Таёжные были

Татьяна Немшанова (2024)

Западная Сибирь. Крайний Север. Таёжный край. Северная тайга не для слабых. Она способна погубить человека, вступившего в её владения. Только и она формирует особые черты характера. Обожжённый дыханием Севера человек узнаётся в любой толпе. Охота и сейчас остаётся визитной карточкой мужского населения таёжной России. Только из общих правил неизменно появляются исключения и охотничье ружьё однажды берёт в руки русская женщина. Геолог, хрупкая горожанка, застёгивает на талии патронташ, обувает тяжеленные болотные сапоги и уходит в лесные урманы в сопровождении лаек. На Севере всё сложнее, нежели на Большой Земле. И необходимо противостоять судьбе, очередным кризисам истории страны, мира. А в таёжной глуши правит мощь и красота первозданной Природы. Здесь человек черпает силы противостоять жизненным ураганам. Рассказы, очерки — таёжные были, написаны на основе реальных историй, случившихся с автором. Бесчисленные лесные дневники легли в основу художественных литературных произведений.

Глава 3

Мишутка

Мишка побывал в охотничьем балагане. Пройдя в жильё, сгрёб со стены подвешенный спальный мешок; понюхал, потрепал, вытащил из оного клочья верблюжьей шерсти. Удостоверившись, что опасности и съедобности нет, поднялся на задние лапы и сдёрнул с гвоздя телогрейку. Поверженная, она лежала перед ним, не шевелясь, словно притаилась. Юный исследователь осторожно перевернул лапой зверюгу, — та не проявляла признаков жизни. Окончательно потеряв к ней интерес, стянул с гвоздя кусок одеяла. Одеялко за годы жизни в тайге выцвело, истлело. От прикосновения острых когтей хлипкая ткань полосами сползала с гвоздика, обнажив ватные внутренности.

Медвежонок успокоился, — принадлежащие человеку вещи не опасны, — принялся изучать содержимое мешочков, банок, развешанных по стенам от мышей. Снял целлофановый пакет с продуктами и, решив разобраться с ним детальнее на свету, подцепив зубами, вышел из тёмных внутренностей таёжного жилья.

Пакет висел в лесу давно и пах пищей. В нём лежали мешочки с отсыревшей чайной заваркой, коробки спичек. В другом пакете хранились банки с белым порошком. Малыш, зажав стекляшку лапами, подцепил зубами крышку и крутанул! — Железяка открылась! Просунул язык в банку, но вместо сладости сахарного песка там оказалась соль! Вкус соли не понравился, — раздражал. От огорчения медвежонок в сердцах швыршул обманщицу; сердито проворчав, почти по-взрослому грозно рыкнул. Из солёного рта текла слюна. Однако соль проскочила в пищевод и там успокоилась, не причиняя более неудобств.

Оправившись от неприятности, воришка вернулся в балаган; поводя приподнятым носом, принюхался; подслеповато внимательно осмотрел внутренности моего жилья и обнаружил пакет с пенопластовыми утиными манками. Умело с гвоздя спустил их на землю. На манках оставались погнившие перья и ошмётки птичьей кожицы. Медвежонок вытащил находку на улицу и попробовал грызть. Убедившись в бессмысленности затеи, бросил. И теперь без страха, уверенной походкой, отправился в охотничий дом на промысел. Отсутствие еды обидело, родило в душе раздражение, и пестун решил отомстить хозяину зимовья, то есть — мне.

В отмеску, разбойник сгрёб прокопченный чайник, металлическую пилу «двуручку» в одну кучу; свирепо перевернул пустые кастрюли, стоящие на полках, отфутболил эмалированную кружку; подцепил зубами вторую и вытащил на дневной свет. Именно эту кружку, уходя прошлый раз, я забыла помыть, и на стенках присохли крупинки сахара. Медвежонок слизнул их, только сытости не почувствовал; гневно отбросил посудину следом за пенопластовыми манками. Постоял, погрустил и, немного успокоившись, задумчиво посмотрел в сторону соседнего охотницкого балагана, который удачно пограбил на позапрошлой неделе. Чуткое обоняние улавливало будоражащий аромат скворчащего на сковороде глухариного мяса, печёного хлеба. Однако с охотником в тайгу пришли приставучие собаки. Они больно кусают попу, — кричи ни кричи! — не отстанут. — Придётся ждать, когда уйдут.

Голодный, расстроенный сирота побрёл с болота в урман. Ветер с гулом бежал следом по макушкам сосен. С печальным кликом мчались на юг запоздавшие лебеди, снег и зима наступали на пятки. Медвежонок нутром чувствовал: надо спешить искать ночлег на долгую полярную зиму. В душу нахлынула тоска одиночества. Он вспомнил, как нежданно остался совсем один, и предстоящей зимой нужно жить одному, надеясь только на себя. Всё чаще вспоминалась мать — бурая медведица. Прошедшую зиму, греясь в берлоге у её бока, — ничего не боялся, не заботился о пропитании. Медведицы не стало, и осиротевшему медвежонку пришлось бродить в одиночестве. Так случилось, что в поисках тепла, защиты он и пришёл к человеческому жилью, где шарился в поисках еды по костровищам, помойкам и лесным избушкам. В прошлом году они обходили людей и их жильё стороной. Мать оберегала сына от охотников и вечно гавкающих лаек; уводила от опасного соседства в глухой урман, не разрешала брать чужое. Только теперь, — один-одинёшенек, мишутка не смог удержаться от искушения заглянуть к человеку в дом. Люди чем-то напоминали матушку и не казались опасными.

Сирота

…Отвесновав, я ушла из леса. На мандале остался влекущий запах еды. Поднявшись с ручья на косогор, мишка не решился сразу зайти в брезентовое строение. Он обнюхал зацепившиеся за кусты утиные пёрышки, отполированные лайками консервные банки; приподнявшись на задних лапах, передней сорвал с лабаза пакет из-под сахара, по привычке для надёжности утащил подальше. На склоне лога разорвал пакет, слизал сладкие комочки; пожевал целлофан… — выплюнул и вернулся к лабазу. Сверху, ветерком наносило духом съестного. Под навесом висела зелёная телогрейка и, если смотреть на неё сбоку, издали казалось, будто бы у сосны притаился охотник. Обойдя крУгом, сирота нерешительно зацепил её лапой. Та упала, не причинив вреда. (Юному медведю невдомёк, зачем человек снимает и вешает свою шкуру на гвоздь.) Лежащая кучкой у лап «человечья шкура» больше не пугала, став обычной грудой старого тряпья. Успокоившись, юный хищник приблизился к поленнице дров, приподнялся на задние лапы, оглядел сверху; съестного не обнаружив, зацепил кругляк когтём и сбросил наземь.

Звук падающего бревна напугал и удивил. Оперевшись «руками», обнюхал каждое бревнышко в отдельности. Весной я клала на них тушки опаленных на костре уток. Тонкое обоняние улавливало молекулы еды, застрявшие в смолистой древесине. Неожиданно, шаткое сооружение накренилось и, с грохотом наземь посыпались чурбачки, раскатываясь по округе. Напугавшись, медвежонок отскочил, предоставив поленнице свободу развалиться до основания.

Оправившись от испуга, повеселел и, играючи, с силой стукнул в стоящую по-соседству вторую поленницу. От удара дрова с шумом посыпались и с неё. От колотого дерева пахло человеком. Таким способом наивный медвежонок расправился с опасными запасами дров и совсем осмелел, почувствовал себя победителем: кругляки лежали поверженными и не шевелились. Расправившись с врагами, в окружении запахов и предметов человека, взрослеющий медведь утвердил власть силы на клочке тайги. Он решил, что отвоевал территорию сосновой гривы у меня — у охотника.

Содержимое лабаза по-прежнему притягивало. Сверху напахивало вкусным. Только как ни старался разбойник вытягиваться в струнку, стоя на задних лапах, дотянуться до охотничьих припасов не смог. Устав от тщетных трудов, мишка удалился на противоположную сторону лесного оврага, где лёг под корч. Человек не возвращался, и пестун остался жить возле моей палатки.

Осень зашуршала падающей листвой

Лето промелькнуло, и осень зашуршала падающей листвой. Таёжное жильё оберегало одинокого подростка от взрослых медведей и стаи волков, что обитали по-соседству, отпугивая запахом пороха и человека. Так сиротка невольно оказался под моей защитой. Находясь в относительной безопасности, подрос; далеко от лога не уходил; собирал чернику, бруснику и голубику. Место у меня грибное, даже в костровище росли маслята, а из собачьей конуры выглядывали шляпки боровиков; в палатке у железной печи кучковались семейкой моховики. Бежавший в зарослях тала ручей, не пересыхал в самые знойные дни лета, а ветерок на полянке разгонял комаров и мошку.

Мысли о еде сопровождали сироту повсюду, не оставляли в покое. Растущий организм требовал много сытной пищи. И медвежонок научился промышлять на муравейниках, у воды копал корешки, жевал травы, ловил полёвок. Голод и постоянное унылое беспокойство в желудке добавили отваги. Так, однажды, он решился проникнуть в палатку вновь. Головой отодвинул брезентовый полог входа и, увидев на столе соблазнительные банки, более не сомневаясь в правильности действий, отважно прошёл во внутрь.

В палатке царил полумрак. Пестун стащил с гвоздя мешок с утиным пухом; прижав лапой, распорол ситец подушки, отчего внутренности балагана заполнило перьевое облако. Оставив разорванный мешок на земле, осмотрел столы. Низкий рост не позволял увидеть содержимое, а подняться на задние лапы в тесном помещении ворюга не решился. Возле столика стояла сосновая чурочка — мой стул. Грабитель забрался на него и, поворачиваясь, случайно зацепил берестяную коробку со спичками, рассыпав.

Со «стула» открывался вид на кухонный стол. Вор перелез на мою постель, нагло пришёл по ней к столу с банками. Опёрся передними лапами о табурет и, зацепив зубами, скинул на землю банку с сахарным песком. Банка шумно стукнувшись оземь, не разбилась, покатилась к порогу. Испугавшись, что сахар убежит, пестун спрыгнул, поймал зубами и выскочил с добычей на свет.

Улёгшись уже у входа, зажал между лап, пытался разгрызть стекло. Неокрепшие клыки не смогли прокусить семисотграммовую банку. Сахар неудержимо влёк! Помучившись, ворюга зацепил крышку за ободок и изо всех сил крутанул! — Крышка отвинтилась, отлетев. Тщательно вылизав языком стекло, окрылённый удачей, хищник вернулся в палатку. Теперь он знал, как открывать крышки банок и одну за другой перетащил со стола на улицу все, — там удобнее с ними воевать. Теперь грабитель лихо открутил крышки и съел всё, что я спрятала от мышей. На столе остались лишь баночки со специями, дрожжи, бульонные куриные кубики и магазинный мёд. — По резкому химическому запаху они не приглянулись.

Мишка заглянул в ведро, стоявшее под столом, скинув крышку. Там я спрятала муку и пшённую крупу от полёвок. Медвежонок схватил зубами бумажный пакет, прокусив насквозь, отчего кулёк разорвался. Мука посыпалась, смешалась с утиным пухом, покрыла белым слоем пространство возле печи, дорожкой потянулась на улицу, перепачкала брезент палатки. На улицу разбойник дотащил порванный кулёк пустым. Расстроившись, пожевал бумагу с мучными остатками. Спустился к ручью запить еду водой. Напившись, побрёл буераками к болоту, где улёгся отдохнуть.

Пестун.

Я пришла с села к вечеру и сразу поняла, что медвежонок подрос! Долго ругала себя за опрометчивость, что перед уходом домой прошлый раз не убрала оставшиеся продукты на лабаз. В итоге осталась без хлеба, сахара, круп, и теперь предстоит пить несладкий чай, а собачатам стоит подтянуть животы и увлечься мышкованием. После нелёгкого пути, до ночи, пришлось заниматься приборкой в балагане. И всё же, радовалась, что сиротка выжил, однако беспокоило: зверь мужает и потерял страх перед человеком.

Стемнело. Собачата, полаяв на медведя в болотИне, вернулись. Двухгодовалый пестун не особо опасен для человека, и всё же, хотелось, чтоб ушёл подальше с моей территории и не шкодничал впредь. Через год, если переживёт зиму, из безобидного сироты он превратится в опасного взрослого хищника с дурными наклонностями. Смерти ему не желала, оттого и не позволила местному браконьеру «добыть», — прогнала. Набрав ягод, грибов, ушла, предусмотрительно поместив принесённые продукты на лабаз. На столе, для эксперимента,. оставила баночку с магазинным несъедобным мёдом и банки с клюквенным вареньем, с сахаром, крепко-накрепко закрутив крышками. Скатала спальники рулоном и поставила к стене. Уходя, надеялась, что мишка не решится проникнуть в жильё со свежим запахом охотника, только ошиблась:

Конец ознакомительного фрагмента.