Кошачья судьба. Кошачьи истории

Татьяна Немшанова (2025)

«Кошачья судьба» — это сборник «Кошачьих историй» — былей из непростой жизни реального кошака Седого. Седя родился на Южном Урале не совсем обычным котом, с аномально длинными задними лапами. Когда коту исполнилось пятнадцать лет, умер его хозяин. Кот волею родственников оказался выброшенным бродяжничать на улицы города. Автор выехала с далёкого Севера, с тайги,ибо постоянно снился отец, прося помочь любимому другу. В городе детства по стечению мистических обстоятельств нашла Седого в подвале соседнего многоквартирника. Кот выжил. Став северянином, ездил в тайгу на охоту в составе новой семьи. Книга ориентирована на обширную аудиторию сибиряков , уральцев — людей, чья жизнь связана с природой. Поймут героев читатели старшего поколения и романтическое юношество, чьё природоведческое мировоззрение лишь формируется. Близка тема всем, чья судьба тесно связана с домашними любимцами: кошаками, лайками.

Пророчество

6 октября 2010 год. Сибирь. Мы в тайге. Солнечно. Ветер бежит по вершинам деревьев, в сравнении со вчерашним днём — утих. А вчера, в темноте, вовсе разошёлся! Думала, что как и в прошлом году, разразится осенняя гроза, а за ней сразу наступит холод и ляжет окончательно снег. Такое случается порой: ночная гроза утром переходит в зимний снегопад к вечеру и в зиму.

Вчера большая стая гусей спешила, перекликалась, летела на юг. Состояла из четырёх мелких клиньев внутри большого клина. За ней торопился другой огромный лебединый клин и, с ними летели единичные гуси. По пути, над зимовьем, птицы перелётных стай перестраивались. Пролетев избу, они сформировали единый величественный клин из сотен пернатых. Что-то не понравилось в размещении единого организма и стая заново распалась на клинышки меньшей численностью. Её фрагменты — ровные линии. — Так перелётные странники и скрылись извиду.

Записала сон: «Вижу Южный Урал, свою родину, родной город. А в городе — кошки, кошки, кошки и я ищу кошку».

Пишу дневник уже вечером, по памяти, и сон подзабыла изрядно за день. А в нём: я потеряла кошку, только это не наша Муська, а другая кошка, — коричнево-чёрная, пушистая. Вижу, как ищу в городе, возле родительского дома, возле здания городской почты, — здесь работает отец. Мне кто-то активно помогает в поиске. Незнакомые люди предлагают кошку на выбор, просят взять. — Кошаки ничейные, пушистые, чёрного цвета и разных оттенков, некоторые чёрные с белыми пятнышками. Хорошо вижу жёлтые, зеленоватые глаза потеряшек. У одной разглядела даже белый кончик лапы. Думаю: «Вроде бы, — это моя Муська… — Не она ли?!..».

Кошек жалко, однако жальче свою Муську, поэтому ищу именно её, отказываясь от предлагаемых бедняжек. Один раз мне предлагают сразу шестерых! Они сидят у того, кто показывает их, — на руках у незнакомца. Все… — хорошие! Всех жалко! Думаю: «В родном городе полно бездомных кошек!..». И тут до сознания доходит, что последняя мысль думается уже в реальности, и я уже проснулась, однако продолжаю размышлять, словно во сне.

***

Летят годы. Я — на Южном Урале. Сегодня понедельник, 22 ноября 2021 год. Набрала текст с таёжной дневниковой тетрадки. Не читала его одиннадцать лет, — написала и забыла. Прочитываю и, внезапно, пришло осознание записанного давнего сна. — Отец погибнет ровно через месяц с даты той записи, — шестнадцатого ноября 2010 — ого года, точнее, — ровно через сорок дней после сна, оказавшегося пророческим! Сон приснился, примерно, шестого октября 2010 года.

— Невероятное совпадение! Если, — это совпадение!.. Только не похоже…

Сижу за отцовским столом и вспомнила, как после смерти отца искала его кота — Седого, в городе, где проживает сто тысяч человек и сотни тысяч кошек ничейных и чейных. Искала, ревела, зарёванная бродила по улицам родного города; ползала по тёмным грязным подвалам многоквартирных домов, спрашивала знакомых и незнакомых людей: «Не видели ли отцовского кота?..». Искала именно у здания той самой «Почты», кинотеатра «Космос», которые приснились в тайге. И — та же боль потери! То же горе и одиночество! Тот же страх, лишь уже не за погибшего в садовом домике отца, а за его друга — за простого старого кота. И сердце рвётся тревогой, болью, тоскою…

И отца, и кота все — все знали в городе в лицо. Старый, ободранный кот, с аномально выгнутой спиной, с култышками вместо ушей, с неестественно огромными задними лапами, ходил с хозяином по улицам, словно собачка. Он — примечательный! — Чёрно-белый, пятнистый — точь-точь как из пророческого сна! — Горбатый от рождения. Взгляд из-под лобья, голова опущена вниз. А спина, точно у верблюда, горбом вверх! Кот — старый, как и его хозяин. Вместе — неразлучно, они идут в магазин за продуктами, за шкаликом, за пивком и креветками; вместе — шагают в сад по асфальтированным улицам, — друг за другом. Оба сидят за столом перед телевизором. — Отец распивает вишнёвую настойку, самогонку своего фирменного производства, а кот восседает египетским сфинксом в центре стола, на хозяйских тетрадях — на дневниках, на стихах; тут же уплетает любимые креветки. А днями опять вместе бредут неспеша в сад. Папа работает: копает гряды, подвязывает яблони, поливает, а Седя гоняет крыс, мышей, птиц, чтобы хищники не грызли плодовые деревья. Поработав, семенят обратно по асфальту улочек домой…

Ровно через год после той октябрьской записи, в реальности, точно как во сне, мне помогали искать Седого незнакомые люди, друзья отца, соседи, продавцы лавочек и магазинчиков. Особо ценную информацию рассказала продавщица белорусским товаром. Она торговала на площади около клуба. — Около того самого! — из осеннего пророческого сна! Женщина, с печалью в голосе, сообщила, что после смерти папы кот часто приходил к ней и бродил рядом, ища многие месяцы умершего хозяина. Женщина и папу хорошо помнила: оба белорусы! Посоветовала мне спросить у сотрудников «Кино» — того самого кинотеатра из сна.

Зашла в здание городского клуба. Работники кинотеатра прекрасно знали и папу, и его кота, и помнили. Они подтвердили, что Седой после гибели папы до самого ноябрьского снега искал его по улицам города, и нужно про Седого спросить у женщины, которая кормит бездомных кошек в соседней от нашего дома пятиэтажке. Она знает бездомных кошек в лицо.

Поспешила туда и сразу встретила пожилую женщину. Она глянула на меня осуждающе, не расспрашивая ни о чём. Как поняла по реакции людей, все в городе знали историю, когда родственники, захватывая квартиру, безжалостно выбросили Седого на бродяжничество, завладев в итоге и садом, и жильём. Женщина не удивилась моему вопросу, лишь сказала: кота видела недавно, подкармливала, только сейчас его нет… — куда-то ушёл.

Пару часов назад, утром, я приехала с далёкого Севера в соседний городок. Добиралась до Урала неделю с бесчисленными пересадками. Специально спешила за котом, надеясь, что ещё жив. Весной не успела поставить ему прививки и попросила сестру присмотреть за Седым, а та кота выставила с квартиры отца на улицу — жестоко выкинула. Они и при жизни папы мерзко обходились и с папой, и с котом тем более. Жестоко обошлись и со мной.

Когда по телефону спросила про Седого, сообщив, что выезжаю за ним, мстительно зло наврала, будто Седого отдала ветеринару на усыпление. Только не поверила ей. — Слишком хорошо родную сестрицу знаю! Да и спать не давал отец, постоянно снился, просил спасти Седого. Душу тревога не оставляла. Понимала: необходимо спешить. Работа не позволяла ехать на родину раньше. Вырвалась, лишь, когда на Севере замело — завьюжило, а на Южном Урале ударили первые заморозки и выпал тоже снег. Бросив всё, поспешила через всё страну за бездомным котом, надеялась, — успею, — не погибнет. Денег не жалела, а поездка вылетала в огромные суммы! Поняла: близкие родственники, отжав у меня родительскую квартиру и сад, кота не пожалели, как и меня, и отца, деда. — Опять ошиблась, доверившись совести, родственным чувствам. — Что им кот?!.. — когда на родного человека наплевать из-за денег…

Прибыла в соседний городок глубокой ночью поездом, а на рассвете, через пару часов, после тяжёлой дороги: пересадок, поездов, вертолётов, маршруток, вокзалов, вертолёток, лишь наспех глотнув кофе, бросилась в родной город на такси, — во двор детства, искать бездомного кота — старичка, выкинутого бесчеловечно погибать от голода, холода, скитаться. Оттого и люди не удивились моим поискам, — не сочли за ненормальную, — понимали, отчего причитаю белугой и помогали искать брошенного старого кота.

Искала весь день. Благо, — отцовские соседи меня накормили и чаем напоили, согрели и в прямом, и в переносном смысле. — На улице ведь — мороз!.. Нужно было спешить на последний автобус в соседний городок — домой. В слезах пошла на остановку «межгород». А по пути встретила друга отца. Спросила: «Не видел ли он кота?.. — я приехала за Седым с Севера, чтоб оформить ветпаспорт и увезти с собой». Пожилой мужчина не поразился, произнёс: совсем недавно, — до холодов, встречал, только Седя выглядел очень больным и, скорее всего, уже погиб от холода. Видел он его в подвале соседней с нашей пятиэтажки, — там кошек прикармливают.

Причитая, побежала обратно. В истерике стала ползать вокруг подвального окна и звать: «Седя! Седя! Седя!» Слёзы лились, затемняя взор. Мимо шли люди; смотрели на ревущую взрослую женщину, зовущую кота. Из окна подвала на призыв выползли разные несчастные кошки. Одна кошечка с надеждой смотрели мне в глаза. Она надеялась увидеть во мне свою хозяйку. Сердце разрывалось от боли, — я не могла им помочь и забрать с собой, и среди бездомных кошек Седого нет.

Сердце оборвалось. Реальность того дня точь в точь повторялась из вещего сна, который записала годом ранее в заснеженной октябрьской тайге. В том сновидение я испытывала именно эту боль потери, обмана, предательства, отчаяния от потерь. — Погиб родной мне человек. Те, кого считала родными, частью себя, семьёй, отняли у меня не квартиру, не бабушкин сад — подарок любимой бабушки, а — дом, родину, зачеркнули детство, юность, а теперь и последнее тепло — надежда спасти, найти дорогого друга, исчезала. Ревела от отчаяния, чувствуя боль, отчаяние выброшенного из родного крова кота. Он недавно потерял навсегда любимого друга — хозяина. А потом его просто вышвырнули самого в голод, холод, бездомность погибать лютой смертью. У меня, хоть и не тут, но был кров, семья, а у него — никого! — Человеческая алчность, жестокость не ведает границ!..

Перед глазами стояла каменная серая стена дома, чернело, зияя пустотой, окно подвала. Грязный, холодный асфальт клочьями покрывал грязный лёд. Толпы серых, спешащих домой с работы людей сновали мимо. Совсем рядом стоял родной дом детства и юности. Там — мой двор, мой подъезд, мои окна; выросшая за годы сирень, посаженная хрупким кустиком мною — подростком. Только вход в прошлое навсегда был закрыт замками предавших самое светлое — семейные ценности единения, — бывшими теперь родственниками.

Сердце осиротело. Глаза не видели. Нужно было уходить навсегда. Распрямилась, глядя на памятник воинам Великой Отечественной войны. Тут, на скамеечках сквера, в юности мы пели под гитару прекрасные песни с одноклассниками. Внезапно почувствовала спиной, между лопаток, взгляд. — Поворачиваюсь и застываю, не веря в чудо!.. — За спиной, в паре шагов, стоял сгорбленный, грязный, больной кот… — Он не шевелился, молчал, находясь в шоковом оцепенении. Не признала сразу Седого, а он меня узнал. И смотрел, не мигая, не дыша. Никакими словами мне не передать взгляд. В нём навсегда поселилась боль брошенности, одиночества, предательства самых близких людей.

Седой подошёл ко мне со спины, отозвавшись на имя, — выполз, не знаю откуда. Для меня до сих пор то загадка. Кот практически не знал меня, но не забыл своё имя. Он не двигался, — застыл окаменев. Никакими словами не описать его взгляд, боль от потери любимого хозяина, дома; страдания, мытарства, внезапно выброшенного из тепла привычного, родного, на улицу теми скитаться без крова, без еды, без тепла человеческого. Седя не мог поверить, что его нашли и зовут, ищут, ждут, за ним пришли. Кот не дышал.

Как поняла: Седой всё ещё надеялся на возвращение хозяина — не меня. И всё же, — за ним пришли! Он не мог уверовать, оттого не шелохнулся, когда я пала перед ним на снег. Я пребывала в аналогичном состоянии: обманутая, обкраденная, бесчеловечно преданная. А жестокость в отношении живой души — отцовского любимца, стало последней непреодолимой чертой, навсегда отрезавшей от родной земли, от кровной семьи.

Выглядел Седя плохо! Едва узнала его по култышкам ушей. — Да, и фактически не помнила. — Видела ведь редко. Не веря ещё в чудо, наклонилась, подхватила на руки, причитая, как ненормальная: «Седой! Седой!». Ревела в голос, держа грязного старого кота на руках, а мимо шли и шли люди, — глядели, и не удивлялись.

Кот не двигался, точно не дышал. Он не верил, что нашёлся. Прижала к груди, — он не шелОхнулся, только прижался в ответ ко мне. Побежала в отцовский дом, зашла к соседя. Седой вёл себя спокойно, когда заходила в родной подъезд, но не в свою квартиру, а к соседям. Выпустила у чужих людей — не в отцовской квартире, куда доступ нам обоим был закрыт навсегда. — Непередаваемое чувство!.. — здесь прошло моё детство, юность, тут жили мои родители. Там ещё сохранён запах моего дома, ещё стоят мои вещи — мой стол, мой стул. Там ещё лежат мои книги, стоит посуда, из которой я ела… — Только всё теперь навсегда отнято и позже будет выброшено в мусорный контейнер, — лишь бы не отдать мне! А вот соседи, что знали меня ребёнком, теплом встретили и меня, и бедного кошака, согрев, приютив наши окоченевшие от боли души.

Седой всё ещё находился в шоке, однако в квартире соседской бабушки сразу же расположился на ковре, успокоился, быстро задремав. Заказала такси, — автобус последний ушёл. Посадила кота в сумку. Он не сопротивлялся. И мы уехали навсегда с родного дома, родного подъезда. Навсегда ушли с родного двора, с города, где были в прошлом счастливы.

Кот болел долго. Первое время засыпал в кормушке — так наголодался! Порой уносила в комнату на кресло, чтобы не утонул, не захлебнулся в чашке молока. Когда засыпал, наевшись, то мордой падал прямо в миску, в молоко. Не надеялась, что выживет. Сообщила домочадцам: задержусь — жду, когда умрёт, чтобы похоронить. Но Седой через месяц оклемался. Поставила прививки и уехали вдвоём домой в далёкую Сибирь, к отрогам Приполярного Урала, только то уже иные истории.

А сон оказался пророческим! Только Муськи, которую во сне искала, на тот момент уже не жила. Она умерла на диване дочери, на Севере. Иногда думаю: «Видеть вперёд реально, как и помнить прошлое. Или?.. — мы заданная кем-то свыше компьютерная программа?»…

***

А в дневниковых записях по тому дню осеннему дальше читаю:

— Солнце встало. Ноль градусов у нас возле избы. Сегодня, с утра, ходила вверх по реке. Утром обошла старицу. Местами вода покрылась крупными, до полметра, дендритами — красивыми кристаллами льда. Никогда подобного не видела. Вода в озере густо бурая от ржавчины болотных руд, поднимающихся со дна.. На той стороне старицы растёт высокоствольный тёмнохвойный таёжный бор. Шли сквозь него с Дружком на запад, ориентируясь на солнце. Подняли по пути двух копалух. Одна пролетела прямо надо мной. Стрелять не стала, — ждала: сядет на дерево. Однако птичка улетела к реке.

На реку вышла с урмана, а там — жуткий ветер и холод, точно в трубе. В лесу же, — относительно тепло! У реки, на косе, набегал лось, — кругом видны его следы! На свежевыпавшем снегу подсекла тут же след медведя. Он наложился на мой старый след сапога. Стало как-то сразу неприятно! Получается, — медведь ходил после меня и по моему следу, — то есть, — не боится человека совсем!

С собой взяла фотоаппарат, сфотографировала след. Решила сравнить размеры наших ног. — Моя нога в болотном сапоге сорок первого размера меньше его босой лапы! — Впечатляет и беспокоит! Присматриваюсь. — На камнях остались капли воды, тогда как кругом камни сморожены. Получается, — мы выгнали медведя прямо сейчас, со старицы. — Похоже, именно на него собаки лаяли сегодня ночью, слыша рядом с избой чужака.

Иду по берегу Маньи вверх по течению. Впереди виднеется бурелом из поваленного леса. В этом месте, как поняла ранее, находится лёжка медведя. — Каждый год встречаю его следы осенью тут. — Где-то здесь в завалах, под огромным выворотнем и его берлога. Зверь бродит и прямо сейчас возле, явно готовится ко сну зимнему. А мы ему мешаем спать, оттого и психует. Место опасное! — Если выскочит, мне не развернуться. Река подходит вплотную к глинистому яру. Течение сильное. Не черпая в расправленные сапоги, не пройти низом. А верхом не пролезть из-за сплетения высоченного огромных поверженных деревьев. И то территория зверя, — не моя. Одно дело, если он один, а может прятаться и семья.

Конец ознакомительного фрагмента.