Берегись тихой собаки и спокойной воды

Татьяна Макарова, 2021

Оставленная в младенчестве юной матерью, удочеренная биологическим отцом и его женой, окунувшись с 16 лет в самостоятельную жизнь вдали от дома, она оканчивает институт, работает то учителем в школе, то каменщиком на стройке, то снова в школе, но уже директором. Трижды создавала семьи, и все три потеряла. Пройдя испытания огнем, водой и медными трубами, сумела сохранить себя… Отказавшись от должности, любимой работы, бросив все, уехала в другую страну, пытаясь начать жить с чистого листа… Вернулась, понимая, что от себя не убежишь… Восторг и болезненное разочарование, любовь и ненависть, опустошенность и наполненность души…Она не сдается, буквально возрождается из пепла, и вновь обретает силы жить, творить, радоваться и любить …

Глава седьмая: Несладкая свобода

Город М. имел областное значение — красивый, уютный, провинциальный, разделенный почти посередине широкой рекой, и нам предстояло учиться в нем целых четыре года… В нем было два ВУЗа: машиностроительный и педагогический институты, техникум, медицинское училище и несколько профессионально-технических; библиотека, драматический театр, Городской дворец культуры, большой парк, хороший ресторан и два больших молодежных кафе… Наверное, такой же, как и тысячи других подобных городов в СССР. Мне же он казался необыкновенным, удивительным… И еще: летом там можно было плавать в настоящей реке — широкой, глубокой, а не в ставке (искусственные водоемы, распространенные в шахтерских городах) и загорать на благоустроенном пляже, как на Черном море. Это так классно! Я чувствовала себя счастливой!

Следующий шаг в моей самостоятельной жизни — сделать короткую стрижку, как у героини фильма» Доживем до понедельника». Я тогда носила косу ниже пояса, а так хотелось быть современной… Мне казалось, что она (коса) просто мешает мне жить! Я была темноволосая, кареглазая, при этом белокожая, и выделялась на фоне белоголовых, голубоглазых белорусок. Иногда приходилось обращаться к милиционерам, чтобы проводили домой, потому что местные «ухажеры» не давали прохода. Я даже плакала от того, что не могла ходить по городу свободно, без этих «дурацких», как я считала, приставаний. Шестнадцать лет…Винила во всем свою длинную косу…

Стричься мы пошли с Олей. В трех парикмахерских обслуживать меня отказались, горячо отговаривая кардинально менять внешность и терять такие шикарные волосы, о чем потом придется жалеть. Отправились в четвертую: я была настроена решительно! Девушка парикмахер согласилась остричь меня, объясняя своим сослуживицам, что лучше это сделает она, профессионально, чем я сама не понятно как…Стрижка получилась отличной — мне понравилась! Обрезанную косу мне отдали (позже из нее по заказу сделала шиньон — тогда это было модно), но через месяц его украли в общежитии. Так я осталась и без косы, и без шиньона. Больше длинных волос у меня никогда не было: не смогла отпустить… А подружка моя новая остригать свои волосы не стала. К милиционерам же обращаться иногда мне все равно приходилось. Видимо, дело было не в косе…

В первую же субботу после зачисления мы отправились на танцы в городской парк. Куда же еще должны были пойти новоиспеченные студентки, оказавшиеся одни, без родителей, в почти незнакомом для себя, но таком манящем, по нашим представлениям — огромном — городе?!

На танцах Оля встретила парня, с которым когда-то пересекалась на спортивных сборах. Подруга — хорошая спортсменка — имела КМС по лыжному спорту, первый взрослый разряд по настольному теннису. Ее знакомый отдыхал с веселой компанией местных ребят. Начиналось все хорошо, но потом…Они окружили нас и…танцевать мы могли только с ними — другим парням это не позволялось. Градус их алкогольного опьянения повышался, самоконтроль понижался и выражения не оставляли сомнений в их намерениях…Мне сложившаяся ситуация очень не понравилась, и я предложила Оле уйти. Уйти нам не дали, и даже в туалет нас сопровождали, перекрыв все ходы и выходы. Стало совсем не до веселья, глаза на мокром месте, не знаем, что делать… От парка до нашей квартиры, комнату в которой мы снимали, в общей сложности километра 3,5-4. На такси денег нет, да и поймать такси в вечернее время не просто было тогда, а автобусы так поздно ходили очень редко. Решили, что надо идти в общежитие к девчонкам…Только как теперь вырваться с этих танцев?!Милиционеры, дежурившие на танцевальной площадке, оказались хорошими знакомыми наших «охранников»-надежды на их помощь никакой… В голове одна мысль:» Ой, мамочка! Что же, что же делать?!»

Неожиданно ко мне подошел очень взрослый парень, пригласил на танец, и «охранники» наши не только не остановили, но и вообще никак не отреагировали на его действия. Я, конечно, пошла с ним танцевать и со слезами в голосе попросила проводить нас домой, пожаловавшись, что эти ребята никого к нам не допускают… Он рассмеялся и спросил:

–А ты не боишься? Меня же они пропустили без вопросов, значит, знают, кто я. Может, я в сто раз опаснее, чем они?!

Я стала возражать, что, мол, видно: он — хороший, порядочный человек, который не причинит вреда двум шестнадцатилетним первокурсницам пединститута, попавшим в сложную ситуацию…

Мне тогда даже в голову не пришло, что можем влипнуть в еще более серьезную историю. Самоуверенность юности, неопытность или врожденная интуиция вселили в меня уверенность, что, если он один пойдет провожать нас обеих, мы сможем как-то выкрутиться… Это было лучшим вариантом по сравнению с перспективой оказаться в компании десятка изрядно подвыпивших незнакомых парней, становившихся все развязнее и развязнее…Интуиция меня не подвела! Егор проводил нас до самой квартиры, по дороге предостерегая, что юным неопытным девушкам не стоит одним появляться в таких местах, если мы не хотим постоянно попадать в такие передряги…

Он оказался 26-летним «королем» одного из районов города, состоящим в приятельских отношениях с «королем» района, в который входил городской парк с танцплощадкой… Это и позволило ему беспрепятственно увести нас с танцев. (Не знаю, было ли так же в других городах Союза, а здесь весь город был разделен на районы, руководимые избранными «королями»: обыкновенно ими становились полукриминальные элементы или уж очень бесшабашные ребята до 30 лет. Егор оказался одним из таких.)

Мы стали встречаться. Относился ко мне он очень бережно. Наверное, кроме того, что я ему по-настоящему понравилась, сказывалась десятилетняя разница в возрасте, мое несовершеннолетие, наивность и доверчивость, искренность и… принципы, которым я упрямо следовала.

Когда наш первый курс отправляли «на картошку», как и всех студентов в то время, Егор даже ходил к декану, пытаясь добиться для меня освобождения от отработки, поскольку в сентябре в Белоруссии уже дождливо и холодно, а у меня хронический гайморит. Никто, разумеется, меня не освободил, но его попытка вызывала уважение…

Осень в тот год началась рано. Похолодало еще в августе. Посылка от родителей с теплыми вещами и осенней обувью задерживалась, а у меня на ногах были только замшевые босоножки. Егор, не обращая внимания на мои возражения, повел в обувной магазин и купил добротные и красивые осенние туфли…

И сейчас не смогу точно определить, как к нему относилась я…Скорее всего мне льстило, что такой взрослый, авторитетный парень так мною увлечен. В нашей группе я была самой младшей: были студенты, закончившие до поступления училища, отслужившие армию, поступавшие по два-три года, им было уже по 20-23 года, а мне — шестнадцать…в таком возрасте 4-5 лет — большая разница. Хотелось показать, что я не маленькая девочка. Пока была на картошке, мы с Егором переписывались, а по приезду в город продолжили встречаться. Он, на зависть девчонкам, ухаживал красиво, баловал меня…Вел себя по отношению ко мне, по большей части, как старший брат, чем как парень…

Девчонки из общежития хвастались своими синяками на губах, на шее — у них, мол, все по-взрослому: любовь. Поветрие что — ли такое тогда было в моде?! Мне тоже хотелось считаться взрослой! Недели три я уговаривала Егора поставить мне такой же синяк (засос). Он категорически отказывался, убеждая, что это дурной вкус, что у нас другие отношения, что это больно и некрасиво…Я настаивала, и он вынужден был сдаться…

Мама приехала неожиданно, а я — с засосом на шее… Телеграмму от нее получила лишь на следующий день — так случилось. Ой, что тут началось! Мне был предъявлен ультиматум: или я расстаюсь с Егором, или она увозит меня домой и — прощай институт, а — самое страшное — лишиться свободы, опять с родителями жить…Конечно, я выбрала первое. Егор был ни в чем не виноват, но признаться маме, что я сама уговаривала парня поставить мне этот злополучный синяк, смелости не хватило, да и стало бы только хуже… Пришлось еще звонить папе и давать слово, что не буду больше встречаться с такими взрослыми парнями и никогда не позволю никаких вольностей. Содержание мое урезали на треть, но учиться оставили…Главное: я сохранила свободу!!!

Современным девушкам и парням прикольно, чудно и смешно читать о моей тогдашней «трагедии»: глобализация и интернет, сексуальная революция принесли свои «плоды цивилизации» и сегодня то, о чем я рассказала-«детский лепет на лужайке»…Сейчас совсем другая жизнь и другие отношения. Тогда такое было время, и такими были мы…

Начались занятия. Егор искал меня в институте, на старом месте жительства (мы с Олей сменили квартиру, а в институте я сбегала через окно в туалете, когда девчонки предупреждали, что видели его в фойе). Так продолжалось до дня рождения Оли. Мы втроем: я, Оля и Зина-землячка Оли — решили отмечать его в одном из молодежных кафе города.

Все было нормально, пока не появился Егор со своими друзьями. Увидев, не поздоровался, не подошел…

Мы поспешно рассчитались и направились к выходу. Уже в дверях он меня остановил и начал выяснять ситуацию с нашим расставанием. Разговор был тяжелым и для него, и для меня. Я чувствовала себя виноватой, от чего было стыдно и неприятно… Егор говорил, что не может без меня жить. Я ничего не отвечала: дала слово папе и нарушать не собиралась… Прошло почти два месяца с тех пор, как мы не виделись, я его стала забывать. Он был пьян, зол, требовал встреч. Совсем мне разонравился: раньше никогда его таким не видела…

Не смотря на алкоголь, понял, что стал чужим и я — другая. Сказал, глядя прямо в глаза:

Конец ознакомительного фрагмента.