Чудо-чадо и чудовище

Татьяна Любимая, 2021

Маленькая девочка решила помочь мужчине с уродским шрамом на лице стать красивым. Ну и что, что у него есть невеста? Ну и что, что у ее мамы есть жених? Ну и что, что они, оказывается, работают в одной компании? Вот поцелует красавица чудовище и он тоже станет симпатичным. А на помощь позовем золотую рыбку, аленький цветочек и всех-всех родственников!

Глава 2. «Продолжайте!»

— Елена —

Мама дорогая! На глазах у всего кафе, на глазах у дочери я целуюсь с мужчиной, которого вижу впервые в жизни от силы минут десять. Он ужасен! У него шрамы! Я даже не знаю, как его зовут! Какой пример я показываю дочери?

А он целует…

Долго, жадно, проталкиваясь языком в мой рот, сталкиваясь с моим, кружа вокруг, щекоча нёбо, отчего по всему телу идут сладостные импульсы… Я сижу на стуле, а такое ощущение, будто под ногами и попой нет опоры. Чтобы не упасть в пропасть, я хватаюсь за лацканы пиджака этого наглеца, как за спасательный круг, машинально тяну на себя.

Прикрыв глаза, парю, забывая обо всем на свете, в том числе и где я… Все мысли выбило одним махом, стоило чудовищу так нахально завладеть моими губами.

В нос бьет одуряющий запах классного одеколона, заполняет легкие, впитывается в кожу. М–м–м! Как вкусно!

И сам мужчина невероятно вкусный. А его язык вытворяет с моим такое… Это же секс в чистом виде…

Тяжелая широкая ладонь опускается на мой затылок, пальцы зарываются в волосы, притягивают ближе. Плевать на идеально уложенное каре.

«Продолжайте!»

Мы обмениваемся дыханием, сердце забывает, что надо биться.

Я парализованной мушкой, попавшейся в сети коварного паука, смиряюсь и предаюсь потрясным ощущениям, что растекаются кайфом по мельчайшим сосудам и венам. Низ живота закручивает, ноет, в конечностях онемение, а в подушечках пальцев приятное покалывание миллиардов иголочек. И это несмотря на то, что руки мои в какой-то момент переместились на каменные плечи этого гиганта, возвышающегося надо мной, и вцепились в них мертвой хваткой. Исключительно для удержания равновесия.

«Не останавливайся!»

— Что вы себе позволяете? — возмущаюсь, с трудом оторвавшись от самых классных наглых губ чудовища. Шлепаю вдобавок со всей силы ладонью по его груди. — Ай, больно! — трясу рукой. — У вас там что — бронежилет?

— Всего лишь мышцы. Увы, показать не могу, слишком много посторонних глаз.

Сзади кто–то хихикает. Наверное, те четверо — две девушки и два парня за соседним столиком — услышали нас.

А чудовищу все равно. Стоит надо мной глыбой, все еще согнувшись, и ухмыляется. Ухмылка выходит кривой — шрамы натягивают кожу на лице, и губы ползут не в улыбку, а в болезненную гримасу. Зато другая сторона лица симпатична и приветлива. Чудовище внимательно смотрит на гамму эмоций на моем лице — словно пытается прочитать, какое впечатление он на меня производит. Странно, но отторжения я не чувствую. И жалости тоже.

— Нахал! — единственное, что приходит на поплывший от поцелуя ум.

— Потрясающе…

Я не слышу, не понимаю слов, только вижу, как этот наглец шевелит губами.

А ресницы у него вблизи еще красивее — густые, длинные, и радужка глаз цвета темного шоколада вокруг расширенных чернющих зрачков. Нос с едва заметной горбинкой. Идеально выбритое лицо. Глубокие шрамы.

А вот и те самые наглые губы. Он дотрагивается до них кончиками пальцев. Это… сексуально и порождает совсем неприличные картинки.

— Что? — скидываю с себя морок, силой воли возвращая себя на планету Земля, в родной город, любимое кафе.

— Я говорю, мороженое у вас очень вкусное. Надо себе такое же заказать.

— Сливочное с шоколадной крошкой, — срывается с языка быстрее, чем я могу подумать.

— Отлично, я запомнил.

Его пальцы скользят от губ по щеке, задевают рубцы. Взгляд становится жестче.

Мужчина выпрямляется, разворачивается, отходит от меня. Я же растеряно наблюдаю, как он садится на свое место, потеряв ко мне интерес.

С одной стороны, слава богу, что потерял, с другой, обидно — поматросил поцеловал и кинул.

«Лена, Лена, — выговариваю сама себе, пытаясь привести в приближенный к обычному ритм сердца, — ты же почти замужняя женщина, а обижаешься на чудовище, что он отстал от тебя!»

Чудовище между тем складывает руки на груди, приготовившись к продолжению разговора с моей дочерью. А у меня под ребрами раздается бой колоколов на разные лады. Словно сердце размножилось и каждый кусочек зазвенел своей мелодией.

— Помогло? — изменившимся, с нотками льда, голосом спрашивает чудовище у Маринки.

— Неа, — дочь внимательно разглядывает лицо мужчины, хмурит белесые бровки.

— Видишь, не работает твоя версия, — так же хмурится сосед, поглядывая на широкий циферблат далеко не дешевых часов на руке. — Есть еще идеи?

«О нет!»

— Мильен! — оживляется дочь.

Мужик, не слушай ее, беги! У Маринки в запасе точно есть миллион, а то и парочка миллионов идей, которые на ком–то надо поэкспериментировать, а тут такой удачный экземпляр.

— Жаль, прелестное дитя, на исполнение твоего «мильена» у меня нет времени. Пора на работу.

Оставив недоеденный обед, мужчина поднялся.

— Приятно было пообщаться, барышни, — протягивает руку Марине, пожимает ее пальчики. — Спасибо за десерт.

Последнюю фразу чудовище бросил мне. Из его глаз исчезли те озорные искорки, что зажглись в самом начале общения с Мариной. Сейчас в них кроме необъяснимой пустоты и разочарования я ничего не увидела. Надеюсь, он на полном серьезе не поверил пятилетке, что поцелуй сотрет шрамы с его лица?

Мужчина развернулся и направился к кассе. Только сейчас стало заметно, что он слегка прихрамывает. Расплатился за обед и через несколько секунд колокольчик над дверью оповестил всех о том, что чудовище покинул кафе.

Ну вот. Испортили обед человеку. Будет теперь ходить голодный и злой. Нехорошо получилось.

Дочь подбежала к окну. Прилипнув к нему мордочкой, несколько минут смотрела на улицу, а потом разочаровано притопала на свое место и плюхнулась на стул.

— Проводила?

— Угу.

Маришка взяла ложку и, подперев кулачком голову, начала ковыряться в воздушной разноцветной пенке, что осталась от растаявших шариков мороженого. Глядя на ее потухшее личико, ругать и отчитывать свое чадо за неподобающее поведение с незнакомыми людьми мне расхотелось. Она сама расстроилась, что ничего не вышло. И у меня остался неприятный осадок от испорченного обеда незнакомому человеку.

Сидим, молчим, гипнотизируем пиалы.

Дети, взрослые, подростки группками — все вокруг ходят, разговаривают, едят. Музыка негромко играет. Все как всегда в кафе и ничего не напоминает о случившемся инциденте. Только у меня губы до сих пор горят, в голове кисель, да дочь в упадническом настроении.

— Мам, — Марина поднимает на меня синие–синие грустные глазки. — Почему поцелуй не сработал?

— Не знаю, доча, наверное, потому, что мы не в сказке живем, а в реальном мире?

Она упрямо качает головой — не то я говорю, не верит она.

— Знаешь, — выдвигаю еще одну версию, — когда–нибудь этого дяденьку полюбит хорошая девушка, и он для нее будет самым красивым мужчиной на свете, не смотря на все его шрамы.

— И ему не нужно будет превращения? Разве так бывает?

— Бывает. И очень часто.

Маришка надолго задумалась. Талое мороженое стоит нетронутым.

— Заказать тебе еще порцию?

— Не, — машет головой из стороны в сторону, отчего косички подлетают и падают. — Не хочу.

И продолжает смешивать ложечкой две разноцветные пенки растаявшего мороженого.

— Пойдем домой? — невыносимо больше смотреть на страдальческое лицо малышки.

— Пойдем, — вяло отзывается дочка, кладет ложку и тихо выскальзывает из–за стола.

Я тоже расплачиваюсь и через минуту над нашими головами раздается тот же раздражающе–переливчатый колокольчик.

— Прогуляемся пешком? — предлагаю Маринке. Мысленно строю маршрут, который может поднять нам ей настроение.

— Давай.

Беру дочь за руку, идем с ней к пешеходному переходу, чтобы перейти улицу. Шоркая сандалиями, грустная кнопка идет позади меня.

Теплый ветерок играется под ногами с тополиным пухом. Скопления белых пушинок вдоль бордюр всегда приводит в восторг мою кроху. Она зовет его летним снегом и хохочет, когда коварные пушинки залетают в нос, вызывая чих.

Мы прошли уже несколько довольно-таки больших кучек пуха, а дочь молчит. И вообще как будто ничего не замечает вокруг.

— Мариш, смотри сколько голубей. Хочешь, купим булку и покормим их?

— Не хочу.

Что–то я не припомню, чтобы дочь могла так долго быть в упавшем настроении. Обычно ей пяти минут хватает переключиться на новое событие, открытие, выбрать другой предмет для идеи, снова стать привычной непоседой, а тут…

Идет, опустив голову и плечики, только косички с желто–зелеными резиночками на кончиках подпрыгивают в такт шагам. Жалко ее.

Стоим на светофоре, ждем зеленого человечка. Бодро зачитываю стишок, жду, что Маришка присоединится:

Если вспыхнет красный свет,

Значит, перехода нет.

Если желтый — стой и жди.

А зеленый свет — иди.

Маришка молчит, только носом шмыгает.

— Доченька, не плачь.

— А ты меня чем–нибудь заинтересуй, чтобы я не плакала, — бурчит, не поднимая головы.

И я даже знаю, что хочет дочь.

— Собаку не куплю. И кошку тоже. Максимум хомячка.

Загорается зеленый свет, переходим дорогу. Если дочь согласится на хомяка, то надо снова менять маршрут и топать в сторону зоомагазина. Но я надеюсь, что она хомяка не захочет. Ее желание — собака, причем не важно, какой породы, лишь бы была. А куда нам в скромную двушку, где живет три человека, еще и собака?

Едва мы оказываемся на другой стороне от кафе, как слышим рядом шуршание шин и тихий звук мотора — белая иномарочка с тонированными стеклами останавливается на обочине проезжей части.

Дверь открывается и из машины появляется знакомая широкоплечая фигура с зеркальными очками на глазах.

— Девчонки, так что там насчет мильена идей? Обсудим по дороге? Прошу в карету, — и распахивает заднюю дверь авто, приглашая нас внутрь.