Койку обещали в общежитии «Строймонтажа» ― это три. А женатым комнату дают. Так что уедем мы с тобой, Викуля, в город-герой Москву, и не увидишь ты больше своего психованного папашу!

— И раз, и два, и три… ― задумчиво проговорила Вика. ― А любовь?

— А разве ты меня не любишь? А чем мы с тобой сейчас здесь занимались? Это и есть любовь! Ну что, Викуль, женимся?

Не совсем понимая, что делает, она кивнула. Может, это выход?

Домой они возвращались, взявшись за руки. Лешка предложил зайти с ней вместе, но Вика отказалась:

— Я только вещи соберу. Их немного, я быстро.

Опять пришлось звонить. Дверь открыла мама.

— Чего ж ты ключи не взяла? Я сижу тут, как привязанная…

Она говорила так, будто ничего не случилось.

Вика прошла в свою комнату, принялась шарить по полкам шкафчика, бросая на диван одежду. Вспомнив, что все лучшее осталось в проклятой дядиной квартире, поморщилась. Мать наблюдала за ней, ничего не понимая.

— Мам, может, попросить бабу Лиду, пусть съездит за моими вещами? У меня там документы, ключи от дома, учебники… ― запихивая вещи в пакет, спросила Вика.

— Я не поняла, ты куда собираешься?

Обернувшись, Вика сообщила с деланной веселостью:

— А я замуж выхожу ― вот прямо сейчас, за Лешку Соколова. Представляешь, как удобно, и паспорт менять не надо!

— Рехнулась? Ты же его не знаешь совсем!

— Прекрасно знаю, в одной школе учились. В любом случае, в его доме мне будет лучше, чем в этом!

— Викуля, тебе ведь еще восемнадцати нет! А учеба?..

— Все равно не поступила, можно пока и замуж сходить. Считай, что уже вышла. И очень даже счастлива! ― почти в истерике крикнула Вика.

Ей так жалко было себя, несбывшихся надежд, неосуществленной мечты стать путешественницей! Одновременно душила злоба на всех, кто помешал ее планам и подтолкнул к этому неожиданному замужеству.

— Я не хочу жить с отцом в одном доме, я его ненавижу! И тебе, не знаю, смогу ли когда-нибудь простить, что цеплялась за него и испортила мне жизнь! Все! Пиши письма, адрес знаешь! А хочешь, в гости заходи!

Подхватив два пакета, Вика выскочила из дома.

Восемнадцать Вике исполнялось двадцать четвертого октября, свадьбу назначили на следующий день. Она хотела ограничиться простой регистрацией, но матери жениха и невесты настаивали на банкете, пришлось согласиться. За эти два месяца Вика успокоилась, стала опять покладистой, как всегда. Теперь она даже представить не могла, как кидалась на отца с ножом, говорила грубые и обидные слова матери… О том, что привело к ужасному срыву, Вика старалась не вспоминать.

Тетя Ира, будущая свекровь, радушно приняла ее в своем доме. Лешка был весел и ласков, ночи с ним приносили ощущение, что она любима. Вика была благодарна ему, что вырвал из отцовского дома. Простой и незатейливый парень, он ей нравился. А что не очень образованный ― так ведь не всем академиками быть! Зато сама Вика решила на будущий год опять поступать в университет, только теперь на заочное отделение.

Незадолго до свадьбы она поняла, что беременна. Сказала Лешке, что хочет учиться, и поэтому сделает аборт. Будущему мужу, в принципе, было все равно, но он успел проболтаться своей матери, и та, подключив Маргариту, насела на Викторию:

— Грех это, ― твердила верующая тетя Ира.

— Аборт при первой беременности делать страшно, вдруг бездетной останешься? Сама потом локти кусать будешь! ― жалостливо качала головой мать.

И Вика согласилась. Она опять соглашалась со всеми. При этом сомневалась, сумеет ли сдать вступительные экзамены, если ребенок родится в середине мая. Может, и не получится, тогда учебу придется отложить на год.

Вика была еще слишком молода, чтобы осмысленно хотеть ребенка, чувство материнства росло в ней постепенно. Она начала с улыбкой присматриваться к ползающим в песочнице карапузам, заглядывала в детские коляски. Пускающие пузыри или сладко спящие малыши вызывали умиление и гордость оттого, что скоро и у нее появится такое же крошечное чудо.

Свадьбу справляли в кафе на центральной улице поселка. Гостей собралось чуть не сто человек: родственники, ближние и дальние, соседи, друзья.

Невеста сидела за праздничным столом красивая, бледная и грустная. Жених, напротив, выглядел веселым и оживленным. Лешка пил со всеми подряд, хвастал, что скоро ожидается прибавление семейства. К концу вечера новоиспеченный муж так нализался, что домой его вели под руки. В тот день Вика впервые засомневалась, правильно ли поступила, выскочив замуж так скоропалительно. А вдруг Лешка такой же алкаш, как все поселковые мужики? Очень хотелось надеяться, что нет. Насколько она знала, Лешка хоть и прикладывался к бутылке, но не часто и не помногу.

Все школьные подружки твердили Вике, что жуть как ей завидуют. Они и не думали, что она, такая тихоня и скромница, первой выскочит замуж, а вроде учиться собиралась…

Вика никому не рассказывала, почему спешно покинула Москву, даже Лешке. Говорила, что не сдала последний экзамен и поэтому поскандалила с отцом. Правда, папаша по пьянке орал, что она «дошлявшаяся потаскуха», но это никого не удивляло. Когда заговорили о скорой свадьбе Вики с однофамильцем Лешкой, все посчитали, что грех был с ним, и надо этот грех поскорее прикрыть. В общем-то, так оно и было.

Вскоре молодые переселились в Подольск, там располагалось общежитие строительного управления, куда поступил работать Лешка. Его обещания, что они будут жить в столице, оказались преувеличенными, но не слишком: до Курского вокзала всего час на электричке. С иной окраины до центра так быстро не доберешься.

Молодым выделили двенадцатиметровую комнату в малосемейке. Кухня на девять комнат, зато туалет с душем всего на три. Леша сам побелил потолок, Вика помогла поклеить обои, потихоньку начали обживаться. В комнате имелся стенной шкаф, почти новый полированный стол и пара тумбочек. Лешка соединил две казенные кровати, добыл где-то большой лист фанеры, привинтил его поверх пружинных сеток. Баба Лида пожертвовала матрас ― получилось просторное супружеское ложе. Викина мама купила молодым телевизор, подарки от других родственников тоже пригодились в хозяйстве. От свекрови пара пуховых подушек и одеяло, от Лешиной тетки из Воронежа ― пылесос. Занавески, постельное белье, посуда, чайный сервиз ― чего только не надарили им на свадьбу!

Разбирая подарки и пристраивая их на постоянное место, Лешка приговаривал:

— А ты еще банкет не хотела устраивать! Когда бы мы еще всем этим обзавелись при нынешнем дефиците? Смотри, даже самовар электрический… Не надо будет на общей кухне чайник кипятить. Красота! Так что жить мы с тобой, Викулька, будем замечательно!

Лешка трудился на стройке, в шесть утра по будням к общежитию подъезжал автобус-развозка. Вика тоже нашла работу, уборщицей в управление Подольского завода электромонтажных изделий. А куда еще? Тут хоть справку о медосмотре не требовали, как в других местах. Мама одобряла: беременных на работу не больно берут, а так хоть какие-то декретные получит.

Работа не отнимала много времени и не казалась Вике тяжелой, до выхода в декретный отпуск она вполне с ней справлялась. Обычно выходила из дома вместе с мужем, в шесть, а уже к одиннадцати возвращалась, да еще успевала по пути в магазины зайти. При начавшемся дефиците на все ― от сигарет и стирального порошка до сахара и мяса, ― только утром можно было затовариться продуктами. Дневное время она просиживала над книгами и конспектами, не теряя надежды поступить в университет.

Двадцатого мая у Вики родилась дочка, ее назвали Аней, в честь бабушки. Девочка родилась крупная, здоровенькая, но неспокойная. Порой приходилось целыми ночами носить ее на руках, чтобы не разбудить соседей. Спала Вика только днем, урывками. Конечно, о поступлении в университет уже не думала. Те три месяца, что кормила дочь грудью, она вообще ни о чем не думала ― так измучилась, так хотелось хоть раз выспаться. Потом молоко в один день пропало, и Анечка, как только перешла на смеси и жидкие кашки, сразу успокоилась. Вот тогда Вика смогла ощутить все прелести материнства. Дочка вошла в нормальный режим, по ночам крепко спала, а днем каждая ее улыбка, реакция на новую игрушку, радостные звуки, которые она издавала ― все отзывалось счастьем в Викином сердце. Она заслуженно гордилась своим чадом. Анюта всегда веселая, спит по часам, никаких аллергий, чистенько одета ― просто загляденье! Дома у Вики тоже порядок: пахнет поглаженными пеленками и вкусной едой.

Леша, вначале вроде обрадовавшийся рождению дочери, охладел к ней довольно быстро. Даже то, что Анюта стала крепко спать по ночам, не изменило его отношения. Он снисходительно выслушивал рассказы жены о том, как они провели день, но на предложение поиграть с ребенком отнекивался:

— Да ну, она еще маленькая, чего с ней делать? Вот вырастет, я хоть в лото какое-нибудь с ней поиграю.

Боясь потерять работу, Виктория вернулась на нее, когда дочке еще года не исполнилось. До полутора лет в ясли не брали, и она на несколько часов оставляла Анюту на попечении матери холостого соседа, недавно приехавшей из деревни. Старушка скучала в городе, и с удовольствием нянчилась с девочкой.

На выходные по очереди приезжали бабушки, возились с внучкой. Каждая из них предлагала Леше с Викой:

— Пойдите, погуляйте, чего в четырех стенах сидеть?

Вика уговаривала мужа съездить в Москву, сходить в какой-нибудь музей, а он отнекивался:

— Пялиться с умные видом на скульптуры и картины? Да ну нафиг!

— Давай хотя бы по центру погуляем…

— Шататься в толпе? Тоже мне, удовольствие!

О театрах, конечно и речи не было. Один раз Вика вытащила мужа в кино, на фестивальный фильм, но Лешке не понравилось:

— Тягомотина. Уж лучше в видеосалон ходить. Хоть на Брюса Ли посмотреть ― там такие рубки! Давай вместе сходим?

Но этот вид развлечений был не по вкусу Виктории. Она уже поняла, что вряд ли когда-нибудь у них с мужем появятся общие интересы, но успокаивала себя тем, что живут они в целом неплохо. Выпивает Лешка только по вечерам в субботу, в будние дни не больше пары бутылок пива, чтобы расслабиться после тяжелой работы. Зарплата у него хорошая. Конечно, много денег на ребенка уходит, ведь девочка растет, то одно, то другое ей надо. Однако после того, как Вика снова вышла на работу, они опять начали потихоньку откладывать на машину. Лешка мечтал о подержанной иномарке.

Так прошел еще год. Анечка ходила в ясли, а Вика устроилась еще в одно место уборщицей. Об университете пришлось забыть. Учебу на вечернем ей с ребенком не потянуть. Лешка наотрез отказывался оставаться с дочкой. Да даже если бы согласился ― когда готовиться к занятиям? Перед тем, как забрать Анечку из яселек, Вика приходилось отстоять несколько очередей. Почти все продукты теперь были по талонам, но купить их было почти невозможно.

Создавалось впечатление, что вся страна растаскивается несунами. Каждый старался извлечь из своей работы хоть какую-то выгоду, коль в магазинах пусто. Глагол «достать» вытеснил слово «купить». Вошло в моду словечко «бартер». В быту его употребляли в таком смысле: я тебе то, что упру со своей работы, а ты мне услугу или что-то другое взамен. Каждый устраивался, как мог. Вика понемногу приносила с работы моющие средства, мама и свекровь помогали, привозя домашние заготовки и часть продуктовых заказов со своей работы.

Лешка однажды выдал со злостью:

— Сшила б ты мне штаны с карманами пообъемистей! Буду каждый день по паре кирпичей приносить, за год целый поддон приволоку ― а потом загоню по сходной цене.

Вика в ответ рассмеялась:

— Брось ты, Лешка, нам что, денег не хватает?

Деньги действительно были, они накапливались сами собой, потому что на них нечего было купить. Алексей, от природы парень веселый, все чаще ходил хмурым. Общая обстановка нестабильности в стране, то, что даже по телевизору корреспонденты теперь словно соревновались, кто вывалит на зрителя больше негативной информации за десять минут, испортили его характер. Батареи «талонной» водки, копившиеся дома, стали редеть. Как многие мужчины, Лешка пытался поднять настроение с помощью выпивки.

Вика заметила это не сразу, а когда поняла, что муж часто стал прикладываться к бутылке, попробовала с ним серьезно поговорить. Но Лешка отмахнулся:

— Я что, алкоголик, что ли? Из дома последнее выношу, пьяные дебоши устраиваю?.. Ну, выпью несколько рюмок после работы, это что ― преступление? Чего это ты вздумала меня воспитывать? Заняться нечем?

Заняться всегда было чем. Вика наводила чистоту не только в своей комнате, но и в общем коридоре, и на кухне. Случалось, что жильцы, чья очередь была убирать, делали это небрежно, и тогда она без слов перемывала за них: ведь ее дочка может с грязного пола какую-нибудь заразу подцепить. Слава богу, Анечка почти никогда не болела.

На лето Вика отправляла ее к свекрови, там воздух чище и натуральное молоко можно купить.

В конце девяностого года на одном из корпусов завода электромонтажных изделий появилась нарядная вывеска: «ТСТ-Авто. Автомобили из Германии». Как-то, проходя мимо новой белой двери, Вика заметила на стекле объявление: «Требуется уборщица». Из любопытства зашла узнать, сколько платят. Зарплата в новой фирме оказалась больше, чем она получала в двух местах, работать с семи до десяти. Разговор шел с бухгалтершей Лидией Иосифовной, приятной пожилой теткой, и она пообещала, что подержит место, пока Вика не уволится с завода.

Но на заводе инспектор отдела кадров принялась ее отговаривать:

— Куда ты собралась идти? Это ж бандюки! Говорят, пришли бритоголовые целой толпой к директору, час у него провели, и он им пустой склад и полкорпуса отдал, безо всякой аренды. То есть, договор-то оформлен, но денег это ТСТ не платит, просто пообещали директору «крышу». Видишь, настоящие бандиты! Ну и как ты будешь среди таких работать?

— Ой, да мне ведь с ними детей не крестить! ― беззаботно пожала плечами Вика. ― Салон вымою, в кабинетах уберу, и домой. Нужна им какая-то уборщица! Вы уж оформите увольнение поскорее, а то вдруг они кого другого найдут…

Через пару дней, получив на заводе расчет и трудовую книжку, Вика направилась в «ТСТ-авто», к бухгалтеру. Отдела кадров в этой фирме не имелось.

Хозяйка оказалась в кабинете не одна. Против нее вальяжно развалился на стуле круглолицый, почти наголо бритый мужик лет тридцати пяти, в малиновом пиджаке.

— Ого! ― воскликнул он, увидев Вику. ― Откуда такая Чуда-Юда?

— Девушка пришла устраиваться к нам уборщицей, ― пояснила бухгалтерша.

— Уборщицей! ― удивленно протянул мужик. ― Если у меня будут такие уборщицы, тогда в секретарши надо Клаву Шиффер выписывать, чтобы марку не уронить! Как звать-то тебя, девица?

— Виктория.

— В день Победы, что ли, родилась? ― хохотнул он. ― А я Артем Михайлович Воронов, владелец этого заведения. Ты грамоте-то знаешь, Виктория?

Вике не понравился его тон, и она ответила с вызовом:

— В аттестате за среднюю школу почти одни пятерки!

— Вона как! А чего ж тебе шваброй по полу возить? Иди ко мне в секретарши.

— Я не могу в секретарши, я замужем, ― ответила Вика.

— Так и я женат.

— У меня дочка.

— А у меня двое сыновей, ну и что?

— Я к вам в секретарши не гожусь.

Воронов прищурился:

— Думаешь, мне переспать не с кем? Да у меня за этим девки в очередь стоят! Я тебе интим не предлагаю, вижу, что ты девушка порядочная. И своим оглоедам прикажу, чтоб не приставали. Ну так что, пойдешь? А то я вчера красотку, которая юбку в моей приемной протирала, уволил. Она из тех, кто в слове «еще» четыре ошибки делает. Короче, нечего резину тянуть. Лид, сколько у нас секретарша получает?

Услышав о размере оклада, Вика сразу согласилась.

— Это на время испытательного срока, ― добавила бухгалтерша. ― Собственно говоря, его еще никто не выдерживал.

— А после? ― все-таки спросила Вика.

— Удвою! ― со смехом пообещал Артем Михайлович. ― Все, хватит тут размазывать, пошли наверх.

Через минуту они оказались в офисе. Воронов кивнул на стол в приемной:

— Вот твое рабочее место. На машинке печатаешь, делопроизводство знаешь? ― с места в карьер начал он.

— Нет, но я думала… ― растерялась Вика.

— Правильно думала, ― Артем Михайлович прошел в свой кабинет и, пошарив в ящике стола, протянул ей листок: ― Вот, телефон курсов делопроизводства. Звони.

Она устроилась по другую сторону стола, взяла из письменного прибора карандаш и листок для записей, сняла трубку, набрала семь цифр.

— Здравствуйте, вас беспокоят из автосалона «ТСТ-авто». Вы не могли бы ответить на несколько вопросов по поводу курсов делопроизводства…

Артем Михайлович внимательно слушал. Закончив разговор, Вика зачитала по бумажке:

— Курсы делопроизводства и машинописи двухмесячные, начало занятий через две недели, стоят пятьсот рублей; ускоренные двухнедельные курсы делопроизводства ― занятия с понедельника, стоят двести рублей; ускоренные недельные курсы машинописи, занятия с понедельника ― двести рублей, двухдневные индивидуальные занятия по делопроизводству ― в любое время ― триста рублей. Все.

— Ну, вот я тебя и проверил! По телефону общаешься хорошо. Информацию излагаешь четко. А большего от тебя и не потребуется. Ты думаешь, здесь работы непочатый край? Этот салон ― вроде моей официальной резиденции, а основные дела совсем в других местах делаются. Но тебе этого знать не следует. Главное ― отвечать на звонки, ничего не забывать, четко передавать информацию от одного другому. А автомобили что ― пару штук в месяц продадим, и ладно! Со временем ремзону здесь соорудим, поживее дело пойдет. Ну, все поняла?

— А как же курсы? ― растерялась Вика.

— Ладно, сходи, поучись.

Шеф сверился с ее запиской и достал из кармана пачку денег.

— Держи полштуки. Звони туда. Сегодня среда, значит, записывайся на двухдневные с завтрашнего дня и на недельные с понедельника. Все, свободна, жду тебя через полторы недели. И чтоб выглядела ― ух!

— Спасибо, до свиданья, ― пролепетала Виктория. ― А я могу из приемной позвонить?

— Можешь, ― уже взявшись за трубку телефона, не глядя на нее, кивнул начальник.

Записавшись на курсы, Вика спустилась к Лидии Иосифовне.

— Ну, что? ― поинтересовалась та.

— Принял. На курсы делопроизводства денег дал.

Все еще не придя в себя, Вика плюхнулась на стул.

— На курсы? Значит, хочет, чтобы все по-настоящему, как у больших. Тут уже три секретарши сменилось, он их просто так с улицы брал, в основном ориентируясь на длину ног.

— Они что, спали с ним? ― с опаской спросила Вика.

— Бог его знает! Но если Артем прилюдно обещал не приставать, значит, не будет. Он человек слова. Да и вообще мужик неплохой.

— Только шебутной какой-то.

— Не шебутной, а решительный. В его бизнесе мямлить нельзя, а то бы так круто мужик не поднялся. Ну ладно, это не твоего ума дело. Когда на работу выходишь?

— Через полторы недели.

— Насколько я поняла, оформляем тебя с завтрашнего дня…

Выйдя из автосалона, Вика решила позвонить маме на работу и поспешила на почту.

Маргарита Федоровна, похоже, не обрадовалась ее известию.

— Это до скольки же ты теперь работать будешь?

— С десяти до семи. В полвосьмого буду дома.

— А Анечку кто из садика заберет?

— Пусть Лешка забирает, что он, не отец, что ли? А нет, так все равно за круглосуточную группу плачу, значит, будет оставаться на пятидневке!

— А обед, уборка, как ты все успеешь?

— Утром сделаю, не бойся, мам, голодным никто не останется. Ты бы лучше порадовалась, что я наконец нормальную работу нашла! Буду сидеть в красивом кабинете, на машинке печатать, нарядная на работу ходить. Ты не представляешь, как мне этот синий халат осточертел! Да и получать я скоро буду даже больше, чем Лешка на своей стройке. Может, это мой шанс? Смотри, как все вокруг быстро меняется! Кооперативы открываются, фирмы новые… Может, с этой работы в моей жизни начнется другая полоса, счастливая?

— Дай-то бог… Но смотри, доченька, веди себя там строго. Когда одна женщина в мужском коллективе ― это, знаешь ли…

— Шеф пообещал, что в обиду меня не даст! ― уверенно заявила Вика.

Лешка тоже поначалу воспринял ее решение сменить работу в штыки. Но Вика ласкалась к нему, терпеливо объясняла все преимущества, обещала, что на его желудке и порядке в доме это не отразится, а ей так хочется чистую работу в красивом месте, к тому же зарплата здесь намного больше и они быстрее накопят на автомобиль.

В конце концов, муж согласился с аргументами, но предупредил, что Аньку будет забирать из садика только пару раз в неделю.

— Что я, нянька? Если мне одному придется с ней каждый вечер торчать ― я с ума сойду!

Вот так всегда. Во главу угла Лешка неизменно ставил свое удобство, и на уступки шел неохотно. Но Вика не устраивала скандалов ― наслушалась их в детстве. Она действовала уговорами и лаской, и каждую свою маленькую победу воспринимала как очередное подтверждение того, что у нее нормальный муж и нормальная семья. Вот и сейчас, отказавшись взять на себя ежевечернюю заботу о дочке, Лешка согласился с главным ― Вика меняет работу.

Уже на следующее утро Виктория убедилась, что приняла правильное решение. Оказывается, она так устала от работы уборщицей! И дело не в физической усталости ― для ее крепкого организма такие нагрузки ерунда, а в том, что для ума эта работа не давала ничего, даже банального общения. Не с ведром же разговаривать!

Она соскучилась по учебе, по получению новых знаний, пусть даже таких элементарных, как основы делопроизводства. Вика схватывала все на лету и так быстро запоминала, что к середине второго дня обучения преподаватель отпустила ее домой, сказав, что намеченную программу они прошли.

Недельные курсы машинописи оказались удивительными, Вика не ожидала ничего подобного.

В темной комнате, освещенной лишь настольными лампами, было оборудовано десять рабочих мест с муляжами клавиатур. Кнопки на них не шевелились, и букв не имелось, лишь выступами обозначены зоны для пальцев. Преподавателя тоже не было, только звучал голос диктора из динамиков да светился экран на дальней стене. На нем шло странное кино, появлялись сочетания букв и показывалось, где они находятся. Пытаясь поспеть за изображением, Вика набивала на соседних клавишах какую-то абракадабру: «фыва», «ждло», «авыф», «олдж», и так далее… Скоро буквы пошли вразбивку, темп увеличился. К концу первого учебного часа плечи занемели, болела поясница, и Вика очень сомневалась, что таким способом можно научиться печатать вслепую.

Тут диктор предложил ученицам переместиться в соседнюю комнату. Там в полумраке стояли удобные кресла. Зазвучал другой мужской голос ― завораживающий, гипнотизирующий. Следуя его монотонным словам ученицы постепенно расслабили мышцы рук, плеч, спины, ног… Это называлось сеансом релаксации. Через пятнадцать минут Вика вновь была готова постигать основы машинописи, и способ обучения уже не казался ей бессмысленным и безнадежным. По окончании второго учебного часа девушки пили чай и делились впечатлениями в специально оборудованной комнате, где на столе кипел электрический самовар, стояли чашки, вазочка с сушками ― и опять никого из персонала. За все пять дней обучения девушки не увидели ни одного живого человека. Ими управлял бесстрастный дикторский голос. После чая опять релаксация, снимающая усталость и мобилизующая на дальнейшую интенсивную работу. Еще пара учебных часов и диктор сказал, что на сегодня учеба окончена.

Во второй день на экране стали появляться отдельные слова со смыслом, они повторялись снова и снова, чтобы пальцы без участия головы могли отбить сочетание букв.

Лишь на пятый день учебы на рабочих столах оказались клавиатуры с подвижными кнопками и буквами на них. Печатать приходилось уже целые фразы в достаточно быстром темпе, но главное неудобство состояло в том, что не видишь напечатанного текста. Это опять были всего лишь муляжи печатных машинок. Поэтому, получив удостоверение об окончании курсов, Вика все-таки сомневалась, что научилась печатать.

Но ее страхи оказались напрасными. Машинописной работы в фирме было немного, и вообще ее не слишком загружали делами. Поэтому, когда шеф уезжал ― а он проводил в своем кабинете всего лишь по три-четыре часа в день, ― она тренировалась печатать на машинке.

Новая работа Вике очень нравилась, с уборщицкой не сравнить. Она сидела в красивой приемной, отвечала на телефонные звонки, изредка печатала кое-какие бумаги и за это получала немалые деньги. Кроме бухгалтера Лидии Иосифовны здесь работали двое продавцов, автомеханик, пара водителей, пригонявших машины из-за рубежа. Мужчины были разного возраста, и все они хорошо относились к приветливой симпатичной секретарше, при этом ни один не пытался поухаживать. Видно, Артем Михайлович действительно предупредил, чтобы не подъезжали к Вике с глупостями.

А заходившие к Воронову в контору посетители вообще не обращали внимания на девушку в приемной. Некоторые из них выглядели, как настоящие бандиты: бритые, в черных кожаных куртках, с каменными лицами. Войдя, они бросали секретарше: «У себя?» И тут же проходили в кабинет.

В течение первого месяца Артем Михайлович мало общался с Викой, никогда не хвалил, но и замечаний не делал. По истечении испытательного срока он вызвал ее к себе:

— Ну что ж, девица Виктория, я твоей работой доволен, теперь ты в штате. Как насчет того, чтобы отметить это событие в каком-нибудь ресторане?

Вика посмотрела укоризненно:

— Артем Михайлович, я ведь говорила: я замужем.

— Да? И кто у нас муж?

— Строитель.

— Раньше надо было предупреждать, ― ответил шеф голосом Андрея Миронова и улыбнулся. ― А дочке сколько?

— В мае исполнится два года.

— Надумаешь разводиться ― сообщи! ― шутливо попросил шеф. ― Я на очереди первый.

— Обязательно сообщу, ― в тон ему ответила она.

Вечером Вика сказала мужу, что теперь ее зарплата увеличится вдвое. Этому Лешка был рад, только ему не нравилось, что жену почти не видит. Он привык, придя домой, спокойно расположиться перед телевизором, а Вика разогревала ему еду, подавала, убирала посуду. Толкаться с соседками на общей кухне он считал унизительным для мужика, поэтому процесс приготовления пищи теперь старался свести к минимуму: суп не ел, холодное второе запивал чаем. Когда Вика появлялась дома, она не ругала его, а торопилась накормить горячим. По понедельникам, вторникам и четвергам, когда Анечка оставалась в садике, она часто заставала Лешку выпившим.

— Уже успел? ― вздыхала она.

— А что ― хлопнул рюмочку… Сижу тут один, как сыч!

— Забрал бы ребенка из садика, был бы не один, ― резонно замечала Вика.

— Я могу отдохнуть? Между прочим, я не просиживаю задницу в кресле целыми днями, как некоторые!

И правда, по сравнению тем, что она успевала переделать дома, работа для Вики была отдыхом. Она никогда не ложилась спать, пока не перестирывала и не переглаживала все; никогда не оставляла на утро даже одной невымытой чашки. До того, как укладывала Анечку, занималась с ней, играла, читала книжки. Потом стирка, мытье посуды. Вставала Вика в начале шестого, вместе с мужем, кормила его завтраком, делала обед на день, отводила в садик дочку, убиралась в доме… Но она привыкла к такой работе с самого детства и другой жизни не представляла.

Так прошел еще год. Не стало Советского Союза, вместо пятнадцати республик оказалась одна, Россия, и непонятное межгосударственное образование ― СНГ.

Незадолго до Беловежского соглашения Лешка наконец купил автомобиль. Десятилетний «Опель» выглядел, как новенький, и стоил дороже «жигулей» с конвейера. Соколов очень гордился своей машиной. Один раз они прокатились на ней в Максатиху. Это оказалось целым событием для их прежних соседей. Многие высыпали во двор, чтобы как следует рассмотреть Лешкино приобретение. Тетя Ира даже устала отгонять мальчишек, лапавших машину.

Викин отец, увидев, только буркнул:

— Ишь ты, иномарка! Разбохатели, что ли? ― сплюнул на сторону и отошел.

В родительский дом Вика старалась не заходить. С отцом только здоровалась. Лешка тоже предпочитал с тестем не общаться.

А через два месяца после покупки машина сломалась. Алексей въехал в какую-то колдобину и задел полуось. Он искал запчасть в Подольске, ездил по столичным автосервисам, но такой полуоси там не нашлось ― редкая модель. Машина осталась куковать во дворе.

— Леш, да продай ты ее к черту! «Жигули» купим, их хоть чинить без проблем! ― уговаривала Вика.

Муж продолжал искать полуось, отмахиваясь от жены, пока не признался, что купил машину по доверенности без права продажи, и надо ждать, когда хозяин вернется из зарубежной командировки. Но дождаться этого было не суждено. Через некоторое время выяснилось, что мужик, продавший ему «опель», остался за бугром навсегда.

Вика предлагала продать машину на запчасти ― доверенность кончится, все равно ездить не сможет. Однако Лешка цеплялся за свою тачку, надеялся еще покататься на ней. В некоторых вопросах он был жутко упертый и глупый, и никак не хотел признавать, что жена права, говоря, что еще через год этот автомобиль превратится в груду ржавого железа, а деньги, которые за него пока еще можно выручить, обесценятся.

— Много ты понимаешь! ― упрямился он.

А Вика уже действительно намного больше его понимала в вопросах собственности, денег, автомобилей, получения прибыли. Она работала среди людей, которые целью своей жизни сделали деньги, для которых упустить что-то из рук, потерять нажитое, было недопустимым. А ее муж позволял своей мечте, машине, на которую деньги копил несколько лет ― притом копил заработанные, а не украденные, ― разрушаться и обесцениваться у себя под окном.

Виктория прекрасно сознавала, что Воронов и его приятели в кожаных куртках отнюдь не законопослушные граждане. Шеф богател буквально на глазах, в автосалоне появилась ремзона, он открывал бензозаправочные станции, занимался недвижимостью. Это то, что на виду. Но были и еще какие-то дела, о которых Вика предпочитала ничего не знать. Порой она слышала знакомые фамилии в сводках криминальных новостей, а через пару дней начальник ехал на похороны. Сотрудники перешептывались: «Как бы нашего не грохнули». Взамен исчезнувших появлялись новые лица в кожаных куртках или длинных черных пальто. Многие из них теперь ходили с телохранителями. Гориллообразные охранники в ожидании своих хозяев вставали возле стены по стойке «вольно» и не отвечали на Викины предложения присесть.

— Артем Михайлович, ― жаловалась она шефу, ― я себя неудобно чувствую, когда они вот так тупо стоят, сели бы….

— Ну, сесть они всегда успеют, ― хохотал Воронов. ― Пусть стоят. Терпи.

Начальник ей нравился. Почему-то она вовсе не воспринимала его, как бандита. Он хорошо к ней относился, доверял, насколько возможно, с предложениями поужинать больше не приставал.

Однажды, на следующий день после очередных похорон, он позвал Вику к себе в кабинет в конце работы. Достал из шкафа коньяк, две рюмки, и спросил:

— Выпьешь со мной?

Она только открыла рот, чтобы отказаться, но он опередил:

— Я вчера лучшего друга похоронил.

Ничего не говоря, Вика присела к столу.

— Антоху Зиновьева, я с ним с шестого класса дружил. Потом вместе в автодорожном техникуме учились.

Вика помнила Зиновьева, он часто заходил.

— На Ирку, его жену, смотреть страшно, черная вся. И как ее утешить? Она с ним двенадцать лет… А я двадцать пять…

Артем Михайлович разлил коньяк.

— Помянем.

Вика отпила половину и извинилась:

— Простите, Артем Михайлович, я не пью, то есть так много сразу проглотить не могу. Расскажите мне о своем друге, какими мальчишками вы были… Наверно, хулиганили?

Воронов начал вспоминать о детских проказах, о том, как вместе с Антохой они целый месяц готовились к путешествию в дальние страны, сухари сушили, соль, спички, сгущенку запасали. Набрали целый рюкзак и доехали… аж до станции Бологое, где их, безбилетников, милиционер сцапал и препроводил по месту жительства… О том, как в десятом классе влюбились оба в одну девчонку, чуть не поссорились, а она выбрала самого большого дурака в их дворе, второгодника Вовку Дуженкова, вышла за него замуж, ждала из армии, родила ему двойняшек, и в двадцать два года осталась вдовой. Вовка по пьяному делу под поезд попал. Тошка тогда почти год вокруг Ирки ходил, пока она не поняла, что это серьезно, и он хорошим отцом ее мальчишкам будет. Потом у них девочка родилась, Леночка, ей сейчас десять лет.

Артем Михайлович налил еще, они выпили.

— Вот жизнь поганая пошла! ― проговорил он, качая головой.

— Вы сами себе такую жизнь выбрали…

Слова вырвались нечаянно, Вика забыла, кто перед ней.

Шеф посмотрел внимательно.

— Ты умная девочка и правильно говоришь: сами. А коль выбрали ― негоже на попятный идти. Но кто же мог знать, что все будет так страшно и всерьез?.. Вначале считали, что это только справедливо ― у государства отобрать, что нам недодали. Ты молодая, не помнишь, как еще при Брежневе воровать начали, тащили все, что плохо лежит. А нормально работать никто не хотел, потому что за зарплату, которую тогда платили, можно было только вредить ― Тошка так говорил. При Андропове ненадолго гайки закрутили, зато потом… все бросились наверстывать упущенное.

— Не все, ― вставила она.

— Все, у кого смелости хватило, ― отрезал шеф, ― или, если хочешь, жадности. И ведь никому тогда в голову не приходило, что вскоре начнут не у государства, а друг у друга кусок вырывать, убивать за бабки. А все с Афгана началось. Мужики оттуда злые пришли, к крови приученные. Сотни, тысячи мужиков, умеющих убивать, привыкших убивать. Оружие на руках появилось. Это уж прапорам жадным спасибо сказать надо ― нашли, суки, чем торговать! А как говаривал Антон наш Павлович Чехов: «Если в первом акте на стене висит ружье ― в третьем оно выстрелит». Вот и устроили, блин, Чикаго. Стреляют и стреляют!!! Стреляют и стреляют!!!

В бессилии Воронов стукнул кулаком по столу.

— Выпейте, Артем Михайлович, ― поторопилась Вика налить ему и себе.

Отставив пустую рюмку, он посмотрел на нее совсем трезвыми глазами.

— Спасибо, Вик. Тебя, наверное, дома ждут. Я скажу, чтоб отвезли.

Дома действительно, ждали. Лешка курил на балконе и видел, как жена вышла из черного «Мерседеса». Он встретил ее подозрительным взглядом:

— Тебя уже начальник до дому подвозит?

— Пришлось задержаться на работе, и он своего водителя послал….

— Да от тебя коньяком разит!

— Выпили в честь дня рождения бухгалтерши, а потом нас с ней вместе в машину посадили, вначале ее завезли… ― Вика терпеть не могла врать, но понимала, что правду иногда лучше не говорить. ― Да я и задержалась-то всего на час. Лешка, ты что, ревнуешь?… Лавры моего папаши покоя не дают? ― она улыбнулась, пытаясь обратить все в шутку. ― Лучше скажи, ты голодный?

— Нет, сытый! ― огрызнулся муж и устроился перед телевизором, не глядя на нее.

Несколько дней Вике пришлось заглаживать свою вину. Она решила, что поступила опрометчиво, позволив водителю довезти себя до парадной, надо было выйти за углом. Да и вообще зря она выпивала с шефом. Больше такого делать не стоит. Черт его знает, как он к ней после этого относиться будет?

Но Вика опасалась напрасно. Шеф вел себя как обычно.

Фирма расширялась, а у ее хозяина появлялись новые интересы и источники доходов. Однажды утром Воронов вышел к ней в приемную и попросил:

— Виктория, съезди в Москву, мне там дама денежку должна, до вечера ждать не могу, а послать абсолютно некого. Водила у меня новый, не доверяю я ему.

Вика растерялась. Шеф никогда не вмешивал ее в свой черный бизнес. Но стоит только начать…

Не дожидаясь ее согласия, он продолжал:

— Деньги небольшие, тысяча баксов всего. Вот адрес. Спросишь Ирину Андреевну, скажешь, что от меня. Я ее предупрежу по телефону. Конверт возьмешь, деньги пересчитаешь, и все. Иди, Сергей тебя отвезет.

Через час машина остановилась в Чертаново. Там, в бывшей квартире на первом этаже одного из жилых домов, располагалось туристическое агентство «Клео-тур тревел». Взойдя по ступеням недавно пристроенного крыльца и открыв белую дверь, Вика оказалась в офисе. Там сидели четыре девушки, каждая за своим столом.

Поздоровавшись, Виктория спросила Ирину Андреевну. Жгучая брюнетка, которая сидела ближе всех к двери, ответила, что начальница будет минут через двадцать.

— Она предупредила, что вы приедете, извинялась и просила подождать. Не хотите пока посмотреть рекламные проспекты?

Вика присела в кресло, на журнальном столике перед ней лежала пачка рекламных буклетов. Она стала их перебирать: Турция, Италия, Испания, Кипр, Египет, Канарские острова… Благоустроенные пляжи, бирюзовая морская вода, сады и парки, архитектурные и исторические достопримечательности, сфинксы и пирамиды… Сказочной красоты отели с комфортабельными номерами, рестораны, увеселительные заведения… Неужели такая красота существует на самом деле и теперь все это можно увидеть своими глазами, а не по телевизору? Надо только купить путевку…

Девушки, устроив посетительницу, продолжили прерванный разговор. Вначале Вика забыла о них, завороженная фантастическими картинками. И вдруг услышала восторженное:

— А какой вид с Эйфелевой башни!….

Она подняла глаза. Все та же брюнетка рассказывала о Париже. Звучали с детства знакомые слова: Елисейские поля, Нотр Дам, Версаль, Лувр… Эта девица видела их собственными глазами? Вот повезло!

Не сдержавшись, Виктория спросила:

— Извините, это вы по путевке ездили?

— Нет, нашей зарплаты не хватит самим туры покупать. Но иногда нам дают сопровождать группы, это как бы премия за хорошую работу. И мир посмотришь, и купишь там что-то, а здесь продашь, ― доброжелательно отозвалась девушка. ― На самом деле заработок у нас небольшой, но, если покрутиться, неплохо выходит.

Конец ознакомительного фрагмента.