Один сон на двоих

Татьяна Корсакова, 2023

И вот ты прошел посвящение: поверил в упырей, Тёмного пса и даже собственную исключительность. Ты всё ещё не готов к бою, но тебе не оставили выбора. Тебе нужно спасти любимую, защитить друзей и не умереть при этом самому. И ты принимаешь вызов! Вот только с каждым разом все сложнее понять, кто друг, а кто враг. Нужно ли бояться тех, кто скрывается во тьме? Можно ли доверять тем, кто рядом?..

Глава 7

Мила бежала вперед, не разбирая дороги. Бежала на этот отчаянный, полный муки и ярости крик. Человеческий ли? Она не могла быть в этом уверена. Она даже не была уверена, что двигается в правильном направлении. Особенно, когда крик оборвался и наступила тишина. Убийственная, пугающая тишина.

Мила остановилась, уперлась руками в колени, задышала медленно и глубоко, восстанавливая сбившееся от бега дыхание. Отдышавшись и придя в себя, она достала единственное имеющееся при ней оружие — газовый баллончик. Баллончик она купила на следующий день после нападения упыря, заказала в Интернете. Наверное, это было глупо, наверное, газовый баллончик — такое себе оружие против нежити, но Миле с ним было как-то спокойнее. Будь у нее при себе нож и какие-никакие ботанические познания, она, наверное, соорудила бы себе еще и осиновый кол, а так приходилось довольствоваться тем, что есть. А еще было бы нелишним убедиться, что с Астрой все в порядке.

Именно поэтому Мила сделала то, что советовала сделать Астре в случае форс-мажора — заорала во все горло. Заорала громко и грозно, чтобы ни дачные дровосеки, ни потенциальные маньяки, ни упыри не подумали, что ей страшно. А ей было страшно! До дрожи в коленках, до нервной икоты и истерического смеха.

— Астра! Астра, ты где?! — Кричала она, медленно поворачиваясь вокруг своей оси и внимательно всматриваясь в подступающую со всех сторон темноту. — Эй, есть тут кто?!

Наверное, было бы разумнее не орать, а затаиться. А еще разумнее дать деру, сесть за руль своей машинки и свалить отсюда к чертовой матери! Почему она вообще решила, что кричит человек?! Она была так же не сильна в зоологии, как и в ботанике. Может быть, кричал какой-нибудь зверь или ночная птица? Что она знает о ночных птицах? Только лишь то, что они ночные…

Кричать во второй раз Мила не стала, вняла голосу разума и здравого смысла. Если бы Астра или дачные дровосеки были поблизости, то уж точно отозвались бы. Хоть кто-нибудь из них. Вероятнее всего, Астра уже давно на территории усадьбы, потягивает смузи, покуривает сигаретку. Вероятнее всего, она уже и думать забыла о своей случайной знакомой Миле, у которой не хватило мозга не искать приключений на свою задницу. А дровосеки попрятались в страхе, или тоже уже давно потягивают пивко под шашлычок.

— Дура ты дура, Людмила Васильевна, — сказала Мила злым и одновременно ободряющим шепотом. — Пойдем-ка, детка, домой.

Она уже сделала несколько шагов в том направлении, где рассчитывала найти свою машинку, когда услышала то ли шорох, то ли треск веток.

— Кто здесь? — спросила она все тем же шепотом, но уже испуганным и выбросила вперед руку с зажатым в ней баллончиком.

Треск повторился. Кто-то приближался к ней в темноте. Именно к ней, потому что звук становился все громче, все отчетливее. Наверное, Мила проявила бы, наконец, благоразумие и бросилась бежать, если бы не луна. Луна выкатилась из-за тучи, залила мутным светом лесную дорогу, которая уже и не дорога вовсе, а обыкновенная тропа. Луна высветила то, что пряталось в темноте. Того, кто прятался… Или не прятался, а так же, как и сама Мила, искал защиты и спасения.

Белая тень на черном фоне одичалого парка. Хрупкая фигура, коротко-стриженный затылок, белая куртка, синие штаны. Мила сначала подумала, что это парнишка пятится спиной к тропинке, а потом поняла — не парнишка, а девчонка. Та самая, из вечернего эфира Карпуши. Одна из четверых пропавших. Карпуша ошибся: никто не пропал. А если и пропал, то вот уже и нашелся. Может быть, девчонка заблудилась, отбилась от компании? Что у них в головах в таком возрасте? Да что угодно, кроме здравого смысла! Может быть перепила, может быть уснула где-нибудь, а отряд не заметил потери бойца? Да мало ли что могло случиться! Главное, что девчонка самая обычная, пусть и бестолковая. Кто ж ходит по лесу задом? Так и шею свернуть недолго.

Мила хотела было девчонку окликнуть, но в самый последний момент передумала. Чего доброго, еще испугается, наделает глупостей. Если так орала именно она, то с головой у нее точно не все в порядке. Хорошо, если алкоголь, но исключать наркоту тоже не стоит. Лучше подождать, пока девице надоест пятиться, и она сама обернется. А там уж можно и улыбнуться, и ручкой приветственно помахать. Так сказать, предвосхитить истерику.

Девица обернулась. Так странно обернулась, что Мила, еще не до конца понимая, что происходит, вместо того чтобы улыбаться и махать руками, попятилась. Сработали какие-то древние инстинкты. Те, что безусловные. Или новые успели выработаться. Те, что условные. Девица обернулась одной лишь головой. Только что Мила видела ее стриженый затылок и спину, и бац — спина так и осталась на месте, а вместо затылка уже лицо. Бледное, даже в мутном лунном свете бледное. Глазищи черные. Губы тоже черные. Улыбка широкая. Такая широкая, что видны все зубы: крепенькие, остренькие, упыриные…

— Здрасссьте…

Звуки из-за этого острого частокола вырывались по-змеиному шипящие. Говорливая. Прежний упырь и двух слов связать не мог… И гибкая. Развернулась, словно на шарнирах, к лесу задом, к Миле передом. А перед весь в крови. Вот это черное, от ворота до подола — это кровь и есть. Только не понять, чья: девицы или кого другого.

— Привет. — Мила сделала шаг назад, приготовилась бежать. Безоружной против этой твари делать нечего. Если только отвлекать, забалтывать. Может, она уже сытая. Может, ей просто хочется поболтать — по-бабьи, так сказать.

— Закурррить не найдется? — Девица-упырица пока не нападала и не двигалась. Голову она склонила к одному плечу, словно к чему-то прислушиваясь. — Холодно… — Частокол из зубов громко щелкнул. Девица зябко поежилась.

Миле тоже было холодно, несмотря на жару. А еще любопытно. Не так чтобы сильно — самую малость.

— Бросссили меня пррридурки. — Девица дернулась, и голова, словно мяч, перекатилась от одного плеча к другому. — Бухххнули… уссснула… просснулась… — С каждым сказанным словом голова склонялась от плеча к плечу, словно в шее у девицы не осталось ни одного целого позвонка. А может и не осталось… — А никого нет. Курррить, сссука, хочется… Дашшшь?

Не отрывая взгляда от девицы, Мила переложила баллончик в левую руку, правую сунула в карман, нащупала пачку сигарет. Вдруг эта… это существо курить сейчас хочет больше, чем жрать? Вдруг удовлетворится никотином?

— Держи! — Она швырнула пачку под ноги девице. Расчет был на то, что та не словит, наклонится за сигаретами, и Мила выгадает для себя еще пару секунд форы.

Девица словила. Каким-то ломано-дерганным движением поймала налету, оскалилась, принялась выковыривать сигареты из пачки. Выковыряла, сунула сразу три в рот, принялась жевать.

Дальше Мила смотреть не стала. Хватить с нее! Пока упырица жевала сигареты, она рванула с места в карьер. Может быть еще и получится с форой!

Не получилось… Что-то сильное и ловкое прыгнуло на нее сзади, впилось когтями в плечи, повалило на землю, одним рывком перевернуло на спину. Из угла раззявленной пасти упырицы свисала недожеванная сигарета, застрявшая между острыми зубами.

— Курррить не хошшшу, — прошипела тварь, принюхиваясь. — Жрать хошшшу…

Мила пнула тварь в живот в тот самый момент, когда из пасти ее вывалился черный язык. Пнула изо всех своих подкрепленных лошадиной дозой адреналина сил, отшвырнула от себя в придорожные кусты, обратно в темноту. А сама с неведомым ранее проворством вскочила на ноги, ухватилась рукой за растущую у тропинки хворостину, врезала по ней ногой, перешибая с самурайской легкостью и ловкостью. Осина — не осина, но теперь у нее есть кол, теперь она эту гадину к себе не подпустит. Только бы отдышаться, только бы дух перевести!

Она и отдышалась, и дух перевела, а тварь все не появлялась. В темноте за пределами тропинки и видимости что-то чавкало, хрустело и булькало. Мила ждала, крепко сжимала хворостину, готовилась к нападению, молилась. И даже когда все стихло, не поверила в свою счастливую звезду, так и стояла, не решаясь сдвинуться с места, напряженно всматриваясь и вслушиваясь, готовясь к самому худшему.

Сколько она так простояла? Может мгновени, а может целую вечность, но, когда в темноте снова послышались легкие шаги, все тело ее затекло и отказывалось воевать.

— Жрать хочешь? — спросила Мила у темноты грозным шепотом. — А зубы обломать не боишься, кровохлебка поганая?

— Людмила, — отозвалась темнота знакомым голосом, а потом исторгла из себя высокую мужскую фигуру с обнаженной шпагой в руке. — Людмила, это я. Не делай, пожалуйста, глупостей!

— Харон… — Тело, которое держалось до последнего, вдруг предательски обмякло, руки задрожали, а ноги подкосились.

Мила непременно свалилась бы на землю, не упала изящной пушинкой, а рухнула бы кулем с мукой. Но Харон не дал, Харон обхватил ее сразу и за плечи, и за талию, прижал к себе так крепко, что рукоять его винтажной шпаги больно уперлась ей в поясницу.

— Ты только не теряй сознание, — сказал Харон почти ласково, а потом уже точно ласково, хоть и торопливо, поцеловал ее в висок холодными, чуть шершавыми губами. — Цела? — спросил, прижимая ее к себе еще сильнее, хотя у нее и так уж от счастья и гипоксии в глазах темно.

— Цела… — сказала она, цепляясь руками за его пиджак. Словно бы в этой дополнительно поддержке была хоть какая-то необходимость, словно бы он не держал ее крепко-крепко. — А где конь? — спросила, прижимаясь щекой к его груди, прислушиваясь к редкому, подозрительно редкому биению его сердца. Надо будет затащить его на кардиограмму, когда все закончится.

— Какой конь? — В голосе Харона больше не было того волнения, которое почудилось ей в самые первые мгновения. В голосе Харона было безмерное облегчение пополам с удивлением.

— Белый конь. Ты же рыцарь на белом коне в сияющих доспехах. — Она хотела было добавить «мой рыцарь», но передумала. Получалось слишком уж пафосно и витиевато.

— У меня нет коня. — Харон ослабил хватку. Теперь он, кажется, всматривался в темноту поверх ее головы. — И доспехов.

— Шпага есть, мне этого достаточно. — Над чувством юмора им еще придется поработать, но это потом, после кардиограммы, а сейчас нужно убираться. — Если бы не ты, эта тварь порвала бы меня в клочья.

Он отстранялся, а она наоборот прижималась. Надо же как-то закреплять полученный результат. Куй железо, пока горячо!

— Какая тварь? — спросил Харон, и Мила перестала прижиматься, наоборот, вывернулась из его объятий.

— Значит, не ты. Тогда она до сих пор где-то поблизости, — сказала шепотом, но уже не испуганным. Рядом с Хароном она как-то забывала бояться.

— Астра? — снова спросил он.

— Почему Астра? — Мила посмотрела на него снизу вверх. — Откуда ты вообще знаешь про Астру?

— Людмила, кто на тебя напал? — спросил он, вместо того чтобы отвечать на ее вопросы.

— Упырица… Девушка-туристка… была когда-то девушкой и туристкой… Туристический отряд, четыре человек: два парня и две девушки. Ты слушаешь наши местные новости? Карпушу Черного когда-нибудь слушал?

Харон молча кивнул. Надо же, такой серьезный человек и слушает такую ерунду! Хотя, что ему еще слушать по ночам?

— Они пропали, эти туристы, не вышли на связь с родственниками два дня назад. Ну вот, одна нашлась и чуть меня не покусала…

— Тише, — вдруг велел Харон и больно сжал ее руку. — Кто-то идет.

Тот, кто шел, не особо таился. Шума от него было, как от гризли. Упыри так не ходят. Если только в Гремучей лощине не завелся еще и гризли.

— Все хорошо, — сказал Харон, опуская руку со шпагой, но не выпуская Милиной руки. — Это Мирон.

Никакого Мирона она не видела, но Харону верила безоговорочно. Мирон всяко лучше, чем упырь!