Посиделки
После Лизиного звонка вечером пришла Светлана, со своим пуделем, и с порога опять спросила:
— Что случилось?
Она была во много раз практичнее Лизы, имела двоих детишек и мужа, который делал карьеру, сидел на диете и постоянно от чего-нибудь лечился. Это была единственная подруга, но верная, что, надо сказать, бывает не так уж часто. И Лиза это ценила и иногда прислушивалась к ее советам. Они дополняли друг друга. Светлана тоже окончила филфак, но делать карьеру не стремилась, переводила в свободное от хозяйства время простенькие мануалы по пользованию техническими устройствами.
— Ничего не случилось, — ответила Лиза, — Сева мне позвонил, развод, наконец, оформлен, осталось только штамп в паспорт поставить.
Светка вытащила из сумки бутылку ностальгического ликера «Вана Таллин».
— Ликер к чаю, — уверенно распорядилась Лиза, почти материным тоном, и достала бутылку красного вина. — Чилийское.
— Жаль, — сказала Светка, — Сева был неплохим мужем, но кто же будет терпеть жену, которая постоянно в командировках.
— Замуж надо выходить по любви, — развела руками Лиза.
— Как ты умудряешься все терять, — вырвалось у Светки.
И она тут же осеклась, нет-нет, она не намекает ни на несчастную любовь в университете, ни на Лизиного мужа и даже на индийского офицера не намекает.
— Я не теряю — я ищу, — отпарировала уверенно Лиза, раскладывая на старинной фаянсовой тарелке с голубым рисунком сыр и зелень. — Я теперь в крутом международном проекте, может, на Шпицберген пошлют в командировку. Давай выпьем за Шпицберген, — раскупорила она бутылку, — пора начинать новую жизнь.
— Давай, — подняла бокал Светка, — хватит воспоминаний. По волнам памяти лучше легонько, вальсом. Я тут, кстати, Федора встретила…
Не успела она договорить, как Лиза ее перебила:
— Федора? Как он мне все испортил.
Она закрыла лицо руками, а потом внезапно рассмеялась.
— Надоела петербургская сырость и эти переменные ветры, только появится солнце, сразу заливает дождем. Уже зима, а снега все нет, кругом чернота и слякоть, неуют и беспокойство. Я устала. Надо отдохнуть где-нибудь в теплой стране. Может, в Индии? — она подняла глаза на подругу. — Я по вечерам изучаю эту загадочную страну и даже представляю, как хожу по улицам. Я так много узнала за последнее время — там все по-другому. Это страна гармонии. Они не бесят друг друга, как все мы, и никогда не кричат, говорят, смысла нет. Люди духовны и умеют владеть собой. За годы работы на кораблях я ни разу не видела, чтобы индийский офицер повышал голос на подчиненных, и среди матросов тоже не слышала грубости. Однажды на корабле перед заходом в гавань мы сидели с одним переводчиком в вертолетном ангаре вместе с индусами. И вдруг как бабахнет! Все накрыли головы. Взорвалась тепловая пушка, один матрос умудрился пролить на нее чайник с кипятком. Мы, было, насторожились: что сейчас будет! А ничего не было. Они стали его утешать, потому что он, видите ли, сильно испугался. И никто даже не сказал ему: «Если ты такой придурок, близко не подходи к электроприборам!» А были там и старшины, и мичманы, но никто не орал. Только у нас с этим парнем вырвалось кое-что, и все были шокированы. Они вообще не ругаются — грязные слова портят карму. И нет у них разврата в потреблении. Но все корабли ушли…
Лиза перевела дух и задумалась, даже прикрыла глаза, улетая в своих фантазиях в неведомую далекую страну.
— Ну зачем тебе Индия, — Светка поставила свой бокал и изобразила отчаяние, — там малярия, гепатит, брюшной тиф, японский энцефалит и лихорадка Денге.
— Как такое можно запомнить! — оторопела Лиза. — Ты что, медицину сейчас переводишь?
Когда Светка ушла, Лиза опять загрустила. А что теперь делать, когда все корабли ушли и уже больше никогда не вернутся? А ведь каждому экипажу было отдано четыре месяца жизни. Она наловчилась бегать по корабельным коридорам, и в штиль, и в качку взбиралась по лестницам и трапам не хуже матросов, но главное — это свобода, которую ощущаешь, соприкоснувшись с такой стихией как море. А ранние подъемы, убогая обстановка в переводческой кают-компании, холод голых металлических стен корабля и постоянное разбивание обуви о болты и винты, притороченные к полу на кормовой вертолетной площадке для разных технических нужд, — все это мелочи.
Особенно запомнился пятый корабль, который провожали полгода назад. Прощальная церемония была назначена на конец мая; около причала отгородили места для провожающих, а на причале, под звуки военного оркестра, выстроились моряки двух стран. Речи, торжественный парад, растроганные лица строителей — ведь не просто прощаться со своим детищем. И, наконец, экипаж поднялся на борт.
В строю на баке рядом с всеобщим любимцем, старпомом Сагми Шарва, стоял лейтенант Вихан Пател. Лиза застыла, напряженно всматриваясь вдаль, пытаясь уловить движение его глаз, понять, не наполнились ли они влагой, которая обычно сочится из-под век, чтобы защитить сетчатку от сильных порывов ветра. Она прощалась навсегда. Махала ему рукой, пока корабль не отдал швартовы и не стал уменьшаться. На берегу военный оркестр играл марш «Прощание славянки», заглушая шум двигателей и плеск воды, потом оркестранты выстроились в колонну во главе с коротышкой дирижером, энергично размахивающим своим тамбурштоком, и музыка ушла.
