В этом сборнике биографических очерков журналист Татьяна Короткова поместила «звездные» истории от первого лица, записанные ею в разные годы для «толстых» журналов. Впервые люди, которых миллионы зрителей ежедневно видят на своих телеэкранах, говорят так откровенно, вспоминают детство, юность, первую любовь…
Приведённый ознакомительный фрагмент книги От первого лица. «Звездные» истории: о времени и о себе предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
Мой осенний марафон
История одного побега
СЕРГЕЙ ПРОХАНОВ
Знакомый предложил поехать в январе на экзотическую рыбалку в Доминикану. Убеждал: представь, Серега — Карибское море, яхта, негры шумят трещотками из кокосов, приплывает целый косяк акул и начинается война не на жизнь, а на смерть, море вокруг становится красным от крови, крик, мат, пот, бывает, акулы отъедают ловцам руки по локоть…
Я засобирался. Оформил визу. Должен был вылететь через неделю после своего юбилея. Шестьдесят, как-никак, «круглая» дата, все видел, все испытал, а адреналиновый шок, говорят, кровь поляризует как ничто другое… Да вот не вышло у меня на доминиканских акул поохотиться: торопился, поскользнулся, сломал лодыжку. Хотел придумать историю, как ребенка спас — да в интернете поклонницы все в минуту раструбили. Видать, своих, российских, «акул» мне пока за глаза хватает…
«Желтая» пресса уже, наверное, толстенную картотеку завела на моих явных и мнимых фавориток. Спорить не буду, помните, у Шекспира: уж лучше грешным быть, чем грешным слыть… Сплетни — сплетнями, а жена у меня одна — Татьяна, и эту женщину я ценю и люблю, как свою единственную суженую. Просто, как в любой другой среднестатистической семье, сказался «кризис среднего возраста», стукнуло мне пятьдесят, и «бес толкнул в ребро»: начался мой «осенний марафон». А ханжой я никогда не был, что случилось — то случилось…
С Таней мы познакомились, когда я, студент четвертого курса Щукинского училища, «тертый калач», уже снимался вовсю. Мне — двадцать, ей шестнадцать «с копейками». Поехал на каникулах с друзьями на Пахру — на дачу Сандрика, сына Михаила Светлова, на лыжах кататься. Выходим как-то за дровами на улицу — две девушки щебечут, присели в сугроб с термосом, лыжи рядом стоят. Слово за слово, пригласили мы девушек погреться, а сами — на лыжню. Четыре часа катались, возвращаемся — а они все еще в доме, оказалось — прогульщицы, «химию» не выучили и рванули куда подальше. Сообща тогда обед какой-то сварганили. Так и возник наш стихийный межклассовый роман. Через полтора года Таня стала моей женой.
Она еще только в десятом классе училась. Красивая, смелая, беззаботная — уверенная в себе девчонка из среды «золотой молодежи». Мне товарищ в ухо шепчет: внучка Жукова и Василевского! А я, хоть и москвич, но в смысле патриотического образования — полный «валенок»: кто такие Жуков и Василевский понял лишь после многочисленных подсказок… Не за маршальские погоны предков я Татьяну приметил.
Танина мама наши отношения поначалу, мягко говоря, «не приветствовала», внучке двух маршалов жених полагался со статусом члена Политбюро, не меньше, а она выбрала какого-то беспородного актера — скандал! Проверяли меня досконально по всем позициям. Даже друг семьи Виталий Вульф был подключен — наводил обо мне справки, выполнял поручение родни невесты. Я его как-то на «шпионаже» засек и говорю:
— Виталий Яковлевич, чем-то это, знаете ли, «попахивает».
А он руками разводит: ну что делать — если дочь самого Жукова попросила, воля — неволя! И в самом деле, как отказать женщине — кандидату юридических наук да еще в области космического права! Посмеялись над этой историей, а никакого компромата Вульф на меня все равно не нашел, был я уже в то время жених весьма перспективный.
Таня — взыскательная, как и ее мать: если сердилась, то становилась — вылитый маршал Жуков перед взятием Берлина. Но я обладал в молодости таким обаянием, что мог растопить любые льды… А потом — другая история началась: я сам стал «звездой» и наши с Таней ранги уровнялись, семейный генералитет в лице тещи меня «принял». Правда, жене моей потребовалось много терпения и воли, чтобы вынести обрушившуюся на меня славу и все, что с ней связано. Однако, по порядку.
В моей поморской северной крови как горячее течение Гольфстрима — цыганская кровь: один дед был церковным живописцем, другой — полвека протрясся в кибитках в широких бессарабских степях. К тому же дед Тося Прохан женился на кубанской казачке, оба и петь и танцевать были горазды, в войну Тося геройски погиб. Как-то мне одна журналистка вопрос задала: в чем секрет моего сценического темперамента? Да вот в этом, в корнях, в соках русского севера и русского юга. Свой я, ребята, на всей протяженности нашей земли…
Отец работал на закрытом производстве, мама была домохозяйкой — по причине слабого здоровья. Из обычной московской школы меня быстро перевели в школу для особо одаренных с математическим уклоном. Если артистизм — одна сильная сторона моей натуры, то логика — вторая. Был я в детстве вундеркиндом, трехзначное на трехзначное в уме умножал за считанные секунды. Сегодня «серое вещество» работает не так активно, но двузначное на двузначное все еще перемножаю хоть на спор, хоть просто так.
Мы жили в Тушино, в двух шагах от дома стоял дворец пионеров «Салют». Отец был — душа любой компании, он меня и пустил в хоровод кружков и секций: вокал, танцы, музыка, карате, баскетбол. Советское пролетарское образование в ту пору было ничуть не хуже дворянского, знай, учись — не ленись.
Голос у меня был звонкий, а публичности я нисколько не боялся. Помню, мне лет семь, стою на сцене, пою:
Я так мечтала,
С детских лет мечтала,
Что буду трогать
Облака рукой.
Пора настала,
Я пилотом стала,
И проплывают
Города подо мной.
В зале — гогот. Потом меня долго мальчишки подкалывали: «Пора настала, я пилотом стала!».
Вообще, был я, по мнению преподавателей, мальчиком, подающим надежды: и пел, как модный тогда Робертино Лоретти, и в самодеятельных конкурсах участвовал (правда, на детском конкурсе «Музыкальная весна» не стал лауреатом, получил жесточайший удар по амбициям), и в математике себя всячески проявлял.
Но, слава Богу, довольно легко пережил и мгновения первых триумфов, и первые крушения иллюзий. Шел по жизни с улыбкой, которая подкупала всех без разбора, и мало кто догадывался, что за кошки скребут у меня на сердце.
В артисты подался спонтанно: сидели мы с ребятами на лавочке, базарили о том, о сем. Вдруг кто-то кинул идею: не пойти ли, не записаться ли в театральный кружок «Салюта», там полно симпатичных девчонок. Сказано — сделано, тем более что мне очень хотелось покорить сердце первой школьной красавицы Светки Токаревой…
Так, с первого шага, попал я в руки настоящего мастера — Сергея Евгеньевича Валькова, впоследствии режиссера театра Советской Армии. Правда, на тот момент я в полной мере оценить свою удачу не мог, уж больно занят был девчонками театральной студии. В моей «специфической» школе очень удивились, когда я, вместо технического вуза выбрал театральное направление. У директора брови поползли вверх, как будто я заявил что-то из ряда вон выходящее:
— Сергей, милый мой, а вы хоть понимаете, что там талант нужен?!
И я «закусил удила»: надел свою лучшую нейлоновую рубашку с «молнией» задом наперед, чтобы шея длиннее казалась, и прошел сразу в три театральных вуза. Марафон был еще тот: побегай-ка на все консультации, на все творческие туры, на все собеседования и экзамены! В общем, когда после двадцать седьмого экзамена я в грязной рубашке стоял у доски приказов Щукинского училища и рассматривал список зачисленных на первый курс абитуриентов со своей фамилией, на ликование сил не осталось, вымотан был до предела.
Передо мной уже после второго тура стоял выбор: «Щепка» «ГИТИС или «Щука». Родители толком ничего подсказать не могли, да и никто не мог из моих знакомых. Так, прикинув в уме разные чужие мнения, наслушавшись рассказов в абитуриентской тусовке, я остановился на «Щуке», попал в мастерскую Веры Константиновны Львовой, игравшей некогда у самого Евгения Вахтангова. Вахтанговская школа — вечный карнавал, Вера Львова пестовала нас как «детей праздника», мы были шумными, радостными, порой безбашенными студентами, мелькали в телепередачах, были заводилами на любом мероприятии. Словом, везде, где мы появлялись, начинался праздник.
Сейчас, будучи художественным руководителем крупного столичного театра, я придерживаюсь принципа «длинного поводка» когда речь идет об актерской свободе, карьере и выборе. Если актер попадает на экран — прекрасно, я этому только рад! График репетиций, в конце концов, можно подстроить под график съемок. Если молодой артист не снимается в кино, кто же о нем узнает?! В театре имени, увы, не сделаешь… В пору моей студенческой юности наши преподаватели лояльностью не отличались. На съемки мы срывались, рискуя многим…
В самом начале учебы я заметил — стоят в коридорах такие странные люди, почти сливаются с декором стен, как хамелеоны. Стоят они, значит, статуями, одни глаза — туда-сюда, а если уж взгляд на ком остановят, то смотрят умильно, будто родственники. Ну, я стал справки наводить: кто такие? Оказалось — ассистенты режиссеров кино, каста «отверженных» на территории театрального вуза. Я смекнул, что к чему, прошелся «гоголем» и уже через два дня вышагивал по Одесской киностудии. Это была первая большая роль в кино — на съемки фильма «Юлька» я сделал 102 вылета рейсом «Москва-Одесса-Москва». Днем — за партой в Москве, ночью — на съемках в Одессе… Это было настоящее сумасшествие: в советское время индустрия кино не считалась ни с какими расходами — бывало, артиста ждала целая танковая дивизия, лишь бы он, родимый, в кадре появился…
Что такое «популярность», я понял после второго фильма — «А пароходы гудят и уходят»: иду по Калининскому проспекту, а на меня все оглядываются, будто что-то украл. Вечером оказался в незнакомой пьющей компании, зазвали в окно:
— Эй, «матросик»! Зайди, выпей, уважь поклонников — день рождения!
Так что в свое первое «звездное» утро проснулся «с бодуна».
«Усатый нянь» стал моим пятнадцатым по счету фильмом. Кастинг — огромный, проваливали пробы все претенденты. Это потом я узнал, что детки получили от режиссера ценное указание: «стоять на ушах». Мне было предложено войти в «клетку» — в комнату, где засели в засаде и ждали очередную «жертву» «отборные» трехлетние «бармалеи». Зашел. Увидел. Победил. Галдеж быстро прекратился. Дети — они ведь что любят? Игру. Вот я и начал с театральных этюдов, уровень первого курса. Несколько минут немоты, и в дверь просовывается озадаченное лицо режиссера Грамматикова:
— Что это вы тут делаете?!
— А мы, Владимир Алексеевич, рыб изображаем, работа на рефлексы…
Вообще, нелегко с детишками пришлось. На пробе мы проигрывали сцену: нянь одевает детей на прогулку. Ну как их, головастиков, одевают?! Откуда мне знать, своих-то еще не было и в проекте. Пока им руки-ноги куда-то там засуну, они мне усы оборвут! Всю съемочную группу замучили — каждые пять минут новый дубль. Пришлось пообещать усы тому, кто лучше всех будет себя вести. Дети стали шелковыми, усы в конце смены получил достойнейший. Потом я кое-как отрастил собственную жидкую растительность над губой.
«Обманных» приемов на тех съемках мы много придумали. Как заставить ребенка сыграть сцену? Для каждого отдельного случая — свой трюк, высвобождающий чистую эмоцию. К примеру, если мальчишка сидит в шкафу, и при открытии дверцы нужно, чтобы он засмеялся, следует открывать дверцу, зацепив ее за веревочку, только делать это как можно медленнее, чтобы в мальчишке скопилось нужное нетерпение… Ба — дверца открыта, ребенок смеется, камера работает.
С первых же кадров стало понятно, что сценарий — побоку, детям на него просто-напросто начхать. Тем более что они и читать-то не умели. Много позже, помню, решил я ставить в своем театре Луны «Мэри Поппинс» с участием детей из студии «Маленькая Луна». Прихожу на читку, застольный период, все как обычно.
— Ну, давайте по ролям.
А звезда наша — пятилетняя Сонька, говорит:
— Дядь Сереж, мы читать не умеем!
Пришлось сначала с ними азбуку осваивать…
Так что с детьми про сценарий надо сразу забыть. Дети воспринимают только сказку, вот и плетешь-городишь вокруг да около, выплываешь только на сообразительности. Сейчас много «методик» появилось, а в то время съемки Грамматикова оказались новшеством в советском кино. Приходилось играть на полу-импровизации, фактически без текста, когда каждый ребенок творит что-то свое, то заснет на ходу, то из кадра выйдет:
— Куда ты!?
— Писать хочу.
И стоишь — как вратарь на воротах.
Работалось весело, команда собралась юморная. В сцене, где мой герой «бузит» перед народным контролем, на стенде наклеили плакаты: «Бой котам!», «Не пейте сырой воды!», «Смерть мухам!» и так далее — без шуток фильм просто не состоялся бы.
И вдруг в финале меня срочно призвали в настоящие солдаты, голову обрили, в гимнастерку одели! Недоснятый фильм мог лечь на полку, запал перегорел бы и пиши — пропало… Выручил дед Татьяны: маршал Василевский лично позвонил кому-то, и меня из армейской казармы моментально вернули на съемочную площадку.
Фильм принес сумасшедшую популярность, сравнимую разве что с известностью «Шурика» — Александра Демьяненко. Плакатами с моим изображением были оклеены все улицы Москвы, триумфальное шествие картины состоялось во всех кинотеатрах страны… Но образ дал столько же, сколько и отнял: много хороших ролей ушло к другим актерам, а мне на всю оставшуюся жизнь досталось амплуа разбитных «Вась» в пролетарских кепках…
Когда «Усатый нянь» вышел в прокат — начался ужас. Домой я приходил с толпами — сотни две — детей и их родителей. Окружали меня как фрица под Сталинградом. Конечно, из-за безмерной народной любви я испытывал не только неудобства: лет пятнадцать на «волне» того успеха выступал с концертами на творческих встречах. А уж что такое «творческая встреча с артистом» в те незабвенные времена — это надо знать…
«Усатый нянь» оказался в пятерке самых кассовых советских фильмов. Нас с Натальей Варлей, исполнительницей главной роли в «Кавказской пленнице», даже награждали каким-то специальным дипломом за участие в фильмах, собравших миллион зрителей в первый месяц проката. Сейчас у этих двух картин число зрителей приближается к двумстам миллионам. Если советское здравоохранение и просвещение всей страны фактически содержалось за счет киноиндустрии, то половину бюджета точно обеспечила продажа «Усатого няня» и «Кавказской пленницы».
Приезжаем в какой-нибудь крупный город с творческим вечером — в городе останавливаются заводы, красная дорожка, «Волга» от Горкома партии, пионеры в небо выпускают голубей, стихи читают приветственные, банкеты, персональные экскурсии, любая прихоть… Даже, бывало, автомобиль вместе со мной на руках носили. Полные стадионы собирал. В кинотеатры очереди километровые стояли. Голливуд плачет в сторонке от зависти… Дело ведь не в гонорарах — мы были идолами, кумирами, небожителями… И при этом оставались людьми, каждый со своей слабостью…
Потом пошли «Будильники»: «Прекрасно, если вам с утра воскликнуть хочется «Ура!»… Мы с Ириной Муравьевой делали мини-мюзиклы на тему сказок. И была в передаче особая рубрика — «мультлото», дети присылали письма с заявками, а ведущие наугад вынимали по письму и заявки исполняли. Мне на телевидение приходили мешки с письмами. Случались и казусы — вынимаем из груды письмо, а в нем такая заявка: «Покажите артиста Сергея Проханова с голыми женщинами!».
Я попал под «обстрел». У славы всегда есть «темная» оборотная сторона.
Появились тысячи поклонниц, девушки писали признания в любви, где только можно: на стенах подъезда, на асфальте, на стекле машины. Доходило до грубых сцен, случались и угрозы. Честно говоря, не знаю, как Таня это выдерживала. Но выдерживала, вида, что ревнует, не подавала. Закалка-то у нее дедовская, военная. Несколько раз доходило до того, что мне становилось за жену страшно…
У Тани плохо со зрением с молодости. Это сейчас все линзы носят, и не поймешь, что человек чуть подслеповат. А в то советское время, когда мы «женихались», люди носили обычные советские очки. Таня их, как многие молодые женщины, не любила. И вот однажды идем мы по Комсомольской площади, я засмотрелся на витрину, отстал немного. Поворачиваюсь, чтобы ей что-то понравившееся показать, и вижу странную картину: моя Татьяна подходит к какому-то молодому человеку, спокойно обнимает его, берет за руку, прислоняется к его плечу. Я остолбенел. Стою, как пружина, наблюдаю буквально в двух шагах от них. А они — ноль внимания на меня! Думаю, откуда этот мужчина?! Жена-то, вроде, моя! Что за отношения между ними? Что за наглые и беспардонные проявления чувств?! В общем, стою, понимаю, что я крайний и лишний при такой-то нежности моей жены к другому… Оказалось, она просто перепутала меня с прохожим. Тоже засмотрелась на витрину и — цап! И только через какое-то время поняла ошибку. Взглянула на него — мол, я с тобой разговариваю! Присмотрелась — а рядом чужой парень стоит. Тоже, бедняга, ничего не понял, аж побледнел, мало ли что ему в эти минуты подумалось! Ему еще повезло, что я не резкий гуманный человек.
Первые годы мы с Таней очень хорошо жили. Она училась в МГИМО, я заканчивал Щепкинское. Бегали на спектакли, на вечеринки к друзьям, ей нравилась моя компания, она очень увлеклась театром и кино. Помогала мне роли разучивать: я иду по своему тексту, а она мне реплики за всех персонажей выдает. Со слуха у меня всегда запоминать лучше получалось…
Сниматься приходилось много, не меньше четырех картин в год да плюс эпизоды. Снимался, не отказываясь практически ни от чего. Как-то за пятнадцать дней в несколько кругов снялся сразу в четырех картинах: Прага — Минск — Феодосия — Москва, только по ассистентке понимал — какой фильм. Но так было нужно. Работа есть работа. Мой типаж «обаяха-рубаха-парень» оказался на советском экране чрезвычайно востребованным.
Я понимал, что актер без съемок ничего не стоит и «выныривал» на съемочные площадки в театре точно так же, как до этого — в театральном училище. Кого-то уламывал, кого-то рублем подкупал, чтобы «прикрыли». В конце концов, «марку держать» нужно было и в глазах Таниной родни. Я делал подарки, был добытчиком. А времечко-то какое стояло! Всеобщий дефицит. Так что частенько случалось в отдельных «консервных» местах показывать себя перед какой-нибудь тетушкой-«завскладом» и обаятельным, и народным, и остроумным. Я «расцветал» как по команде, шутил, пел и балагурил. А за это получал ящик мандарин… Не только я… И Хазанов, и Леонов — всем приходилось с Олимпа спускаться за товарами народного потребления: заведующие магазинами и складами о ту пору были птицами высокого полета. Все — из-под полы, из ветеранских загашников. В общем, это были вынужденные малоприятные вещи. Но из песни слов не выкинешь…
У меня с кино складывались отличные отношения, я был популярен. Но все-таки паузы случались и они нервировали. Помню, даже в интервью журналу «Советский экран» сказал, что мечтаю лишь об одном, чтобы «звонили, не переставая». Это было правдой. Я любил камеру, жил от команды «мотор» до команды «стоп»…
А потом пришла новая эпоха — рынок и перестройка, и в этой самой эпохе моему герою места не нашлось. Нет, приглашали, конечно. Но я уже мысленно просчитал все возможные комбинации и вероятности. Фильм «Гений» стал чертой, за которой я оставил своего героя в прошлом. Мои персонажи были хулиганистыми, озорными, лукавыми, но хорошего в них было все-таки больше, чем плохого.
В общем, я повел себя расчетливо. Хотя со стороны мое поведение оценивалось как безумное.
Кто из вас любит ремонт? Вряд ли таких найдется много. А вот я люблю. Ремонт — это путь к обновлению.
Когда мы с Таней получили двухкомнатную квартиру, я выломал все внутренние стены и превратил ее в студию. Простор! А когда ребенок появился, я снова «засучил рукава»: опять совершил перепланировку. Так что путь к своему новому — к собственному театру — у меня начался через реконструкцию старого подвала…
Вообще, в советском театре я был таким же баловнем судьбы, как и в советском кино. Поначалу, правда, доставались роли лишь второго плана. Переломным стал спектакль «Сашка», за главную роль в этой постановке я получил все медали и почести, которые только можно было представить. Это была честная драматическая работа, с большим подтекстом. На генеральном прогоне, помню, в зале сидела женщина в очках, цензор, слезы утирает, а сама все в блокнотике строчит свои запреты, у нас своя работа, у нее — своя… В общем, после «Сашки» я как-то сразу перешел в ранг серьезных актеров, дали следующую главную роль в спектакле «Пять углов», а потом в театре им. Моссовета довелось сыграть еще в нескольких резонансных спектаклях, о которых вся Москва потом говорила… Присвоили звание «Заслуженный артист РСФСР»… Работал с замечательными режиссерами: Черняховским, Гинкасом, Виктюком…
А потом они вдруг разом все ушли в свои проекты, да и кино одномоментно рухнуло. Вокруг меня образовалась некая острая недостаточность, коллапс: работал, работал, и вот — убийственная тишина…
Нужно было что-то делать, иначе — конец.
Сказать, что мне импонировал творческий стиль Романа Виктюка — не сказать ничего. Я во многом чувствую себя его последователем, нищету на сцене терпеть не могу, реализма «наелся» в кино сполна. Поэтому решил, что стану в новых реалиях сказочником.
Подняв прощальную рюмку со Смоктуновским, Белогуровой и Абдуловым на банкете по случаю презентации «Гения», я отправился устраивать кооперативное движение. Тем более что партия и правительство призывали к частному предпринимательству. Мой первый кооператив по прокату спектаклей открыл Лужков, назывался он «Маскарад». Я окунулся в неведомое.
Технология театрального дела была мне, конечно, знакома. А вот получится ли «продукт», за который зритель проголосует рублем? Терзаться сомнениями — не по мне, по мне — дело делать. Начал с проката чужих спектаклей. И постепенно вышел на уровень, когда пришлось заниматься всем подряд, от создания спектакля до его продажи. Так что я из первопроходцев в российском театральном бизнесе.
И так получилось, что «Маскарад» под моим руководством взялся за постановку мюзикла «Иисус Христос — суперзвезда» в театре им. Моссовета. Я стал сорежиссером, продюсером и актером — играл царя Ирода. Это было первое грандиозное мюзик-хольное шоу в Москве. Но мне предстояло где-то раздобыть кордебалет из восьмидесяти танцоров! Нашел — буквально за руки приводил в театр при малейшем подозрении на то, что девушка или парень — балетные. Дальше требовалась обнаженная красавица. Ею стала «Мисс грудь России», сногсшибающее зрелище давала девушка, уговорили ее раздеться за две актерские ставки. В сцене «выход царя Ирода» я прятался за «Мисс грудь», срывал с нее золотую парчу и обнажал практически полностью. Такого шоу наш зритель еще не видел! Мюзикл до сих пор украшает репертуар театра им. Моссовета.
А потом я предложил Павлу Хомскому постановку «Византия». Но с новым проектом у руководства возникли какие-то проволочки. И мне стало окончательно ясно: пора действовать самостоятельно. Так, собственно, все и началось…
Точнее, все началось, опять же, когда я поскользнулся на весенней улице и на собственном заду въехал в грязный подвал Трехпрудного переулка. И вот там-то — через мои «золотые годы» — меня осенило строить свой собственный театр. Солдаты за шефские концерты вывезли всю грязь из подвала. Во время ремонтных работ из-за слишком глубокого поддона городские дома могли сложиться, и я бы, наверное, сел в тюрьму, если бы не помощь Метростроя. Три дома «пробил» насквозь — возненавидели все соседи. Потом, правда, полюбили — многих я расселил к их удовольствию.
Четыре года занимался своей строительной эпопеей: нанимал бригады рабочих, доставал материалы, отбивался от бандитов — в общем, прошел школу мужества, кто в девяностые выжил — тот герой. Еще год продолжали в подвал поступать поземные воды — зал внезапно наполнялся водой, играть нельзя. Потом природа смилостивилась, и потоки отправились в обход. А в «Табакерке» до сих пор стоит «откачка». Подвальное помещение — беда, конечно.
Я собрал на свой страх и риск известных и неизвестных артистов. И поставил с ними то, чему аналогов в Москве не было: фантастическую трагедию «Византия» по пьесе Николая Гумилева «Отравленная туника». Премьера совпала с Днем влюбленных — 14 февраля 1993 года. Мы расставили в зале подвальчика семьдесят новеньких пластмассовых кресел и стали ждать публику. Все произошло, как я хотел… Так что в этом, 2013-м, году моей театральной затее исполнилось двадцать лет…
Но надо знать свою штангу: какой вес можешь поднять, а на каком надорвешься. Самостоятельность обходилась все дороже, цены взлетели. И я решил сдаться московскому правительству. Среди моих друзей был Михаил Швыдкой, заместитель министра культуры на тот момент. Он присутствовал на премьере «Византии» в числе почетных гостей. И помог — «вкинули» меня в последний «вагон» уходящего эшелона, сразу вслед за Виктюком с его театром, с той разницей, что я ничего не просил, напротив — подарил столице новую сцену (сейчас там располагается театр «Практика»). Так что спустя полгода после премьеры Луна пополнила список государственных театров.
Было мне тогда около сорока лет, силищи еще в себе ощущал! Понимал, что создаю что-то действительно стоящее, убеждал в этом других, Луна стала моей главной заботой.
И отдача была! Что ни спектакль — то аншлаг. Играли у меня лучшие молодые актеры, к тому же с Максимом Дунаевским я набрал курс в Российской академии театрального искусства, чтобы целенаправленно готовить артистов для мюзиклов. В зале того подвальчика — всего сто мест, раскупались они загодя, в день показа зрители билетершам совали пятисотдолларовые купюры, не понимая, что им говорят правду: мест нет! Если я оказывался в какой-то компании, пусть даже в самолете — на меня налетали попутчики, тут же стихийно собирали деньги — «выкупался» спектакль.
— Что вы делаете, есть касса, мы же официальный театр! — отбивался я.
Мой «птенец» стал обрастать оперением…
Но в то время, как я обретал дело, я терял жену.
Все — по обычной схеме. До сих пор не понимаю, что это мы с Татьяной уперлись рогом. Надо было переждать, известно ведь, что большинство пар скандалят и разбегаются во время ремонта. Люди просто устают… Вот, видимо, и мы устали. Я до трех ночи пропадал в театре, но и дома мог думать только о работе: где что достать, с кем из нужных людей встретиться, как и чем привлечь публику. Короче говоря, корабль нашей любви и верности дал крен, хлебнули мы с ней соленой воды взаимных упреков, перестали ценить друг друга. И однажды сгоряча я хлопнул дверью — съехал на другую квартиру.
Почему так вышло? Ответа у меня нет. Одиночество — самое большое наказание, и сейчас я эту чашу испиваю до дна. Все в жизни давалось мне без особых усилий, стройка театральная не в счет — я ведь мужик, в конце концов. И вот я пополнил «союз одиночек»… Мириться с этим труднее всего.
Дети перенесли наш с Татьяной развод на удивление спокойно, без надрыва. Татьяна свои эмоции прикрыла светской маской, она всегда умела контролировать себя. Собственно, прямого разрыва нет. Дочь работает у меня в театре, красавица — в шестнадцать лет завоевала титул «Мисс Туризм Канары», сам принц возил ее на лошади. С сыном у меня отношения на зависть всем отцам, он очень хорош, и внешность голливудская, и ум — талантливый «технарь», занимается разработками для Apple. Жена и теща бывают на каждой премьере, мы поддерживаем дружеские отношения.
— Хорошо пожили, и хватит, — спокойно говорит Татьяна, подчеркивая, что мы с ней перешли точку невозврата.
Женская обида — как ржавая противотанковая мина, никогда не знаешь, когда рванет…
Год после ухода из семьи я прожил один, и честно говоря, прожил безалаберно. Потом у меня появилась девушка — Виктория Алмаева, я ее привел в театр, всячески помогал ей строить карьеру. Мы прожили вместе почти четыре года. А потом — закружился мой «осенний марафон»: девушки, одна за другой… Чуть пожили — начинаются ультиматумы, девушки хотят все и сразу: карьеру и квартиру в одном подарочном наборе. Намерения даже не прикрываются игрой в заботу и любовь. Вот так-то…
С каждой из новых подруг поначалу все складывается симпатично. Но, видно, не судьба — никого из этих девушек женой мне так и не захотелось назвать. Жена — это ведь как Родина, изменяя ей — наказываешь себя, в конце концов.
Помню, Таня привела домой щенка — добродушный такой щен, Степаном назвали. Мне надо было «протащить» отлучку на очередную съемку, а ей — этого уличного щена, с собакой ведь хлопоты — гулять приходится. Мы как два порядочных дельца сели за стол переговоров и написали друг другу менные расписки: она отпускает меня за то, что я разрешаю ей… Потом конечно со Степкой в основном я гулял, жалко было Таню в дождь и слякоть… Сын Степку всем рекомендовал как «эстонскую гончую», выдумщик… И я как-то очень привык к Степке. У нас в доме часто гости собирались. Иду их провожать, собака, естественно, тоже. У меня до автоматизма выработалось: если я на улицу — Степан со мной. А однажды вот с гостями-то вышел, да не заметил, куда пес подевался, зову — нет нигде. Даже испугался, по сердцу резануло… Бегу домой — а он, гад, там сидит, смотрит на меня вызывающе, мол — ну, получил за невнимание? Выгуливал я Степку в общей сложности четырнадцать лет и один день…
…На Трехпрудном постепенно вырос целый театральный комплекс, примерно как Малая сцена театра Моссовета на Фрунзенской набережной. А потом мэрия передала в распоряжение Луны другое — настоящее театральное — здание на Малой Ордынке, бывший Московский театр Комедии. В этом здании когда-то пел Шаляпин. При последнем художественном руководителе театра Комедии там затеяли основательный ремонт, но худрук скоропостижно умер, коллектив без лидера распался, достраивать солидное пятиэтажное здание пришлось уже мне.
Как-то, сидя на мюзикле «Кошки», я рассматривал программку. Меня поразило, что один человек в ней значился и актером, и режиссером, и продюсером. Наверное, это — естественная и очень верная последовательность. Во всяком случае, свой театр я увидел как некий «вечный двигатель», нескончаемый театральный круговорот — от поколения к поколению.
При работе над спектаклем «Лиромания» я понял, что нужно привлечь детей — так, вспоминая детство своих «кашалоток», Лир анализирует — почему дочери его предали на закате жизни. «Лиромания» — мой любимый спектакль, всю душу в него вложил… Сценарий писал по кельтским легендам, взял «дошекспировскую» версию: Лир в молодости так любил свою королеву, что после ее смерти плюнул на все, в том числе и на дочерей. А потом, естественно, спохватился, только было уже поздно. Во имя своей любви он и отказался от власти, и в ответ получил предательство дочерей, все закономерно, как траектория полета бумеранга…
С этой постановки начала работу студия «Маленькая Луна»: на первых порах играть я пригласил девочек из коллектива «Непоседы», но они оказались слишком загружены выступлениями. А зависеть от их графика я не мог — механизм постановки был пущен…
Сегодня наши студийцы из «Маленькой Луны» постоянно снимаются в рекламе, играют в спектаклях наравне с профессиональными артистами. Правительство Москвы одобрило идею о создании при театре Луны театрального колледжа, встык к нашему зданию примыкает особняк с площадкой — отличное место для подобного учреждения.
У меня в театре теперь — полный порядок, все работает стабильно, функционируют две сцены, репертуар постоянно пополняется, залы — битком, было даже, что публика двери на центральном входе снесла, такой наплыв народа. Здание прекрасно оборудовано, но еще есть большой потенциал: под крышей мы организовали съемочный павильон, имеется своя монтажная и студия звукозаписи. Так что плоская многоуровневая крыша со смотровой площадкой в две тысячи квадратов вполне может сослужить хорошую службу в будущем: пригодится в кинопроизводстве. Ведь актер должен не только сцену топтать, но и на камеру работать. Мы уже пробовали там снимать — дыма пустили, камеры поставили… Соседи проявили свои лучшие гражданские качества и вызвали пожарных. Но этим инцидентом наши кинематографические порывы не «накрыло», выжидаем подходящего случая.
Оглянешься назад — сколько всего прожито. Но тут как в старой поговорке — пока дом строится, жизнь продолжается.
Постоянно приходится выдумывать что-то новое. Вот несколько месяцев назад запустил очередной проект — бесплатная реклама по американской системе. Очень просто: при театре создан фан-клуб «Армия Луны», в основном — девчонки, которые постоянно «чатятся» в «социальных сетях». Так что теперь анонсы наших спектаклей, все обсуждения и новости об актерах распространяются среди интернет-сообщества моментально.
В «Маленькой Луне» играет мой пятилетний внук. Если его спросить, кем его дед, я, то есть, в театре работает, он отвечает: театром! Парень попадает в самую суть: я здесь — все.
Однажды с Никитой Михалковым схлестнулся в споре. Он: да какой ты продюсер, продюсер свои деньги тратит! Формально он прав, конечно. Но лишь формально.
Для Москвы я открыл несколько десятков молодых актеров, ставших звездами среди своего поколения тридцатилетних. Чулпан Хаматову нашел на втором курсе у Алексея Бородина — мне нужна была девушка на роль «Пятницы», а тут она — пластичная, цирковая. Поиграла у меня два года, уехала на фестиваль в Германию и после уже в театр Луны не вернулась. А жаль. Она с Женей Стычкиным была «парой века»: когда они вдвоем выходили на сцену — «брали банк» с лету. Такой, «ноздря в ноздрю», общей сценической жизни я не видел ни до, ни после. Подстегивали друг друга — танцевать, так танцевать, сальто, так сальто, орать, так орать. Но развалили пару, это было их колоссальной ошибкой, по-моему…
Люди обретают имя, становятся известны, уходят в новые проекты — я не в обиде на них, я их понимаю. Моя ставка крупнее — «Луна» зажигает «звезды».
Так что в каком-то смысле моя линия судьбы продолжает начатое моим героем Иннокентием Петровичем, а проще — Кешей.
Ну а личная жизнь… Помните, как Кеша пел: «Колобок-колобок, докатился, голубок»…
Приведённый ознакомительный фрагмент книги От первого лица. «Звездные» истории: о времени и о себе предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других